Липа - представитель первостихии, народа кроткого

"ЛИПА - ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПЕРВОСТИХИИ, НАРОДА КРОТКОГО И СМИРЕННОГО СЕРДЦЕМ, - ЕДИНСТВЕННЫЙ ИСТОЧНИК ОБЩЕСТВЕННОГО ТВОРЧЕСТВА"
(По повести А. П. Чехова "В овраге")

В произведениях многих русских классиков звучит мысль о Боге, о значении веры в жизни человека. Вся истинная русская культура пропитана соками православной духовности, соткана из животрепещущих вопросов о смысле жизни, о жизненных путях. Но в советское время эту тему замалчивали, она редко звучала в исследовательских работах. Сейчас наступило время, когда стало возможным и необходимым перечитать русскую классику по-новому, раскрывая ее глубинный духовный смысл.

Современник А.П.Чехова литературный критик Д.;Н. Овсянико-Куликовский считал, что суть повести «В овраге» - отображение картины зла и греха в русской провинциальной жизни. Подобным образом осуществлялся анализ данного произведения в учебниках советского периода. На современных научных форумах и читательских диспутах, судя по материалам, выложенным в Интернете, по-прежнему толкуют повесть как «историю болезни» народных масс.1Думается, это взгляд односторонний, поверхностный и прагматичный. Если же духовно проникнуть в самую суть повествования, то просияет душа светом, защемит сердце, захочется спросить: «Где нам, современным людям, взять такую внутреннюю силу, любовь, цельность, простоту, терпение, смирение, щедрость, которыми обладает главная героиня Липочка!»2

В построении этого образа Чехов следует христиансткой антропологии. Девушка эта - сокровище бесценное, потому что Образ Божий просматривается в ней. Кто-то воспринимает Липу как обиженную, несчастную, забитую. Жалеть ее могут только люди, знающие только земную сторону бытия. Она из числа «малого стада», то есть из таких людей, которым в Евангелии от Луки Господь говорит: «Отец ваш благоволил дать вам Царство. Продавайте имения ваши и давайте милостыню. Приготовляйте себе ... сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор не приближается и где моль не съедает, ибо, где сокровище ваше, там и сердце ваше будет. Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи». [Луки 12, 32-35] Подавайте лучше милостыню из того, что у вас есть, тогда все будет у вас чисто. [Луки11:41] Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает всё, что имеет, и покупает поле то. [Матфея 13, 44]. Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал всё, что имел, и купил ее. [Матфея13, 45]

Липа смиренна. Выдали замуж — пошла по послушанию. Красавица. Молчалива. В день смотрин «Липа стояла у дверей и как будто хотела сказать: «Делайте со мной, что хотите я вам верю». [447]3 Липа дитя еще, как говорит автор, «еще девочка, с едва заметной грудью, но венчать было уже можно, так как года вышли». [447] После свадьбы уехал муж, она осталась в доме свекра; спала на кухне, в сарае; чай пила , сидя в каком-нибудь уголочке вместе с прислугой. Появившегося сыночка любила. Погубила его Аксинья, ошпарив кипятком, Липа страшным голосом вскричала, но это был крик нестерпимой боли, а не ненависти: так, отдернув руку от горячего, человек не обижается на огонь. Возвратившись из больницы с умершим младенцем Никифором на руках рано утром, когда все еще спали, «она сидела на крыльце и ждала», пока проснутся. Не знала убитая горем мать, где найти место, чтобы рыдать о сыне, но она не ушла самовольно, когда хотелось скрыться от всех. И только когда стала гнать ее Аксинья после похорон: «Пошла вон со двора, и чтоб ноги твоей тут не было, каторжанка! Вон!» [473] – Липа утром собралась и ушла к матери, причем нисколько не униженная, ибо она сама «чувствовала, что в этом доме после смерти мальчика ей уже нет места, что она тут ни при чем, лишняя» [473]. Далее автор говорит: «...и другие это тоже чувствовали» [473], - тем самым давая понять, что нет у Аксиньи власти, не требуется внешней силы, сама Липа не цепляется за положениезаконной невестки в богатом доме. Она послушлива, безответна и безгневна.

Терпение, смирение и кротость – отличительные национальные черты, присущие русскому народу. Эти качества привлекали внимание многих писателей, пытавшихся разгадать этот феномен одного из разрядов русских людей. Гордый поп Василий Фивейский (герой повести Леонида Андреева4) никак не может понять крестьянина Семена Мосягина, жизнь которого схожа с его горемычной судьбой. Автор говорит о Семене: «Казалось, что слезы не должны были высыхать на глазах этого человека, крики гнева и возмущения не должны были замирать на его устах, а вместо того он был постоянно весел и шутлив и бороду имел какую-то нелепо веселую, огненно-рыжую бороду, в которой все волоски точно кружились и свивались в бесконечной затейливой пляске. Ходил в хороводах наравне с молодыми девками и ребятами; пел жалобные песни высоким переливчатым голосом, и тому, кто его слышал, плакать хотелось, а он насмешливо и тихо улыбался.

  И грехи его были ничтожные, формальные: то землемер, которого он возил на Петровки, дал ему скоромного пирога, и он съел, - и так долго он рассказывал об этом, как будто не пирог съел, а совершил убийство; то в прошлое году перед причастием он выкурил папиросу, - и об этом он говорил долго и мучительно». [с. 292]
Ну чем не пара Липе? Мы видим, что наша смиренная героиня не одинока в русской литературе.
 На вопрос отца Василия:
– А кто помогает тебе?
Мосягин отвечает:
– Да никто не помогает. Скудно кормятся жители-то, сам знаешь. Между прочим, Иван Порфирыч помог, – мужик осторожно подмигнул попу, – дал три пуда муки, а к осени чтобы четыре.
   – А Бог?
  Семен вздохнул, и лицо его сделалось грустным.
– Бог-то? Стало быть, не заслужил.
 «От ненужных вопросов попа Мосягину стало скучно» [с. 293], - далее замечает
Л. Н. Андреев.

Как нельзя лучше помогают понять поведение и свойства характеров Семена и Липы слова преподобного Силуана Афонского: «Смиренная душа имеет великий покой, а гордая - сама себя терзает».5 Вследствие послушания и смирения формируются покой в душе, сердечность, мир, незлопамятство. Только Липа накормила встретившегося Григория (свекра, в прошлом богача). Даже у подрядчика Елизарова доброе и сочувственное отношение к попавшему в беду человеку проявляется только на словах, а не на деле, хотя он принадлежит к числу положительных персонажей повести. А вот что рассказывает писатель о Липе и Прасковье, которые, возвращаясь с богомолья, прежде чем спуститься в овраг, сели в траву, чтобы обуться: «Липе и ее матери, которые родились нищими и готовы были прожить так до конца, отдавая другим все, кроме своих испуганных, кротких душ, - быть может им примерещилось на минутку, что в этом громадном, таинственном мире, в числе бесконечного ряда жизней и они сила, и они старше кого-то; им было хорошо сидеть здесь наверху, они счастливо улыбались и забыли о том, что возвращаться вниз все-таки надо».[460] Вот они уже внизу, в овраге. Попив чаю на кухне, устроились спать в сарае. Уже открылось преступление Анисима. Нависла угроза разоблачения. Автор пишет: «И чувство безутешной скорби готово было овладеть ими. Но казалось им, кто-то смотрит с высоты неба, из синевы, оттуда, где звезды, видит все, что происходит в Уклееве, сторожит. И как ни велико зло, все же ночь тиха и прекрасна, и все же в Божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и всё на земле только ждет, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью.
И обе, успокоенные, прижавшись друг к другу, уснули». [462]

Анисима посадили в тюрьму за подделку и сбыт фальшивых денег. У Липы родился мальчик. Это наследник Григория Цыбукина, будущий купец. Ему завещаны бутёкинские земли. А играющая с ребенком мать все приговаривала и повторяла, что он вырастет большой, будет мужик, и они вместе на подёнку пойдут. Почему? Лань в окружении волчьей стаи. Ее детеныша хотят сделать волчонком. Она чувствует: на поденку – лучше.

Чехов так описывает радость материнской любви: «Липа с Никифором на руках остановилась в дверях и спросила: «Маменька, отчего я его так люблю? Отчего я его жалею так? - продолжала она дрогнувшим голосом, и глаза у нее заблестели от слез. - Кто он? Какой он из себя? Легкий, как перышко, как крошечка, а люблю его, люблю, как настоящего человека. Вот он ничего не может, не говорит, а я все понимаю, чего он своими глазеночками желает». [464]
До последней минуты автор избавляет счастливую мать от тревоги за сына, оставляя ее в блаженном неведении относительно зла, таящегося в окружающих людях, и приближения беды.

Однако не случайным был страх Липы перед мужем и перед Аксиньей. Чутье ангельской души провидело сущность этих людей. Ее страх — защита чистой души от заражения чужой страстью. Что пугает Липу в Аксинье? «...Глаза у ней такие сердитые и горят зеленые, словно в хлеву у овцы … глазами метнула, зубами заскрежетала … С полчасика поспит, а там вскочит, ходит, все ходит, заглядывает: не сожгли б чего мужики, не украли б чего... Страшно с ней» [458], - жалуется Липа Елизарову. И она не ошибается в своем предчувствии. Сам автор, рисуя Аксинью, сравнивает ее с животным неоднократно: «... при волшебном свете луны какое это было красивое, какое гордое животное. … И в этих немигающих глазах, и в маленькой головке на длинной шее, и в ее стройности было что-то змеиное; зеленая (о платье – Е.К.), с желтой грудью, с улыбкой, она глядела, как весной из молодой ржи глядит на прохожего гадюка, вытянувшись и подняв голову» [453]. Внутреннее змеиное начало проявилось, когда стала Аксинья биться за облюбованный лакомый кусочек, за землю бутёкинскую. Тут уж «зашипела змея», всем досталось, всех напугала, все грехи семейства припомнила и выплеснула наружу. Чехов описывает, как «разъяренная, она металась по двору, … срывала все то, что было не ее, бросала на землю и топтала» [468]. «Расходилась — страсть!» - говорили у ворот. Снедаемая алчностью, Аксинья схватила ковш с кипятком и плеснула на Никифора - наследника облюбованного ею Бутёкина. Предчувствие трагедии, как молнией, поражает помертвевшую от страшной догадки Липу. Чехов пишет: «После этого послышался крик, какого еще никогда не слыхали в Уклееве, и не верилось, что небольшое, слабое существо, как Липа, может кричать так. И на дворе вдруг стало тихо... И пока не вернулась кухарка с реки, никто не решался войти в кухню и взглянуть, что там». [468]

Но даже после этого чудовищного злодеяния Змея осталась хладнокровной змеей - без совести, без раскаяния, даже без страха. На похороны младенца, как повествуется далее, «она была одета во все новое и напудрилась». [473]
А в Липе после всего случившегося - ни намека на упрек, обиду. Липа, как всегда, тиха. Автор передает невыносимую боль и страдание, пронзившие материнское сердце, через состояние весенней природы. Он использует прием контраста в описании ликующей пробуждающейся жизни и безвременной невосполнимой потери, которая была для матери гораздо хуже собственной смерти: «Казалось, что все эти твари кричали и пели нарочно, чтобы никто не спал в этот весенний вечер, чтобы все, даже сердитые лягушки, дорожили и наслаждались каждой минутой: ведь жизнь дается только один раз!» [469]

Контраст – боль от утраты ребенка на фоне ликования жизни – создает в читателе чувство глубокой сопричастности тому, что творилось в материнской душе. «На небе светил серебряный полумесяц, было много звезд, - пишет автор. - Липа не помнила, как долго она сидела у пруда, но, когда встала и пошла, то в поселке все уже спали и не было ни одного огня. … сил не хватало, но было соображение, как идти... Она глядела на небо и думала о том, где теперь душа ее мальчика: идет ли следом за ней, или носится там вверху, около звезд, и уже не думает о своей матери? О, как одиноко в поле ночью, среди этого пения, когда сам не можешь петь, среди непрерывных криков радости, когда сам не можешь радоваться, когда с неба смотрит месяц, тоже одинокий, которому все равно — весна теперь или зима, живы люди или мертвы... … Когда на душе горе, то тяжело без людей. Если бы с ней была мать, Прасковья, или Костыль, или кухарка, или какой-нибудь мужик!» [469-470]

В горе трудно человеку оставаться одному. Были посланы Липе добрые люди в ночи для утешения. Она их за святых приняла. «Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое...», – слова Господа из Евангелия от Луки (Лк. 6:45) Для святого все вокруг святы. «Ты давеча взглянул на меня, а сердце мое помягчило. И парень тихий. Я и подумала: это, должно, святые» [471], - говорит Липа старику. А он всего-то «взглянул на нее, и взгляд его выражал сочувствие и нежность». [470] И слова старика незатейливы: «Ты мать. Всякой матери свое дите жалко. Это ничего, милая, Божья воля». [471]

В статье А. Б.Тарасова «Праведники А.П. Чехова. Образ религиозных сомнений и веры писателя” утверждается, что определение Липы, данное ею встретившимся путникам, не ошибочное. Аргументация А. Б.Тарасова такова:
«...в том, что они должны быть признаны праведниками убеждает весь художественный строй произведения: они — «луч света в темном царстве» Уклеева, смягчающий души его жителей, они открывают другое измерение в обыденной, пошлой, страшной и преступной жизни, измерение, неподвластное ее влиянию».6
И еще: «… герои Чехова не только знают настоящую правду, но и стараются жить согласно этой правде. Тексты литературных творений писателя объективно показывают и его религиозные сомнения, и веру, которая открывается через образы праведников».7

По дороге, сидя в повозке, Липа рассказывает доброму попутчику: «Мой сыночек весь день мучился. Глядит своими глазочками и молчит, и хочет сказать и не может Господи-батюшка, Царица Небесная! Я с горя так все и падала на пол. Стою и упаду возле кровати». [471] Нет ни слова осуждения, нет в ее сердце места для мыслей об убийце. Липу волнует другой вопрос: зачем маленькому, безгрешному существу перед смертью так мучиться? В ответе старика простота и мудрость: «Всего знать нельзя, зачем да как. Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух летать способно; так и человеку положено знать не все, а только половину или четверть, сколько надо ему знать, чтобы прожить, столько и знает». [471] Этот человек в школу не ходил, не может ответить, сколько, по учению церкви, дней душа по смерти по земле ходит. Зато другое он знает уверенно; утешая Липу, говорит: «Твое горе с полгоря. Жизнь длинная, - будет еще и хорошего и дурного, все будет. Велика матушка Россия!» [471] Из опыта жизни это говорит старик. Он обошел огромную землю, но, как рассказывает сам: «...соскучился потом по матушке России и назад вернулся в родную деревню. А домой приехал, как говорится, ни кола, ни двора. Так, в батраках живу. ... Скажу тебе: потом было и дурное, было и хорошее. Вот и помирать не хочется, милая, … ; значит, хорошего было больше. А велика матушка Россия! — сказал он и опять посмотрел в стороны и оглянулся». [472] Из того, что сказал старик исстрадавшейся матери, напрашивается такой вывод: Россия — тоже матушка нам всем, и ее материнское сердце вмещает столько человеческого горя и слез, сколько , казалось бы, вынести никак невозможно. Но Родина-Мать выносит, претерпевает вместе с нами наши страдания, она может и утешить, и приласкать своих чад. Неоглядна Матушка-Россия, и жизнь человеческая велика, и в ней есть не только беды - много в ней припасено хорошего для добрых, чистых сердцем и терпеливых людей … Это основная, наиболее значимая мысль автора, изложенная в центральном эпизоде повествования. В монологе старика-странника слова о Матушке-России повторяются дважды - думается, это не случайно.
Исследователь творчества А.П. Чехова И.Н. Сухих сказал: «За простыми бытовыми сценами здесь виден отсвет вечности, искомого идеала, быт перерастает в бытие, хаос - в космос».8 Эта характеристика, думается, применима и к данному эпизоду, и к повествованию о возвращении с богомолья, об отдыхе перед спуском в «яму», и к сцене ночной беседы Липы и Просковьи в сарае.

Дома Липу попрекают, что она не уберегла сына. Зато душа его осталась сбереженной от выучки: «кто к чему приставлен», и в ангельской чистоте предстала она перед Создателем в Царствии Небесном, по словам персонажа повести.
Что кроется за этими словами — «кто к чему приставлен»? Они звучат в доме Цыбукиных как код, как завораживающее, замораживающее заклинание, закрывающее душу для добра и истины. Эти магические слова стали программой жизни, заслонили истину, усыпили совесть. Они прикрывают отсутствие братской любви.

Даже мачеха Варвара Николаевна, от которой, как говорит автор, «все просветлело в доме, точно во все окна были вставлены новые стекла» (443), являлась по сути, «как предохранительный клапан в машине».[444] Что-то заученно механическое было в ее милостынях, лампадках и странноприимстве, в то время как «грех, казалось, сгустившись, уже туманом стоял в воздухе, в дни, когда мужикам сбывали протухшую солонину и принимали от пьяных в заклад косы, шапки, женины платки, когда в грязи валялись фабричные, одурманенные плохой водкой». [444] А у Цыбукиных «вечером считали выручку и записывали, потом спали крепко». [445] Из уст Варвары звучит много правильных слов: «Уж очень народ обижаем. Обман и обман. Постное масло в лавке горькое, тухлое, у людей деготь лучше. Да нешто, скажи на милость, нельзя хорошим маслом торговать?» [454] А в ответ: «Кто к чему приставлен, мамаша». Варвара помнит: «Да ведь умирать надо? … На том свете так тебе и станут разбирать, кто к чему приставлен. У Бога суд праведный». [454] После слов Анисима, что Бога нет, Варвара смотрит на него, как на чудака, и с удивлением. Диалоги Анисима с мачехой пробуждают в нем смущение: «Бог, может, и есть, а только веры нет. … Да откуда мне знать, есть Бог или нет? Нас с малолетства не тому учили, и младенец еще мать сосет, а его одному и учат: кто к чему приставлен. Папаша ведь тоже в Бога не верует. Вы как-то сказывали, что у Гунторева баранов угнали … Я нашел: это Шикаловский мужик украл; он украл, а шкурки-то у папаши... Вот вам и вера!» [455] Понимает Анисим, что по заповедям надо жить, не в умственном мудровании вера и не в показном соблюдении обряда. «Теперь так говорят, будто конец света пришел оттого, что народ ослабел, родителей не почитают и прочее. Это пустяки. Я так, мамаша, понимаю, что все горе оттого, что совести мало в людях» [455], - эти слова Анисим говорит и о себе самом. Он вспоминает: «Когда меня венчали, мне было не по себе. Как вот возьмешь из-под курицы яйцо, а в нем цыпленок пищит, так во мне совесть вдруг запищала, и, пока меня венчали, я все думал: есть Бог! А как вышел из церкви — и ничего» [455[. И ни в ком он совести не находит: «Так целый день ходишь - и ни одного человека с совестью, и вся причина, потому что не знают, есть Бог или нет...» [455]

Святая Липа смотрит на людей светло. Тот, в ком нет совести, видит всех бессовестными. И жена его кажется ему только «чудной». Покидает Анисим Липу, так и не услышав ее серебристого голоска. Авторское повествование дает читателям догадаться, каким невидимым гнетом было для Липы присутствие мужа, чужого ее душе человека, и как преобразилась она с его отъездом: «Как только муж выехал со двора, Липа изменилась, вдруг повеселела. Босая, в старой, поношенной юбке, засучив рукава до плеч, она мыла в сенях лестницу и пела тонким серебристым голоском, а когда выносила большую лохань с помоями и глядела на солнце со своей детской улыбкой, то было похоже, что это тоже жаворонок». [456-457] Через песенный дар высвечивается здоровье, чистота и высота души героини, которая уподобляется весенней птичке жаворонку, а голосок ее - драгоценности серебра. Кстати, можно предположить, что не случайно А. П. Чехов использует сравнение пения Липы с трелью жаворонка. Ведь наши благочестивые предки в день празднования Памяти Сорока Севастийских мучеников всегда пекли жаворонков, которые, подобно мученикам, смиренны и покорны воле Божьей. Считается, что момент, когда поющий жаворонок камнем «падает» к земле, передает благоговение птички, склоняющейся перед величием Творца.

Терпение, смирение и кротость были присущи русскому народу
Анисим, между тем, представлен как человек, находящийся в движении, способный к внутренним переменам – ведь не случайно приходят к нему покаянные мысли об утрате совести. Он покидает Уклеево наперекор своему желанию, «чтобы вдруг из земли выросла стена и не пустила бы его дальше, и он остался бы только с одним прошлым». [456] И когда он выезжал из оврага наверх (это было, безусловно, не только физическое, но и символически духовное движение), то оглянулся назад. И радость колыхнулась в груди. Выходит, не так худо Уклеево, если смотреть на него изнутри просветленного сердца. Матушка-Россия для Анисима — это девушки и бабы, одетые по-праздничному; бурый бык, роющий передними ногами землю; жаворонки; церковь стройная, белая, в которой он молился пять дней назад; школа с зеленой крышей; речка, в которой когда-то купался и удил рыбу.

И для Прасковьи с дочерью Липой двор с каменным домом под железной крышей и его обитатели - это «овраг» и «низ», куда не хочется возвращаться, так как цыбукинский двор, вернее, семья - символ «оврага». Но «если взглянуть сверху, то Уклеево со своими вербами, белой церковью и речкой казалось красивым, тихим, и мешали только крыши фабричные, выкрашенные из экономии в мрачный, дикий цвет. Видна была на той стороне по скату рожь — и копны, и снопы, там-сям, точно раскиданные бурей, и только что скошенная в рядах; и овес уже поспел и теперь на солнце отсвечивал, как перламутр. Была страда … и глядя теперь на поле, каждый думал о том, дал бы Бог вовремя убраться с хлебом, и было весело, и радостно, и непокойно на душе». [459] Это ли «среда, которая заела?»

В самом начале повести Чехов будто бы давал понять, что само местоположение села Уклеево, в овраге, и вредоносные «фабрики — три ситцевые и одна кожевенная» [442] - причина тягостного состояния живущих здесь: «От кож фабрики вода в реке часто становилась вонючей; отбросы заражали луг, крестьянский скот страдал от сибирской язвы …» [442] Болезнь эта имела, по мысли автора, социальные корни: «Она (фабрика) считалась закрытой, но работала тайно, с ведома станового пристава и уездного врача, которым владелец платил по десяти рублей в месяц». [442] Почему подобное происходит? Совесть выжжена у людей. Вот, например, Анисим видит людей насквозь, бессовестных различает. «Совести мало в людях», - говорит он, однако не останавливается, продолжает жить по принципу «кто к чему приставлен».

Совесть и Григория мучила. После суда над сыном-фальшивомонетчиком перестал деньги различать, пришло умопомрачение. «Должно, нездоров я. В голове того... туманится. Мысли мутятся. ...я теперь не разберу, какие у меня деньги настоящие и какие фальшивые. И кажется, что они все фальшивые» [465-466], - говорит он Варваре. Фальшивыми были не только деньги, но вся его жизнь и ценности этой жизни.

Аксинья была рада беде, случившейся в семье. Взятая из бедного семейства, она присоединилась к числу мироедов. В последней главе повести ее уже называют Ксенией Абрамовной. Она забрала в свои руки управление всеми делами и приумножила начатое Цыбукиными. Народ осуждает: «Дети должны кормить стариков, поить … чти отца твоего и мать, а она, невестка-то, выгнала свекра из собственного дома. Старику ни поесть , ни попить — куда пойдет? Третий день не евши». [475] А между тем, люди ее и оправдывают: «Баба ничего, старательная. В ихнем доме без этого нельзя … без греха то есть...» [475]

Кто победил? Аксинья? Но можно ли одержать победу грехом? Прежние «хозяева жизни» Цыбукины вымирают. Новая хозяйка единственного в Уклееве каменного двухэтажного дома, крытого железом, вроде бы одержала верх над ними. Однако считает ли Антон Павлович Чехов эту «гадюку» победительницей? Нет. Нет у нее будущего на земле, нет наследника. Цыбукины вымирают, придет черед и Аксиньи.
Удивительно то, что Аксинья с Варварой уживаются, не страшна Варвара ей, как, кстати, и Григория Цыбукина не беспокоила благотворительная деятельность жены.
Кто же она такая, Варвара? Благочестивая женщина? Почему тогда не печется она о потерявшем разум муже? Благочестие Варвары формальное, как дань традиции? Таких называют теплохладными? «Варвара еще более пополнела и побелела и по-прежнему творит добрые дела, и Аксинья не мешает ей» [475], - это авторское повествование звучит, как ирония. В авторском замечании о ее отношении к старику Цыбукину не меньше горькой иронии: «Он стал как-то забывчив, и если не дать ему поесть, то сам он не спросит; уже привыкли обедать без него, и Варвара часто говорит:
- А наш вчерась опять лег не евши.
И говорит равнодушно, потому что привыкла». [474]

Пасынок ее доверительно просил: «Ежели что случится, уж вы тогда, мамаша, утешьте моего родителя». [455] Не утешила. И об Анисиме забыла, а ему на каторге тяжело, болеет. Голос его: «Помогите, ради Христа», - не слышит.
«Варвара помирится с каким угодно злом, лишь бы все было чисто, прилично, чтобы люди не видели, да ее бы не трогали», - пишет в своем критическом очерке о повести современник Чехова В.П.Альбов.9

Мостиком между светлой личностью и всеми мрачными персонажами повести поставлен человек труда, человек трезвости, здравомыслящий, по-житейски мудрый. Это подрядчик Елизаров. На заносчивое требование Костюкова: «... я купец первой гильдии, старше тебя, ты молчать должен», - Илья Макарыч Елизаров отвечает: «...я плотник, это правильно. И святой Иосиф был плотник. Дело наше правое, богоугодное … кто же старше? Купец первой гильдии или плотник? Стало быть, плотник...» [460]

Для Цыбукиных, Костюковых рабочий люд - «жулики». Честный плотник смолчал на напрасное обвинение, но подумал: «Мы на этом свете жулики, а вы на том свете будете жулики». [459]
Не стремился подрядчик-плотник по прозвищу Костыль копить материальные ценности. На все просьбы жены обзавестись домом, лошадью с дрожками он «только пряники ей покупал, и больше ничего» [476]. Считал, что жить можно и в чужом доме, а по всему уезду ходил пешком, с одним мешком, в котором был хлеб и лук. Он не раб, такая жизнь - свободный выбор. Став подрядчиком, не разбогател и, будучи плотником, «каждый день чай пил», [459] но и «хозяев жизни» Костыль не осуждает, подобно Липе.

В повести Чехова Липа предстает как светлый луч в мрачном окружении. Образ героини напоминает о Евангельском учении. Душа ее цельный, чистой воды незамутненный кристалл. Именно незамутненный. Еще можно сказать: кристальной чистоты источник. На зеркальной глади спокойной души появилось, как рябь от ветра на воде, смятение от невыносимого, кажется, страдания. «Все потеряно, смысла и сил жить нет у «осиротевшей» матери», - думаем мы, читая, как она, неся умершего младенца, направляется к пруду. Только тут, в этом эпизоде, и открывается читателям величие христолюбивой души, несущей свой крест до конца смиренно и пребывающей в любви. У искушенных знакомством с судьбой «бедной» Лизы Н. М. Карамзина или Катерины из «Грозы» А. Н. Островского перехватывает дыхание от предполагаемого развития событий. Но мы, оказывается, еще до конца не узнали и не поняли чеховскую героиню. Посягнуть на свою жизнь, дар Божий, чистая целомудренная душа не может и помыслить, живя по вере.

«В повести утверждается существование «высшей правды», эксплицированной оринтационной метафорой верх (небо) и вещественной водной метафорикой», - отмечает в своем автореферате Е. О. Крылова.10 Водная стихия пруда, по мысли Е. Крыловой, помимо физического эквивалента, несет еще символический смысл. Вода может выражать как «абсолютное зло», так и «добро». [с. 17]
Небо как символ инобытия должно принять бессмертную душу младенца. Липа выходит из забытья, поднимает голову вверх. Автор повествует: «Она глядела на небо и думала о том, где теперь душа ее мальчика: идет ли следом за ней, или носится там вверху, около звезд, и уже не думает о своей матери?»

Ничего не ищет для себя Липа, жизнь свою полагая за ближних: жертвует собой ради семьи, благословению матери не противится, милосердствует жалкому и поруганному свекру. Ничтожно мало дано ей тленных богатств, но тепло сердечное и любовь способны были растопить черствую душу, вызвать слезы в Григории Цыбукине, казалось, бездушном человеке. По словам старика-странника из той трагической ночи, жизнь у Липы, видно, действительно будет долгой. Но мы прощаемся с ней. Заканчивается повесть так: «Шли бабы и девки толпой со станции, где они нагружали вагоны кирпичом. Они пели. Впереди всех шла Липа и пела тонким голосом и заливалась, глядя вверх на небо, точно торжествуя и восхищаясь, что день, слава Богу, кончился и можно отдохнуть. … встретила толпа старика Цыбукина … Липа поклонилась низко и сказала:
- Здравствуйте, Григорий Петрович!
И мать тоже поклонилась. Старик остановился и, ничего не говоря, смотрел на обеих; губы у него дрожали и глаза были полны слез. Липа достала из узелка у матери кусок пирога с кашей и подала ему. Он взял и стал есть». [476]
А ведь мы уже были свидетелями диалога школьного сторожа с Костылем, описанного в предыдущем эпизоде. Они, как и прочие, посудачили о сидящем рядом бедном старике, который «третий день не евши» и разошлись. Любовь и вера действенными были и остались только у двух бедных поденщиц, которые «пошли дальше и долго потом крестились» [476].

Кажется нам, что ключом к раскрытию чеховских образов могут стать слова Макара Ивановича Долгорукого, одного из персонажей романа Ф.М.Достоевского «Подросток». В уста этого простого человека, странника из народа, вложены глубокомысленные рассуждения. Вот эти слова: «Малый человек и нуждается, хлебца нет, ребяток сохранить нечем, на вострой соломке спит, а всё в нем сердце веселое, легкое; и грешит и грубит, а всё сердце легкое. А большой человек опивается, объедается, на золотой куче сидит, а всё в сердце у него одна тоска. Иной все науки прошел - и всё тоска. И мыслю так, что чем больше ума прибывает, тем больше и скуки. Да и то взять: учат с тех пор, как мир стоит, а чему же они научили доброму, чтобы мир был самое прекрасное и веселое и всякой радости преисполненное жилище? И еще скажу: благообразия не имеют, даже не хотят сего; все погибли, и только каждый хвалит свою погибель, а обратиться к единой истине не помыслит; а жить без Бога - одна лишь мука. И выходит, что чем освещаемся, то самое и проклинаем, а и сами того не ведаем. Да и что толку: невозможно и быть человеку, чтобы не преклониться; не снесет себя такой человек, да и никакой человек. И Бога отвергнет, так идолу поклонится - деревянному, али златому, аль мысленному. Идолопоклонники это всё, а не безбожники, вот как объявить их следует». … Трудно было что-то опустить из цитаты. Не хотелось и раздергивать мысли, которые накладываются на мир обитателей оврага, как калька, давая определения разным его сторонам. Думается, не трудно разобраться, кто в повести Чехова имеет «веселое, легкое сердце», а кто «на золотой куче сидит» и является идолопоклонником или суетным, как еще называет этих людей Макар Иванович. «Безбожника-то я совсем не стречал ни разу, а стречал заместо его суетливого - вот как лучше объявить его надо»,11 - говорит старик Долгорукий. Тех, которые терпеть и смиряться не желают, жизнь заставляет, по слову Макара Ивановича Долгорукого, «преклониться» невольно. Блаженны, кто знают и исполняют заповеди Христа.

Мы видим, что все персонажи чеховской повести осуетились в своей жизни о мирском, и только Липа с матерью да Елизаров - нестяжатели. Они выбрали для себя путь к вечности. Этот путь Антон Павлович Чехов открыл для себя, указывает и нам, читателям, используя, как замечает В. П. Альбов, свой «дар проникновения в жизнь».12

      Публицист М. О. Меньшиков,13 соотнеся трех героинь повести с тремя стихиями, которые определены так: “сила хищная, разрушительная” (Аксинья), “сила сохраняющая, культурная” (Варвара), “таинственное, творящее начало, всё созидающее, всему служащее!” (Липа), уточняет: “В целом это три разновидности русской души народной”.  М. О. Меньшиков выделяет особо: “Липа — представитель первостихии, народа кроткого и смиренного сердцем, — единственный источник общественного творчества. Это драгоценный жизненный материал, который надо беречь”.

1 - 2 - Липа - Если предположить, что полное имя героини – Евлампия, то по-гречески оно означает «приятный свет». Существует также обычай сокращенным именем Липа называть тех женшин, которые носят имя Олимпиада, что значит, опять же у греков, «Небовоспевательница», "Дочь Олимпа", "Величественная", "Невозмутимая". Но автор ни в одной из девяти глав повести ни разу не упоминает полного имени Липы. Ассоциации значения этого имени по созвучию с названием дерева дают любопытный результат. Вот некоторые свойства древесины липы: она мягкая, легкая и вязкая, обладает небольшой прочностью. При уменьшении влажности древесины ее твердость существенно увеличивается. При сушке почти не коробится и не растрескивается. Цвет древесины липы белый, иногда с розовым оттенком. В отличие от осины, липа со временем не темнеет, а сохраняет свой светлый цвет. Структура древесины не выражена, имеет однородное строение. Сучки встречаются редко. Древесина липы содержит эфирные масла, чем обусловлен ее знаменитый изумительный запах.
3 - Здесь и далее страницы указаны по изданию: А.П.Чехов. “Никто не знает настоящей правды...” Повести и расссказы 1889-1903, М., “ПАНОРАМА”, 1994.
4- Леонид Андреев. Повесть «Жизнь Василия Фивейского» в книге «Цветок под ногою». Повести и рассказы: М., изд-во «Детская литература», 2007. (Далее цитирование - по данному изданию, страницы указаны в квадратных скобках)
5- Старец Силуан. Международный издательский центр православной литературы, 1994г., с.294-295.
6- HYPERLINK 7- Сайт: Энциклопедия замечательных людей и идей. HYPERLINK "http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/"Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение» /  HYPERLINK "http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/"2008 /  HYPERLINK "http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/5/"№5 2008 – Филология http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/5/Tarasov/
8- И. Н. Сухих. Монография “Проблемы поэтики А.П.Чехова”. Л., Издательство Ленинградского университета, 1987, “Художественная философия Чехова”, 3.
9- Альбов В.;П. Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова: (крит. очерк) // Мир Божий. 1903. №1.,С.104;112.
http://www.rsl.ru/ru/s3/s331/s122/s1224693/s12246934718
10- Метафора как смыслопорождающий механизм в художественном мире А.П.Чехова. Диссертация, С-Пб, С-ПбГУ, 2009, с. 17.
11- Полное собрание сочинений в тридцати томах, том 13 – изд-во “Наука”, Ленинградское отделение, Ленинград, 1975, с. 302.
12 - Альбов В.;П. Два момента в развитии творчества Антона Павловича Чехова: (крит. очерк) // Мир Божий. 1903. №1,С.104;112.
http://www.rsl.ru/ru/s3/s331/s122/s1224693/s12246934718
13 - Меньшиков М.;О. Три стихии («В овраге», повесть А.;П. Чехова) // Антон Чехов и его критик Михаил Меньшиков: переписка, дневники, воспоминания, статьи / сост., ст., подгот. текстов и примеч. А.;С. Мелковой. М., 2005. С. 335—356. 1-я публ.: Книжки недели. 1900. № 3.

Иллюстрация С. Бои;ма