С тех пор, как Сидоров впервые испытал восторг плотской любви, у него появились две привычки, со временем ставшие действительно второй натурой – спать голым и бриться на ночь. Ну, про первую рассказывать в общем-то нечего, а вторая всегда нравилась его женщинам и особо отмечалась ими как полезная и приятная. Можно сказать, что привычка эта в какой-то мере являлась его конкурентным преимуществом в борьбе с другими самцами сами знаете за что.
Однако, со временем, жизнь устаканилась, плавно перетекла в семейную, ни о какой конкуренции или, допустим, борьбе за приглянувшуюся даму, давно и речи не идёт. Посторонние женщины вызывают у Сидорова чисто академический интерес, да и то на весьма непродолжительное время.
Итак, бреется он на ночь, бреется, радует благоверную изо дня в день. Но как на старуху бывает проруха, как старый конь неожиданно идёт поперёк борозды ( это кроме того, что пашет как-то мелковато), так и Сидоров однажды очень устал на работе и прокололся. Так перед выходными задолбался, что пренебрёг бритьём. По зубьям только кордщёткой повозил и завалился к милой под бок прямо как есть – с суточной щетиной на морде доброго интеллигентного лица.
Поясню для тех, кто не в курсе: работает Сидоров по суровому графику пять через пять по полторы смены. То есть к концу пятого рабочего дня реально устаёт и выматывается, перспектива грядущих пяти выходных душу греет, а тело предательски расслабляет.
И вот просыпается наш герой утром в свой законный выходной, солнышко весеннее в окно спальни светит, птички поют, собачки лают, кошечки мурлычут и только любимая начинает утро с упрёка, едва поднявшись с кровати.
- Что же это, ты, редькин сын, - говорит она с отчётливыми чугунными нотками в голосе, -как рабочие дни – так бреешься, а как выходные – так нет? Значит, на работу идти, есть для кого бриться, а как со мной дни проводить, так не для кого?
- Ну что ты, милая! Как ты могла подумать-то такое? Как в твою умудрённую мудростью мудрых голову могла закрасться такая нелепая, несвоевременная и аморальная мысль? – сдержанно, с присущей ему доброжелательной интонацией ответил Сидоров. И, заметьте, без единого грубого, обидного или, не дай бог, матерного слова.
Супруга упёрла руки в бока и посмотрела на мужа долгим, как пароходный гудок в тумане, взглядом. Его организм на всякий случай съёжился и спрятался под одеялом по самые глаза, мужественно глядевшие навстречу опасности сквозь смело дрожащие ресницы.
-А давай поспорим, что я и на работу пойду небритым, - выдал он на-гора нестандартное предложение и сам внутри себя изумился, ибо никогда в жизни вторичных половых признаков на лице не отращивал и до сего момента делать этого даже не предполагал.
- А давай поспорим, что не пойдёшь, - в той же тональности ответствовала супруга, уже без всякого металла в голосе.
- Пойду, - Сидорова уже закусило.
- Не пойдёшь, - иронично заулыбалась жена, - на что спорим?
Настала пора вносить конкретные предложения.
Спорить на материальные ценности с дамой не позволяла спрятавшаяся где-то в глубине Сидоровской души гусарская натура. (Как говорил поручик Ржевский: «Гусары денег не берут»).
Спорить на материальные ценности с женой было ещё и глупо, ибо в этом случае при любом исходе состоялось бы, образно выражаясь, перекладывание денег из одного кармана пиджака в другой. Бюджет-то общий.
Оставалось пойти испытанным, проторенным путём и поспорить на ночь любви за каждый день появления на работе небритым. Супруги завершили сделку, совершив ритуальное рукопожатие и сами себе разбив руки.
Нетрудно догадаться, что через пять дней Сидоров выдвинулся на работу с брутальной щетиной. Через шесть тоже. Ну, и так далее. Через месяц он был не просто небрит, он был откровенно бородат, через год вполне благообразен и внешним видом напоминал какого-нибудь старца.
Вот таким вот простым и незамысловатым образом Сидорову удалось в который уже раз наладить личную жизнь. Теперь в ней нет места усталости и головной боли. Спор – дело святое, не так ли?