Стертые ластиком

Мария Фомальгаут
- Ничего личного…
Настораживаюсь. Когда говорят – ничего личного, ну значит, сейчас начнется, так начнется, что мало не покажется.
Точно. Началось. Короткое дуло, наставленное на меня, короткий шепоток – ничего личного…
Бегу. В переулки, в улицы, в переходы, стать бы невидимым, как в детстве мечтал, или просочиться куда-нибудь, не знаю, куда, или как в плохих боевиках бывает, подъезжает машина, героя затаскивают в салон, водитель жмет на газ, и скорее-скорее прочь отсюда…
Машина перерезает мне дорогу, вот чер-р-р-т…
Распахивается дверца.
- Скорее… скорее!
Прыгаю в машину, некогда рассуждать, что, где и как, да почему, да зачем…
Поворачиваюсь, смотрю на бескровное лицо водителя.
- Спасибо. Спаси…
Дуло упирается мне в плечо.
Щелчок взведенного курка.
Понимаю, что выскочить не успею, да вообще ничего не успею…
- Хоть скажите, за что…
- Да как те объяснить…
Голос у водителя низкий, хриплый, нехороший какой-то голос.
- Да скажи ему… - гнусавит кто-то сзади.
- Чего скажи, я сам толком не понимаю… Долго объяснять придется…
Еле выжимаю из себя:
- Ничего… я не тороплюсь.
- Ну не торопишься, так поехали… поговорим…

- Ну что, парень… - мой несостоявшийся убийца смотрит на меня, - родители-то твои где?
Вздрагиваю. Вот этого вопроса не ожидал, не ожидал…
- Э-э-э… нету.
- А были?
- Смущаюсь.
- Ну… должны были быть… какие-то…
- А если подумать?
- Что тут думать, не бывает так, чтобы сам по себе человек…
- А вы на живот на свой посмотрите повнимательнее…
Смотрю повнимательнее, живот как живот, кубиков нет, не нажил, да и вообще, какие кубики, сейчас, говорят, легкий жирок на животе в моду входит, так что я в тренде оказываюсь…
- Ничего не замечаете?
- А что я замечать должен?
Не договариваю, спохватываюсь.
- Пупок… нету.
- Вот именно.
Не понимаю.
- Это что… генетические эксперименты какие-то?
- Да нет, тут сложнее все…

- …ну вот… так они и разошлись…
Внимательно дослушиваю историю, думаю, как бы это потактичнее сказать-то, что всякие амурные дела меня не интересуют, кто с кем расстался, кто с кем сошелся…
Спрашиваю:
- И что?
- А то… детей-то у них не было, понимаешь?
- И что?
- А то. Это же предки твои были… незнамо в каком поколении…
- Не могут они предками моими быть… если детей у них не было.
- Ну, вот и не стали они твоими предками… и всю историю переписывать пришлось.
- Где пришлось?
- Там, - он показывает куда-то вверх, вверх, вверх.
- Ничего не понимаю, но киваю, там, так там.
- Вот и пришлось стирать все последующие поколения.
Пытаюсь острить:
- Ластиком стирать?
- Ну… навроде того. Рука дрогнула, понимаете?
- У кого?
Он снова показывает вверх:
- Там.
- И?
- И что «и»… всех стерли, ты остался… Исправить надо.
Спрашиваю:
- Зачем надо?
- Ну… как же…
- Так зачем надо?
- Гхм…
- Или вы мне сейчас говорите, зачем это надо, или всего хорошего.
Немая сцена.
Водитель открывает дверцу.
- Свободны.
Выхожу. Хочу идти домой, не иду, что-то заставляет меня остаться, остаюсь, смотрю на машину, как она потихоньку, шепотом-шепотом уползает в переулок, в другой, в третий…
Мелкой рысью бегу следом.
Еле успеваю просочиться в закрывающиеся двери, куда уже въехала машина. Бегу через двор, в раскрытую дверь, только бы меня никто не увидел, только бы, только бы, только бы…
Оглядываю стеллажи, стеллажи, стеллажи, фамилии, даты, имена…
С трудом нахожу нужную папку.
Хватаю.
Выметаюсь на улицу, дверь открывается, пропускает меня.

Смотрю на страницы, с трудом разбираю блеклые контуры того, что было написано и стерто.
Осторожно обвожу чернилами, почему так дрожат руки, почему, почему…
Только бы не ошибиться, только бы не…
Вместо «о» пишу «а», вместо «Воронцова» «Варонцова», чер-р-р-рт…
Все последующие фамилии тут же становятся через А.
Мысленно бью себя по рукам.

Нас сто двадцать три человека.
Странно, когда писал, казалось, что больше.
Много больше.
Думаю, как мы будем прятаться.
И нужно ли нам вообще прятаться…