*** Закон – это элемент общества: коллективный способ сохранения (выживания) общества в целом и, следовательно, его индивида в отдельности. Законы не соблюдают те индивиды, которым плевать на общество, ведь они думают, что выживут без него.***
Степан Борисович работал в государственном секторе. Степан Борисович был начальником отдела во ФГУП «ГНИЦ ЦНИИ-41 МО РФ «НИИ деревообработки и тканей трудового ударного знамени, имени академика, героя труда С.А. Берёзкина» и был так счастлив оттого, что нашёл своё место в жизни, занимался любимым делом, что и не знал, как выразить это счастье! На любимой работе Степан Борисович осваивал государственный бюджет. Причём столь целеустремлённо, с такой животной силой, что у обоих его сыновей появились собственные дорогие машины и квартиры в Москве.
Было не вспомнить, когда последний раз Степана Борисовича посещало чувство огорчения. Зато игривая полуулыбка не сходила с лица, как не сходили с экранов телевизоров политики, которым наш герой был истово благодарен за счастливые годы. Упомянутая улыбка исходила, конечно же, от чувства удовлетворения жизнью. Ведь когда мы улыбаемся? Когда всё получается, когда мечты сбываются, а препятствия, склоняя головы, расступаются на пути. А если при всём при этом мы ещё и чувствуем себя в безопасности – тут уж вырисовывается картина полного счастья. Примерно так было те десять лет, что Степан Борисович был начальником отдела во ФГУП. Отчего же ему было не улыбаться! Всё спорилось, всё ладилось; по нехитрым схемам государственные деньги сыпались в карман прямо из федерального бюджета. И, главное же, никого не волновали корни этого благополучия! Никто не удосуживался подойти и спросить: «Стёпа, ты же всего лишь мелкомасштабный начальник в занюханном ФГУП, откуда у тебя такая дача? Откуда у сынов твоих такие машины? Тебе спокойно ли спиться по ночам? Ты не боишься, что к тебе придут, что прочтут твои отчёты, осмотрят твою матчасть, спросят «а где?», «а сколько?, «а как же так?» Наш герой знал, что никто не подойдёт с такими глупостями. В то удивительное время, о котором мы пишем, в людях словно застыл интерес к причинам материального благополучия окружающих; эти причины никого не интересовали, как и дела ближнего – хорошие ли, плохие ли. В конце концов, даже если бы и нашлись неравнодушные к подноготной успехов нашего счастливца, ужели солидный и опытный Степан Борисович не смог бы договориться. Ведь дипломатия и делёж с ближним – прекрасные достижения социальной жизни человека!
Степан Борисович ни разу не задавался вопросом, почему поступает потребительски по отношению к, в общем-то, не его личному государственному бюджету. Интересно, как бы ответил начальник отдела на этот вопрос. Наверное, просто: присосавшись к государственному бюджету, обеспечиваешь себе симпатичную и сытую жизнь. А почему бы и нет, если есть возможность. Ведь все кругом поступают так же.
«Какое же счастье работать в государственном секторе!» – ослепляя улицу лучезарной улыбкой, думал Степан Борисович, энергично шагая на любимую работу, и куцые усы радостно подпрыгивали в такт шагу. Давно не стиранный светло-коричневый пиджак в клетку, потерявшие (от повседневной носки) шик брюки – куцая одежда «на каждый день» – ничуть не выдавали в нашем герое успешного, состоятельного человека, сильного парня, уже многого достигшего и строившего планы ещё более грандиозные. В то утро Степан Борисович по дороге во ФГУП был погружен в себя, и потому, в основном, смотрел под ноги. Но это ни в коем разе не мешало начальнику отдела радовать прохожих уже известной нам улыбкой: за десять лет беспробудного счастья она так освоилась на лице хозяина, что стала вполне самостоятельной и независимой от его сознания. Степан Борисович обдумывал весьма приятные вещи и был в предвкушении очередного приза судьбы за добросовестное существование. Во ФГУП Степана Борисовича ожидал проект, суливший много радостей ему и его сыновьям. Потому наш герой испытывал будораживший азарт, как кот, стремящийся к миске сметаны.
Каждый год в то удивительное время министерства и ведомства осуществляли федеральные целевые программы – ФЦП. Эта изначально светлая идея подразумевала, что предприятия отрасли, такие, как наш ФГУП, взвившись да развеявшись, возьмутся за работы (из программы ФЦП) над насущными, актуальными проблемами, добросовестно решат их, и государство получит новые технологии (в том числе долгожданные «прорывные»), а трудолюбивые предприятия в награду – достойную оплату государственного Заказчика. Однако российский народ, склонный к извращению светлых идей, и эту …понял по-своему. Вместо кропотливого труда над прорывными технологиями «работники» обычно задумывались, как не утомить себя сидением в библиотеках, лабораториях, над пульманами, в цехах, но при этом, разумеется, блестяще сдать работу и получить причитавшийся гонорар. Страсть воплотить эти желания в одном вкусном коктейле подвигла директоров ФГУПов околачиваться в министерских коридорах в поисках нужных знакомств. А чиновники словно того и ждали; во всяком случае, долго не бегали от взаимовыгодного союза. В общем, теперь и не понятно вовсе, кто же первым завёл коррупционную машину – заказчики или исполнители. Так или иначе, довольно скоро ФЦП из светлой идеи превратилась в кастрюлю, из которой государство раздавало деньги своим ФГУПам за хоть какую-нибудь отчётность. И такой ход событий устраивал всех: членов правительства, министерских чиновников, директоров ФГУПов, начальников отделов, потому что дарил им семизначные банковские счета и радость их использования! Степана Борисовича всё тоже вполне устраивало.
Свой проект в очередной ФЦП наш герой обставил, как подобает. Собрал заявку из модных, обязательных слов «нанотехнология», «перспективная технология», «инновационный проект», «прорывная технология»; наспех состряпал ТЗ из осторожных, кусковатых предположений начальника сектора Степанова (человека угрюмого и немногословного) и фантазий Проклова Владимира Геннадьевича, старшего научного сотрудника (человека, вообще говоря, пьющего). Прилагать сколь-нибудь значимые усилия к указанным документам не было смысла: всё равно читать их стал бы разве что курьер «Почты России» от нечего делать. К чему усердно трудиться над тем, что никому не интересно. Вот заявка на проведение ОКР «Эрудит» и была готова! Просто, быстро, и, главное, денежно – то, что нужно!
Ознакомившись с содержанием ФЦП, Степан Борисович отметил, что ещё неплохо поработал над своей заявкой. Предназначение этой ФЦП тоже стало ясно Степану Борисовичу: у многих начальников ФГУПов есть сыновья, всем им нужны квартиры в Москве. Степан Борисович, как всегда, уже распланировал процесс в деталях: представитель заказчика в министерстве – давний партнёр, который подпишет акт приёмки, что бы в нём ни было (остальным чиновникам для подписи достаточно визы подчинённого); экономические формы по ОКР формально заполнить весьма несложно, а по существу их заполнять и не требуется – плановики (посвящённые в счастливый круг государственного сектора) всё спишут так, что не подкопаешься; имеющаяся во ФГУП свалка научно-технических отчётов, ещё советского периода, всегда готова делегировать сто-двести страниц для новоиспечённого «Эрудита» (вот Вам и продукт ОКР – бедный продукт, которому суждено затонуть в пыли министерского архива неоценённым, неоткрытым, непрочитанным); соисполнители – постоянный состав команды, люди настолько знакомые и верные карману клетчатого пиджака, что им не нужно лишний раз говорить – сколько, кому, каким образом. Вот так граждане среднего возраста, ещё лихие парни, зарабатывали деньги в России. И портрет Путина на стене словно подмигивал начальнику отдела: «Ай-яй-яй, Степан Борисович, ай-яй-яй». А Степан Борисович, чувствовав близость очередного успеха и ощущав оттого приятную дрожь, поглядывал на президента, тупил глаза, улыбался и весело мотал головой: «И какой дурак говорит, что в России жить плохо!»
–
Весьма довольный собой, наш лихой парень, не торопясь, раскладывал пасьянс на рабочем компьютере. Дело было на мази: заявку на «Эрудит» оформили по всем правилам ФЦП, «ангел» из министерства отзвонился и доложил, что работа утверждена в перечне ОКР министерства на будущий год, и по ней готовится конкурс. Также «ангел» дал понять, что победе ФГУП в конкурсе, разумеется, ничто не угрожает, и намекнул на свой гонорар, с которым затягивать не стоило. Степан Борисович наслаждался лившимся из телефонной трубки нектаром, а на намёк ответил голосом обиженного человека.
- Володя, ну что ты, в самом деле, разве я когда-нибудь тебя подводил.
- Тогда готовь конкурсные документы. Конкурс нужно успеть провести до конца года, а с января – будьте добры работать. Так что поднапрягитесь там! Заявка, кстати, уже висит в интернете, можешь полюбоваться. Интересно, сколько желающих клюнет…
- Володя, не волнуйся, всё сделаем, как надо (конкурсные документы на лот «Эрудит» уже лежали в ящике Степана Борисовича). Езжай на дачу, пей коньяк, банька, дамы – отдыхай. Во вторник-среду будет тебе конкурсная документация.
В общем, процесс шёл совершенно нормально, по отлаженной схеме, без ошибок и задержек – как всегда.
В четверг в послеобеденном ФГУПе делать совсем было нечего, и от скуки Степан Борисович позвонил секретарю-референту генерального директора.
- Алла Ивановна, здравствуйте, здравствуйте. Всё цветёте. Ах-ха-ха, ах-ха-ха, Алла Ивановна, нет там никакого совещания на предприятии? Я бы сходил, высказал бы, так сказать, своё видение. Да разве есть разница, по какому вопросу. Ах-ха-ха. Давненько что-то у нас никого не разносили. Эх! Ну, ладно, подождём…
В тот четверг ветер дул во все паруса лихого Степана Борисовича, и буквально в каждом движении ему сопутствовала удача. Дела сами торопливо строились по полкам, словно малейшей неточностью боялись смутить его лучезарное счастье. Вот и пасьянс разложился два раза подряд – впервые, наверное, года за четыре! Степан Борисович, самодовольно хмыкнув, пошел на третий круг, но внезапный стук в дверь прервал игру. Баловень судьбы свернул окно пасьянса, басовито откашлялся и попросил посетителя войти.
На пороге кабинета появился паренёк, которого Степан Борисович ранее пару раз встречал в коридорах ФГУП, но понятия не имел, кто это и, признаться, совсем этим не интересовался. Молодой человек выглядел, как совершенно обычный свежий выпускник ВУЗа: неоперившийся и неуверенный в себе, пришедший на государственное предприятие получать первый опыт работы (поскольку такие люди обычно не проходят в респектабельные компании). Обыденный наряд гостя состоял из белёсой рубашки (то ли светло-серого, то ли какого-то голубоватого цвета – даже было и не разобрать), заправленной в приблизительного того же тона брюки, но не классические, а свободного покроя. На ногах была некая несуразная обувь – и кроссовки не кроссовки, и туфли не туфли, а нечто среднее и дешёвое, опять же белого цвета. Если бы у такого «модника» была стильная сестра, она отчитала бы его за дедовскую манеру одеваться. Роста парень был скорее ниже среднего, чем среднего. Череп имел несовершенную форму: скошенный лоб восходил к узкой плоской макушке, покрытой тёмными курчавыми волосами. Продолговатое овальное лицо, довольно плоское, снизу обрамлялось массивным заострённым подбородком. Повстречав в метро или магазине такого молодого человека, Вы вряд ли остановили бы на нём взгляд: слишком не яркая, не броская внешность. Единственной примечательной деталью её была интеллигентность, которую выражали скошенный лоб, очки и сосредоточенный, даже несколько напряжённый взгляд. Он выдавал любовь своего обладателя к активной мыслительной деятельности. Степан Борисович понял, что имеет дело с классическим ботаником, интересы которого лежат где-то вдали от собственного внешнего вида и, соответственно, социального положения.
Паренёк застыл в дверном проёме, глядя на хозяина кабинета и словно не зная, что сказать. Начальник отдела вопросительно посмотрел на посетителя, и тот понял, что именно он должен начать разговор.
- З-з-здравствуйте, – заикаясь, неуверенно произнёс ботаник, – С-ст-тепан Борисович?
- Да.
- Зд-дравствуйте. Я недавно устроился к В-вам в-в отдел молодым специалистом, в с-сектор Ни-ни-колая Петровича П-патрушева. Я к-к Вам по вопросу…
- А-а-а, здравствуйте-здравствуйте, – Степан Борисович расплылся в обаятельной улыбке, в какой всегда расплываются начальники ФГУПов, в паутину которых угодило молодое дарование, – проходите, пожалуйста, присаживайтесь, давайте с Вами познакомимся. Как давно работаете?
- С-с августа…
- А что заканчивали?
- М-МАИ, фак-культет радиоэлектроники ле-летательных ап-п-паратов.
- Угу, достойный, достойный ВУЗ. И теперь трудитесь у Николая Петровича? Что ж, замечательно, замечательно! Вам повезло: Николай Петрович – очень грамотный, опытный специалист…
Степан Борисович, сиятельно улыбаясь, пустился в длительное повествование о выдающихся способностях Николая Петровича Патрушева, о великолепных условиях работы на предприятии (которые предоставлялись, кстати говоря, исключительно молодым специалистам!): сторублёвой скидке в местной столовой, совете молодых учёных, непрестанно следившем за адаптацией вчерашних выпускников ВУЗов к работе в отрасли, конференциях, семинарах, мастер-классах, всевозможных встречах и корпоративных вечерах, которые проводились с целью знакомства молодёжи друг с другом и безудержного повышения квалификации, прекрасно оборудованном спортзале, где будущие королёвы и сахаровы могли поиграть в бадминтон, о поездках в Клин и Коломну и прочих увлекательных экскурсиях – в общем, обо всём том, что было призвано заменить молодому дарованию приличную заработную плату. Гость, нахмурив брови, сосредоточенно вкушал лившийся из уст Степана Борисовича мёд и время от времени кивал. И всё же речь была не особенно интересна молодому человеку; как только в ней появилась пауза, парень сразу же воспользовался этим.
- Т-т-такие возможности мне-мне нужно ещё зас-служить. Я надеюсь оп-правдать Ваши ожидания. Я, вот, пришёл-шёл к-как р-раз по ра-работе…
- Конечно, что у Вас за вопрос? – тронутый Степан Борисович заговорил ласково и в ожидании ответа распахнул губы в искренней, по-отечески тёплой улыбке.
- Николай Пет-петрович поручил мне прора-рабатывать темы н-нашего под-разделения. Я прора-работал к-кое-что и хотел бы пог-говорить с Вами по по-потенциальной тем-матике – «Эрудит».
Степан Борисович оторопел, и уголки губ, которые были радостно задраны вверх, мгновенно спустились в обычное положение.
- Та-ак… А какой у Вас, собственно, вопрос по «Эрудиту»?
- Я прочёл ТЗ в ин-ин-интернете, и у меня мно-много вопросов. ТЗ с-составлено оч-очень некор-ректно. Там ведь речь идёт о радиопоглощающих материалах – образцах, к-которые нужно изготовить и обме-обмерить. При этом задан только коэффициент пропускания пло-плоскослоистых образцов – не более ми-минус десяти децибел. А про к-к-коэффициент отражения нич-чего не сказано. Как же по одному коэффициенту пропускания сде-сделаешь радиопоглощающий материал? У ме- у металла ведь коэффициент пропускания во-о-о-обще ноль – что он, радиопоглощающий материал, что ли?
- Эм-мм… Ну-у… Если говорить о работе «Эрудит», там речь идёт о разработке перспективных материалов в интересах космической техники… Очень интересная, перспективная работа… Там действительно нужно будет изготовить образцы… Это – новая работа, и она может дать очень интересные результаты…
- Но-но-но при такой постановке в ТЗ н-не понятно, как она может что-то дать. Ведь в ТЗ, по су- по сути, во-о-обще-бще не написано, что за ма-материалы нужно делать и какими они должны бы-быть.
У Степана Борисовича едва не слетело с языка: «Да какая разница, что написано в ТЗ! Там значение-то имеет только один пункт – «Цена работы»!»
Начальнику отдела было сорок шесть лет. Последнее потрясение он пережил десять лет назад (когда после назначения на должность обнаружил, что весь его штат через полгода года уйдёт на пенсию). С тех пор баловень судьбы не встречал предметов потрясений, но визит молодого специалиста настолько выбил из колеи лихого Степана Борисовича, что тот растерялся: он ведь и представить не мог, что кто-нибудь когда-нибудь спросит его по существу работы (так неуместно это было в то удивительное время). Как часто бывает в подобных случаях, ощущение беспомощности перед аргументами собеседника всколыхнуло в нашем герое агрессию самообороны. Он заговорил немного раздражённо.
- Ну, «Эрудит» – это ведь конкурсная работа. Кто его знает, что там за ТЗ придумали чиновники. Они у нас в науках, к сожалению, не сильны. Посмотрим, посмотрим. Мы, вообще, планировали участвовать в конкурсе, но, может быть, и не будем. А если будем, может, и не выиграем. В любом случае работа интересная, всё же. Но пока рано о ней говорить. Вы пока займитесь другими работами. У нас, например, «Вентраль-100М» горит. Николай Петрович что, Вам так и сказал заняться «Эрудитом»?
- Н-ни-николай П-петрович сказал, что скоро откроет-откроется работа, и мне нужно проработать реше-решения. Но по тако-такому ТЗ я не знаю, что прора-рабатывать. У м-меня есть ещё вопрос. Нико-николай Петрович сказал, что, если мы выиграем-выиграем конкурс, работать будем с неким ЗАО «Ин-н-новационный центр перспективных технологий», к-к-которое нас всё в-время выручало. Николай Петрович поручил мне написать оглавление отчёта-отчёта для этого це-центра. Я хотел уточнить, почему мы бе-берём в со-соисполнители какой-то не-не-непонятный центр при живом ИТПЭ РАН , который уже сто лет занимается как раз- как раз проблемами «Эруди-Эрудита»?
- Э-э-э… Ну-у, Николай Петрович несколько опережает события, я бы даже сказал, он их довольно сильно опережает. Молодой человек, я же… Кстати, как Вас зовут? Вот, мы знакомимся, а имя я спросить не удосужился, – Степан Борисович начал дёргаться, но для последней фразы выдавил из себя дружелюбную улыбку (получившуюся, правда, кривой).
- Антон Шмель.
- Антон, я же уже сказал, «Эрудит» – это потенциальная работа, которая будет нескоро, если вообще будет. Сейчас есть работы гораздо более насущные. Я поговорю с Николаем Петровичем, чтобы он не занимался всякой… Чтобы он переключил Вас на актуальные задачи.
- Да, спасибо, – Антон Шмель одобрительно закивал головой, – но-но если «Эрудит» всё же состоится, нам-нам следует рас-с-сматривать в к-к-качестве контрагента ИТПЭ, а не-не центр перспектив-вных технологий, по моему мнению. Если потребуется, я готов даже выступить на НТС с этой позицией…
- Не надо выступать на НТС, не надо пороть горячку раньше времени. Пока ещё рано говорить об «Эрудите». Давайте сосредоточимся на текущих задачах, – в речь начальника отдела пролезали нотки раздражения.
- Если начальство будет настаивать на этом ц-центре, Вы можете вызвать меня, и я приведу н-н-необходимые ар-аргументы в защиту ИТПЭ…
- Да-да, конечно. Но это будет позже. Возможно, этого и не будет. Идите и работайте спокойно, с Николаем Петровичем я поговорю.
Выпроводив добросовестного сотрудника, Степан Борисович потянул туда-сюда ворот рубашки, чтобы обеспечить себе больше воздуха, снял телефонную трубку и набрал номер Николая Петровича Патрушева. Поскольку начальник сектора не отвечал, наш герой без промедлений воспользовался мобильным телефоном.
Николай Петрович был полненьким, пухленьким, как тёплый свежевыпеченный пончик, низенького роста, но очень многовесный из-за огромного живота, которому позавидовала бы любая беременная женщина. Комично то, что Николай Петрович считал свой огромный живот живым существом и что они (Николай Петрович и живот) живут в полной гармонии и согласии. Начальник сектора всё время разговаривал со своим животом, советовался с ним по ответственным вопросам и по убеждённому мнению принимал пищу только ради его блага. Одно время в беседе с сотрудниками Патрушев даже стал обращаться к себе на «мы», имея ввиду не только себя, но и свой выдающийся живот: «Да-да-да-да, мы сейчас всё сделаем», или «Что ж так, мы пришли, а Вас нет». В результате сотрудники стали смотреть странно, а на одном из совещаний главный инженер отдёрнул начальника сектора вопросом «кто это «мы»?»
После продолжительных гудков Николай Петрович ответил в суетливой манере человека, оторванного начальством от важного дела.
- Да-да-да-да, Степан Борисыч, да-да-да-да, секундочку, я сейчас дам грузчикам указания, да-да-да-да, секундочку подождите – поставьте её задом к окну, не передом, задом, да, просто поставьте, не тяните, да, задом к окну, правильно, задом к окну; зачем её тянуть, я тоже думаю, что не надо, просто задом к окну поставьте, и она будет хорошо стоять, встанет задом к окну, как миленькая, так и поставьте – секундочку, Степан Борисыч – да, к окну, к окну задом, да я тоже думаю, что к окну задом надо ставить; всё, ставим к окну задом, да-да, к окну задом, просто поставьте её к окну задом. Да к псовой матери эту вахтёршу, она не соображает ни пса, на кой пёс передом-то её ставить, всё, задом, парни, задом, ну конечно согласен, ясен пень, задом ставим.
Пока Патрушев давал грузчикам последние указания, Степан Борисович, всё более и более раздражаясь, тарабанил пальцами по столу. Наконец, начальник сектора был готов к разговору.
- Да, Степан Борисыч, Степан Борисыч, алло! Извините, я тут с грузчиками занимаюсь. Что случилось?
- Слушай, что там у тебя за дятел работает, то ли Муха, то ли Шмелёв?
- Шмель, может быть, Антон?
- Ну да, Шмель. Ты где этого утконоса выкопал?
- Да на практику к нам пришёл и остался. А что? Вообще, нормальный парень, толковый, хорошо работает, интересуется, активный такой. Нормально как-то всё с ним в работе-то…
- Он у тебя, я вижу, инициативой дрищет. Припёрся ко мне специально по «Эрудиту», начал меня мариновать своими проработками да техническими решениями. Песнь мне тут слагал: с тем работай, с этим не работай. Я сам знаю, с кем мне работать!! – Степан Борисович привстал с телефонной трубкой в руке и (отработанным за годы начальствования приёмом) резко возвысил голос до агрессивного крика. Стол стал покрываться слюной, как сухой асфальт покрывается капельками начинающегося дождя. – Зачем ты ему вообще про «Эрудит» рассказал?! Ещё ничего нет, а ты уже отчёты пишешь!
- Ну, Степан Борисыч, – Патрушев взмолился жалобным голосом; начальник сектора напоминал провинившегося пса, в панике пытавшегося избежать гнева хозяина, – я попросил его начать писать отчёт для нашего перспективного центра. Кто-то же должен его писать, не всё же нам, стареньким, возиться…
- Николай Петрович! Мы как-то бежим впереди паровоза, тебе не кажется? Давай сначала уладим дела с конкурсом, а потом решим, кому писать отчёт. Может, его и центр напишет – должны же они хоть что-то делать, а то оборзели уже! Во всяком случае, Шмелёва к «Эрудиту» пока не подпускай, он какой-то… не всё ещё понимает. Замкни его на «Вентраль», пусть с приёмкой разбирается.
- Да-да-да, ага, Степан Борисыч, понял, понял, Степан Борисыч! Так и сделаю!
- Ну, вот и славно.
–
Расправившись с внезапно возникшими проблемами, лихой начальник отдела вернулся к незавершённому пасьянсу. Такие проблемы для такого монстра производственного дела, как Степан Борисович, были на один зуб.
Солнце рабочего дня уже практически зашло за горизонт, наш герой подумывал об ужине, который, горячий и аппетитный, с нетерпением ждал его дома, как вдруг телефон издал трель столь слабую, словно аппарат утомился за день и тоже хотел на покой.
- Алло.
Из трубки раздался спокойный голос профессора Войтова, заместителя директора ФГУП.
- Степан Борисыч, здравствуй. Никуда не торопишься? Зайди ко мне, пожалуйста, надо по «Эрудиту» переговорить.
- Да, конечно, сейчас буду, – вежливо ответил Степан Борисович, а сам нахмурился и насторожился. «Сегодня просто день «Эрудита» какой-то! И с чего это все решили им заняться? Вот и наш профессор… Не его же это доля. Или он её захотел? Что ему, с «Триколора» мало капает, что ли?»
Шестидесяти шестилетний Александр Иванович Войтов, доктор технических наук, профессор МФТИ, одновременно занимал во ФГУП высокую должность заместителя генерального директора по науке. Александр Иванович был уроженцем славного Питера, в котором и прожил практически всю жизнь, лишь на старости лет перебравшись в столицу по приглашению на должность. Надо сказать, профессор обладал изрядным внешним колоритом. Александр Иванович был долговяз, имел длинные руки и ноги, под грудью уже вырисовался небольшой животик, но фигура и походка, всё же, были живыми и энергичными. Заместитель директора брился налысо (носить редкие, неказистые волосы казалось ему худшим вариантом), нижнюю часть лица покрывала короткая, густая, седая борода. С такой внешностью, в круглых, вечно затенённых очках-хамелеонах, отстававших далеко от глаз, ярким цветным шарфом под рубашку Войтов скорее напоминал пожилого художника, нежели технаря, да ещё заместителя директора ФГУП. Александр Иванович был исключительно вежлив, доброжелателен, внимателен к окружающим – в общем, воспитан, как лондонский доберман, и оттого слыл большим душкой. Своим появлением питерский профессор разбавил интеллигентностью и культурностью несколько хабальное общество ФГУПа. В неагрессивном, добродушном Войтове, тем не менее, чувствовался стержень и внутренняя сила, исходившая из принципиальности и убеждённости в собственных идеалах. Как и всё на свете, Александр Иванович, конечно, обладал своими недостатками, но о них мы умолчим, чтобы не замутнить в глазах Читателя светлый образ заслуженного деятеля науки.
Открыв дверь войтовского кабинета, Степан Борисович увидел совещание, которого ему так недоставало в тот чудесный день. Знакомое общество состояло из заместителя главного инженера ФГУП Слесарёва Дмитрия Константиновича, главного технолога Николая Алёхина, начальника производственного отдела Павлова, старшего экономиста Шивулиной Галины Олеговны и …Антона Шмеля. В изголовье длинного стола, как обычно, находился Александр Иванович Войтов. Все спокойно сидели в ожидании нашего героя. Не сказать, чтобы описанная картина была для бывалого Степана Борисовича в новинку, но присутствовала в ней неожиданная нотка: заметив молодого специалиста, лихой начальник отдела в изумлении остановился на полпути к столу. «Как интересно! И он здесь. Вот пристал!» Профессор Войтов поторопил вновь прибывшего за стол и повёл вступительную речь о предмете совещания – ОКР «Эрудит». Пока Александр Иванович нудным, монотонным голосом посвящал собравшихся в азы вопроса, Степан Борисович метал недовольные и подозрительные взгляды в сторону Антона Шмеля.
- Итак, Степан Борисыч, – излагал Войтов, – мы, э-э-э, точнее, ПЭО взялся верстать планы на будущий год, и всех интересует «Эрудит». В нём ведь планируется тридцать восемь миллионов, насколько я знаю…
- Тридцать шесть миллионов двести пятьдесят тысяч, – уточнила Галина Олеговна (женщина предпенсионного возраста с пухлыми, «бантиком» губами и круглыми выпученными глазами) и умильно посмотрела сначала на Войтова, потом на Степана Борисовича.
- Вот, тридцать шесть двести пятьдесят! Из них чуть ли не половину мы отдаём контрагенту, – Александр Иванович, щурясь, обратился к лежавшему перед ним листку, подготовленному ПЭО, – э-э, «Инновационному центру перспективных технологий». Это – первоначальный план, как я понимаю.
Войтов в неуверенности покосился на Галину Олеговну, та одобрительно кивнула. Заместитель директора продолжил.
- Но когда зашла речь об утверждении плана на следующий год, Вы поменяли схему, и теперь там ИТПЭ РАН с семью миллионами, а весь «Эрудит» вроде как и на пятнадцать миллионов не тянет…
У Степана Борисовича глаза полезли на лоб.
- Ник… Ничего мы не меняли, – захлебываясь словами, возмутился начальник отдела, – откуда у Вас такая информация?
- Э-э, ну вот, Галина Олеговна может рассказать…
- Да, – вступила в разговор Галина Олеговна; старший экономист почему-то заискивающе смотрела на Степана Борисовича и говорила сквозь смущённую улыбку, – как уже сказал Александр Иванович, я верстаю план на будущий год и ходила к Вам в отдел за подробностями по «Эрудиту». Николая Петровича Патрушева я не нашла, но Антон, – говорившая посмотрела на молодого человека и расплылась в доброжелательной улыбке, – сказал мне, что по «Эрудиту» мы будем работать с ИТПЭ РАН в качестве контрагента, и суммы надобно пересмотреть…
- Так, секундочку, – от возмущения Степан Борисович подпрыгнул на стуле, – а причём здесь Антон? Причём здесь Антон? Главным конструктором «Эрудита» планируется Проклов, подразделение-исполнитель – моё, я – начальник, ответственное лицо, вот с нас и спрашивайте, а не с Антона.
- Ну, для этого мы и собрали совещание, чтобы уже определиться, что мне писать в план, – Галина Олеговна по-театральному обвела помещение руками и мило рассмеялась.
- Ничего мы не меняем. По «Эрудиту» всё остаётся так, как было в первоначальном плане, – нервничавший Степан Борисович сопровождал речь подёргиванием рук. – Галина Олеговна, успокойтесь. Завтра мы официально заявим об этом в ПЭО служебной запиской.
- Да, Вы уж заявите, пожалуйста, а то мне план-то до вторника нужно сдать, гы-гы-гы.
- Так что вот, Александр Иванович, – наш герой обратился к заместителю директора с интонацией заключения, намекавшей на завершение совещания, – всё идёт по плану, никаких проблем у нас нет.
Слишком простое разрешение ситуации, похоже, насторожило профессора, и он решил покопать поглубже.
- Степан Борисович, а что, вообще, за работа такая – «Эрудит»? О чём она? Ты как человек посвящённый расскажи, пожалуйста, в двух словах.
«Вот мальчик-геморрой, всё-то тебе нужно знать, учёная ты башка», – расслабившийся было Степан Борисович снова почувствовал недоброе.
- Ну, э-э-э, перспективы!.. То есть работа посвящена новым материалам, радиопоглощающим, новым технологиям для маскировки спутников. Интересная работа…
- А что за материалы? – Войтов повысил голос на полтона, чтобы Павлов, почти заснувший и заваливавшийся на плечо Алёхина, пробудился и вернулся в совещательный процесс.
- Э-э-э… Материалы? Ну-у, материалы, мня-мня… А вот как раз инновационный центр имеет разработку радиопоглощающего материала, очень перспективного. В ОКР будем внедрять. Кстати, а где Патрушев? Надо ему позвонить, чтобы поприсутствовал…
- Я ему звонил – он уже ушёл. Хорошо, инновационный центр – инновационным центром, а мы-то что делаем за двадцать миллионов? – Александр Иванович многозначительно положил ладонь на листок с планом.
Лихому Степану Борисовичу начало всерьёз не нравиться положение: и вопросы ненужные, и окружение из чужой песочницы. Беспричинная улыбка Галины Олеговны вызывала сильное раздражение. Наш герой уже порядком вспотел, рассказывая о новых материалах, и потеть более был не намерен.
- Александр Иванович, я не понимаю, к чему эти вопросы. Ведь есть ТЗ, там всё написано…
- Из Т-Т-ТЗ не п-понятно ро-ровным счётом нич-чего-го.
Всё совещание Антон Шмель, несколько робевший в именитой компании, сидел молча и пристально вглядывался в своего начальника. Но когда была затронута техническая сторона ОКР «Эрудит», молодой специалист уже не мог молчать.
- Т-Т-ТЗ с-с-составлено таки-таким образом, что мо-мо-можно взять лист ме-металла и сказать, что это – ра-радиопогл-л-лощающий материал, и при этом удов-удовлет-т-творить т-требованиям ТЗ.
- Молодой человек, – кровь хлынула к лицу Степана Борисовича, и он почувствовал, как на лбу выступает испарина, – вы ещё слишком молоды, чтобы выступать по вопросам столь сложным, как вопросы федеральной целевой программы. Не говоря уже о том, что не положено подчинённому на совещании говорить в присутствии начальства, которое об этом не просит.
Александр Иванович, облокотившийся на спинку стула, сузил глаза до ниточек и переводил взгляд с разгорячённого начальника отдела на бледного Антона Шмеля. В конце концов, заместитель директора остановился на Степане Борисовиче, всем видом выражая реплику: «Чего-то ты, парень, мутишь…»
- Ладно, – профессор хлопнул ладонями по подлокотникам кресла, – я вижу, в отделе нет согласья. Вы уж, Степан Борисович, договоритесь там у себя и завтра быстренько-быстренько служебочку в ПЭО с окончательным положением дел по «Эрудиту». Галина Олеговна, если завтра не дождётесь служебки, идите прямо ко мне – я с ними, стервецами, разберусь. Ну, устроит Вас такое решение?
Галина Олеговна радостно закивала и звонко рассмеялась.
- Ну, вот и чудесно! Господа, час поздний, вопросы мы порешали, предлагаю разойтись. Всем приятного вечера. Степан Борисович, задержитесь на минутку.
Оставшись наедине с начальником отдела, Войтов снял галстук, кинул его на стол и облегчённо выдохнул.
- О-х-х-х. Что-то измотался я сегодня, тяжёлый день, тяжёлый день. Слушай, Борь, заключение такое: я на пути перспективных технологий стоять не буду, но ты ко мне с этим «Эрудитом» не подходи. В смысле никаких подписей от меня нигде не требуй.
- Но, но, Александр Иванович, как же мне к Вам не подходить: директор не подпишет государственный контракт без Вашей визы…
- Так уж и не подпишет?
- Вы же сами знаете, что не подпишет.
Александр Иванович нахмурил брови и задумался. В кабинете повисла пауза. В тишине отчётливо было слышно, как Войтов барабанит пальцами по столу. Наконец, профессор определился.
- Так, давай сделаем вот что. Выступи-ка на НТС с «Эрудитом». Это будет очень к месту. Работа новая, как ты говоришь, заделов не густо. А то вляпаемся… «Съешь неизвестно что, потом живот болеть будет». Давай, Степан Борисыч, готовь НТС.
«Нет, дорогой мой хрыч, это как раз будет о-о-очень не к месту», – обескураженный начальник отдела попытался подвергнуть сомнению необходимость НТС, но заместитель директора, раздражённый затянувшимся разговором, резко пресёк попытки.
- Так. Готовь НТС, тебе сказали. Вот с ребятами все вместе и обсудим, надо нам эта работа, не надо нам эта работа. Я на себя ответственность за этот «Эрудит» брать не собираюсь – должно быть коллективное решение в протоколе НТС. Всё, баста, я уже на электричку опаздываю. …Кстати, парнишку этого тоже возьми на НТС.
–
Ошарашенный Степан Борисович вернулся в свой кабинет одновременно в ярости и панике. Первое, что он сделал – набрал номер мобильного телефона Патрушева.
- Алло, дорогой Николай Петрович, а ты где?
- Алло, Степан Борисыч! Мы уже в метро спускаемся, что-то случилось?
- А почему ты спускаешься в метро, когда до конца рабочего дня ещё двадцать пять секунд?!
Почувствовав агрессивный настрой начальства, Николай Петрович сконфузился. В ответ Степан Борисович услышал лишь невнятные бормотания.
- Значит так! Я только что от Войтова, он поручил провести по «Эрудиту» НТС предприятия. Так что завтра чтоб в полдевятого был у меня, будем думать да размышлять, что делать…
- Что? Войтов собрался провести НТС по «Эрудиту»?
- Он поручил нам его провести! Кто-то от нас должен будет доложить, зачем предприятию эта работа.
- Хм, не понимаю, при чём тут Войтов и предприятие. Какой может быть НТС по «Эрудиту»? Зачем?
- Потому что пока ты шляешься хрен знает где, твой Шмелёв, или как его там, раздаёт интервью всяким курицам из планового отдела. Наплёл, пёс знает, что!
- Шмелёв из планового отдела?
- Да Ёкарный Бабай! У тебя перфоральный отит, что ли – что ты всё время переспрашиваешь?! Твой Шмелёв наплёл Войтову и плановикам про ИТПЭ это! В результате Войтов прикопался к «Эрудиту», стал расспрашивать, что да как. В общем, боится госконтракт визировать, требует провести НТС!
- Вот оказия! Как за попу свою переживает, старая лиса!
- Короче, завтра в полдевятого у меня, как штык! Так, и по поводу Шмелёва. Он, вообще, кто?! Ему лет сколько?! Ты его угомони-ка! Чтобы впредь молчал в тряпочку, как «документ Word только для чтения», и делал, что ему говорят! Талантливый, мать его…?! Пусть его талант делает то, что ему говорят делать, а не лезет без мыла в задницу со своими инициативами! Он должен решать те задачи, которые ему ставит руководство, это – корпоративная этика! Завтра же с ним поговори, понял меня?!! А тебя ещё раз не застану на рабочем месте в рабочее время – останешься с окладом! Тоже мне, взял моду: «мы в метро спускаемся, мы то, мы сё»! Усёк?!!
–
На следующий день утренняя планёрка в отделе началась непривычно: с гробовой тишины. Патрушев, Степанов и табельщица Елена Викторовна (которую, несмотря на пенсионный возраст, все в отделе звали просто Леночка) напряжённо молчали и переглядывались, пытаясь предугадать действия Степана Борисовича. Тот, хмурый и сосредоточенный, вписывал что-то в ежедневник, с излишним усилием нажимая на ручку. Наконец, на седьмой минуте планёрки в кабинете раздался деланно спокойный голос начальника.
- Ну что, трудяги, соскучились по настоящему зрелищу? Скоро, скоро мы его увидим, – наш герой саркастически улыбнулся, и у впечатлительной Леночки мурашки разбрелись по спине. – Не знаю, где вы провели вчерашний рабочий вечер, а я лично провёл его у Войтова. Сей светоч очень волнуется за развитие предприятия в …научно-техническом плане. Работы на предприятии следует проводить только в том случае, если они целесообразны! Вот поэтому, друзья, очень скоро я выступлю на НТС по «Эрудиту». У меня конкретный вопрос: кто напишет мне доклад? Жду предложений.
В повисшей тишине заклацали настенные часы. Николай Петрович поджал губы, собрал глаза в кучку, устремил её в пол и как-то начал съезжать по стулу вниз. Степанов сделал вид, что не слышал вопрос. …Пауза начала давить, и Патрушев, кусая губы, отважился спросить.
- А что, вообще, должно быть в этом докладе?
- А в докладе, прежде всего, должна быть постановка задачи, степень её актуальности и новизна. После чего надо рассказать, почему именно наше предприятие должно выполнять этот ОКР, и что нам за это будет хорошего – расписать технико-экономический эффект. Ну и, конечно, в общих чертах обсказать программу: как ты будешь выполнять «Эрудит». Петрович, ты словно первый день на работу вышел, честное слово!
- Господи Иисусе, – тихонько запричитала Елена Викторовна.
- Предложений не густо. Валера, давай начнём с тебя, – сказал начальник отдела, обращаясь к Степанову, – слушаю тебя внимательно.
- Не, ну а чего я скажу…
Степанов, ужом извиваясь на сковородке, уклонялся от ответов, как только мог. Возбуждённый Валера выдал утомительно длинную речь, хотя по существу просто десять раз повторил одно и то же, переставив слова в предложениях: «Эрудит» – тема патрушевского сектора, и пусть она там и остаётся.
- Ну, Степан Борисыч, ну, объективно мы же никогда этим не занимались, правда ведь. Ну, чего… Что там Николай Петрович делал в своё время, я не знаю. Да и не должен знать, наверное. Нет, это не наша тема в любом случае. Это я Вам точно говорю…
- Не твоя тема? Радиопоглощающие материалы – это не твоя тема?! – впервые за планёрку Степан Борисович начал повышать голос.
- Ну, я больше технолог…
- Хренолог! У нас не материаловедческое подразделение, а радиотехническое! И мы все здесь – радиотехники! – начальник отдела выразительно посмотрел на Леночку, словно искал подтверждение в её испуганных глазах. Наш герой воспламенялся всё больше и больше. – Валера, Валера! Что такое коэффициент отражения?!
- Не, ну, Борисыч, ты ж знаешь, я – солдат науки: мне чего начальство скажет делать – я то делаю. Зачем мне засорять голову всякой мутью…
Последняя фраза как будто осадила лихого Степана Борисовича, точно он упёрся в стену. В кабинете вновь установилась пауза. Через некоторое время начальник, пошамкав губами, продолжил совещание.
- Николай Петрович, твой выход! Твоя тема – ты и говори.
- Антона надо просить, – Патрушев простодушно округлил глаза и пожал плечами.
- Ну уж, знаешь! – только и махнул рукой Степан Борисович.
- А больше-то некого…
- Ко псам!
Николай Петрович умолк и осел, сгорбившись на стуле. Степан Борисович с твёрдым лицом посмотрел прямо в глаза Патрушеву, тот лишь вытаращил на начальника круглые, по-детски невинные глаза. Вид у Николая Петровича в тот момент был очаровательный. Лихому Степану Борисовичу ничего не оставалось, как подумать: «Да-а-а, и вот мой штат! Чувствую, выступим мы на НТС. Ох-х, грёбаный Войтов, грёбаный Шмелёв. Это ж надо было из приличной работы сделать такой геморрой. Ненавижу учёных!»
Степан Борисович распустил планёрку.
–
Так как время уже приближалось к одиннадцати часам, Владимир Геннадьевич Проклов предстал перед лихим Степаном Борисовичем на …не совсем твёрдых ногах. Старший научный сотрудник был убеждён, что его мозговая активность неумолимо спадает в течение дня и с самого утра «нуждается во внешней стимуляции», которая происходила, как правило, через сто пятьдесят грамм или бутылочку пива. Владимир Геннадьевич нисколько не стеснялся своих потребностей и не делал из них тайны (да и невозможно было таить такое от людей, ощущавших запахи). Поначалу Степан Борисович, до крайности возмущённый состояниями подчинённого, устраивал ему ярые выволочки, но потом понял, что престарелый Владимир Геннадьевич скорее ляжет в гроб, чем оставит свои увлечения. Так что пришлось смириться. И хоть своенравный научный сотрудник давно был на пенсии и практически не участвовал в работе отдела, человеком он был полезным, поскольку беспрерывно становился главным конструктором ОКР из ФЦП – той самой крышей, под которой к Степану Борисовичу лилось его счастье из государственного бюджета. Таким образом, каждому в том счастливом отделе лилось по вкусу. По истине, какие только симбиозы ни встретишь в природе.
Проклов стоял у дверей кабинета, ждал, когда начальник обратит на него внимание, и по помещению плыл запах добротного перегара. Степан Борисович, как и на планёрке, был сосредоточенно занят письмом в ежедневнике. Спустя немного времени наш герой начал диалог, не поднимая глаз.
- Здравствуй, Геннадьевич. Ты садись, садись, в ногах правды нет.
- Доброе утро, – научный сотрудник радостно раскинул руки, улыбнулся начальству и, покачиваясь, прошёл к стулу. Оккупировав его, Владимир Геннадьевич закинул ногу на ногу, подпер кулаком подбородок и выжидательно уставился на собеседника. Степан Борисович заговорил, всё так же глядя в ежедневник.
- Везёт тебе, Геннадьевич: у тебя злого утра не бывает.
- У начальства – свои горести, у нормальных сотрудников – свои.
- Я позвал тебя поговорить по «Эрудиту».
- «Э-ру-дит», – Проклов откинулся на спинку стула, а потом наклонился в сторону начальника и убавил тон до шёпота, как будто изрекал тайну сакрального значения, – я знаю, тебе нужен Фукс. Но я Фуксом не буду, можешь делать, что хочешь, со мной…
- Ты о чём?
- О главном конструкторе твоего «Эрудита», разумеется. Я приказ не подпишу. Или давай посмотрим на новые финансовые условия…
- «Я приказ не подпишу», – передразнил Степан Борисович, – да куда ты денешься. Знаешь, как у меня в деревне бабки говорили: «никуда-то вы друг от друга не денетесь, влюбитесь – разденетесь».
Последняя фраза обрушила во Владимире Геннадьевиче всякую мозговую активность. Была бы под рукой стограммовая рюмочка, научный сотрудник имел бы шанс разобраться в услышанном. Но стимуляции ждать было неоткуда, и сбитый с толку Проклов лишь спросил.
- Это как понять?
- Как математику. Слушай, скоро пройдёт НТС по «Эрудиту»; нужно, чтобы ты подготовил доклад. В принципе, ты мог бы даже выступить на НТС как потенциальный главный конструктор.
- Не-ет, не-ет, Степан Борисович, нигде я выступать не буду, это – твои дела. Я, вообще, к «Эрудиту» не имею никакого отношения.
- Что вы говорите.
- Я главным конструктором «Эрудита» не буду…
- ТЗ ты писал…
- ТЗ писал Степанов, в основном, а я только… – подбирая выгодное для себя слово, Владимир Геннадьевич обратил глаза к потолку. – Борисыч, я – старый, больной человек. Оставь ты меня в покое Бога ради. Степанов – молодой, что, он не сможет выступить на этом НТС?
- Степанов – технолог, – задумчиво произнёс начальник отдела.
В ответ Проклов скривился и недоумённо выпучил глаза.
- Ну, если он – технолог, я – гвардии контр-адмирал. Борисыч, пожалей ты меня. Дай доработать до семидесяти, мне за квартиру платить надо. И дочке кредит как-то выплачивать. Хрен с ним, с главным конструктором, но НТС этот я не переживу.
Степан Борисович посмотрел на научного сотрудника и не удержался от улыбки. «Нет, это, конечно… довольно сильно не то, что нужно. Ну вот, Стёпа, остался ты один на один с коэффициентом отражения. Никто на профильном предприятии, похоже, с ним не совладает».
–
Наконец, пришёл судьбоносный день НТС. Скомпилированный из материалов Википедии и общих соображений доклад Степана Борисовича в содержательном плане выглядел не слишком убедительно. Да и по форме наш герой выступил плохо: постоянно сбивался, речь тонула в лишних словах, словах-паразитах и прерываниях. В общем, доклад был сделан скомкано и непрофессионально. В ходе него Александр Иванович Войтов пристально всматривался в выступавшего и суживал глаза, так, что к концу они превратились в две тоненькие ниточки.
Но настоящий ужас для докладчика начался после невыразительного выступления, когда недоумевавшая аудитория стала задавать вопросы. Несчастный Степан Борисович чувствовал себя, как в аду; будто он стоял посреди возмущённой толпы, привязанный к столбу, и со всех сторон в него летели камни и стрелы, от которых он был вынужден кое-как уворачиваться. Мокрый, как мышь, от пота, ощетинившийся и весь трясущийся Степан Борисович на ходу придумывал какие-то ответы, часто откровенно утопичные, пытался выигрывать время, выставить вопросы не относившимися к теме НТС, врал и фантазировал на любой лад. Однако публику было не одурачить; с некоторого момента в помещении стал раздаваться недовольный гул. Никогда столь жестокое испытание не выпадало на долю баловня судьбы, и к публичной защите своего счастья он оказался не готов. К концу мероприятия под гнётом общественного возмущения Степан Борисович окончательно превратился в лапшу; он скорее походил на студента, потерпевшего фиаско на экзамене, чем на лихого парня с семизначным банковским счётом.
В довершение разгрома выступил Антон Шмель. Молодой специалист вдохновенно разъяснил несостоятельность выдвинутых в докладе позиций, подверг резкой критике ТЗ, «составленное человеком, крайне далёким от прикладной электродинамики». Антон предположил, что «Эрудит» можно выполнить плодотворно, но для этого нужно работать с настоящими специалистами в области, такими, как из ИТПЭ РАН; но в «Эрудите» сделать это не представляется возможным из-за организационных нестыковок; а потому нет никаких оснований браться за ОКР. Бледный и мрачный, Степан Борисович уже прекратил сопротивление и смиренно принимал удары, подобно тому, как осуждённый принимает удары плетью. Наш герой только время от времени проговаривал про себя: «Ну, Шмелёв, всего тебе хорошего».
- Что ж, друзья, время подводить итоги, – Александр Иванович Войтов, руководивший НТС, как и положено, взял финальное слово, – Степан Борисыч, «Эрудит» – работа, конечно, перспективная и в определённой степени прорывная, но в то же время весьма странная. И слишком много вопросов осталось без ответов, а времени на их решение чрезвычайно мало. Поэтому я предлагаю голосовать: кто против участия нашего предприятия в конкурсе? – и профессор призывным движением вскинул руку вверх.
Его примеру последовали практически все члены НТС. Лишь Патрушев и Степанов (Проклов не смог присутствовать, потому что был, мягко говоря, не в форме) воздержались от голосования. Начальники секторов вообще просидели всё мероприятие, как овощи на грядке: ни единым словом, ни действием не поддержали и не покритиковали докладчика. Они просто таращились на экран презентации, а на панические взгляды своего начальника Степанов мимически ответил: «Не, ну а чего я скажу; Борисыч, ты ж сам вляпался в эту тему».
Опозоренный и раздавленный Степан Борисович принял приговор совета стоически, и на вопрос, согласен ли он с заключением НТС, просто промолчал, глотая желваки. Мы описали Вам худший день в блестящей карьере начальника отдела.
–
С унылым видом Степан Борисович ожидал лифт, которому предстояло спустить нашего героя с небес шестого этажа (где находился зал НТС) на грешную землю этажа второго, к личному кабинету. Тяжело и горестно было на душе у начальника отдела: разбились, умерли мечты. А ведь так много было связано с «Эрудитом». Ведь Степан Борисович собирался купить поместье на Урале, где мог бы собирать всю семью – его давняя, ещё юношеская мечта… была пресечена каким-то малолетним хмырём и трусливым профессором. Вдобавок, как было объяснять «ангелу» – партнёру из министерства – что он останется без своих миллионов, что ФГУП не будет участвовать в конкурсе. И что будет с этим партнёрством, как дальше горемычный Степан Борисович будет поддерживать на плаву своё счастье. М-да, очень, очень тяжёлое сложилось положение; и кто мог подумать... Начальнику отдела хотелось в родной кабинет, где он мог бы затвориться, открыть сейф, достать бутылочку коньяка, закрыть глаза и не думать ни о чём: ни об «Эрудите», ставшим настоящим проклятием за последнюю неделю, ни об идиотах, сплошь окружавших нашего героя, ни о чём бы то ни было ещё. «Как же всё хреново вышло. И, главное же, ничего не предвещало. Один маленький идиот, один маленький момент, одна маленькая ситуация, один маленький профессор – и вот тебе носорог. Ах, детали в жизни решают всё», – думал несчастный, уже находясь в лифте.
Лифт остановился на пятом этаже, чтобы забрать попутчика для невесёлого Степана Борисовича. Двери открылись, и наш герой к величайшему изумлению своему и негодованию увидел Антона Шмеля, с интеллигентным видом державшего папочку в руке. Антон уже было сделал шаг в открывшееся пространство, но, заметив, кто там находился, вздрогнул, и нога молодого специалиста замерла на полпути к цели. Секунду парень колебался; он уже хотел пойти на лестницу, но, поскольку такое действие откровенно обозначало бы конфликт, всё же, протиснулся в лифт и сжался в углу. «О-о, Шмелёв! Нет, определённо, это что-то кармическое. Иначе как я мог оказаться наедине с этим придурком в такой обстановке», – начальник отдела буквально почернел на глазах. Напряжение, сразу же зажёгшееся в лифте, имело невероятную силу. Казалось, им можно было задохнуться, как слезоточивым газом. Степан Борисович нахмурил брови и отвернулся к стене, не скрывая отвращения к близ стоявшему. Антон Шмель приблизительно с таким же выражением лица нетерпеливо всматривался в электронное табло с номерами проезжаемых этажей. Вид у молодого человека был ощетинившийся, он нервно сжимал папку мокрыми от пота руками. Сотрудники походили на кобру и мангуста, по невероятному стечению обстоятельств оказавшихся в одной клетке.
Лифт спускался невыносимо медленно. Внезапно, явно назло пассажирам он остановился между этажами (по-видимому, не пережив «несварения» внутри себя), и свет погас. «Застряли!? Ну, это уж слишком!», – вознегодовал на судьбу Степан Борисович. Он же первым начал неприятный диалог.
- Шмелёв, какого хрена ты вцепился в мой «Эрудит» со своим коэффициентом отражения? Тебе больше заняться, что ли, нечем?
- А за-зачем Вы бе-берёте в инс-с-ститут дурацкую работу? И я-я-я не Ш-шмелёв, а Шмель.
- Шмель, я смотрю, ты в свои двадцать четыре года прямо мировой судья: так сразу определяешь, какая работа дурацкая, какая не дурацкая!
- Эй, Дима, тащи, б.., монтировку, опять это г… застряло, с…, чтоб его … (К лифту на первом этаже подошли механики для починки транспортного средства. Рабочие сопровождали свои действия залихватским диалогом. Чтобы не отравлять публику тем ужасающим матом, далее мы будем «переводить» речь механиков в таком ключе: [Один из механиков попросил товарища, Диму, принести монтировку, необходимую для работы над застрявшим лифтом. Также механик пожелал лифту недоброе.])
- Да? Не ю- не юлите. Вы ду-ду-думаете только о сво-своём личном обогащении! Я это знаю! Все знают!
Это уже действительно было слишком. Степан Борисович не выдержал и, пыша гневом, схватил Антона за грудки. Как ни странно, молодой человек, уронив папку, ответил тем же. Они встали нос к носу, как два повздоривших из-за территории кота. Чувствовалось, что молодой Антон испытывал страх перед матёрым оппонентом, но храбрый парень решил держаться до конца, что бы ни случилось; в кромешной темноте застрявшего лифта, как маяк, светилось бледное лицо Шмеля. Степан Борисович первым прервал молчание. Далее оппоненты вплёвывали друг в друга едкий полушёпот, шипя на манер разъярённого японца.
- Ах ты, сраный абстракционист! Ни хрена не смыслишь, о чём толкуешь! Когда тебе будет сорок лет, когда у тебя будет семья, будут дети, посмотрю я, как ты будешь жить на одну зарплату в этом идиотском государстве. Говнюк запрограммированный!
[Один из механиков громким голосом осведомился, есть ли кто-нибудь в лифте, но ответа не получил. Однако, по исходившему из шахты звуку рабочий понял, что лифт не пуст. Также механик высказался негативно в отношении организации лифтового хозяйства во ФГУП и вынес несколько предложений на счёт дальнейшей судьбы его спроектировавшего.]
- Ког-когда-да мне-мне бу-будет с-с-сорок ле-лет, я надеюсь, у ме- у меня будет воз-зможность и по-по-полномочия давить таких каз- казнок-к-крадов, как вы! И не п-п-прикрывайтесь детьми! Деньги можно за-за-зарабатывать чест-тно и в Рос-с-сии и жи-жить скромно, так, что и детям хватит, и с-себ-бе. А вы та-тащите из бюджета, чтобы е-ездить на «Гелен- Гелендвагенах», ч-ч-чтобы зо-золотые унитазы озаряли блеском в-в-ваши дворцы. Я н-не-ненавижу вас и т-таких, как вы!
- Ой. И за что же ты нас ненавидишь? Почему? Потому что мы берём то, что без нас взяли бы другие? Ты, мальчик, просто ещё плохо знаешь жизнь. Каждый выживает так, как может. Каждый имеет священное право быть настолько счастливым, насколько только позволяют обстоятельства. Никто не вправе запретить человеку брать столько, сколько только есть возможность взять. Иное – бессмысленно, и выживает сильнейший и удачливейший!
[Один из механиков, судя по всему, уронил себе на ногу какой-то тяжёлый предмет – хлынул поток претензий к предмету и бессмысленных восклицаний с упоминанием любовных сцен.]
- По-помимо ва-вашего жив-в-вотного инс-ст-тинкта есть ещё мораль, н-н-нравственные це-ценности, п-п-принципы, законы в конце концов! Без них вы – п-п-просто низкое тупое животное, у которого нет ни-ни-ничего святого, отвратительное в с-с-своей бес- беспринципности.
- Дорогой мой, ох и ах! «Принципы, законы» – сколько бумажных, оторванных от реальности слов! Да знаешь ли ты, что законы, которые ты так обожаешь – венец преступности: они были придуманы сильными людьми, чтобы те, отжав слабых, могли спокойно жить, не поубивав друг друга. Закон нужен тогда, когда в стае нет лидера, а есть пять-шесть мощных волков, равных по силе. Закон и хранит равновесие между ними, чтобы они не погибли от вражды друг с другом. Но только до тех пор, пока их силы равны. Запомни, мальчик, сильнейшему закон не нужен! Сильнейший возьмёт своё и будет в безопасности и без закона!
[Механики внизу, жёстко критиковавшие лифтовое хозяйство, вдруг затихли, как будто стали прислушиваться к речам в лифте.]
- Вы н-н-н-н-н…
- Успокойся и формулируй.
- Вы н-н-не волк. Волк – бла- бла- благородное животное. Вы – с-с-собака…
- Что ты сказал?
- Вы ра-ра-разрушаете мою страну – берё- берёте де-деньги, они могли достаться пенсионерам, де-детям, бо-больным. Берёте деньги, а са- а сами занимаетесь ахинеей.
- Какую страну я разрушаю? Твою? Что есть твоя страна, ты хоть представляешь? Территория в двенадцать часовых поясов? Ты когда-нибудь на Дальнем Востоке был? Ты в России, вообще, где был? Какой ты её видел, кроме своих сорока восьми метров на девятом этаже? Ты переживаешь за то, о чём и понятия не имеешь, чего никогда не видел и не увидишь! Какие принципы я нарушаю? Честность? Что есть честность? Отказаться от благополучия родных, близких людей ради абстрактного идола из географического атласа? Ты – шизофреник, биоробот, больной человек, набрался абстрактных понятий и пичкаешь ими нормальных людей. Ты хоть понимаешь, что ты – шизофреник?
- Я пон-н-нимаю, что вы – ме-мерзкий, ц-циничный человек. Я вас не-не-ненавижу.
Лифт включился и отворил двери столь же внезапно, как и остановился. Распахнутый проём транспортного средства обнажил картину дуэли, так, что все, находившиеся возле лифта на первом этаже, могли её наблюдать. Первым свидетелем удивительной сцены стал Анатолий Владленович Хрущёв, военный представитель во ФГУП. Анатолий Владленович только второй день, как вышел из отпуска, в котором, понятное дело, не мог отказать себе в удовольствии пропустить рюмочку-другую по случаю зачинавшегося выходного. В итоге по выходу на работу Хрущёв чувствовал себя неважно. Первый рабочий день он вообще просидел с багровым лицом, уставившись круглыми глазами в стену напротив и силясь вспомнить отчество начальства. На второй день туман в голове военпреда начал потихоньку рассеиваться. Анатолий Владленович пошёл за водой (со своего первого этажа на второй) и, как обычно, в этом долгом и изнурительном пути решил воспользоваться лифтом. Транспортное средство с нашими героями открылось как раз в ту минуту, когда до него доковылял военный представитель. Вид вцепившихся друг в друга учёных произвёл на военпреда мощнейшее впечатление, и он подумал, что ему чудится. Бедняга, как следует, протёр глаза, но сцена перед ним не изменилась. Хрущев, конечно же, обалдел и хриплым сломанным голосом обратился к сотрудникам.
- Так, господа… а чего это вы тут?
Тот рыкающий бас перенёс наших героев из их сугубо личного мирка законов, сильных волков и абстрактных понятий в реальность раскрывшегося лифта. Степан Борисович и Антон Шмель синхронно повернули головы в коридор и узрели знакомого обоим военного представителя, из-за плеч которого, как тыквы на палках, торчали головы механиков, завороженных сценой. Оппоненты вздрогнули, молниеносно отдёрнули друг от друга руки, и сконфуженно опустили глаза, напоминая парочку подростков, застуканных родителями. С полминуты потоптавшись в дурацком положении перед недоумённой публикой, Степан Борисович, ни на кого не глядя, протиснулся между стеной и увесистым плечом Хрущёва и быстро зашагал по коридору. Через секунду те же действия совершил Антон, но зашагал в противоположном направлении.
Механики с величайшим интересом и восхищением смотрели в спины тем, кому принадлежали те голоса и те мысли.