Обстоятельства создания «Протоколов» были беллетризованы Умберто Эко в бестселлере "Пражское кладбище".
Numero Zero.О чём молчит Умберто Эко
http://www.proza.ru/2015/09/13/905
УМБЕРТО ЭКО. ПРОИСХОЖДЕНИЕ "Протоколов Сионских Мудрецов".Вновь сталкиваюсь в интернете с верой в могущественных сионистов и мировой заговор.Что такое СИОНИЗМ ?Реальный Сионизм - это еврейское национальное движение 20 века, целью которого являлось возрождение иврита, создание Израиля и возвращение евреев на историческую родину.В настоящее время идея не привлекает молодых. Реальный Израиль отличается от идеала, но он говорит на мертвом языке иврит. Задача выполнена, сионисты вымирают от старости, как коммунисты в России.Но вера в мировой заговор не оскудела. И оплотом этой веры являются "Протоколы Сионских Мудрецов".В своем романе "Маятник Фуко" Умберто Эко упорядочивает все мировые заговоры тысячелетий, мнимые и реальные. Главы 92-95 посвящены вышеупомянутому саморазмножающемуся "документу".Хотела скопировать вам его исследование, да не нашла текста в интернете (бесплатно). Поэтому конспектирую с книги.Эко ссылается на книгу Мориса Жоли "Диалог в аду между Монтескье и Макиавелли" (Женева, 1864).Программа евреев, как она приводится в "Протоколах", почти слово в слово совпадает с фразами, которые Жоли вкладывает в уста Макиавелли (в духе "цель оправдывает средства").Однако сам Жоли безбожно перекатал целые куски своего сочинения из романов Эжена Сю "Вечный жид" и "Тайны одного народа", вышедших на 7 лет раньше. Там речь идет о мировом заговоре иезуитов.Эко обнаруживает текст "казавшийся переписанным с "Протоколов сионских мудрецов" слово в слово, только с опережением на 50 лет".Речь идет о последней главе "Тайн одного народа", где дьявольский заговор иезуитов объясняется во всех его преступных деталях в "документе", который исторический персонаж отправляет вымышленному персонажу.Завладев документом, герой передает его демократам со словами, неотличимыми от предисловия Нилуса к "Протоколам".
http://calypsocompany.ru/?p=1400
Л. КАЦИС
Текстология "Протоколов сионских мудрецов"
(Рец. на кн.: De Michelis C.G. The non-existed manuscript: A study of the «Protocols of the Sages of Zion». Lincoln; London, 2004)
De Michelis Cezare G. THE NON-EXISTED MANU-SCRIPT: A STUDY OF THE PROTOCOLS OF THE SAGES OF ZION / Translated by Richard Newhouse. — Lincoln; London: University of Jerusalem; University of Nebraska Press, 2004. — 419 p. — (Studies in Antisemitism).
Одна из рецензий.
"Тайна. Весь роман на ней построен: от раздвоения личности главного героя- убийцы, мошенника, фальсификатора документов, осведомителя тайной полиции и провокатора, до поиска корней и первоисточников возникновения скандального текста, известного под названием «Протоколы сионских мудрецов». Автор, используя в канве романа в общем- то уже ставшие притчей во языцех версии его появления, главнейшей из которых является фальсификация, тем не менее оставляет место тайне, ведь его капитан Симонини, как раз лицо не историческое, в отличие от вполне узнаваемых персонажей из его окружения. Более того , автор сознательно демонизирует своего героя, чего стоит только его квартирка с несколькими выходами, один из которых ведет в «подземное царство»- знаменитую Парижскую канализацию, и где он прячет трупы убитых им людей. Здесь мне слышатся не только французы Эжен Сю или Александр Дюма, но и классики русской литературы Николай Гоголь, Федор Достоевский, Андрей Белый! Здесь звучит настоящая музыка бредового криминального сознания главного героя. Он настолько отвратителен, что его частные тайны как бы подстегивают сюжет к развязке главной: появлению текста «Протоколов сионских мудрецов». И Умберто Эко не был бы, наверное, самим собой, то есть мэтром, если бы все прочтение романа свелось к одному итогу: сочинить подобный текст мог только отъявленный негодяй, каковым и является в романе капитан (кстати, тоже мнимый) Симонини.
По- моему, этот роман Эко, несмотря на всю его неподдельную литературность, сродни современному телешоу: все присутствующие в студии дружно (срежиссированно) имитируют свое возмущение по поводу какого- нибудь конкретного зла в лице антигероя, а зло абстрактное (мировое) как правило, остается за кадром. И, кажется это «за кадром» Эко мастерски воспроизвел в своем романе".
Начиная свой разбор, Де Микелис прежде всего опровергает распространенную точку зрения, что “Протоколы” созданы заведующим Заграничной агентурой Департамента полиции П.И. Рачковским с помощью М.В. Головинского и И.Ф. Манасевича-Мануйлова и оказались “обретены” в Париже в 1897 г. Нередко утверждают, что Рачковский через бывшую возлюбленную Нилуса переправил их в Россию. Этому, как показывает исследование, противоречит такая неточность, как указание на то, что события “Протоколов” должны найти свое завершение “к концу века”, однако в конце XIX в. надо бы написать “в конце нашего века”, чтобы не спутать его с веком наступающим. Тем более, что многие политические события, отраженные в так называемых заметках переводчика, затронутые в “Протоколах”, типа убийства президента США Мак-Кинли или скандальных выборов президента Панамы в 1892 г. (с которыми сравнивается история с прибытием в Париж Эмиля Любэ, которому парижане кричали: “Панама, Панама”) противоречат предсказанию, приписываемому Рачковскому, относившему эти события к будущему, а не прошлому. Кроме того, когда в мае 1890 г. Любэ был в России, панамский вопрос обсуждался и в русской прессе. Это важно, если (как считает автор) “Протоколы” компилировали сразу в России. К первому году ХХ столетия ведет нас и упоминание в статье М. Меньшикова слов “таинственной дамы”, что все события, включая Боксерское восстание в Китае (1900—1901), произошли под влиянием еврейства, которое обвило мир своими змеиными объятиями. Это тем более важно, что именно в 1901 г. произошли отмеченные выше радикальные изменения в еврейском национальном движении, сделавшем ставку на переезд евреев в Палестину, а не на другие варианты решения территориальной проблемы. Наконец, Сионистский конгресс, создавший Фонд для закупки земель в Палестине, состоялся 13—17 (26—30) декабря 1901 г., а статья Меньшикова датирована, как мы помним, 20 декабря 1901 г. (2 января 1902 г.).
Предположение о временной локализации “Протоколов” касается деятельности их публикатора — П. Крушевана, который воспользовался текстом при подготовке августовского погрома 1903 г. в Кишиневе. На этом основании исследователь приходит к выводу, что август 1903 г. — дата окончания работы над текстом. Для подтверждения своей точки зрения Де Микелис обращает внимание на то, что Нилус первую публикацию “Протоколов” датировал 1902—1903 гг., а не 1901 г., как следует из его же собственных слов. На эту деталь не обратили внимания сторонники версии об изготовлении “Протоколов” Рачковским.
Что же касается формы и жанра “Протоколов”, то в книге делается вывод, что текст представляет собой пародию на “Еврейское государство” Т. Герцля с тематическими вкраплениями из книги Гедше, а окончательный вариант был написан в стиле “Диалогов” Жоли. Кроме всего прочего, нет особых сомнений в наличии контактов между Рачковским и Нилусом, да и в роли Департамента полиции в распространении “Протоколов”.
В следующей главе (“Происхождение “Протоколов””) автор дает оценку основным фигурантам детективной истории их появления.
Исследование роли Меньшикова строится в книге в контексте его деятельности по созданию Русского собрания, ставшего во многом основой черносотенного движения. Де Микелис обращает внимание на то, что в 1905 г. Русское собрание стало “прародителем” Союза русского народа, где активно действовали и Крушеван, и Бутми, а отделение Союза в Харькове в 1908 г. опубликовало брошюру с антисемитскими текстами Меньшикова.
Де Микелис обнаружил факт использования “Протоколов” в “Петербурге” Андрея Белого (с. 77). Тот факт, что один из героев романа приводит раскавыченную цитату из “Протоколов” о связи китайского восстания, Русско-японской войны, монгольской опасности и еврейской активности и характеризует эти соображения как исходящие из кругов сторонников погромов, позволяет Де Микелису прийти к выводу, что русский культурный мир воспринимал подобные мысли именно так. Нам представляется, что русский культурный мир был куда более разнообразен и что в нем были не только сторонники либерализма или погромов. Сама популярность “Протоколов” в ситуации мистического угара 1900—1910-х гг. говорит о том, что проблема, затронутая в главе о происхождении “Протоколов”, заслуживает дальнейшего изучения.
Глава 6-я (“Вступление к тексту”) начинает собственно текстологический анализ “Протоколов”. Остановившись на словах “сионских мудрецов” о том, что, используя своих агентов, они заставляют мир некритично воспринимать данные науки, при помощи которых можно править миром, Де Микелис сосредоточивается на националистическом и антисемитском контексте, в который включались имена Дарвина, Ницше и Маркса в русском интеллектуальном дискурсе 1860—1880-х гг. Автор приводит удачные примеры. Это рассуждения о Дарвине зоолога и писателя Н. Вагнера, который в 1882 г. в “Новом времени” писал о евреях, что когда-нибудь нация, в течение тысячелетий рассеянная по миру, достигнет успеха, осознав, что дело не в альтруизме, а в силе денег, которой они за это время научились владеть. По мнению Вагнера, захват евреями уже половины мира подтверждает верность идей Дарвина об отборе и приспособлении. Случай с Ницше сложнее. Его всегда рассматривали как “антисемитского антихристианина”, и, казалось бы, он не подходит “авторам” речей на тайном собрании сионистов. Однако Де Микелис считает, что наличие среди еврейских деятелей таких сторонников ницшеанства, как писатель Миха Бердичевский и философ и публицист Ашер Гинзберг (он писал под псевдонимом Ахад Гаам и был идеологом так называемого духовного сионизма; его, кстати, в некоторых антисемитских кругах и считали “сионским мудрецом”), позволяет говорить о том, что авторы “Протоколов” учитывали идею немецкого философа о сверхчеловеке, считая евреев коллективным сверхчеловеком. Здесь стоит напомнить, что С. Дудаков убедительно показал, что корни такого подхода лежат в идеологии сверхчеловека Вл. Соловьева в его “Краткой повести об антихристе”, наследующей Ницше2. Этого текста Де Микелис касается ниже, в главе о теологических аспектах “Протоколов”. Что же касается идей “коллективности” или идеи еврейской нации как “коллективной личности”, то она была, по нашему мнению, весьма популярна в еврейской философии 1890—1910-х гг. Недаром уже во время дела Бейлиса З. Жаботинский специально отмечал, что именно “особа нации” не подлежит суду в целом, в отличие от отдельных ее членов. Сам же термин восходит к идеям Ж.-Ж. Руссо и его “Общественному договору”. Поэтому контекстов у имени Ницше, идей о сверхчеловеке в России очень много. Еще в большей степени это касается образа так называемого “еврейского Маркса”, автора книги со знаковым названием “Капитал”. Личный антисемитизм К. Маркса, раздражавший даже его русских сторонников, например С. Булгакова, здесь никому не мешал.
В последующих разделах этой главы изучается роль для датировки текста таких современных тексту терминов, как “стачки”, “картели” и “террор” (не забудем о ряде покушений на русских царей и высших сановников, в которых участвовали и евреи), а так называемый переводчик “Протоколов” добавляет и западные примеры, типа убийства Мак-Кинли, покушения на короля Италии и т.д.
Однако наибольшую важность имеет, на наш взгляд, раздел “Символический змей”. Ведь никакая политическая актуальность не может гарантировать популярность столь длительную, какую “Протоколы” обрели в антисемитских кругах, без умело сконструированного символического и апокалиптического слоя. Напомним, что в параграфе № 3 “сионские мудрецы” говорят о “замыкании” некоего цикла “символического змея”. И автор монографии предпринимает попытку понять, что бы это могло значить. Ведь очевидные отсылки к известным текстам — от Книг Бытия, Чисел, Царей и Апокалипсиса до более эзотерической Кабалы — ничего не дают при исследовании текста, датируемого временем около 1902 г. Де Микелис показывает связь между образом Змея и “Небожественной комедией” З. Красиньского, предлагая ряд интерпретаций этого текста и характеризуя путь трансформации образов польского писателя в текст “Протоколов”.
Однако наиболее интересен анализ ряда изменений предыдущих дат “при-хода Змея”, которые называли как компиляторы текста, так и ряд последующих распространителей “Протоколов”. В специальной таблице автор показывает, что все публикаторы и информаторы сходятся на дате начала событий в Иерусалиме в 929 г. до н.э. Затем все, кроме Меньшикова, у которого этот эпизод отсутствует, соглашаются на Греции 429 г. до н.э.
Однако Бутми в публикации 1906 г. неожиданно дает другую дату — 469— 429 гг. до н.э. Исследователь резонно отмечает, что 429 г. до н.э. — дата смерти Перикла. Именно эта дата позволяет соотнести “события” в “Протоколах” с важным текстом русской философской традиции — “Византизмом и славянством” К. Леонтьева, который отмечал, что правление в Афинах было не таким уж аристократическим со времен Солона, а после смерти Перикла приняло эгалитарный и либеральный характер. И, переходя к Риму, русский философ говорил о прогрессирующей демократизации. А уж при Августе и Цезаре демократизация зашла еще дальше. Этому соответствуют как дата 69 г. до н.э., даваемая всеми, кроме Бутми, так и его дата 63 г. до н.э. — 14 г. н.э., которая позволяет включить в хронологию “Протоколов” время пришествия Христа.
Столь же значимы и другие даты уже средневековой истории Европы и современной истории России, которые рассматривает Де Микелис. Однако на этом проблема трансформации текстов примечаний к “Протоколам” не заканчивается. Практически на протяжении всего ХХ в. многочисленные издатели этого “документа” считали своим долгом постоянно дополнять списки дат уже “состоявшихся” приходов Змея 3. Таким образом, первые издания “Протоколов” остаются подтекстом всех этих трансформаций и являются ядром развивающегося мифа о еврейском заговоре.
В главе 7-й (“Мистификация, наррация и правдоподобие”) Де Микелис опровергает атрибуцию “Протоколов” Т. Герцлю, Ахад Гааму, Папюсу, Нилусу, а также рассматривает роль в фабрикации протоколов Рачковского и Иустины Глинки. Итальянский исследователь отмечает, что у распространителей “Протоколов” не было особого сомнения в том, что они не аутентичны, то есть не сочинены конкретными евреями или масонами. Однако сторонникам “Протоколов” этого и не требовалось. Им было достаточно правдоподобия, то есть некоторого соответствия повествования тем историческим событиям, которые они считали предзнаменованиями явления антихриста или Змия, в сочетании с их страхом перед “мировым господством” евреев. К последнему пункту относятся все виды личных и коллективных страхов людей подобного типа. Поэтому Де Микелис констатирует вполне очевидную мифологическую и мифогенную структуру текста “Протоколов”. Ведь миф не требует точной фиксации, ему свойственны постоянное воспроизведение и развертывание — эти свойства мы без труда находим и в самих “Протоколах”, и в текстах позднейших публикаторов и толкователей. Подобные же мифогенные свойства “Протоколов” были отмечены и У. Эко, который включил рассказ о них в свой роман “Маятник Фуко”4. Эта книга также используется и анализируется Де Микелисом. Он констатирует возрастание интереса к тексту “Протоколов” уже после трагических событий русской истории первой четверти ХХ в. и отмечает, что в первом издании “Протоколов” их апокалиптичность была “стыдливо затенена”, а понимание прихода антихриста как политической реальности привело не только к актуализации текста, но и к открытому приурочению его Нилусом к этому событию. Здесь Де Микелис обращается, естественно, к повести В. Соловьева об антихристе. Итальянский исследователь обращает, что не удивительно, особое внимание на обвинение иезуитов в стремлении создать мировой заговор. В частности, на мысль о том, что, когда придет к власти король иудеев, он одновременно окажется и Папой. Надо отметить, что антииезуитский пафос “Протоколов” подчеркивался еще Меньшиковым. Автор отмечает, что многие “комментаторы” “Протоколов” специально отмечали роль иудеев в поддержке различных протестантских течений (лютеран, кальвинистов и др.). К этому же списку Бутми, например, относил и русские секты, типа пашковцев, и заграничные — альбигойцев, тамплиеров и вальденсов. Такая “всеохватность” текста “Протоколов”, естественно, придавала им в глазах мистически настроенных сторонников особый религиозный статус.
В главе ““Иудейско-масонский” заговор” исследуется проблема происхождения идеи тайного всемирного заговора. При этом автор приводит ряд соображений о том, как эта идея существовала в Западной Европе, и одновременно констатирует наличие точки зрения С. Дудакова, что схема всемирного заговора, как она сложилась в “Протоколах”, имеет вполне русские корни. Де Микелис приводит обширный список русских сочинителей подобных текстов и обращает внимание на то, что если в первых изданиях текста, например у Крушевана, в названии фигурировали франкмасоны и сионские мудрецы, то с 1905 г. “масонство” постепенно исчезло с титульных листов изданий “Протоколов”, хотя в самом тексте этот элемент, естественно, остался. Будучи видным историком вальденсов и других сектантских и протестантских движений в Европе, Де Микелис показывает, что использование в качестве жупела франкмасонства в сочетании с неправославными религиозными движениями было давней традицией русских консервативных кругов, начиная с 1917 г.
В заключительной главе своего исследования “Русская иудеофобия и итальянский антисемитизм” Де Микелис пишет о видных антисемитах Османе Бее и князе Жевахове, а также показывает, как именно редакция Нилуса обеспечила международную “славу” “Протоколам”. Идет здесь речь и о рецепции “Протоколов” в Италии5.
Вторую половину книги Де Микелиса занимает тщательная реконструкция первоначального текста “Протоколов”, которая, будучи, как указывает исследователь, достаточно банальной процедурой, дает в итоге текст, существенно отличающийся от наиболее популярного текста Нилуса. В “Заметках к изданию” Де Микелис указывает, что текст “Протоколов” имеет несколько типов, пять редакций и две сокращенные версии. Он демонстрирует, что все десять использованных им источников восходят к одному протографу. Процедура его реконструкции сводится к последовательному анализу искажений цитат из Жоли.
Приведем пример трансформаций одной строки XII “Протокола”:
Крушеван:
“Бесполезные дефекты перемены правлений”.
Бутми:
“Бесполезные де факто перемены правлений”.
Аноним I:
“Фактически бесполезные перемены направлений”.
Аноним II:
“Бесполезные перемены правлений”.
И это далеко не самый сложный и показательный случай, а лишь наиболее удобный для демонстрации характера работы. В итоге мы видим диаграмму различных трансформаций текста и его редакций. Де Микелис приходит к выводу, что наиболее “аутентичный” вариант, в котором четко различимы следы украинизмов и лингвистических аномалий, а также способы компиляции глав, описанные в первой половине книги, — самый ранний, то есть вариант Крушевана (1903). Получившийся текст, который учитывает и аномалии варианта Крушевана и прочие особенности, Де Микелис называет “нормализованным текстом”.
Какие же выводы следуют из нашего обзора? Прежде всего, мы получили достоверную картину бытования текста, у которого нет автографа. Далее, мы получили отличный образец выявления реальной составляющей заведомо мифологического текста. Мы увидели, как из литературного источника (диалогов Жоли) в ходе несложных трансформаций возникает крайне мифогенный текст. Однако хотелось бы сделать одно замечание, которое касается не столько самой книги, сколько более широкой проблемы работы с источниками подобного типа (“Книга монаха Неофита” об употреблении евреями христианской крови в маце, “Философия культа” о. Павла Флоренского, “Дополнения к “Диалектике мифа”” А. Лосева и т.д.). Все эти сочинения представляют собой тексты экстатического типа. Для их читателей важен не автор, а внутреннее содержание, шокирующая информация, которая позволяет как-то туннелировать страхи. И не важно, о каких страхах идет речь, о всеобщем еврейском заговоре, о заговоре иезуитов, о заговоре масонском или жидомасонском. Мифы могут объединяться и разъединяться, а душевное состояние любителей, компиляторов и составителей подобных текстов остается одинаковым на протяжении столетий.
То, что для самого Нилуса проблема авторства “Протоколов” и их происхождения не имела ни малейшего значения, подчеркивает недавнее издание послереволюционного варианта его знаменитой книги “Близ есть, при дверех”6. Текст вступления к книге датирован 21 сентября 1923 г. (по старому стилю). И вот как тут характеризует себя С. Нилус: “Выпуская ныне, с Божией помощью в свет 5-е издание, вероятно, последнее уже издание моего труда, я, чтобы сохранить значение предвозвестника надвигающейся на христианский мир бури, не счел возможным, как ни было заманчиво, воспользоваться ярко-красочной иллюстрацией к книге — событиями, развернувшимися в России после падения в ней монархии, — по слову Господню: имеяй уши слышати да слышит. Поэтому я в настоящее издание внес дополнение только в том, чего не успел сказать в предыдущем, не касаясь, или лишь слегка касаясь того, что на глазах всего света творилось “Символическим Змием” над несчастной, одурманенной жидовским ядом страной, когда-то бывшей великой и Святой Русью. Многое из того нового, что вошло в настоящее издание, принадлежит мне только как перевод или переработка чужих исследований, но я и мое и чужое в этой области все почитаю не своим, а Божьим и поэтому не частным чьим-либо достоянием, а неотрекаемой собственностью всего христианского мира” (с. 14).
Из сказанного совершенно ясно, что теперь перед наукой стоит задача включения собственно “Протоколов”, с чьим авторством действительно есть проблемы, в контекст книг Нилуса (на что указывал еще С. Дудаков). Далее, эти книги Нилуса следует ввести в контекст русской апокалиптики ХХ в. И совсем не обязательно в антисемитском ее варианте. Достаточно вспомнить хотя бы попытки К. Малевича передатировать свои квадраты, чтобы они оказались не менее “провиденциальными”, чем тексты Нилуса. Или стоит вспомнить дискуссии в кружке А. Мейера “Вторники” (“Воскресение”), где столь же мистически обсуждались проблемы массового крещения евреев в апокалиптическое время7, выпавшие из актуального исследовательского оборота. В этот же контекст войдет и знаменитый “Апокалипсис нашего времени” В. Розанова, дискуссии в Вольфиле об иудеях и христианах, вызвавшие апокалиптические ожидания (об этом вспоминал Арон Штейнберг8), и многое другое.
Теперь, после публикации работы Де Микелиса, одна задача изучения “Протоколов” — создание их текстологии — решена. Другие — на очереди. В целом же монографию Де Микелиса можно считать безусловной удачей автора. Рецензируемая работа выводит исследования этого типа на принципиально новый уровень.
1) См. в книге: Алексей Ремизов и Голландия. Переписка с П.Б. Рябчинским. М., 2004.
2) Дудаков С. Владимир Соловьев и Сергей Нилус // Russian Literature and History. Иерусалим, 1989. Р. 163—169.
3) См. об этом в статье на русском языке: Де Микелис Ч. От Иерусалима до Иерусалима: (Цикл символического Змея в “Протоколах сионских мудрецов”) // O, Jerusalem! Pisa; Jerusalem, 1999. P. 161—172.
4) От себя добавим, что российский вариант осмысления истории “Протоколов” предложен Ю. Давыдовым в романе “Бестселлер”.
5) Недавно статья об одном из эпизодов итальянской истории “Протоколов”, воссозданном Де Микелисом, была опубликована по-русски: Итальянский ценитель “Протоколов” Лино Каппуччо // История, культура, литера-тура: К 65-летию С.Ю. Дудакова. Иерусалим, 2004. С. 69—76.
6) См.: Нилус С. “Близ есть, при дверех”: О том, чему не желают верить и что так близко. 5-е изд., переделанное и значительно дополненное позднейшими исследованиями и наблюдениями автора / Публ. А. Стрижева. М., 2004.
7) См.: “Я боюсь за ее гениальность”: Из протоколов “Вторников”: “О еврействе” // Вестник Еврейского университета в Москве. 1998. № 1 (17). С. 204—218.
8) См.: Штейнберг А. Друзья моих ранних лет (1911—1928). Париж, 1991. С. 63—64.
Подробнее см.
http://magazines.russ.ru/nlo/2006/78/ka27.html