До подписания Версальского договора, подписанного 28 июня 1919 года о заключении мира между странами Антанты и Германией, было ещё далеко. Но зимой в начале января 1918 года, когда война, можно сказать, закончилась после вступившего в силу договора от 11 ноября 1918 года о перемирии, Климентию посчастливилось вернуться с войны живым. Но многие другие – остались лежать в сырой земле вдали от дома.
Вернулся с фронта также и его друг детства Евстигнеи Найда, который жил в станице Кахановской. Но только возвращаться с той войны ему теперь было некуда. Всего за несколько дней до их возвращения, 29 декабря 1917 года, отряд чеченцев, возглавляемый жителем аула Шали Эрбулатом, подступил к станице, разграбил и сжёг её.
Подъехав ко двору Климентия, всадники спешились и вошли во двор. Наталья и её дети, увидев путников, поспешили выйти им навстречу.
— Климушка! Живой! Как ты похудел! Одёжа потрепана… но, слава богу, жив, — говорила со слезами на глазах Наталья, обнявшись с мужем при встрече.
— Ну, полно тебе причитать, Натальюшка. Не плачь, — сказал Климентий. Евдоким и Мавруша, обняв отца, тоже не смогли сдержать слёз радости и, Мавруша побежала к дому деда Данилы, чтобы сообщить ему и его жене о радостной вести, а также – семье Евстигнея Найды, которую приютил в своём доме дед Данила после разгрома станицы Кахановской.
— Да это я от радости, — ответила Наталья. – Рада видеть и тебя Евстигней живым и здоровым. Твои у нас живут. Да вы уж и сами, небось, обо всём знаете, что случилось со многими нашими станицами, когда вас не было. А ты Евстигней от кого узнал, что твои у нас?
— Да сорока на хвосте принесла весточку печальную. Вот я прямиком не в Кахановку, а к вам подался, — ответил Евстигней и в это самое время, увидев в окно вернувшихся с фронта казаков, из дома деда Данилы, опередив Маврушу, выбежали родные Евстигнея – жена и дети.
Возвращению казаков были рады все станичники, но особенно радовались этому их жены и дети. Ведь они не виделись со своими мужьями и отцами более трёх лет. И, уходя из своих станиц на войну с Германией, никто не мог знать того, что затянувшаяся война перерастет в войну гражданскую. Не могли они знать и того, что жизнь резко изменится в худшую для них сторону, и также не могли предположить, что зависнет над Россией, словно коршун в небе, великое горе и зло, и потекут реки крови.
По дороге домой, возвращаясь с фронта, Евстигней, узнав о случившемся, решил поехать не в Кахановскую, а в Старощедринскую вместе с Климентием. И сколько же было радости, когда он увидел, что его семья жива и живёт в доме деда Данилы.
Пожив несколько дней у них, Евстигей, нашел жильё в одной из станиц. С поиском жилья, ему помог Евсей Павлов, который жил в Гребенской.
Поблагодарив Данилу и его жену Арину, а также – Климентия и Наталью за гостеприимство, Евстигней переехал жить с семьёй в станицу Гребенскую.
***
Придя к власти с октября 1917 по декабрь 1918 года, большевики, сразу же начали исполнять то, что задумали. Пользуясь тем, что меж горцами и казаками были не всегда добрососедские и дружеские отношения, они “подлили масла в огонь”. Казаков, власть большевиков, признала своими врагами и поработителями горских народов, а кроме всего этого ещё и зажиточными кулаками, вооруженными и, следовательно, опасными для новой власти. Декретом «О земле» принятым на Втором съезде Советов рабочих и солдатских депутатов 25 октября 1917 года, казаков уровняли в гражданском и экономическом положении со всеми слоями населения России. Следующий декрет «Об уничтожении сословий и гражданских чинов» принятый 10 ноября 1917 года ликвидировал казачество как таковое в правовом отношении.
Горские народы – чеченцы и ингуши – под покровительством большевиков бесчинствовали. Вели они себя дерзко скорей всего по той причине, что казаки были полностью обезоружены к тому времени и не могли дать отпор. И пользуясь этим, горцы, вооруженные чуть ли не до зубов, грабили и жгли станицы казаков, мстя им скорей всего за былые обиды и проигрыш в многолетней Кавказской войне.
За три дня до того, как чеченцы разграбили и сожгли Кахановскую и другие станицы, 26 декабря того же 1917 года на железнодорожной станции «Прохладная» группой революционных солдат был расстрелян терский войсковой атаман Михаил Александрович Караулов. С его гибелью Терско-Дагестанское правительство оказалось недееспособным, а власть незаметно перешла в руки местных рабочих и солдатских депутатов, которые вскоре провозгласили создание Терской Советской республики.
В мае 1918 года в городе Грозном состоялся 3-й съезд народов Терка, на котором принялось решение о выселении четырёх станиц Сунженского отдела. И время не заставило себя ждать: в июне началось выселение казаков из станиц Тарской, Сунженской и Аки-Юртовской. Казаки стали возмущаться и их возмущение переросло в восстание, которое возглавил левый эсер Георгий Бичерахов, под лозунгом: «Советская власть, но без большевиков». Восстание подавили 18 ноября 1918 года в бою под станицей Котляровской, но бедственное положение и геноцид над казаками продлился недолго и, им на помощь, в начале января 1919 года, подоспела Добровольческая Армия генерала Деникина. Горцы, которые чинили расправу над безоружными казаками, убивая не только казаков, но также женщин и детей, делили отнятое у них имущество меж собой, теперь же, почувствовав силу и реальную угрозу, притихли, а высланные из станиц казаки стали возвращаться обратно.
Вот что писал в октябре 1919 года о событиях осени 1917 года в своей докладной записке генералу Добровольческой армии Деникину атаман Терского войскового казачества Вдовенко:
"Первым долгом были совершенно разорены и ограблены цветущие немецкие колонии, богатые русские экономии и хутора Хасавюртовского округа, а затем крестьянские селения Хасавюртовского округа. В это же время чеченцами были сожжены узловая станция Гудермес, станция Кади-Юрт, Джалка, Аргунь и другие, и наконец, на рассвете 29 декабря 1917 г. было произведено со стороны чеченцев организованное нападение на станицу Кахановскую последний опорный пункт русского народа. Станица Кахановская, которая погибла, была сожжена и разорена до основания. На второй день после разорения Кахановской, 30 декабря 1917 года чеченцы произвели нападение на маленькую станицу Ильинскую. Казаки этой станицы отступили в станицу Петропавловскую, станица также была разорена и разграблена чеченцами. После этого, в январе 1918-го, разграблена и совершенно разрушена большая, беззащитная и безоружная слобода Хасан-Юрт. Когда во Владикавказе укрепилась большевистская советская власть, то с разрешения последней ингуши решили силою выселить казаков станиц: Сунженской, Аки-Юртовской, Тарской и хутора Тарского. Решение это было приведено ингушами в исполнение в августе месяце 1918 года. Хозяйства и богатые станицы были разорены, а казаки, не видя поддержки, ушли за Терек в г. Моздок. Ранее этого, еще в ноябре 1917, ингуши произвели нападение на станицу Фельдмаршальскую, которую зажгли со всех сторон и разрушили до основания. Казаки отступили в станицу Слепневскую. Таким образом, благодаря изменнической работе чеченцев и ингушей, Терское войско потеряло шесть станиц. Много погибло добрых сынов Терека, верных слуг матери России. Все имущество этих станиц досталось ингушам и чеченцам, которые почему-то убеждены, что все это им пройдет безнаказанно. Беженцы станиц Кахановской и Фельдмаршальской до сего времени проживают по разным станицам войска, не имея приюта, и влачат жалкое существование. Восстановление этих станиц до настоящего времени невозможно так, как и чеченцы, и ингуши, несмотря на предъявленные Вашим Высокопревосходительством требования и, невзирая на данные ими же самими клятвы, продолжают мечтать о выселении русских с Кавказа, и нападения, убийства и грабежи русского населения не прекращаются. Необходимы суровые меры. Русская власть должна проявить свою твердость в отношении туземных народов Кавказа и показать им, что все, что ни делается против великого русского народа, упадет на них же".
Поэтому многим казакам, вернувшимся с фронта, возвращаться было некуда. Горцы, при поддержке большевиков, стали наводить нужные им “порядки” и с особой жестокостью мстить казакам за былые обиды. Лилась невинная кровь. Плачь детей, мольба беззащитных стариков о пощаде и истошные крики женщин, которых насиловали горцы, были слышны повсюду на улицах тех станиц. Старики, женщины и дети, не желавшие покидать станицы, просили о пощаде, но их беспощадно и хладнокровно убивали каратели горских отрядов, а защитить их было практически некому, так как все служивые казаки находились в то время далеко от дома – на войне с Германией. И неизвестно, что могло бы случиться с другими станицами и их жителями, если бы не успела подойти к Северному Кавказу Добровольческая армия Деникина. “Героическое” Горское правительство, поспешно объявило самороспуск и удрало в гостеприимную Грузию. Ну а те, кто творил злодеяние над беззащитными жителями станиц и городов притихли, выжидая, видимо, пока наступит возможный перелом и Красная армия снова не начнёт брать верх над доблестной Белой гвардией, сражавшейся за Отечество, не щадя своих жизненных сил. Но вскоре большевики, победив Добровольческую армию и придя к власти на Кавказе, стали снова выселять семьи казаков из своих станиц. Да и в дальнейшем, рок судьбы никого не щадил из казаков, а неутомимый ход времени, многое, но не всё, придал забвению.
— Бабушка! Ты всё время говоришь: когда умру, похороните меня в Кахановке. Там я родилась, там и лежать хочу. Но где она, эта Кахановка? – спрашивал Андрей у своей бабушки, будучи ребёнком, когда в очередной раз гостил у неё в станице Старощедринской.
— Там, внучек, там – возле Гудермеса… — отвечала она, показывая рукой на юго-восток в сторону Терека и в её глазах, появлялись скупые, едва заметные слезинки. Но не мог знать Андрей тогда, почему его бабушка плачет. Не знал он также и того, что нет уж давно той станицы, а бабушка ему о случившихся подробностях гибели станицы долго не рассказывала, щадя его ранимую, детскую душу. Но когда пришло время, и Андрей подрос, рассказала обо всём. Рассказала, как чеченцы безжалостно убивали беззащитных стариков, женщин и детей – жителей станицы Кахановской – которые не смогли убежать тем ужасным декабрьским утром 1917 года, а также рассказала и многое другое. – Хотя я была ещё маленькой, но хорошо помню тот зимний день 1917 год. Отец мой на фронте был. Холодно было. Снег лежал, и Терек почти встал. Мать моя, Наталья, прабабушка твоя значит, рано поднялась, печь в доме затопила и пошла, корову доить. Я тоже проснулась, с постели встала, умылась, помолилась, а Евдоким и Мифодий, ещё спали. Мать вскоре вернулась и начала завтрак готовить. На улице уж светать стало и вдруг, слышу, в ворота стучат и хозяина зовут. Мать прильнула к окну, чтобы посмотреть, кто там в такую рань стучит, а потом мы с ней вышли на улицу. Вышел из своего дома напротив и дед Данила. Подошли мы к воротам и когда открыли калитку, увидели тётку Секлету, жену Евстигнея Найды. Когда-то мы с ней в Кахановке жили, пока в Щедрин не переехали. Вижу, рядом с ней её дети стоят: Митька, Колька, Полинка и Дашка. Тётка Секлета плачет, причитает и просит к себе принять. Стоит она на снегу без обувки – в одних шерстяных носках и на ней лёгонькая тужурочка. Голова не покрыта и волосы растрёпаны. Её дети тоже замёрзли, плачут и от холода трясутся. Пустили мы их к себе в дом да начали отогревать, а тётка Секлета стала рассказывать, что со станицей и станичниками случилось. Говорила: «На рассвете, налетели чечены на нашу станицу, как и черны вороны на падаль. Стали стариков, казачек да детей малых из домов выгонять, а дома жечь. Какие не сожгли, так оставили для того, чтобы потом их разобрать и в свои аулы увезть. Кто начинал ерепенится и отпор давать, так того они убивали на месте. Не щадили никого – ни стара, ни мала, а молодых казачек так и вовсе насильничали. Вижу я, что такие дела, взяла своих деток и за околицу бежать. Там, в скирде до темков просидели, ну а опосля, уже под утро, как всё немного угомонилось, к вам напрямки через Сунжу и Терек подались. Много наших из Кахановки подалось в другие станицы, на левый берег Терека, ну а кто-то из них подался в Грозный – к своим родственникам…». — Вот так, внучек, и не стало станицы Кахановской, в которой я родилась… — окончив свой рассказ, Мавруша, видимо, думая о былом, вышла из дома во двор для того чтобы заняться делами по хозяйству. Андрей вышел след за ней, но вопросов больше не задавал, видя, что бабушка загрустила, хотя и не мог понять: «Почету же такой добренький дедушка Ленин, свершивший революцию и о котором учителя и пионервожатые в школе, ему рассказывали всё только самое хорошее и – то, что он был наидобрейшим человеком, позволил так поступить с моим народом – казаками?».
***
Весной 1919 года, когда сошел снег, Климентий на пару с Данилой посеяли на своих делянках кукурузу, овёс и ячмень, а озимая пшеница уже давно зазеленела и пошла в рост. Не забыли они и о винограднике. Всей семьёй, в один из тех дней, они разгребли земляные валы и подняли из земли виноградные лозы, подвязав их к шпалерам. Затем обработали, опрыснув лозы раствором медного купороса, чтобы виноград не заболел филлоксерой или какими-нибудь другими болезнями после зимней спячки, находясь под слоем земли, так как укрывали виноградные лозы потому что многие сорта винограда не переносили зимних холодов и гололедицы. Натерпевшись от нападений, издевательств и грабежей со стороны чеченцев и ингушей, казаки теперь стали жить в своих станицах более-менее спокойно, потому, что за должным порядком и миром следила Добровольческая армия Деникина. Но Евстигней Найда, не смог простить того, что сотворили чеченцы под покровительством большевиков с его станицей Кахановской. И обозлившись на всё и на всех он ушел в ополчение зелёных потому что зелёные, как и махновцы, не желали подчиняться ни белым, ни красным, порой ведя с ними ожесточенные бои, пытаясь, навести свои порядки. Считая при этом что, лишь анархия – мать порядка.
Незаметно прошла весна, и наступило лето. Как-то в один из тех летних дней в гости к Климентию из Ножай-Юрта приехал давний друг Климентия Заурбек. С Заурбеком Климентий дружил давно. Что стало причиной их давней дружбы – неизвестно. По словам Климентия Заурбек был обязан Климентия жизнью, так как спас его однажды от гибели. Но об этой истории Климентий не любил рассказывать, поэтому больше молчал и на вопросы отвечал кротко: «Было… дело, как-то раз, но не хочу об этом рассказывать…». Сам Заурбек был выходцем из рода гуной. Его родным дедом был гребенской казак, живший когда-то давно в станице Червлённой, а женой деда была чеченка. Поэтому у Заурбека было много родственников – гребенских терских казаков – и жили они в основном в станице Червлённой. Детей у Заурбека было семеро. Это: Апти, Абдула, Саид, Мусса, Камила и Румиса и Зарема. И было у него всего лишь одна жена, а не три или четыре, как это было заведено у многих горцев.
Приехав в гости, Заурбек спешился и завёл коня во двор. Говоря по-чеченски, он поздоровался, обнявшись с хозяином, когда тот вышел ему на встречу из дома. Продолжая разговор на родном для Заурбека языке, они вошли в дом, и по предложению Климентия присесть к столу, Заурбек присел. Климентий спросил гостя: будет ли он, есть? Заурбек ответил, что неголоден, но от чая не откажется. Наталья, налив гостю и мужу чай ушла в другую комнату, чтобы не смущать гостя своим присутствием. Дед Данила в это время дремал, отдыхая в своём доме, но услышав во дворе разговор людей на чеченском языке, проснулся, затем, встал с топчана и вышел во двор. Увидев коня Заурбека, он понял, что происходит. Войдя в дом Климентия, он поздоровался с гостем. Увидевший Данилу Заурбек, поспешно поднялся из-за стола, подошел к нему и обнялся и с Данилой, поинтересовавшись при этом его здоровьем и пожелав ему его. Климентий поднялся также, одновременно с Заурбеком из-за стола, тем самым показывая уважения к обычаям гостя. И стояли они до тех пор, пока Данила, как старший из них, не предложил им присесть, и разговаривали они, уже говоря по-русски.
— Я приехал, чтоб пригласит вас на свадьба моя сын, — сказал Заурбек. — Всех своя родственник и друзья из Щедрин я уже пригласил – остался съездит в Червлённая и пригласит остальной: Апти женится – моя старший сын…
— Обязательно приедем — сказал Климентий. — А когда свадьба? Из какого села невеста?
— На дургой недел – в четверг, а невест, из Ведено.
Попив чай, хозяева проводили гостя. Данила, обращаясь к Климентию, спросил:
— Ну что делать будем? Не поехать – Заурбек обидится. Поехать – многие станичники на нас волком смотреть будут. Вон оно как вся вышло. И так жили с чеченцами, словно ходили по острию лезвия, но стоило большевикам к власти прейти, как многие чеченцы и ингуши зубы свои оскалили да столько бед натворили. Я, конечно же, не виню всех чеченцев, но, по-моему, все они одним миром мазаны. И хотя Заурбек не такой и станицы не жег, но разве это объяснишь станичникам? Совсем мало время прошло с тех пор, как они бесчинствовали и жгли наши станицы. Не в один дом казаков беда со смертушкой пришла, потому люди и злые. Ну а эти герои, как Деникин им чёсу дал, так притихли и затаились до времени.
— Верно, говоришь. Но думается мне, что станичники нас поймут и не обидятся, ежели мы на свадьбу съездим, — ответил Климентий.
Настал четверг. Семья Климентия проснувшись в тот день пораньше, позавтракала и двинулась в путь. Арина на свадьбу не поехала, оставшись дома с детьми. На свадьбу поехали Климентий с Натальей, Данила и Мавруша, и уже часам к десяти утра, они были на месте.
Гостей радушно встретил хозяин дома. Вместе с семьёй Климентия приехали также и родственники Заурбека по линии его деда – терские казаки – встретившись с семьёй Климентия по дороге.
Во дворе Заурбека было чисто выметено и прибрано, и двор сиял своим убранством. Под большим навесом, огороженным тремя глинобитными стенами, были накрыты столы. Внутри, на стенах навеса, висели красивые, дорогие ковры, а за столами сидели почётные гости, пожилые люди – уважаемые старейшины села.
Женщины, как и полагалось по обычаям, за столом с мужчинами не сидели – им был накрыт стол в другом месте, в одной из комнат дома Заурбека. Ни о каком спиртном на столах, по обычаям горцев, не могло быть и речи, поэтому основным напитком гостей был чай.
Двор Заурбека, ничем не отличался от остальных дворов односельчан. Постройки в его дворе располагались в виде буквы «П», нижней частью буквы, обращённой к забору из камня и деревянным воротам, выходящим на проезжую часть улицы.
Жениха дома не было по понятным причинам обычаев – он вместе со своими товарищами где-то скрывался, после того как своровал невесту и привез её в дом своего отца. Отсутствие жениха на свадьбе – это обязательное условия традиций и обычаев почти всех горцев, так как считалось (да и считается поныне), неприличным находится жениху на свадьбе вместе с невестой и её родственниками.
Гулянье в разгаре. Старики сидят под навесом за столом. Кто-то из них пьёт чай, а кто-то мирно беседует друг с другом. Молодежь, образовав большой круг во дворе рядом с навесом, лихо вытанцовывает лезгинку под звуки барабанов, гармошки и хлопанье в ладони. Молодые и проворные джигиты приглашают в круг стройных горянок танцевать с ними лезгинку, а невеста в это время скромно и тихо стоит в одной из комнат дома Заурбека в углу за занавеской. Возле невесты стоит табурет, на котором лежит широкий поднос и на который, люди, пришедшие посмотреть на невесту, кладут деньги. Рядом с табуретом также лежат и прочие подарки подаренные молодой семье. Руками у горцев невесту (да и вообще любую постороннюю женщину кроме своей жены, дочери либо сестры) мужчинам трогать и даже прикасаться строго запрещалось. За это мужчину могли попросту зарезать, так как это считалось оскорблением чести не только женщины, но и всего её рода. В комнате, рядом с невестой, находились другие женщины. В основном, это были её будущие родственницы, а также – свекровь.
Женщины, которые приходили посмотреть на невесту, отодвигали край занавески, а посмотрев, вновь её задвигали, оставив подарки на подносе. Затем, обращаясь к будущей свекрови невесты, высказывали ей свои мнения о невесте. И эти мнения были порой лестными, дабы не оскорбить своим мнением свекровь невесты, если невеста была не совсем красива и стройна. Обычно они желали свекрови того, что бы та была счастлива, живя в одном доме со снохой. Но трудна и порой даже горька, оказывалась жизнь самой невесты, ставшей снохой. Снохе было положено просыпаться каждое утро раньше всех. Права голоса она не имела — как, впрочем, и все женщины. «Курица – не птица, женщина – не человек» — порой в шутку говорили многие горцы. Вся женская работа по дому – стирка, уборка помещений и прочее, входило в её обязанности. Но, кроме того, она, каждый вечер перед сном, была обязана помыть ноги всем членам семьи, и лишь управившись со всеми делами лечь спать. И так продолжалось до тех пор, пока кто-нибудь из младших братьев её мужа не женился, приведя в дом новую сноху. Тогда, все её обязанности, переходили младшей снохе, и жизнь старшей снохи становилась немного легче.
Старейшины, сидящие за одним столом с приехавшими на свадьбу казаками, были не совсем довольны этим, но вида не подавали, так как не хотели обидеть хозяина дома. Гость для горца — это святое, пусть, даже если он твой заклятый враг-кровник. Разбирайся с ним где-нибудь в другом месте, только не в том доме, куда тебя пригласили как гостя. Но, к счастью кровников среди приглашенных гостей не было, а заводить сору с казаками они не отваживались, так как Добровольческая армия навела прежние порядки и всё расставила по своим местам. Да и к тому же многие приглашенные казаки были кунаками, то есть – дальними и близкими родственниками Заурбека, а также – его друзьями.
Наталья с Маврушей находились в комнате для женщин. Дождавшись своей очереди посмотреть на невесту, Наталья подошла к занавеске и, отодвинув её, спросила:
— Как тебя зовут?
— Исира, — тихо промолвила невеста и, засмущавшись, отвернулась.
— Дай тебе бог Иссира, хорошей жизни с твоим мужем, а тебе Фатима желаю счастья с твоей невесткой. Хорошая и красивая у тебя сноха, — обращаясь к жене Заурбека, сказала Наталья и, положив деньги на поднос, взяла Маврушу за руку и вышла во двор, для того, чтобы посмотреть на танцующих лезгинку. Во дворе было весело и шумно от частых и громких хлопаний в ладони людей. Люди стояли во дворе, окружив танцующих, что-то радостно выкрикивали, подбадривая тех, и хлопали в ладони.
К вечеру местные гости начали расходиться по домам, а гости приглашенные из станиц тоже благополучно вернулись домой. Свадьба прошла шумно и весело – без драк и скандалов. Все гости были довольны, и Мавруша подружилась на той свадьбе со своей ровесницей Румисой – одной из дочерей Заурбека.
***