ОЛЯ

                За взаимопонимание

Щелкнул отпираемый замок.
Наташа успела только подумать: «Дверь в комнату не закрыли».
– Ма... – раздался голос дочери из прихожей и тут же оборвался – она пробежала к себе в комнату.
Опустившись на грудь Владимира, Наташа прошептала:
– Оля...
– Да, я видел, как она посмотрела.
– Она не должна была так рано прийти.
– И что теперь?
– Не знаю...
– Мне уйти?
– Ну, уж нет. Надо всё сразу поставить на место, – Наташин голос обрел привычную решительность. – Ты одевайся и прибери кровать.
Наташа встала, взяла со стула приготовленное полотенце, аккуратно вытерлась, надела халат.
– Пошла. Побудь здесь.

Она постучала в дверь Олиной комнаты.
– Олюш, я войду?
Дочь сидела на кресле перед компьютером. Наташа видела, как дрожат ее пальцы.
– Олюш, я хочу сразу… Чтобы не было недоразумений. Прости, что так вышло. Я не ожидала тебя так рано. Но ты же уже взрослая.
Наташа взяла Олю за плечи и повернула к себе лицом, потом присела перед ней на корточки и, взяв ее руки в свои, посмотрела, улыбаясь, в глаза дочери.
– Прости нас. Мы так больше не будем.
– А как будете? – неожиданно вырвалось у Оли.
Наташа засмеялась:
– Так, чтобы ты не видела.
– Прости, ма! Я не смотрела, – торопливо заговорила Оля. – Я просто сначала не поняла... Прости…
– Олюш, тебе не за что просить прощения. Ты-то не виновата. Давай, на этом и закончим. Не надо притворяться и делать вид, что ничего не было. Что было, то было. Просто не будем придавать этому значение. Ладно?
– Ладно.
– Ну, вот и хорошо.
Наташа встала и поцеловала ее в голову.
– Я сейчас чай приготовлю.

Вернувшись в свою комнату, быстро пересказала разговор Владимиру.
– В общем, не надо притворяться, но и не надо заострять на этом внимание. Всё понял?
– Понял, Наташенька, в очередной раз, что ты можешь решить любую проблему.
– Вот! – засмеялась она. – И не забывай об этом.
Наташа прошла на кухню, налила и включила чайник, быстро обшарила холодильник: масло, сыр, оставшаяся еще от Нового года нераспечатанная баночка красной икры. Слава богу, Владимир принес свежий батон. Пока чайник закипал, приготовила маленькие бутерброды, извлекла из буфета коробку конфет, которую тоже в свое время принес Владимир. Потом заварила свежий чай. Позвякивая чашками, блюдцами, тарелочками, расставила их с трех сторон кухонного стола. Достала чайные ложки, потом, на мгновение задумавшись, заменила их на другие – серебряные, бабушкины. Хотела уже звать к столу, но достала еще вазочку и розетки, и налила в вазочку крыжовенное варенье. Громко скомандовала:
– А ну-ка быстро все к столу. Чай остынет.
Владимир Иванович и Оля столкнулись в коридоре.
– Добрый вечер!
– Здравствуйте!
Они встретились глазами и оба покраснели.
Владимир Иванович посторонился, пропуская Олю.
Наташа быстро взглянула на обоих.
– Усаживайтесь!
Она посадила их лицом друг к другу, а сама села посередине.
Оля опустила взгляд в чашку и упорно размешивала ложечкой пустой чай.
– Олюш, тебе сахар дать?
– Не надо.
– Тогда бери варенье. Всем взять бутерброды. Икру оставлять нельзя.
Наташа положила на тарелочку перед каждым по бутерброду. Оля автоматически взяла свой.
Наташа посмотрела на того и на другого.
Владимир Иванович тоже сосредоточенно ел бутерброд.
– Значит, так, дорогие мои. Что было, то было. Не надо теперь из этого устраивать ненужную проблему. Мы – взрослые люди. Никто не подстраивал специально, чтобы так случилось.
Владимир Иванович и Оля, глядя на стол перед собой, жевали бутерброды.
– Вы – два самых близких мне человека, и я хочу, чтобы между нами не было никаких недоразумений, – Наташа улыбнулась. – Ты – моя любимая дочь, а Владимир Иванович – мой близкий друг.
Оля неожиданно вынула бутерброд изо рта и, явно сама не понимая, как это получилось, громко сказала:
– Ближе не бывает.
На мгновение воцарилась тишина, а потом Наташа, а за ней Владимир Иванович, а за ними уже и осмелевшая Оля залились громким смехом. Владимир Иванович чуть не поперхнулся чаем, Наташа уронила на пол бутерброд, а у Оли от смеха на глаза навернулись слезы.
Когда, наконец, все кое-как успокоились, Наташа решительно (как все, что она делала) встала из-за стола, достала из буфета рюмки, а из холодильника початую бутылку вина. Сама разлила вино по рюмкам, посмотрела на Олю и Владимира Ивановича и сказала:
– За взаимопонимание, дорогие мои!

                Свадьба

Наташа достала мобильный телефон, чтобы посмотреть время (она не любила носить часы, как и браслеты): двадцать минут одиннадцатого. Свадьба, слава богу, близилась к завершению. Молодежь еще танцевала, но уже не так активно, а пожилые гости – кто задрёмывал, а кто уже уходил.
Сидевшие рядом с ней Марина и Виктор (старая ее подруга с мужем) тоже поднялись.
– Пойдем мы, Наташенька. Пока доедем… А молодые хорошо вместе смотрятся. Красивые. Дай бог им счастья!
Марина поцеловала Наташу, и они ушли.
Наташа посмотрела на танцующую дочь. Видно было, что она уже устала, но лицо было счастливое. «Действительно, красивые. Счастливый человек всегда красив».
Наташа тоже поднялась, взяла рюмку и подошла к родителям Алексея.
Отец сразу встал и тоже взял рюмку.
– За новое наше качество! – сказала Наташа. – Пусть всё у них, да и нас будет хорошо!
– Пусть!
Они чокнулись. Мать Алексея тоже привстала и чокнулась с ними.
Выпив вино и оставив у них на столе свою рюмку, Наташа подошла к танцующим молодоженам. Они остановились.
– Ну, будьте счастливы, ребятки! Хотя вы уже и не ребятки. А я пойду потихоньку.
– Ма, мы тебя в такси посадим – там специально заказанные ждут.
– Не надо, Олюш, тут две минуты до метро и две остановки до дома. Вечер хороший. Хоть две минуты подышу. А вы танцуйте. Позвони завтра – расскажешь, как всё закончится. А было очень хорошо. И вы оба – молодцы!
Оля обхватила Наташу за шею и, прижавшись щекой к ее щеке, зашептала ей на ухо: «Спасибо, мамочка! Мне так хорошо!».
– Спасибо Вам за Олю, Наталья Борисовна!
Наташа поцеловала зятя в щеку.
– Ну, танцуйте, а то все уже на нас смотрят.
Наташа подтолкнула их друг к другу и, не оглядываясь, пошла к выходу.

Вечер был теплый, но не душный.
Наташа достала телефон.
– Володя! Ну, я, наконец, сбежала. Встретишь меня у метро? Я минут через десять буду.
В метро было свободно. Она села. «Ну, вот и всё. И Оли уже не будет дома…» Наташа грустно усмехнулась: «И дверь можно уже не закрывать». Она представила пустую квартиру, и тут же подумала: «Без Володи я теперь не смогу».
Выйдя из метро, она поспешно оглянулась по сторонам. Владимир Иванович возник перед ней, как из-под земли. Наташа даже не поняла, с какой стороны он подошел. Она почти судорожно схватила его за руку, а он движением фокусника протянул к ней другую руку. В ней была роза.
– Володя!...
Наташа задохнулась, и на глазах почему-то показались слёзы.
– Что ты, Наташенька!?
Она смахнула слёзы, глубоко вздохнула и, крепко прижавшись к нему, стала целовать его глаза, щеки и, наконец, прильнула к губам, не обращая внимания на редких прохожих, с удивлением оглядывавшихся на вроде бы немолодую пару.
Успокоившись, она взяла у него розу.
– Малиной пахнет, правда?...Прости, я – сумасшедшая, наверное. Какое счастье, что ты у меня есть. Господи, какое счастье!
Они шли, держась за руки.
Когда уже подошли к дому, Наташа засмеялась.
– А знаешь, что я в метро вдруг подумала?
– Что?
– Я подумала: как же так – Оли больше не будет дома, а потом вдруг неожиданно подумала: теперь и дверь в комнату можно не закрывать. Глупо, но почему-то подумала.
– И вправду можно не закрывать, – улыбнулся Владимир Иванович.
– Дай бог, чтобы ей с ним было так же хорошо, как мне с тобой.

                Разговор

– Ма, ты где? Дома?
– Дома.
– Одна?
– Пока одна. Владимир Иванович приедет через час.
– Я зайду к тебе? Я тут рядом.
– Конечно. Жду.
«Что-то не так», – подумала Наташа, кладя мобильный в карман халата.
Пошла на кухню, включила чайник. По дороге отперла входную дверь. Всегда оставляла прежде дверь незапертой, когда ждала Олю из школы или из колледжа.
Через пять минут Оля вошла без звонка – заметила, что дверь приоткрыта.
– Ма!
– Я – на кухне. Тапки – на месте.
Услышала, как дочь прихлопнула дверь, бросила сумку на столик, скинула туфли и зашаркала тапками.
– Привет! – Оля подставила щеку для поцелуя.
– Привет! Чай будешь? Или что-нибудь посущественнее? Ты обедала?
– Обедала. Да я ничего не хочу.
– Ну, без чая какой разговор?!
– А какой разговор?
– Это тебе лучше знать. Ты же пришла о чем-то поговорить?
– В общем-то, да… А как ты догадалась?
– Ну, это не так уж сложно.
Шумевший уже чайник щелкнул, выключаясь. Оля уселась за стол, глядя, как мама достала чашки, ложки, сахарницу, извлекла откуда-то из шкафа печенье, банку с вареньем, вазочку, розетки. Все расставила, разложила, налила варенье в вазочку и разлила в чашки чай.
– Здо'рово, ма! Мне всегда нравилось смотреть, как ты готовишь на стол.
Пили чай и молчали. Наташа не хотела задавать вопросы, а Оля, явно, никак не решалась начать. «Видно, серьезно», – подумала Наташа. Наконец, дочь вздохнула и поставила чашку.
– Ма, мы с Алексеем, наверное, разойдемся.
– Наверное или уже решено?
– Ну, я так уже больше не могу…
– А в чем дело-то?
– Да, понимаешь, он всё решает сам... И за себя, и за меня. Ну да, сначала мне даже нравилось. Еще когда мы встречались, я даже не думала, что мы будем делать. Сегодня идем в кино, он уже и билеты купил. В следующий раз едем на пароходике кататься – он уже решил. Всё замечательно. Но теперь он уже решает за меня всё… вплоть до того, что надеть, как постричься… Естественно, к кому в гости пойдем, тоже решает он. И не то, чтобы он как-то приказывал… Нет, он сразу начинает объяснять, почему именно так, а не по-другому… Меня он выслушает, но тут же объяснит, почему я не права. И спорить бесполезно. Я уже больше не могу. У меня уже – комплекс неполноценности.
– А что детей у вас нет, это кто из вас решил? Два года уже женаты.
– Нет. Это мы вместе решили, что надо сначала устроиться материально как следует. Хотя, действительно, разговор об этом завел он… Но я как раз с этим была согласна.
– Прости, а вы сейчас еще вместе спите?
– Да. Он же не знает, что я хочу уйти.
– Хочешь уйти, но спишь с ним?
– Ну, а то он сразу догадается…
– Просто, чтоб он не догадался или не только поэтому?
– Ну, ма…
– Понятно. Так, может быть, еще рано расставаться и можно попытаться что-то изменить? В постели можно во многом убедить.
– Нет… Он и в постели тоже все решает сам… а если я что, он и тут начнет объяснять, почему я не права… всякое желание пропадает.
– Да, это уже похоже на клинический случай… Прости, а ты не беременна?
– Нет, а что?
– Пока нет детей, проще расходиться. Когда мы с твоим отцом разошлись, то оба еще не знали, что ты должна родиться. Я об этом узнала, когда уже сюда вернулась. В общем, Олюш, что я могу сказать? Подумай хорошенько, но если всё действительно так, как ты говоришь, то, может быть, надо и расстаться, пока не поздно. Во всяком случае, твоя комната не занята.
– Спасибо, ма! – Оля поднялась. – И за чай спасибо!
– Пожалуйста! – Наташа засмеялась: – А дверь в мою комнату мы будем закрывать.
Оля тоже засмеялась, и целуя мать, шепотом спросила, покраснев: – А вы …?
– Врачи говорят, что в нашем возрасте это полезно для здоровья… Ну ладно, иди, а то мы что-то не о том заговорили.
– Счастливая ты, ма!
Оля ушла. Наташа вернулась на кухню, сполоснула и снова поставила на стол чашки, достала мобильный телефон.
– Володя, ты где?
– Подхожу уже.
– С Олей не столкнулся случаем?
– Нет. А что?
– Заходила, только что ушла.
– А что такое?
– Приходи – расскажу.

                Возвращение

Оля прошла по квартире, проверила, везде ли выключен свет.
Владимир Иванович тем временем вынес на лестничную площадку два ее чемодана и большую спортивную сумку, ожидая, когда она выйдет.
Оля вышла, прихлопнула дверь, заперла оба замка – и верхний, и нижний. Хотела автоматически сунуть ключи в сумочку, но усмехнулась и оставила их в руке.
– Вот и всё.
Владимир Иванович вызвал лифт, они спустились, и Оля опустила ключи в почтовый ящик.
Сырой осенний ветер встретил их за порогом подъезда.
Таксист вышел из машины, открыл багажник.
– За ожидание придется доплатить, что-то вы долго.
– Заплатим. Спасибо, что подождали.
Владимир Иванович достал телефон, позвонил Наташе.
– Едем. Встречай.

Наташа стояла у окна кухни. Она увидела, как подъехала машина. Вышел Владимир Иванович, открыл багажник и стал доставать вещи. Оля вышла погодя – вероятно, расплачивалась с шофером. «Конечно, не позволила Володе платить, это точно». Наташа пошла открывать дверь.
Прошумел и остановился лифт. Оля вышла и вдруг, взглянув на мать, бросилась к ней, выронив сумочку, и уткнулась лицом в Наташину шею, как-то неловко обхватив ее руками. Наташа почувствовала на шее её слёзы. Погладила Олю по спине.
– Ну, будет… будет. Теперь ты дома, и всё хорошо.
Владимир Иванович вынес из лифта багаж, подобрал уроненную сумочку. Они переглянулись с Наташей.
– Пойдем, а то тут и сквозняк, и … соседи начнут любопытствовать.
Наташа отступила в квартиру, увлекая за собой Олю. Владимир Иванович внес вещи и запер дверь. В этот самый момент они услышали, как открылась дверь соседней квартиры.
– Не успела Анна Павловна, не успела, – засмеялась Наташа. Засмеялись и Оля с Владимиром Ивановичем.
– Иди умойся и на кухню. Отметим возвращение. Вещи потом разберем. А то Владимиру Ивановичу надо скоро уходить.
Стол был уже накрыт. Наташа разлила вино.
– За возвращение! У тебя столько всего ещё впереди! Будешь счастлива!
– Спасибо, ма!
Они дружно чокнулись и выпили, но Владимир Иванович тут же снова наполнил рюмки.
Наташа с удивлением посмотрела на него.
– Хочу сказать, что вы удивительно похожи. Это я подумал, пока смотрел, как Оля собиралась. Хочу выпить за вас обеих, таких замечательных!
Наташа чокнулась с Владимиром Ивановичем и, потянувшись к нему, поцеловала его в щеку. Оля встала с рюмкой, обошла стол и, тоже чокнувшись, поцеловала его в другую щеку.
Наташа засмеялась:
– Ну, Владимир Иванович, повезло тебе сегодня.

Через несколько минут Владимир Иванович попрощался и ушел.
– Он не из-за меня ушел? – спросила Оля.
– Конечно, из-за тебя, – серьезным голосом сказала Наташа, но тут же улыбнулась: – Да у него сегодня ночное дежурство. Пойдем-ка вещи разбирать, а то уже поздно.

                Всё когда-нибудь кончается

Всё произошло неожиданно быстро, через полгода после возвращения Оли.
Однажды, в конце февраля, Наташа вдруг пожаловалась Владимиру Ивановичу на усталость, чего никогда прежде не бывало. Правда, тут же перевела всё в шутку. Но на следующий день он понял, что за этим – что-то серьезное. Он заметил, как она с усилием делала самые обычные вещи: одевалась, доставала посуду из буфета, и настоял, чтобы она сходила к врачу.
Вечером Наташа пошутила, что в поликлинике ее приняли за симулянтку и, чтобы вывести на чистую воду, назначили кучу анализов.
Улучив минуту, когда Наташа что-то делала в своей комнате, Оля спросила:
– Владимир Иванович, что с мамой? По-моему, она нездорова.
– Нездорова – это определенно. Но боюсь, как бы это не было что-то серьезное. Только, чур, вести себя так, будто ничего не произошло. Подождем, что скажет врач.
– А она… простите… не… не беременна?
– Нет, Оленька, к сожалению, нет.

Через два дня Наташу направили в стационар на обследование. Проводив ее до приемного покоя, Владимир Иванович дождался, пока выйдет врач.
– Вы – муж Соколовой?
– Да.
– Не хочу Вас пугать, но и не хочу скрывать. У нее – опухоль. Пока не знаю – доброкачественная или злокачественная. Думаю, что операция в любом случае неизбежна.

Пересказывая это Оле, Владимир Иванович добавил:
– Будем надеяться на лучшее. Операция сама по себе – это не страшно. При посещении мамы – никаких сомнений в благополучном исходе.
– Я понимаю… А может быть, действительно, опухоль доброкачественная?
– Я очень на это надеюсь. Всё, что мы можем с тобой сейчас делать, –поддерживать своей верой.
– Я понимаю.

Через три дня была операция. Опухоль оказалась злокачественной, со многими метастазами.
Наташа таяла на глазах.
Она понимала серьезность своего положения, но, в свою очередь, пыталась успокоить дочь и Владимира Ивановича, пыталась шутить над собой. Они тоже делали вид, что верят в ее скорое выздоровление.
Наконец, однажды, при посещении Владимира Ивановича, Наташа долго лежала молча, с закрытыми глазами, держа его за руку. Потом открыла глаза и сказала тихо:
– Спасибо, что ты у меня был.
Он вздрогнул от этого «был».
– Ну, что ты, Наташенька?
– Не надо, Володя. Я все понимаю. Поверь, я не боюсь. Просто жалко расставаться.
Владимир Иванович наклонился и поцеловал ее руку.
– И еще, Володя... Оля уже, слава богу, взрослый человек, но все-таки не теряй ее из виду. У нее же никого из близких родных нет, а в друзьях ее я не слишком уверена.
Владимир Иванович молча кивнул и опять поцеловал ее руку.

Когда Оля сменила Владимира Ивановича, Наташа тоже взяла ее за руку.
– Олюш, я, конечно, постараюсь выздороветь, но знаешь – всё когда-нибудь кончается.
– Ма, ты обязательно поправишься.
Глаза Оли наполнились слезами, и она не могла с ними ничего поделать.
– Я постараюсь, Олюш. Но если что-то случится, если понадобится помощь… Конечно, я надеюсь, что ты еще встретишь хорошего человека. Но пока этого не случилось, верь, что Владимир Иванович всегда будет рад тебе помочь. Я понимаю, что у тебя к нему непростое отношение, но ты же знаешь, что он – хороший человек. Всем, что было у меня хорошего в жизни, я обязана тебе и ему.

Через два дня Наташи не стало.

Женщины с Наташиной работы помогли Оле организовать похороны и поминки. Владимир Иванович присутствовал на них просто как один из приглашенных.

                День рождения

Ноябрьский день был теплым, но пасмурным и сырым. Темнело уже рано, и Владимир Иванович ушел с работы почти сразу после обеда, сказав завлабу, что у него – серьезное личное дело.
Это был день рождения Наташи, первый без нее.
У ворот кладбища он купил розы.
Центральная дорожка была подметена, но боковые были завалены мокрыми листьями. Ноги шаркали по ним, и это был почти единственный звук, который нарушал тишину. Временами слабый ветер шумел в мокрых ветвях, и тогда крупные капли шлепали по палой листве.
Пройдя знакомыми уже дорожками, Владимир Иванович невольно замедлил шаги, увидев еще издали за голыми безлиственными кустами женскую фигуру примерно там, где была Наташина могила. Подойдя ближе, он узнал Олю. Она сгребала листья.
Они не виделись с поминок.
Владимир Иванович остановился, раздумывая – подходить или нет. Но не уходить же, не положив даже цветы. Чтобы не напугать её неожиданным появлением, он несколько раз нарочно сильно шаркнул по мокрым листьям. Оля подняла голову, оглянулась, наверное, узнала, но ничем это не выразила и опять наклонилась, сгребая листья веником.
Владимир Иванович подошел к могиле.
– Здравствуй!
Оля выпрямилась и повернулась к нему.
– Здравствуйте!
У ее ног лежала гора кленовых листьев. Но и вокруг их было еще много.
Он положил цветы на скамейку у соседней могилы. Оля молча стояла и смотрела на него. Молчание тяжело висело между ними.
Владимир Иванович поставил на скамейку свою сумку, расстегнул ее и вынул большой пластиковый мешок.
– Я тоже думал этим заняться. Давай, я пока отнесу это.
Держа одной рукой открытый мешок, он другой стал захватывать горстью холодные мокрые листья и засовывать в него.
Оля очнулась от оцепенения:
– Подождите, у меня тут совок есть.
Она достала из-под той же скамейки широкий домашний совок для подметания пола. Владимир Иванович поудобнее раскрыл мешок, держа его уже двумя руками, а Оля стала совком закидывать туда листья. Скоро вся куча листьев оказалась в мешке. Владимир Иванович поднял его, забросив на плечо, и пошел к ближайшему контейнеру, а Оля снова начала сгребать листья.
Контейнер был не очень близко, и когда он вернулся, его ожидала новая куча листьев. Отложив веник, Оля опять взялась за совок, и все повторилось.
Все это делалось молча.
Третий его поход оказался последним.
Пока он ходил, Оля протерла бетонный цветник и табличку и положила на цветник свои цветы, тоже розы.
– Положи и мои.
Владимир Иванович протянул цветы. Оля взяла их осторожно, как будто боясь уколоться, и прежде, чем положить, понюхала.
– Малиной пахнут, – вдруг сказала она.
– Твоя мама тоже так говорила.
– Правда?
Они молча постояли несколько минут, глядя на могилу.
Так же молча собрали каждый свою сумку.
Владимир Иванович пошел вперед, чтобы дать ей возможность побыть еще одной.
Отойдя шагов на двадцать, он оглянулся. Оля стояла, глядя на могилу, потом то ли наклонилась, чтобы поправить цветы, то ли просто поклонилась и пошла вслед за ним.
Молча, шурша листьями, они вышли на центральную дорожку, по которой уже можно было пойти рядом.
– Как живешь?
– Ничего, нормально.
– Одна?
– Одна.
Они замолчали и так, молча, дошли до ворот кладбища. Уже начинало темнеть.
– Ну, до свидания! – сказал Владимир Иванович.
– До свидания!
Оля осталась у остановки ждать автобус, а он зашагал вдоль ограды кладбища.
Но успел сделать только несколько шагов.
– Владимир Иванович!
Он остановился, оглянулся.
– Да?
Оля молчала. Он вернулся к ней.
– Вы сейчас очень торопитесь?
– Да нет, а что?
Она опять помолчала, явно желая и не решаясь что-то сказать.
Он ждал.
– А, может быть, Вы зайдете к нам… отметить мамин день рождения?
Он тут же заметил это «к нам» – к нам с мамой.
– Спасибо, Оля… Не ожидал… Но конечно.
– Только никого не будет, и я ничего не готовила.
– Да это не важно.
Подошел автобус. Всю дорогу они снова промолчали.

На кухне Владимир Иванович сел на свое обычное место и смотрел, как Оля готовила на стол. В ее движениях он узнавал Наташу.
Восемь месяцев не был он в этой квартире. На кухне что-то неуловимо изменилось, но совсем немного.
Оля достала три рюмки, и одну поставила у того края стола, где всегда сидела Наташа. Там же поставила тарелку и положила нож с вилкой.
– Владимир Иванович, откройте, пожалуйста, бутылку. Это еще с того дня осталось.
Он понял, что она имеет в виду поминки.
– Давай.
Это были первые слова, которые были сказаны ими после кладбища, если не считать «спасибо» и «пожалуйста», которыми они обменялись, когда он помог Оле снять пальто.
Он выдвинул ящик буфета. Штопор лежал там же, где всегда.
Владимир Иванович разлил в рюмки вино. Оля села, как и когда-то, напротив него.
Он поднял рюмку.
– За твою замечательную маму!
Оля задержала руку.
– А разве можно чокаться?
– Оленька, у нас сегодня не поминки, а день рождения. Спасибо твоей маме, что она была.
Они чокнулись.
– Как же хорошо, что я Вас встретила! Мне так было тоскливо с утра. А когда Вас увидела, даже не поверила, но мне вдруг стало легче. Правда.
– А я еще думал – подходить или нет. Может быть, тебе это будет неприятно.
– Спасибо, что подошли.
Они выпили, съели по бутерброду.
Оля смущенно оглядела почти пустой стол.
– А, может, Вы борща съедите? Закусок у меня никаких нет. А борщ есть.
Владимир Иванович помедлил, но все же сказал:
– Да съем, пожалуй. Я не обедал.
– Правда?! Сейчас. Это – быстро.
Она вскочила. Включила плиту. Достала кастрюлю из холодильника, из шкафа – половник и маленькую кастрюльку, отлила в нее пару половников и поставила на плиту. Большую кастрюлю снова убрала в холодильник. Все это она делала быстро и ловко, снова напомнив ему Наташу.
Пока борщ грелся, достала тарелку и ложку, сметану. Отрезала еще хлеба.
– А сама не будешь?
– Нет. Я поела перед тем, как поехать.
Она налила в тарелку крепко пахнущий горячий борщ и снова села напротив него, смотря, как он начал есть.
– Очень вкусно. Мама твоя такой варила.
– А я готовить-то умею, собственно, только то, чему у неё научилась.
Пока Владимир Иванович ел, они снова молчали. Оля смотрела, как он ел, и глаза ее теплели.
– Ну, спасибо! Очень вкусно.
– На здоровье!
Оля улыбнулась – впервые за сегодняшний день.
– Вы так вкусно едите, что самой захотелось.
– Так поешь!
– Да нет, просто приятно смотреть, как человек с удовольствием ест. Я сейчас чай сделаю. Или, может быть, кофе?
– Нет, нет. Лучше чай.
Оля налила и включила чайник. Вытрясла из заварочного чайничка старую заварку, ополоснула его. Достала чашки, сахарницу, вазочку для варенья. Из холодильника – банку с вареньем.
– Сама варила?
– Нет, это – еще прошлогоднее, мамино.
– Как же ты на нее похожа!
– Правда?
Тем временем она налила кипятка в заварочный чайничек и, держа его двумя руками – за ручку и носик – некоторое время покачивала, согревая его стенки.
«И это – как Наташа», – подумал Владимир Иванович, но вслух не сказал.
Оля вылила остывшую воду. Снова включила чайник, чтобы он закипел. Достала знакомую Владимиру Ивановичу старинную, уже потертую металлическую коробку с крупным листовым чаем, насыпала его в чайничек и залила кипятком.
Две минуты они снова помолчали, ожидая, пока чай заварится, но это молчание уже не было тяжелым, как на кладбище.
Чай, разлитый в широкие неглубокие чашки, был очень красив.
– Ты – там же, в библиотеке?
– Да.
– Довольна?
– Привыкла. Люди… книги… с ними легче.
– Ты ведь техникум кончала?
– Колледж.
– Ах, да. Это я по старинке. А куда-нибудь в институт не думаешь?
– Да что Вы! Какой уж мне теперь институт!
– А что?! На вечернее в библиотечный … или как он там теперь называется. У тебя уже опыт. Я думаю, тебе не трудно будет.
– Нет, нет… Что Вы!
– Пока свободна, не замужем…
– Ну, об этом я и не думаю.
– Почему же… Впрочем, прости, это, конечно, – не мое дело.
– Ничего.
Они допили чай, и Владимир Иванович решительно встал.
– Спасибо! Очень тебе благодарен за сегодняшний день. Но надо и честь знать.
– Я рада, что Вас встретила. Не представляю, как бы провела этот вечер одна.
В прихожей они попрощались, и Оля уже начала отпирать дверь, когда Владимир Иванович вдруг сказал:
– Подожди секунду. Запиши мой телефон. Мало ли что. Вдруг да понадоблюсь зачем-нибудь. Да и просто позвонишь – буду рад. В любое время. Ложусь я поздно, а встаю рано.
Он продиктовал номер. Оля набрала его на своем телефоне и тут же позвонила, чтобы проверить. У Владимира Ивановича телефон зазвонил в кармане.
– Ну вот, и я на всякий случай запомню теперь твой номер.
Он достал телефон, и они оба с минуту возились с телефонами, закрепляя в их памяти новые номера.
Оля еще раз протянула Владимиру Ивановичу руку. Они снова, уже смеясь, попрощались.
– А, между прочим, про институт ты все-таки подумай.

                Ключ

Владимир Иванович не ожидал Олиного звонка, да и вообще сомневался, что она когда-нибудь позвонит, но звонок раздался через два дня.
Он был на работе. Как раз выключил компьютер, собираясь уходить. Как всегда, задержался. Часы над дверью лаборатории показывали уже почти десять часов. В это время зазвонил телефон, и он увидел на экране ее имя.
– Да, Оля, слушаю.
– Да, это – я. Простите, что я поздно.
– Да нет, ничего… Я только выхожу с работы.
– Так поздно?
– Бывает… Что-нибудь случилось?
– Владимир Иванович, а у Вас есть ключ от нашей квартиры?
– Да… Должен быть. Не было случая отдать его тебе. А что такое?
– Это хорошо. Я где-то посеяла свой ключ и не могу попасть домой, а ломать дверь не хочется.
– Понятно. Только мне надо будет за ним домой заскочить. Я смогу быть у твоего дома где-то через час, не раньше.
– Ничего, я подожду. Слава богу, дождя нет. В крайнем случае, в подъезде подожду.
– Всё. Постараюсь побыстрей.
– Спасибо.
На ходу он соображал, где может быть ключ. Скорее всего, все-таки – в ящике письменного стола. Он всегда его туда клал и вроде бы потом никуда не перекладывал.
Войдя в квартиру, он, не разуваясь и оставляя на полу мокрые следы, быстро прошел в комнату. Ключ был на месте.
Потом пришлось подождать автобус.
Когда он подъехал к Наташиному («Теперь – Олиному», – подумал он) дому, было уже начало двенадцатого. Олю он увидел сразу – она прохаживалась около своего подъезда. Она тоже сразу увидела его.
– Спасибо Вам! Простите, что так вышло.
– А почему так поздно?
– У нас был вечер встречи с Ивановским. Вы его читали?
– Нет. Первый раз слышу. Я сейчас мало что читаю.
– У него есть хорошие рассказы… Пока всё закончилось, пока привели зал в порядок… А к квартире подхожу – ключа в сумочке нет. Вроде бы и не выкладывала его. Не знаю, где я его могла выронить.
– А вытащить не могли?
– Не знаю… Сумочка вроде была закрыта.
– Не нравится мне это…
– Ничего. У нас же внутри есть задвижка.
– А завтра ты уйдешь…
– Да…
– Ты с ящиком, в котором – инструменты разные, что-нибудь делала?
– Я там ничего не трогала.
– Тогда, если позволишь, я зайду – посмотрю. Там должен быть другой замок. Мама твоя, когда меняли замок, купила два одинаковых, чтобы лишний раз дверь не портить. Чтобы можно было просто заменить, если потребуется.
– Пойдемте.

Замок, действительно, нашелся, не распакованный, в коробке, вместе с ключами. Владимир Иванович проверил его. Замок работал нормально.
– Слава богу. Сейчас мы его поставим.
– Поздно уже…
– Ничего, я – тихо. Стучать, пилить не надо...
Стараясь не шуметь, Владимир Иванович достал из того же ящика отвертку и неторопливо, чтобы отвертка не сорвалась, стал откручивать винты. Два вышли сразу, а с двумя другими пришлось повозиться. Личинка освободилась легко, и он, приоткрыв дверь, осторожно вынул замок.
Затем он проделал операции в обратном порядке: вставил новый замок, закрепил личинку, и закрутил винты. Не закрывая дверь, проверил, как работают ключи.
– Ну, хозяйка, принимай работу.
Оля пришла из кухни.
– Уже?
– Давай проверять.
Владимир Иванович снял со связки один ключ.
– Запри изнутри… Только не на три, а на два оборота, а то не открою.
Он вышел на лестничную площадку. Оля заперла дверь. Ключ сработал плавно – дверь открылась.
– Ну, вот теперь, по крайней мере, спокойно. Старые ключи сразу вместе с замком надо выкинуть, чтобы не путались.
– Вот – Ваш ключ. Сейчас принесу мамин.
Владимир Иванович собрал детали старого замка и вместе со старыми ключами сложил в освободившуюся коробку из-под нового замка.
– Сейчас пойду, по дороге выкину.
Посмотрел на часы. Была уже половина первого. Провозился почти час.
– Я там чай приготовила.
– Какой чай?! Времени-то сколько!
– А, может быть, Вы заночуете? Куда Вы в такую поздноту?
Такого предложения он никак не ожидал.
– Право, не знаю...
– В маминой комнате я тоже почти ничего не трогала, только кровать перестелила. Там – чистое белье. Вы же с мамой там спали…
Произнеся последние слова, Оля заметалась.
– Простите!.. Я... я совсем не то… не то хотела сказать. Ну, что же я за дура такая – всегда что-нибудь ляпну. Простите!
Она покраснела, и на глазах показались слезы.
– Оленька! Как говорила мама, давай не будем придавать этому значение. Чай еще не остыл?
– Так Вы останетесь? – обрадовалась Оля и вытерла глаза.

За чаем они просидели почти час, разговаривая о Наташе. Оля (явно боясь, правда, как бы опять чего-нибудь не «ляпнуть») спросила, как они с мамой познакомились.
Владимир Иванович рассказал, что встретились они на каком-то совещании. Она-то его и не заметила, а он ее сразу увидел. Она, как всегда, что-то решительно доказывала, а его заметила только тогда, когда он попытался возразить. Он помнит, как она с удивлением на него посмотрела и… ничего не сказала. Потом они оказались рядом в буфете и обменялись какими-то незначительными фразами. А после совещания он подошел к Наташе, точнее – к Наталье Борисовне, и попросил разрешения ее проводить. Она снова с удивлением на него посмотрела и снова ничего не сказала. Только кивнула головой.
Владимир Иванович вспоминал все это с удовольствием, и Оля, улыбаясь, слушала его.
В два часа они, наконец, завершили затянувшееся чаепитие, убрали посуду и разошлись по комнатам.
Владимир Иванович прикрыл за собой дверь и огляделся. Здесь, и вправду, ничего не изменилось. Что-то защемило в груди, и он присел на стул, стоявший у туалетного столика. Потом все-таки заставил себя встать и разобрать постель. Погасил свет и лег. Долго лежал, не засыпая, – всё чудилось Наташино прикосновение.
Но все-таки заснул.
Утром Владимир Иванович откровенно проспал.
Наконец, Оля нерешительно постучала в дверь. Ей скоро надо было уже уходить.
Стучала она тихонько, но Владимир Иванович мгновенно проснулся.
– Да-да, я – сейчас.
Быстро застелив постель и одевшись, он также быстро умылся и прошел на кухню.
– Прости! Никак не мог заснуть.
Оля, конечно, догадалась, почему он не мог заснуть, и он понял, что она догадалась. Но это их обоих не смутило. После ночного разговора они чувствовали себя друг с другом просто.
Первым ушел Владимир Иванович, поглядев прежде в глазок, нет ли кого-нибудь на площадке.
Прощаясь, Оля протянула ему ключ.
– Пусть у Вас будет. На всякий случай.

                Годовщина

Жизнь брала своё. Владимир Иванович погрузился в работу. Конечно, не было дня, чтобы он не вспомнил о Наташе, но это было уже не так остро. Дома о ней напоминала фотография на письменном столе. Других вещей, связанных с ней, в доме не было, так как Наташа никогда у него не была. Она не хотела, а он не настаивал.
Оля больше не звонила. Под Новый год он хотел позвонить ей – поздравить, но раздумал. Нельзя было поздравлять ее с Новым годом, в котором не будет мамы. Она тоже не позвонила.
За зиму он два раза съездил на кладбище: разгребал снег вокруг могилы. Было заметно, что Оля тоже бывала здесь, но они ни разу не встретились.
Звонок раздался в марте, накануне годовщины Наташиной смерти.
– Да, Оля, слушаю.
– Владимир Иванович, Вы не собираетесь завтра на кладбище?
– Собираюсь.
– Если Вы не против, может быть, мы вместе пойдем?... – И добавила: – А то мне как-то тяжело одной.
– Ты когда собираешься?
– Днем где-нибудь. Я отпросилась с работы.
– Хорошо. Сейчас я тоже договорюсь и тебе перезвоню.
Через пять минут он, действительно, перезвонил. Договорились встретиться в два часа у ворот кладбища, там, где продают цветы.
– Только там сейчас, наверное, много воды. Надень резиновые сапоги.
– Да. Я там была неделю назад – уже под снегом была вода.
– Ну, хорошо. До завтра!
– До свидания!

Следующий день выдался яркий, настоящий мартовский. Вдоль тротуаров бежали ручьи. Владимир Иванович шел навстречу солнцу и ощущал лицом его горячие лучи. Мокрый асфальт слепил глаза.
К воротам кладбища он подошел без пяти два, и ещё издали увидел Олю. Она стояла спиной к нему, подставив лицо солнцу.
– Загораешь?
– Ой, здравствуйте! Такое хорошее солнце.
Они подошли к небольшому цветочному базару. Цветы на солнце были не по-кладбищенски ярки.
– Давай купим вместе один букет.
– Давайте, но только я тоже заплачу.
– Хорошо, хорошо! Заплатишь.
Букет был большой, и они даже не стали проверять – четное ли в нем число цветков.

Главная дорожка, давно расчищенная, уже обсохла, но на узких тропках между участками еще лежал мокрый снег, и под ним хлюпала вода.
Они разгребли остатки снега вокруг могилы. Очистили цветник и табличку, положили цветы.
Скамейка была уже сухая, и они сели, молча глядя на могилу.
– Ой, смотрите! – Оля показала на одну из соседних могил. Там из-под снега проклюнулся сиреневый крокус. – Надо будет тоже посадить.
– Посадим. И надо будет летом памятник поставить.
– Я думала… Я смотрела – они очень дорогие.
– Во-первых, нужна простая строгая плита, ничего вычурного не надо. Это не так дорого. Во-вторых, позволь мне в этом участвовать. У меня никого, кроме твоей мамы, не было. Что мы не были женаты… ну, так уж получилось.
– Я знаю. Мне мама говорила… Она не хотела, чтобы у меня был отчим.
– Да.
– Если честно, я и вправду иногда ревновала маму к Вам, не хотела, чтобы Вы приходили… А сейчас… сейчас я рада, что Вы есть. Правда. С Вами – как будто немного мамы…
– Спасибо, Оленька!.. Даже ничего и сказать не могу.
Они посидели молча, глядя на могилу.
Наконец, встали, поклонились и двинулись к выходу.
Мокрый снег местами уже превратился в жидкую кашу.
– Хорошо, что сапоги надели.
– Да.
На центральной дорожке было оживленно.
Перед ними шел мужчина с девочкой лет пяти. Та с любопытством разглядывала памятники, мимо которых они проходили.
– Пап, а это что? – Мужчина, наклонившись, тихо ей объяснял.
– Пап, а это?..
Владимир Иванович заметил, что Оля прислушивается к их разговору.
Она обернулась к нему:
– Я никогда никого не называла папой…
– В этом мы с тобой похожи – меня тоже никогда никто не называл папой.
– А Вы не были женаты?... Ой! Простите! Опять я …
– Да, нет, Оля, – естественный вопрос. Не был. Кроме твоей мамы, у меня никого не было.
Они молча дошли до ворот кладбища.
Вдруг Оля спохватилась:
– Владимир Иванович! Как же я?!... Я же с самого начала хотела позвать Вас к нам. И забыла. А сейчас шла в полной уверенности, что уже позвала Вас. И вдруг не смогла вспомнить, что Вы мне ответили.
– Будем считать, что ты уже позвала и что я, конечно, согласился.
– Спасибо!
– Это тебе спасибо – за приглашение. Если совсем честно, то я думал, что ты пригласишь, и даже запасся вином.

На этот раз было видно, что Оля заранее приготовилась к приему гостя. Приборы (конечно, три) уже стояли на столе. Владимир Иванович достал из сумки бутылку французского вина. Пока он мыл руки, на столе появился салат и разные нарезки.
На этот раз они не чокались. Посмотрели друг на друга, на Наташину рюмку и молча выпили.
Застолье так и прошло почти в полном молчании. Но молчание не было тяжелым. Оно, скорее, было торжественным.

В прихожей, когда Владимир Иванович уже одевался, Оля сказала нерешительно:
– А если бы Вы стали моим отчимом, ведь я могла бы называть Вас папой?
– Возможно. Если бы захотела. Но я сомневаюсь – ты же не хотела, чтобы я приходил.
– Это – тогда… А сейчас… Можно иногда я буду называть Вас папой?... А?... Мне так нравится выговаривать это слово… па-па… Это смешно, да? Почти тридцатилетняя дура…
– Иногда – папой, а иногда – Владимиром Ивановичем?… А если – папа, то тогда уж на «ты»… Смотри… Я не против.
– Про «ты» я не подумала…
– Ну, подумай. – Владимир Иванович улыбнулся. – Я согласен на любой вариант.
Оля задумчиво протянула ему руку. Они попрощались, и он ушел.

Владимир Иванович едва успел войти в свою квартиру, как раздался звонок. Пока он прихлопнул дверь, пока доставал телефон из внутреннего кармана куртки, тот упорно звонил. Конечно, это была Оля.
– Да, Оленька, что-нибудь случилось?
– Нет… папа. Ничего не случилось.
– Милая, это хорошо, что ничего не случилось. И ты уже подумала? – он засмеялся.
Оля молчала, послышались какие-то странные звуки.
– Оленька, ты где?
– Я здесь, пап. – Она откровенно всхлипнула.
– Что с тобой?
– Ничего… Просто меня никто не называл милой.
– А Алексей?... Прости, конечно.
– Ни-ког-да!
– Ну, что ж… Тогда привыкай, милая. Только, конечно, если не будешь при этом плакать.
Оля, все еще всхлипывая, засмеялась:
– Не буду… А назовите… назови еще!
– Милая Оленька!
– Спасибо, пап! Я ведь почему позвонила… Я подумала, что если сразу сейчас не назову тебя папой, то потом уже не смогу. И позвонила… только очень боялась…
– Чего?
– Что не смогу назвать.
– Ну и как, теперь – не страшно?
– Нет. Спокойной ночи, пап!
– Спокойной ночи, милая!

                Спасибо Пушкину

После этого Оля иногда звонила ему. Похоже, что ей просто хотелось лишний раз услышать, как он назовет ее милой. У самого Владимира Ивановича поводов звонить ей не было, а о том, чтобы позвонить ей просто так, без повода, он как-то не думал.
Повод появился, когда в мае они собрались, наконец, заказать памятник. Они созванивались, обсуждая, как памятник должен выглядеть и какая должна быть на нем надпись.
Наконец, встретились снова на кладбище и долго выбирали подходящую плиту, договаривались с мастером. Потом купили розы и пошли к Наташе. Положив цветы, посидели на скамейке у соседней могилы.
– Пап, а мы скамеечку сделаем?
– Конечно, милая. Вот памятник поставим, все приведем в порядок, цветы посадим и скамейку сделаем.
Владимир Иванович почувствовал, как Оля прислонилась к его плечу, но не подал виду, что заметил. Похоже, что Оля сама сначала этого не заметила, а когда заметила – осторожно отодвинулась. «Одиноко ей, – подумал он. – Надо бы почаще ей звонить. Что-то я раньше не сообразил. Наташа просила не терять ее из виду, а я…».
Он хотел позвонить Оле в тот же вечер, но подумал, что это будет как-то нарочито.
Позвонил на следующий день.
– Да, пап!
– Добрый вечер, милая! Ты можешь сейчас разговаривать? Ты – где?
– Дома. Могу.
– От чего-нибудь тебя оторвал?
– Да нет, пап. Телевизор смотрю.
– От этого не грех и оторвать.
– А что ты хотел?
– Да, собственно, ничего… просто поговорить.
– Ой, как хорошо!
Владимир Иванович почувствовал, что Оля искренне обрадовалась. «Похоже, что она вообще не умеет притворяться».
– А могу я тебя дочкой называть, раз уж ты меня зовешь папой?
– Ой, конечно! Я хотела… я не решалась только…
Владимир Иванович засмеялся:
– Что ж ты, доченька, такая робкая?
– Да я – не робкая. Я просто все время боюсь что-нибудь испортить. Я же всегда что-нибудь не то ляпну.
– Не робкая, но боюсь… Со мной уж, пожалуйста, не бойся. Мне нравится, что ты всегда говоришь искренне. Как там у Пушкина: «Мне ваша искренность мила…». Правда, дальше мы с Онегиным расходимся. Он хвалить не хочет, а я как раз хочу.
– А ты «Онегина» наизусть помнишь?
– Нет, конечно. Правда, первую главу когда-то знал наизусть.
– А можешь сейчас прочитать?
– Наизусть?
– Сколько сможешь.
– Ты, правда, хочешь?
– Правда, хочу, пап. Я очень ее люблю.
– Ну, начало-то я, конечно, помню, а вот где-нибудь в середине – не уверен.
– Ну, пап, пожалуйста!
– Попробую.
Владимир Иванович читал и радовался: стихи сами возникали из памяти. Стоило ему слегка запнуться, как Оля тут же подхватывала. Какие-то строфы они так вместе и читали. Вместе заканчивали и последнюю строфу.
– Уф! Вот уж не думал, что вспомню.
– Здорово! Папка, я тебя люблю!
– Я тебя, доченька, тоже люблю. Вот уж спасибо Пушкину!
– А у меня чуть телефон не разрядился. Я догадалась зарядник воткнуть.
– Да уж, поговорили. Время-то – первый час. Мне тоже надо будет сейчас телефон заряжать.
– Не хочется кончать. Пап, а ты завтра мне позвонишь?
– Позвоню, милая. Да ты и сама мне звони почаще. Я буду рад. А ты что ли все вечера так дома и сидишь?
– Нет. У нас в библиотеке бывают интересные вечера и даже концерты.
– А с друзьями куда-нибудь пойти?
– Иногда с девчонками из колледжа встречаюсь.
– Понятно… Ну. милая, спокойной ночи!
– Спокойной ночи, па!
С тех пор они разговаривали каждый вечер, хотя бы просто желали друг другу спокойной ночи.

                День взятия Бастилии

Встретились они через месяц снова на кладбище – смотрели, как устанавливали памятник. Всё было сделано быстро и аккуратно. Владимир Иванович подошел к старшему из рабочих:
– Спасибо! – он протянул деньги.
Пожилой рабочий молча взял деньги, аккуратно сложил их и убрал в карман ковбойки.
– У меня – просьба. Можете поставить здесь вот такую же скамеечку? Могу заплатить вперед.
Рабочий осмотрел скамейку у соседней могилы.
– Вперед не надо. Поставим – заплатите. К следующим выходным сделаем. Телефончик мой запишите.
Когда рабочие ушли, Оля взялась навести порядок вокруг могилы, а Владимир Иванович пошел за цветами. Когда он вернулся с целым ящиком веселых разноцветных маргариток, Оля уже протерла памятник, подмела вокруг него и разрыхлила землю в цветнике. Цветы она сажала сама. Получился красивый цветочный коврик.
– Хорошо это у тебя выходит.
– Да? А крокусы мы когда посадим?
– Их осенью сажают. Тогда они весной зацветают. Обязательно посадим.
Оля, наконец, выпрямилась и посмотрела на свои испачканные в земле руки.
– Сейчас я тебе полью.
Владимир Иванович достал из сумки бутылку воды.
Оля вымыла руки и вытерла их чистой тряпкой, которых у нее оказался целый ворох.
– Я думала – много грязи будет. А они вон как всё аккуратно сделали.
Собрав свои сумки, они присели на скамейку.
– Как быстро время летит! Уже второй раз день рождения будет без мамы, – Оля вздохнула.
– Четырнадцатого июля?
– Да, в день взятия Бастилии. А ты, пап, никогда не был у нас в этот день.
– Я считал, что вряд ли мой приход тебя обрадует.
– Да, я была довольна, что в этот день мама только со мной.
Они помолчали, а потом Оля обернулась к нему:
– А в этом году приходи. Ладно?
– Стоит ли? У тебя подруги будут, какие-нибудь знакомые…
– Никого не будет! Не хочу… А с тобой… как будто с мамой…
– Спасибо, милая!
– А у тебя когда день рождения? Я ведь даже не знаю.
– У меня уже прошел… 26 апреля.
– А сколько тебе исполнилось?
– Угадай.
– Ну… около пятидесяти... Маме было бы пятьдесят два.
– Пятьдесят пять.
– Ой, юбилей был? А я не знала. Поздравляю!
Оля поцеловала его в щеку.
– Спасибо!
– А как ты отмечал?
– На работе отметили, посидели.
– А дома?
– Нет. Я дома отмечал, только когда еще родители были живы.
– А… с мамой?
– Мама никогда не была у меня дома. Не хотела.
– Из-за меня, наверное?
– Может быть… Мы с ней обычно в этот день ходили в ресторан.
– Ой! А можно мы в мой день рождения сходим в ресторан?
– Конечно, милая!
– Ура!
– А на какой день это у нас приходится?
– На субботу. Я уже смотрела.

                Черная пятница

Владимир Иванович проснулся от какого-то неудобства в спине. Он хотел повернуться на бок и вскрикнул от боли в пояснице.
– Этого только не хватало.
Он стал медленно поворачиваться. Казалось, что поясница чем-то стиснута.
Кое-как спустил ноги с дивана, сунул их в шлепанцы, и замер, наклонившись вперед и опираясь руками о край дивана.
– Как же встать-то?
Попробовал, не меняя положения спины, дотянуться рукой до стула, на котором висела одежда, стоял будильник и лежал мобильный телефон. Удалось. Потихоньку стал подтягивать стул к себе. При каждом неудачном движении поясница заставляла его вскрикивать. Наконец, подтянул. Два раза вскрикнув, все-таки надел рубашку и сунул в карман телефон. Не успевший еще зазвонить будильник он отключил. От попытки надеть брюки пришлось отказаться.
Осторожно стал поворачивать стул. Когда спинка стула оказалась перед ним, Владимир Иванович взялся за ее верхний край обеими руками и стал медленно распрямлять ноги, стараясь не менять положение спины. От напряжения на лбу выступила испарина. Наконец, он встал и, навалившись на спинку стула, долго отдыхал, боясь изменить положение. Было время подумать.
«Это вчера на работе… Душно… Устроили сквозняк… Кстати, а сколько сейчас? Восемь…»
Такое с ним бывало, но давно уже, да, пожалуй, и не так сильно.
Ну, ладно… Встал. Главное – не делать резких движений и постепенно разогреть мышцы. Перцовый пластырь вроде бы должен быть.
Опираясь о стул, он постепенно распрямился, временами закусывая губу, чтобы не вскрикнуть. С застывшей вертикально спиной стал медленно передвигать ноги, перемещаясь по комнате и стараясь, чтобы все время что-то было под руками, на что можно было опереться.
Добрался до письменного стола. Слева, в верхнем ящике, лежала его импровизированная аптечка – прозрачная сумочка из-под парфюмерии, которую когда-то подарили ему на работе.
Сумочка была удобная, на молнии. Сквозь прозрачную стенку видна была упаковка перцового пластыря, но тут же он увидел и то, что срок годности пластыря уже давно истек. Придется использовать грелку до тех пор, пока сможет добраться до аптеки.
Он уже приспособился и двигался немного смелее, временами только вздрагивая от уколов поясницы. Даже добрался до туалета.
Наконец, залив в ванной в грелку горячей воды, вернулся в комнату и осторожно сел на стул, откинувшись на спинку, подложив грелку под поясницу и притянув ее полотенцем, концы которого связал на животе.
Оказывается, на все это у него ушло почти два часа.
Позвонил завлабу, сказал, что сегодня не будет.
– Но к понедельнику обещаю быть в порядке. Про техническое задание помню. Сделаю.
– Ну, смотри. Главное – поправляйся!
Так…
Сегодня – тринадцатое. Завтра собирались с Олей в ресторан. Но до завтра он точно еще не оклемается. Вот уж действительно – черная пятница.
Владимир Иванович сидел, прикрыв глаза, боясь пошевелиться и ощущая, как начала прогреваться поясница. Время тянулось медленно.
Несколько раз он совершал осторожные путешествия в ванную, чтобы сменить в грелке воду, и снова устраивался на стуле.
Двенадцать.
Владимир Иванович набрал Олин телефон.
– Да, пап, – удивленно и даже обрадованно откликнулась она. До этого он никогда не звонил ей на работу.
– Здравствуй, милая. Должен огорчить тебя.
– Что такое? – голос ее стал тревожным.
– Не сможем мы завтра пойти в ресторан. Вернее – я не смогу. Может, ты еще кого-то пригласишь?
– Да что такое? – уже по-настоящему встревожилась она.
– Ничего страшного, Оленька. Просто поясница меня прихватила, и я сейчас – не ходок. Думаю, что завтра – тоже.
– А ты врача вызвал?
– Да врач тут ни к чему. Просто нужно ее как следует прогреть, чем я уже и занимаюсь.
– И чем ты ее греешь?
– Грелкой.
– А какие-нибудь компрессы?
– Да нет. Я обычно перцовым пластырем обходился.
– А сейчас?
– Да он оказался просроченным. Давно ничего такого не было.
– Так. А еще что-нибудь нужно? Какие-нибудь таблетки болеутоляющие?
– Да нет, нет. Ничего не нужно. И таблетки у меня есть, и грелкой я вполне обойдусь.
– А еда у тебя есть?
– Оленька, да ничего не нужно. И еды у меня полный холодильник.
– У меня сейчас будет обеденный перерыв. Я к тебе подъеду. – В её голосе зазвучали решительные Наташины ноты. – Только я твой адрес не знаю.

Оля появилась через сорок минут.
Владимир Иванович за это время героически, стиснув зубы и вскрикивая, натянул тренировочные брюки (не в трусах же ее встречать!), кое-как поправил постель на диване и заранее отпер дверь. Проделав все это и вновь наполнив грелку, он с облегчением опустился на стул.
Оля заметила, что дверь приоткрыта, и, войдя, громко сказала:
– Это я.
– Прости Оленька, что не встречаю.
Она вошла в комнату.
– Ну как ты?
– Да почти нормально. Зря ты беспокоишься.
Оля огляделась, подошла к письменному столу, на мгновение замерла, увидев мамину фотографию, потом выложила из сумочки упаковку пластыря и какие-то таблетки.
– Давай, наклею пластырь.
– Да я сам наклею.
– Сам ты как следует не наклеишь. Встать можешь?
Владимир Иванович пытался показать, что он может встать вполне свободно, но вскрикнул и ухватился за спинку стула.
– Пап, да не строй ты из себя героя. Держись за стул и стой.
Она отвязала полотенце и убрала грелку. Завернула наверх рубашку.
– Можешь подержать рубашку одной рукой? Вот так.
Распаковала пластырь, аккуратно прилепила его верхний край и, оттянув брюки и трусы, расправила пластырь вниз. Все это она проделала умело и решительно.
– Опусти пока рубашку. Шерстяной шарф у тебя есть и английские булавки?
– Шарф – в шкафу, наверху, где шапки, а булавки – в левом ящике письменного стола, там – иголки и булавки.
– Хозяйственный! – засмеялась Оля.
Она примотала пластырь шарфом и закрепила шарф булавками.
– Будешь сидеть или ляжешь?
– Лучше сидеть.
С Олиной помощью Владимир Иванович опять устроился на стуле, ощущая, как пластырь начинает согревать кожу.
– Ты что-нибудь ел?
– Пока нет, да и не хочется.
Оля прошла на кухню. Он слышал, как она открыла холодильник.
– И это ты называешь полным холодильником? Обманывать нехорошо.
Она чем-то погремела и включила плиту. «Наверное, нашла остатки супа».
Вернувшись в комнату, Оля снова огляделась, увидела журнальный столик, заваленный книгами, сложила аккуратно книги на пол и перенесла столик к Владимиру Ивановичу.
– У тебя, наверное, и салфетки или скатерть есть?
– В левом отделении шкафа.
– Действительно, хозяйственный.
Она застелила столик, на кухне нашла посуду и хлеб, включила чайник.
– Ешь суп. Там у тебя сыр есть – к чаю сделаю бутерброды, а как следует поешь вечером. Я приду, приготовлю.
Принесла тарелку с супом, хлеб и пошла за чаем.
– Оленька, да не беспокойся ты. Вечером я сам что-нибудь сделаю, а завтра, может быть, и до магазина доковыляю.
Вернулась с чаем и бутербродами.
– Значит так. Никаких «сам», никаких «доковыляю». У тебя второй ключ от квартиры есть?
– Оленька, да не надо…
– Всё! На эту тему – всё. Где ключ?
– Там же, в столе, где булавки.
Оля достала ключ и положила в сумочку.
– Посуду оставь на столике, никуда не носи. Я побежала. Если что, звони.
– Оленька!
– Что?
– Ты – вылитая мама.
– Спасибо! – она поцеловала его в щеку и ушла.
Владимир Иванович услышал, как она запирала дверь.

Где-то около восьми вечера он услышал, что замок отпирается. Он сидел за тем же столиком и просматривал материалы к техническому заданию. Он успел все-таки отнести посуду на кухню и даже вымыл её. Пластырь делал свое дело. Острые прострелы в пояснице прекратились, хотя всякое недостаточно плавное движение заставляло стискивать зубы.
– Пап, ну ты как ребенок. – Оля увидела пустой столик и покачала головой. – Я купила полуфабрикаты. Сейчас быстро разогрею и будем ужинать.
Владимир Иванович сидел, прикрыв глаза, и слушал, как она хозяйничала на кухне. Это было непривычно, но, пожалуй, приятно.

Ужинали на кухне. Несмотря на протесты Оли, Владимир Иванович сказал, что незачем им тесниться на журнальном столике, и перешел в кухню, стараясь не показывать, что это все-таки дается ему не просто.

– Ну, как ты завтра? Прости, что нарушил планы.
– Приеду к тебе.
– Зачем?! Едой ты меня уже завалила. Пригласи подруг. Надо же день рождения отметить.
– Вот для этого я и приеду. Не возражай. Как именинница имею я право выбрать, как мне этот день отметить? Нет, нет… Ты отвечай: имею я право?
– Имеешь. Только мне это напомнило старый анекдот.
– Какой?
– Приходит человек к чиновнику и спрашивает: «Могу я…». – «Нет, не можете». – «Но Вы даже не дослушали, о чем я спрашиваю. Могу я…». – «Нет, не можете». – «Простите, но я имею право…» – «Имеете». Так что право ты имеешь.
Оля рассмеялась.
– Нет уж! Я и право имею, и могу. Ключ у меня есть, так что не запрешься.

Оля убрала со стола и вымыла посуду. Владимир Иванович смотрел на ее движения – до чего же похожа!

Она прошла в комнату.
– Ты спишь на диване? Удобно?
– Вполне. В принципе, он даже раскладывается.
– Разложить?
– Нет, нет… Сейчас так даже удобнее. Можно привалиться спиной к спинке дивана. Пояснице будет теплее.

Оля ловко перестелила постель, взбила подушку.
– Как я понимаю, у тебя стул служит ночным столиком.
Она придвинула стул к дивану.
– Нет, подожди. А как же ты будешь свет выключать? Потом будешь в темноте идти. Наверняка, обо что-нибудь споткнешься. Это с твоей-то поясницей!
Она отодвинула стул, придвинула журнальный столик и переставила на него настольную лампу с письменного стола.
Владимир Николаевич с улыбкой наблюдал за ее хозяйничанием.
– Смотри только – не зацепись за шнур.
– Постараюсь.
– Ладно. Поеду. Если что, звони в любое время.
– Спасибо, милая! Приедешь домой – сразу позвони, а то уже поздно.
– Хорошо.
Оля поцеловала его в щеку. Потом вдруг поцеловала еще раз.
– Это отдельно – за «милую». Спасибо тебе!... Не провожай. Сама запру.

Минут через сорок она позвонила.
– Всё в порядке, па! Меня никто не съел.
– Спокойной ночи, милая!
– Спокойной ночи!

Прежде, чем лечь, Владимир Иванович включил компьютер, мельком глянул новости в интернете и набрал запрос: «купить цветы». Предложений оказалось много. Заказы на следующий день принимали в большинстве магазинов, но работали они только до восьми вечера. А сейчас было уже почти одиннадцать. Нашел несколько интернет-магазинов, работавших круглосуточно. Позвонил в первый из них. Женский голос откликнулся сразу же:
– Магазин «Флора» рад Вашему звонку.
– Это приятно. Но я, надеюсь, буду разговаривать не с магазином, а с Вами. Как Вас зовут?
– Евгения.
– Скажите, Женечка! Могу ли я сейчас заказать букет, чтобы завтра в одиннадцать утра он был бы уже у меня?
– Можете.
– Отлично! Я видел у вас на сайте замечательные букеты. Но мне нужен простой букет. Мне нужны розы нежно-розового оттенка, естественно, с длинными стеблями и крупные. Но они бывают разные. Могу ли я просить лично Вас выбрать розы, которые пахнут малиной. Вы знаете – бывают такие розы.
– Да, конечно.
– Женечка, я привык всегда выбирать розы сам, но, к сожалению, сейчас привязан к дому. Я полностью полагаюсь на Вас. В букете должно быть двадцать семь роз. Если окажется, что есть варианты по оттенку, по запаху, то пришлите мне три разных букета, которые Вам самой больше понравятся, а я выберу из них один, но заплачу за все три.
– Хорошо. Завтра к одиннадцати часам утра – букет из двадцати семи роз. Скажите, пожалуйста, Ваш адрес и номер телефона.

Заказав цветы, Владимир Иванович стал укладываться. Со спиной явно стало лучше, но стоило в это слишком поверить, как она давала о себе знать.

                По-домашнему

Будильник он завел на девять, чтобы не проспать и к одиннадцати уже успеть привести себя в порядок. Но будильник не понадобился. Несколько раз за ночь его будила поясница. Владимир Иванович осторожно ворочался, находя положение, при котором она успокаивалась, и снова засыпал. В очередной раз, проснувшись в половине восьмого, он решил, что пора вставать.
Яркое солнце освещало комнату. Окно выходило на восток.
Штору Владимир Иванович обычно не задергивал, и утреннее солнце часто будило его. С солнцем легко было вставать, делать зарядку.
Кухонное окно смотрело на запад. С двенадцатого этажа по вечерам открывалось замечательное закатное небо.
Он любил свою квартиру.
С родителями он жил в старом доме, в двух больших комнатах коммунальной квартиры. Когда родители один за другим умерли – сначала отец, а через два года мать, – Владимир Иванович обменял эти комнаты на небольшую, но зато отдельную, однокомнатную квартиру. Ему тогда было сорок.
Личная жизнь у него как-то не складывалась. Сначала он был увлечен работой (как, впрочем, и сейчас), потом несколько лет всё его свободное время было посвящено родителям, которые стали болеть и которых он любил. Он был их единственным поздним ребенком. Они в нем души не чаяли, и он отвечал им взаимностью. Когда их не стало, он вообще с головой ушел в работу, и его новая квартира стала просто его кабинетом: большой письменный стол, стеллажи с книгами, шкаф для одежды и диван, на котором он спал. Нерабочая часть его жизни проходила на небольшой кухне, где он сначала поставил и телевизор, но потом, чтобы иметь возможность посмотреть новости, не отрываясь от письменного стола, он купил тумбу на колесиках и удлинил шнур антенны, так что можно было перемещать телевизор по всей квартире.
Через год после вселения в эту квартиру случилась та самая встреча с Наташей, о которой он рассказывал Оле. Он долго не верил, что эта красивая умная женщина приняла его всерьез. Он уже знал, что у нее есть дочь, и тем более был почти потрясен, когда однажды Наташа пригласила его к себе и он остался у нее на ночь. Это получилось как-то просто и в то же время необыкновенно. Они втроем, вместе с Олей, пили чай и о чем-то разговаривали. Потом Оля отправилась спать. Наташа уложила ее (она всегда ее укладывала, и Оля это любила) и, убедившись, что та заснула, вернулась на кухню, где Владимир Иванович сидел в тревожном ожидании. Наташа потянула его за руки, он встал. Она обняла его за шею, и он с колотящимся сердцем почувствовал ее губы на своих губах. Наташа была первой его женщиной. Она, кажется, это поняла по его поведению и была очень нежна и терпелива. В эту ночь они впервые сказали друг другу "ты" и "люблю". Под утро он ушел, когда Оля еще спала. Ушел он переполненный счастьем и благодарностью за Наташину деликатность. Когда позже он однажды сказал ей об этом, она улыбнулась: "А мне так хотелось тебя сразу! Но нельзя же было тебя пугать", и засмеялась: "но ты быстро освоился..."
С тех пор, всё чаще, он приходил к ним в гости и оставался на ночь. Конечно, при Оле они с Наташей не позволяли себе ничего, что могло бы как-то намекнуть на их отношения, и называли друг друга по имени и отчеству, но всё-таки уже на «ты», и однажды Наташа сказала, что Оля, кажется, догадывается. Правда, пока Оля училась в школе, она ни разу не застала Владимира Ивановича у них утром. Чтобы Наташа поехала к Владимиру Ивановичу и, тем более, осталась на ночь, это было вообще исключено.
Когда Оля поступила в колледж, Наташа решила, что глупо скрывать их отношения от взрослой дочери. Однажды утром она объяснилась с ней, сказав, что Владимир Иванович очень ей дорог и она не хочет этого скрывать, но пообещав, что отчима у Оли никогда не будет. Они сидели на Олиной кровати, и Оля расплакалась, уткнувшись в Наташино плечо. Наташа гладила ее по волосам и тихо говорила: «Всё будет так же хорошо, как и было». Успокоившись, Оля сказала: «Я всё понимаю, мам».
Правда, после этого объяснения в отношении Оли к Владимиру Ивановичу стала проявляться некоторая напряженность, особенно в те дни, когда утром она стала заставать его у них дома. Обстановка разрядилась после того случая, когда Оля застала их в постели, и после того разговора за столом. Всё определилось и встало на свои места.

Перебирая всё это в памяти, Владимир Иванович скатал постель и остановился в раздумье. Обычно он убирал ее в диван, но сейчас, естественно, не мог поднять сиденье дивана. Открыл гардероб, и отнес по частям постель туда, сложив внизу, под костюмами. Прошел в ванную, побрился. Потом, морщась и стискивая зубы, извлек из гардероба и надел брюки и светлую рубашку.
Ровно в одиннадцать раздался звонок в дверь. «Пунктуально!» – отметил про себя Владимир Иванович. В ожидании этого звонка он уже заранее вышел в прихожую, чтобы не заставлять ждать. Открыл дверь. Пожилая женщина держала большую охапку роз.
– Проходите, пожалуйста! И простите, что не могу освободить Вас от груза, – поясница болит.
Они прошли в комнату. Женщина аккуратно положила на письменный стол три букета. По комнате поплыл запах малины. Владимир Иванович осмотрел букеты и решительно взял один из них.
– Вот этот! Спасибо огромное! Сколько с меня за все три?
– Не надо за три. Два других я ещё продам.
– Нет, нет. Как я обещал, так и будет.
Расплатившись, он спросил:
– А кто подбирал цветы?
– Я.
– Простите, это я с Вами вчера разговаривал?
– Со мной, – женщина улыбнулась.
– Ради бога, простите мою фамильярность, но у Вас такой молодой голос.
– Ничего. Мне это только приятно… Если честно, то я нарочно сама сегодня поехала – посмотреть, кто так заказывает цветы. И если честно, я тоже ожидала, что Вы моложе.
– Уж какой есть. А ко мне дочка должна приехать. У нее – день рождения. Я обещал ей пойти в ресторан, и вот из-за проклятой поясницы сижу дома, и она сама ко мне приедет.
– Надо же! Хороший отец и хорошая дочь. А матери, как я понимаю, уже нет.
– Да.
– Простите! Желаю, чтобы и у дочери, и у Вас всё было хорошо.
– Спасибо! Евгения, простите, отчества так и не знаю…
– Зовите Женей – мне только приятно.
– Женя, возьмите эти два букета себе… Или нет. В двух будет четное количество цветков. Возьмите один себе, а второй подарите еще какому-нибудь хорошему человеку.
– У меня шофер – девушка.
– Вот ей и подарите!

Владимир Иванович перенес настольную лампу с журнального столика обратно на письменный стол. Достал свою единственную вазу, в которой когда-то ему на пятидесятилетие подарили цветы. Подвинул журнальный столик на середину комнаты и поставил вазу на него. В несколько приемов принес ковшиком и налил в вазу воды. Освободил букет от декоративной бумажной обертки (он не любил этих оберток) и поставил цветы в вазу. Обертку смял и бросил в корзину для бумаг, стоявшую под письменным столом. Ну, что же, кажется он готов к приему.
Владимир Иванович сел на диван, привалившись к спинке, и сидел, закрыв глаза. Все-таки он устал, и поясница опять заныла.

Кажется, он задремал.
Разбудил его звук отпираемого замка.
– Пап, ты жив? – раздался весёлый голос, и Оля появилась на пороге комнаты в легком нарядном платье. Волосы были уложены в изящную прическу. В руках – две большие сумки.
– Жив, жив, красавица ты моя!
Оля глядела на букет удивленными и восхищенными глазами.
– Ты что, выходил?! – грозно спросила она.
– Сумки-то поставь! Не выходил я. Для этого есть интернет и телефон.
– Папка-а-а!
Она бросила сумки и кинулась к нему. Не давая ему встать, она прижала его к спинке дивана и целовала то в одну, то в другую щеку, а потом неожиданно заплакала.
– Ну, что ты, Олюшка!
Владимир Иванович погладил ее по мокрой щеке.
Оля шумно вздохнула и подошла к букету, уткнувшись в него лицом.
– Я понимаю, почему мама так тобой дорожила. Мне так тяжело было в первый год без неё, а теперь… Какое счастье, что ты есть, папка! Господи, какое счастье!
Владимир Иванович невольно вздрогнул.

Потом Оля шумно распаковывала сумки, что-то укладывала в холодильник. Застелила кухонный стол принесенной скатертью.
Она уже ориентировалась в хозяйстве Владимира Ивановича и, похоже, чувствовала себя, как дома.
Он тоже перебрался на кухню и, сидя за столом, с улыбкой наблюдал за нею.
Вдруг Оля остановилась и смущенно спросила:
– Ничего, что я так хозяйничаю?
– Милая, ты не представляешь себе, как мне это приятно.

Всё расставив и разложив на столе, Оля перенесла на него и букет и, наконец, села напротив Владимира Ивановича.
Он встал.
– Да сиди ты, сиди, пожалуйста.
– Ну, уж нет!
Опираясь одной рукой о стол, он поднял в другой руке рюмку.
– Оленька, ты – умная, красивая… вообще – замечательная. Пусть же придет к тебе счастье! У тебя ещё вся жизнь – впереди, и пусть она будет счастливой!

Потом они долго сидели за столом. Оля, на удивление, была оживленной и разговорчивой. Рассказывала смешные истории из библиотечной жизни. Владимир Иванович тоже вспоминал какие-то казусы из своей работы. Они смеялись. Было легко и празднично.
Разговоры продолжались и пока Оля убирала со стола. Владимир Иванович всё порывался тоже что-нибудь сделать, но Оля ему не позволяла. Наконец, он ее убедил, что вполне может, сидя, вытирать посуду, которую она мыла.

Из кухни они перешли в комнату. Оля снова перенесла букет, и он стоял посреди комнаты.
Они сели на диван и какое-то время молчали, глядя на букет.

– Ну, не знаю, чем тебя развлечь. Танцор из меня и так-то плохой, а сегодня – тем более.
– А можно просто какую-нибудь музыку поставить?
– Конечно, можно. А хочешь – какой-нибудь фильм можем посмотреть. Правда, у меня современных фильмов нет. Всё, так сказать, ретро. И даже очень ретро!
– А какие?
– Вон там, на стеллаже, – стопка дисков. Можешь посмотреть.
Оля прошла к стеллажу и стала перебирать диски.
– А что такое – «Весна»?
– Ты не видела «Весну»?
– Нет. Во всяком случае, не помню.
– С Орловой, Раневской?
– Нет. Я с ними только отрывки каких-то фильмов по телевизору видела.
– Тогда давай, посмотрим. Надеюсь, не пожалеешь. Подкати тумбу с телевизором. В нем плеер есть.
Оля отодвинула столик с букетом, но так, чтобы он все-таки оставался на виду. Подкатила телевизор, повернув его к дивану.
– Вставь диск и давай сюда пульт. Остальное – пультом. Садись.
Оля снова села рядом с Владимиром Ивановичем.
– Это – любимый фильм моих родителей. Когда я рос, его уже редко показывали, но они очень хотели, чтобы я его посмотрел. Помню, был какой-то фестиваль кинокомедий, и они меня повели смотреть «Весну». Когда отец умер, мама жила воспоминаниями о нем. Они очень любили друг друга, и она тогда многое мне рассказывала. И как-то рассказала, что этот фильм собственно и соединил их. Он тогда только вышел. А фильмов выходило мало, и все, конечно, ходили на все фильмы. Они с отцом только недавно тогда познакомились, и он предложил ей сходить в кино. Она вспоминала, как смеялся весь зал и они смеялись. И было как-то легко, и она не удивилась, когда отец вдруг взял ее за руку, и они смеялись, держась за руки. И после весь вечер так и ходили, держась за руки и вспоминая смешные места из фильма. Правда, они еще несколько недель встречались, прежде чем отец сделал ей предложение. А уже потом, когда они были женаты, они как-то вспоминали этот фильм, и оказалось, что именно в тот вечер каждый из них понял, что хочет быть с тем, кого держал за руку.
– Здо'рово!
– Ну, давай смотреть.
Оля подвинулась к Владимиру Ивановичу и прислонилась к его плечу.
– Тебе так поясница ничего?
– Нет, нет, что ты!

Владимир Иванович знал этот фильм почти наизусть и смотрел не столько на экран, сколько на лицо Оли, заливавшейся детским смехом, когда на экране возникали сцены с Раневской и Пляттом, и становившейся задумчиво-радостной во время лирических объяснений героев.
Когда фильм закончился, Оля обернулась к Владимиру Ивановичу, обняла его за шею и прижалась щекой к его щеке.
– Спасибо! Это – еще один подарок!
Потом резко встала.
– Ну, пора мне собираться.
– Да, наверное… Надо же, как день пролетел.
Оля откатила тумбу с телевизором, протянула руки Владимиру Ивановичу и помогла ему подняться.
– А где твоя постель?
– В шкаф убрал. Обычно – в диван, но сегодня не решился его поднимать.
– Хорошо – хоть это сообразил, – засмеялась она.
Застелив постель и, как и вчера, пододвинув журнальный столик к дивану, Оля взяла букет и задумалась.
– Давай мы его разделим – половину я возьму с собой, а половину оставим у тебя, чтобы завтра он был со мной и там, и тут.
– А ты что, завтра опять приедешь?
– А ты что, не хочешь?
– Что же ты все выходные будешь мотаться? Наверняка, тебе и дома что-то сделать надо. А я уже вполне могу и сам обойтись.
– Вижу, как ты можешь… Кстати, давай пластырь заменим. Уже больше суток прошло.
– Ну, Оленька, ну, я сам…
Усмехнулась.
– Что же ты такой строптивый?!
Оля поставила букет на письменный стол. Принесенные ею пластыри еще лежали там же. Она сходила на кухню, взяла миску, налила теплой воды и поставила рядом на стол. Сходила в ванную, принесла губку и полотенце.
Владимир Иванович всё это время стоял, держась за спинку стула и наблюдая за ее действиями. Он понимал, что сопротивляться бесполезно. Наташин характер.
– Держись как следует.
Оля решительно расстегнула ремень брюк, вытащила и задрала рубашку, размотала шарф.
– Придержи рубашку.
Аккуратно отлепила пластырь. Кожу пощипывало.
– Нет, сейчас клеить не будем. У тебя есть какой-нибудь крем? Слишком раздражено. Надо смазать, а завтра наклеим новый.
– В ванной – крем после бритья.
– А что-нибудь еще?
– Между прочим, очень хороший крем, с витамином «эф». Я его использую как раз для смазывания раздраженной кожи. Его даже врачи рекомендуют.
– Надо же! Никогда не слыхала.
Она отправилась в ванную, а Владимир Иванович опасливо следил, как бы брюки не свалились с него совсем.
Оля принесла крем, потом смочила губку и аккуратно протерла покрасневшую кожу, осторожно промакивая воду полотенцем. В какой-то момент она нажала на губку сильнее, и вниз побежала струйка воды, которую она не успела поймать полотенцем.
– Ой, прости!
– Ничего, только щекотно.
Уверенными, но ласковыми движениями Оля смазала раздраженное место кремом, снова замотала шарф и позволила ему опустить рубашку и застегнуть ремень.
Отнесла всё обратно в ванную и на кухню.
Взяла букет и стала его осторожно делить.
– А сколько в нем цветков? Ты не считал?
– Не считал. Просто знаю – двадцать семь.
– Папка…, – сказала она и ничего не добавила. Потом спросила:
– А как же делить? Ведь в одном букете останется четное число роз.
– Есть предложение.
– Какое?
– Сходи-ка на кухню, милая. Там в буфете ты, наверняка, видела, – есть высокая мензурка. Принеси ее.
Оля послушно принесла мензурку.
– Отлей в нее воды… Так. Выбери красивую розу.
– Да они все красивые.
– Ну, какая тебе больше приглянется.
Оля вынула одну розу и поставила ее в мензурку. Получилось очень изящно.
Владимир Иванович, держась одной рукой за край стола, наклонился, дотянулся до Наташиной фотографии и поставил ее перед мензуркой.
– Папка, какой ты молодец!

Разделив оставшийся букет, Оля стала складывать в сумку свои вещи.
– Скатерть пусть останется у тебя, и тапки мои пусть тут поживут. У меня дома еще есть.
– Пусть поживут. Не возражаю.

Несмотря на Олины протесты, Владимир Иванович проводил ее до двери.
Она обняла его.
– Спасибо тебе за этот день! Хорошо, что мы не пошли в ресторан.
– Пожалуй, да.

Из дома она позвонила.
– Всё в порядке, па. До завтра!
– До завтра, милая!

                Жизнь налаживается

В эту ночь поясница почти его не беспокоила: проснулся, кажется, только один раз. Но, когда он встал, она снова дала о себе знать, хотя и не так сильно.
Убрав постель, умывшись и выпив чаю с оставшимся со вчерашнего дня пирогом, Владимир Иванович уселся за письменный стол. Букет он опять переставил на журнальный столик и слегка отодвинул розу в мензурке и Наташину фотографию, освобождая место для работы.
Голова была, на удивление, свежая, и он без раскачки, сразу же, погрузился в работу.

Около двенадцати услышал, как отпирается замок.
– Привет! – послышалось из прихожей.
– Привет, милая!
Он попытался встать с кресла, но быстро это не получилось. Оля опередила его.
– Сиди, сиди! Не вставай!
Она подошла к нему и поцеловала в щеку.
– Как приятно от тебя пахнет!
– Надо же, заметил… А вчера не заметил.
– Правда? Прости!
– Ну, ладно, работай и не обращай на меня внимания. Я пока кое-что поделаю.
Он опять повернулся к столу и только слышал легкие Олины шаги, позвякивание посуды, шум воды. Потом он отключился и от этих звуков. Не заметил, как пролетел час. Вдруг почувствовал у себя на плечах Олины руки.
– Давай пообедаем, потом продолжишь.
– Спасибо, милая. Сейчас. Так сказать, поставлю какую-нибудь логическую точку.
Через пять минут он оторвался от клавиатуры и повернулся на кресле.
Оля вышла из кухни, и он с удивлением увидел, что она была не в платье, а в халатике, туго перетянутом в талии пояском.
Увидев его удивление, Оля смущенно засмеялась.
– Ничего, что я так? Так удобнее.
– Да, ради бога, Оленька!
– Па, я молочную вермишель сварила, чтобы быстрее. Из дома кастрюлю с супом тащить неохота было.
– Отлично! Я вообще молочное люблю.
За обедом они вспоминали вчерашний день. Оля сказала, что обязательно хочет посмотреть «Весну» еще раз.

После обеда они осуществили уже знакомую процедуру наклеивания пластыря, и Владимир Иванович вернулся за письменный стол, а Оля занялась посудой.
Через какое-то время она подошла к нему:
– Па, можно я включу стиральную машину?
– Нельзя!
– Почему? – удивилась она.
– А потому что хватит на сегодня возиться с хозяйством. Посиди, отдохни, можешь что-нибудь почитать или посмотреть. У меня там, – он показал в сторону стеллажей, – не только техническая литература. А я через полчаса, наконец, закончу, и можем посмотреть ту же «Весну» или что-нибудь еще.

Через полчаса они, как и вчера, сидели на диване. Оля уютно устроилась, подобрав под себя ноги и крепко прижавшись к плечу Владимира Ивановича. И так же, как и вчера, Владимир Иванович с улыбкой смотрел на ее лицо, на котором живо отражалось всё происходившее на экране.
В какой-то момент она заметила его взгляд:
– А что ты на меня смотришь?
– Да фильм-то я наизусть знаю, а дочку свою я не так часто вижу.
Оля счастливо улыбнулась и крепче прижалась к его плечу.
Когда фильм кончился, она вдруг спросила:
– А как ты думаешь – они поженятся?
– По сюжету вроде бы должны, но вряд ли это будет счастливый брак.
– Почему? – удивилась Оля.
– Ну, ты представь, он с головой – в своей режиссуре, она – в своей науке. Им и поговорить-то некогда будет.
– А ночью?
– Ну, если только ночью… – улыбнулся Владимир Иванович.
– Нет, я не в том смысле, что… в постели… Ну вот, я, как всегда, опять не туда!.. Я имела в виду, что хотя бы за ужином они же могут поговорить.
– Ладно, будем надеяться, что всё у них было хорошо. Ведь это давно уже было.
– Правда. А так хочется иногда, когда фильм кончается, узнать, что будет дальше.
– Согласен.

Оля стала собираться.
Прошла в ванную, снова переоделась в платье и сменила тапки на туфли.
– Красивая ты, доченька! Нужно тебе мужа хорошего найти.
– Пап, не надо об этом.
– Прости, но жизнь так быстро летит.
– А можно я и халат тоже оставлю у тебя, чтобы не возить с собой?
– Оставь, конечно! Чтобы тапкам не так одиноко было.
Они рассмеялись.

Владимир Иванович проводил ее в прихожую.
Как всегда, приехав домой, она позвонила.

С тех пор стало обычным, что раза два в неделю, вечером, после работы, Оля заезжала к Владимиру Ивановичу и хозяйничала. Иногда он, как и раньше, задерживался в лаборатории, и, когда приезжал домой, его уже ждал горячий ужин.
Мыть посуду после ужина он Оле не позволял. Если было время, они смотрели другие старые фильмы, которые Оля до этого не видела, или просто сидели и разговаривали. Если засиживались допоздна, Владимир Иванович провожал ее, хотя Оля и пыталась всякий раз протестовать.
Несколько раз, в выходные дни, он приезжал к ней, когда требовалась мужская рука в каких-то хозяйственных делах, но ночевать не оставался.
На кладбище они теперь тоже всегда бывали вместе.
Владимир Иванович с радостью видел, что Оля ожила. На лице ее то и дело появлялась улыбка. От прежней скованности не осталось и следа. И он время от времени, действительно, задумывался о том, как же найти ей мужа. Она по-прежнему, кроме библиотеки, практически нигде не бывала. Хождения по магазинам были, конечно, не в счет. Даже с бывшими подругами по колледжу она встречалась редко.
Так прошел остаток лета, вся осень и начало зимы.
В ноябре отметили Наташин день рождения: были на кладбище, а потом поехали к Оле и провели весь этот день вдвоем за разговорами, конечно, о Наташе.

 За неделю до Нового года, в один из дней, когда Оля собиралась быть вечером у него, она позвонила ему в конце рабочего дня.
– Па, я сегодня к тебе не приеду. Ладно?
– Милая, как тебе удобно. У тебя всё в порядке?
– Да, пап. Просто у меня, – она на мгновенье запнулась, – назначена встреча.
– Хорошо. Только все-таки вечером позвони мне, чтобы я не волновался.
– Обязательно, па!
«Наконец, – подумал Владимир Иванович. – Дай-то бог».
Вечером, вернувшись домой, он вдруг поймал себя на том, что ему не хватает присутствия Оли. Правда, и так она бывала у него далеко не каждый день, но это чувство возникло впервые.
Он сидел за компьютером, занимался, но то и дело поглядывал на часы.
Наконец, она позвонила.
– Привет, па! Я уже дома.
– Привет, милая! Всё в порядке?
– Да.
– Не замерзла? Сегодня морозно.
– Мы в кино были.
– Что-нибудь интересное?
– Очередной детектив. Смотреть можно.
Владимир Иванович хотел спросить о её завтрашних планах, но не стал. Возникла пауза.
– Па, можно я завтра тоже не приеду?
– Оленька, ну зачем ты спрашиваешь?
– А ты не обидишься?
– Милая, оставь это. Только звони мне, чтобы я не волновался.
– Спасибо, папка! Я тебя очень люблю.
– Я тебя тоже, потому и прошу звонить.
– Я обязательно позвоню.
– Вот и хорошо. Спокойной ночи, милая!
– Спокойной ночи, па!
Владимир Иванович посидел, бездумно глядя на экран монитора. Почему-то было грустно. Он взглянул на Наташину фотографию и сказал:
– Вот так, Наташенька.
Заставил себя перечитать последние набранные фразы и решительно застучал по клавиатуре.
Постепенно грусть отошла.
Работа всегда помогала ему обрести спокойствие и уверенность.

2014 - 2020 гг.