Главком Семенов и крах колчаковщины. ч. 54

Сергей Дроздов
Главком Семенов и крах колчаковщины.

(Продолжение, предыдущая глава:http://www.proza.ru/2016/03/22/1338)

Итак, как вспоминал Г.К. Гинс, политическая обстановка в конце 1919 года для Колчака резко обострилась.
Сам Верховный Правитель в это время сидел в своем поезде, медленно двигаясь в нем на восток, а его Совет министров находился в Иркутске.
В этих условиях Колчак стремительно утрачивал «рычаги управления» ситуацией и начал нервничать:
«Адмирал, забыв о Совете министров, действовал самостоятельно, рассылал ноты, обострял отношения с чехами, подрывая престиж и свой, и Совета министров резкими и неконституционными, обходившими министра иностранных дел, заявлениями».


Но самое удивительное решение Колчак принял в отношении своего старого «друга», атамана Семенова: внезапно для всех он назначил этого садиста и грабителя  главнокомандующим всеми вооруженными силами Дальнего Востока!!!
Видимо Колчак надеялся, что сидевший в тыловой Чите Семенов внезапно продемонстрирует свой стратегический талант и сделает то, с чем никак не могли справится его генералы: разобьёт всю «красную сволочь».


Это решение Колчака стало настоящим шоком для его правительства,  приближенных и союзников.
Вот что пишет об этом Г.К. Гинс в своих мемуарах:
«Но гораздо важнее то, что Верховный Правитель, разговаривая со мной и генералом Артемьевым и выяснив положение в Иркутске, принял решение, которого не сообщил ни мне, ни генералу, а именно: назначить атамана Семенова главнокомандующим всеми вооруженными силами Дальнего Востока.
По существу едва ли Верховный Правитель мог найти иное решение. Положиться на военные силы генерала Артемьева не представлялось возможным, подавление мятежа в Иркутске могло быть произведено только при содействии войск Забайкалья; отсюда логически вытекало назначение атамана Семенова командующим всеми войсками.
Нельзя, с другой стороны, упрекать несчастного адмирала, человека глубоко патриотичного, честного и чуткого, но исключительно военного по психологии, не привыкшего и не умевшего усвоить приемов управления через министров, в том, что он в такой тревожный момент не запросил предварительно мнения Совета министров…
 
Назначение атамана Семенова главнокомандующим, без ведома Совета министров и без точного определения прав главнокомандующего, поставило правительство в чрезвычайно неловкое и затруднительное положение.
С другой стороны, престиж правительства окончательно был подорван.
«Признает ли Совет министров назначение Семенова?» — ехидно спрашивали земцы.
«Каковы теперь права Совета министров?» — спрашивали иностранцы.

Не признавать Семенова было бы, конечно, и бесполезно, и странно.
Вся надежда на возможность выхода покоилась на ожидании помощи со стороны атамана, но нельзя было не признать, что назначение главнокомандующего на всей территории, подведомственной Совету министров, иначе сказать — объявление всей территории театром военных действий и, следовательно, подчинение всех гражданских властей военным, лишало Совет министров всякой власти.
Совет министров сохранил за собой, в лучшем случае, представительство для внешних сношений».


Стало быть, приняв это сенсационное решение, Колчак просто «подставил» собственное правительство, «окончательно подорвав» его престиж.
О моральной стороне этого вопроса  и речи нет: репутация Семенова, как убийцы,  грабителя и насильника, была общеизвестной.
Видимо, его назначение на должность главкома было как раз попыткой утопающего Колчака «схватиться за соломинку».

«К 23 декабря положение в Иркутске стало чрезвычайно напряженным. Совет министров, предвидя неизбежную необходимость решений быстрых и секретных и считаясь с тем, что предварительное обсуждение всех действий в полном составе Совета и замедлит решения, и затруднит сохранение тайны, постановил предоставить Червен-Водали как временному председателю Совета, генералу Ханжину как военному министру и инженеру Ларионову как управляющему Министерством путей сообщения принимать все неотложные меры по совместном их обсуждении и присвоить решениям этих трех министров силу решений Совета министров. Тем самым прочим министрам открывалась возможность постепенного выезда. Новая организация власти получила прозвище «троектории», - вспоминал Г.К Гинс.
Вечером 24 декабря 1919 г.  в Иркутске, на левом берегу Ангары, где находятся вокзал и предместье Глазково, вспыхнуло антиколчаковское восстание, которое возглавил эсэровский Политический Центр.


Г.К. Гинс подробно анализирует печальные результаты  «управленческого решения» Колчака о назначении Семенова:
«У Забайкалья в глазах сторонников демократического строя была всегда особая слава. Явления, которые совершались там, не были чужды и другим районам Сибири, но там они как бы растворялись в массе других явлений, а в Забайкалье сгущались, что придавало всему строю жизни этой области особый характер.
Атаман Семенов, которого Политический Центр объявил «врагом народа», был всегда грозой левых в Иркутске. Они боялись и ненавидели его.
Силы атамана считались значительными, а твердость власти и несклонность к компромиссам заставляли думать, что Забайкалье окажется наиболее устойчивой цитаделью реакции. Таково было отношение к атаману Семенову всех левых кругов, а не только организаторов восстания.
…назначение Семенова устраняло возможность соглашения, обострило борьбу и хотя отдалило момент ликвидации, но зато ввиду неудачи исхода ухудшило положение побежденных.
Назначение Семенова имело, может быть, еще и то последствие, что оно ускорило самое выступление и обеспечило повстанцам благожелательный нейтралитет чехо-войск, без которого восстание в Иркутске было бы, несомненно, подавлено и правительство получило бы возможность свободного выезда и эвакуации имуществ. Трудно утверждать только, что сочувствия и, следовательно, поддержки со стороны союзных войск народно-революционная армия не встретила бы в том случае, если бы назначения Семенова не последовало».

Тут важно отметить два обстоятельства:
- внезапное назначение Семенова главнокомандующим ИСКЛЮЧИЛО возможность компромисса между эсэровским Политическим Центром, возглавившим восстание в Иркутске и «троекторией» министров  колчаковского правительства, заседавших там же, в гостинице «Модерн»;
- Колчак понадеялся на полководческие таланты Семенова, сделал ставку на него, не подумав о том, какое впечатление назначение кровавого атамана произведет на союзников и, в первую очередь на чехословацкие войска.
Они были шокированы этим назначением и демонстративно стали придерживаться нейтралитета во время попыток колчаковских и семеновских войск подавить восстание в Иркутске.

«За несколько дней до переворота председателю Совета министров было прислано обидное для самолюбия власти письмо генерала Жанена, в котором он запрашивает, признает ли Совет министров законным назначение атамана Семенова и чем объясняется, что адмирал Колчак (звание Верховного Правителя не упоминается) не уведомляет генерала Жанена о таком важном назначении, как генерала Сахарова, а потом генерала Каппеля на должность главнокомандующего фронтом и атамана Семенова главнокомандующим в тылу», - рассказывал Гинс.


Семенов, в свою очередь, публично пообещал прийти в Иркутск и «расправится с мерзавцами».
Это его заявление подбодрило колчаковские войска в Иркутске, но совершенно не испугало восставших.
Более того, сами колчаковскрие министры были вынуждены пойти на переговоры с земцами и эсерами. Вот что рассказывает об этом, участник тех событий  Г.К. Гинс:
«Каждый день промедления укреплял силы восставших, так как к ним стали сейчас же присоединяться большевистские элементы рабочего населения…
 Действия правительства были связаны еще и тем, что переправу через Ангару захватили в свои руки иностранцы. Все пароходы перешли в ведение чехов, которые заявили, что не дадут их ни той, ни другой стороне. Железнодорожная полоса, на которой сосредоточились все восставшие, объявлена была нейтральной, следовательно, повстанцы оказались гарантированными от военной силы правительственных частей, и гарнизону Иркутска оставалось только пребывать в осаде и разлагаться или отступать.

Подобное положение вынудило правительство начать переговоры о возможных условиях эвакуации за Байкал.
Переговоры были начаты. В поезде генерала Жанена чиновник особых поручений Язвицкий и начальник штаба Иркутского военного округа генерал Вагин с Высокими Комиссарами, а в городе Червен-Водали с земцами искали мирного исхода...
Ему предложен был следующий план.
Совет министров или добивается отречения Верховного Правителя, или, за отсутствием связи с ним, принимает на себя всю полноту власти и затем передает ее одному лицу, а именно Червен-Водали, который и заключает соглашение с земцами. При этом выяснилось, что земцы намерены распространить свою власть и за Байкал...»

Поначалу колчаковская «троектория» заартачилась и прервала переговоры.
Между тем, восстание в Иркутске разрасталось:
«Первыми восстали части отряда особого назначения, состоявшего при управляющем губернией Яковлеве.. Без большого труда восставшие захватили телеграфную и телефонную станцию и, сосредоточившись на площади Сперанского, у собора, намеревались двинуться в центр города. Яковлев помог в эту ночь избежать общего выступления. Он поддержал пущенный слух о приближении войск Семенова и задержал, таким образом, на стороне правительства часть войск, уже готовых было присоединиться к восставшим.
Весь вечер и всю ночь раздавалась ружейная пальба. К утру она затихла. Восставшие ушли в Знаменское предместье, и на другой день, 28 декабря, снова восстановилось спокойствие…
Воскресенье 28 декабря проходило в настроении, окрашенном бодростью и надеждой. А между тем до момента полного крушения власти оставалась только неделя.
В Знаменском предместье подымался воодушевленный рабочий люд. На вокзале, несмотря на все ноты, ничего не изменилось: железной дорогой, железнодорожным телеграфом, углем из Черемхова пользовались все, кроме правительства.
Иркутск оставался совершенно отрезанным. Были сведения только о том, что вся территория от Красноярска до Иркутска охвачена восстаниями и что с востока идет помощь.
Но когда она придет? Надежна ли она?» - такими вопросами задавались тогда многие колчаковцы.


О том, чем закончилось попытка  семеновской «расправы» над восставшим Иркутском, рассказывал Г.К. Гинс:
«Но вот пришло известие, что семеновцы приближаются. Сначала они остановились у Михалева, и генерал Скипетров известил, что дальше не пропускают союзники.
Но затем пришло известие, что японцы вступят в Иркутский военный округ, а вслед за тем пушечные выстрелы известили о прибытии войск из Забайкалья к станции Иркутск.
Был прекрасный солнечный день, и жадная до зрелищ публика, не слыша стонов раненых и не осязая веяния смерти, следила издали за тем, как на левом берегу Ангары передвигались цепи и развертывалось сначала наступление, а затем отступление семеновцев.
С 29 декабря военные действия происходили почти беспрерывно и нередко с большим ожесточением. Знаменское предместье отделено от города речкой Ушаковкой. На ее холодном саване найдено было немало трупов…
Отчаянная ненависть в обороне и беспощадная злоба в наступлении оставили следы на поле битвы: многие трупы были изуродованы.
Бок о бок с солдатами и офицерами выходили на фронт сестры милосердия. Самоотверженность последних бросалась в глаза. Они понесли в эти печальные дни немало тяжелых утрат.
Солдаты принадлежали к числу тех участников трагедии, которые меньше всего понимали ее значение.

Егеря, которые 28 декабря спасли положение, отбив наступавших, на следующей день перебили офицеров и ушли к повстанцам. (!!!)
Их убедили в казармах, что переворот даст мир. Но когда революционный штаб предложил им занять передовую линию, они опять перебежали. Вернулись, однако, немногие.
Часть пала под пулеметным обстрелом, часть вовсе разбежалась, и еще недавно отличные солдаты превратились в банду мародеров.
Ушаковка не представляла собою зрелища. Там трудно было наблюдать без риска попасть под шальную пулю. Даже в городе несколько человек стали жертвами случайных выстрелов.
На Ангаре же при наступлении семеновских частей толпа могла следить за действиями обеих сторон, не чувствуя опасности и забывая о кровавых ужасах красивой издали картины.
Происходившее на левом берегу Ангары было мало благоприятно для осажденных. Виден был сбитый с рельсов, очевидно, предупредительно выпущенный из сферы «благожелательного» нейтралитета паровоз. Стоял чешский броневик «Орлик».
Железнодорожная полоса отнюдь не имела вида нейтральной, как, казалось, должно было быть согласно условиям. Стало известно, что семеновские части не будут допущены на вокзал, тогда как народно-революционная армия продолжала там хозяйничать. Нейтралитет проявил полную благожелательность только к одной стороне.
Но, помимо этого, и самый ход военных действий, видимо, оказался более благоприятным для противной стороны. После ряда атак семеновские части стали отступать.
На другой день забайкальские эшелоны отошли опять к Михалеву, за восемнадцать верст. Стало известно, что семеновцы понесли тяжелые потери, а «Чехо-словацкий Дневник» изобразил происшедшее как полное поражение семеновских войск и дал заведомо преувеличенные сведения о числе перебежавших к повстанцам солдат».

Ну, вот, собственно, и все наступление, на которое оказались способны войска атамана Семенова...
Оказалось, что грабить и убивать беззащитных людей, чем семеновцы в Забайкалье успешно занимались два года, намного проще и безопаснее, чем пытаться атаковать готовые к обороне войска иркутских повстанцев.
Взаимное ожесточение, как подчеркивает Гинс, выливалось в издевательства над трупами (да и раненными, скорее всего, если они попадали в руки неприятеля), однако это не мешало некоторым частям (колчаковским егерям) сначала перейти  на сторону повстанцев, потом перебежать обратно, а потом и вовсе разбежаться и заняться  мародерством.


После провала семеновского наступления, началось быстрое разложение остатков колчаковского гарнизона в Иркутске:
«Между тем гарнизон окончательно терял веру в успех и доверие к начальству. Его все время ободряли обещаниями помощи.
Но семеновцы ничего не сделали и куда-то скрылись. В город переведен был батальон, не внушавший никому впечатления грозной силы. Один из семеновских офицеров на обеде, устроенном в честь прибывших, поднял тост за гражданский мир.
«Довольно уж воевали», — простодушно заявил он, едва ли сознавая, что тем самым повторяет самый популярный лозунг восставших.
Обещано было прибытие японцев.
Они действительно пришли. Началась сумятица. Революционеры переполошились. Но японцы не подавали признаков жизни.
С вокзала пришло известие, что чехи успокаивают: «Японцы не двинутся, они привезли пустые вагоны». И действительно не выступили…
Началось разложение гарнизона. Стали говорить, что генерал Сычев (комендант Иркутского гарнизона- примечание)  распродает вещи, стали интересоваться, существует ли правительство и кто куда бежал».

Характерно, что желание мира любой ценой среди большинства колчаковских солдат и офицеров было столь сильным, что даже семеновский офицер, на официальном банкете, поднял тост  за мир.
Умирать за Колчака ни у кого  уже не было никакого желания.


Когда уже всем стал  ясен провал семеновского наступления, Червен-Водали, Ханжин и Ларионов («троектория»  в полном составе) отправились на вокзал, к союзникам.
При их посредничестве, начались переговоры о сдаче власти Политическому Центру.
Утром 3 января в коридоре «Модерна» стало очень оживленно. Почти все обитатели гостиницы взволнованно шептались, спрашивали друг друга, спорили. У всех на устах было слово «перемирие»…

В  11 часов принесен текст приказа генерала Сычева.
Перемирие объявлено на 24 часа.
Предварительно обсуждались одиннадцать пунктов, выдвинутых Политическим Центром в качестве основы для переговоров. Эти пункты следующие.
«1) Гарантия, что 24-часовое перемирие не будет использовано противником в военных целях.
2) Возвращение имущества и ценностей, которыми полноправно распоряжалось правительство адмирала Колчака, для передачи Политическому Центру.
3) Немедленное возвращение пароходов, имущества и ценностей, вывезенных правительством Колчака за пределы Иркутской губернии.
4) Немедленный отзыв войск атамана Семенова из пределов Иркутской губернии.
5) Немедленная передача охраны тоннелей войскам народной армии.
6) Разоружение юнкерских училищ и офицерских организаций, принимавших участие в вооруженной борьбе с народной армией.
7) Недопущение вывоза с иркутского участка (первый участок Забайкальской железной дороги) паровозов и вагонов, необходимых для обеспечения нормального транспорта.
8) Акт о немедленном отречении адмирала Колчака от верховной власти и передаче всей полноты ее Политическому Центру.
9.) Акт о сложении Советом министров своих полномочий и передаче их Политическому Центру.
10) Отрешение атамана Семенова от всех должностей, полученных им от правительства адмирала Колчака.
11) Гарантия в том, что ответственные руководители политики правительства адмирала Колчака, находящиеся в Иркутске и западнее его, не уклонятся от следствия и суда с участием присяжных заседателей, которые должны установить степень виновности каждого из них в настоящей гражданской войне».

Как бы там ни было, но первый шаг отряда, пришедшего выручать Иркутск, оказался неудачным. Второго уже не последовало. Произошел резкий перелом в сторону ухудшения, и развязка приблизилась», - подчеркивает Г.К. Гинс.

Как видим, одним из основных требований восставших было: «немедленное отречение адмирала Колчака от верховной власти и передача всей полноты ее Политическому Центру».
Его моральное банкротство и крах колчаковской власти были очевидными для всех.

В этих условиях колчаковский Совет министров признал это и пошел на радикальные шаги:
«Совет министров остановился прежде всего на вопросе о верховной власти.
Было решено, что если Верховный Правитель не ответит на сделанное накануне предложение отречься, то Совет министров объявит себя верховной властью в силу п. 6 постановления 18 ноября 1918 г., основываясь на длительной невозможности сношений.
 
Только трое из членов правительства остались при особом мнении, считая, что применение указанной статьи возможно было бы лишь при наличности свободы действий самого Совета, а не тогда, когда последний оказался в положении, совершенно аналогичном с положением Верховного Правителя.
По вопросу об объеме уступок Совет министров, не вынося никакого постановления, высказался, однако, тем же большинством против трех в смысле предоставления уполномоченным на переговоры лицам полной свободы действий, не исключая и согласия на полную передачу власти.

В то время как Совет обсуждал этот вопрос, в «Модерн» прибыл генерал Сычев и вызвал председателя.
Как я узнал потом, последний, утомленный переговорами и заседанием, по-видимому, не подумав о политических последствиях своего шага, заявил Сычеву, что правительство решило сдать власть.
«Ну что ж, мы ничего против этого не имеем», — ответил Сычев и сейчас же отбыл с распоряжениями, о которых стало известно только вечером и которые поставили правительство в самое трагическое и двусмысленное положение.

Голосование произошло очень быстро, и в истории его результат должен быть записан так: «Сначала правительство решило бороться с мятежом, потом остановилось на отступлении и, наконец, перешло на сторону повстанцев».

Вот, собственно и все. На этом власть колчаковского правительства закончилась, а министерские «крысы» рванули со всех ног с тонущего корабля.

Г.К. Гинс несколько дней прятался в Иркутске на конспиративной квартире.
Он вспоминает, что после капитуляции колчаковских министров, в Иркутске происходило всенародное торжество:
«Революция победила… и в окно, выходившее на улицу, мне видны были манифестации с красными флагами и ликующая толпа, проходившая по главной улице.
Без обозначения числа распространялся манифест Политического Центра…
«Волею восставшего народа и армии, — говорилось в манифесте, — власть диктатора Колчака и его правительства, ведших войну с народом, низвергнута.
Узники, томящиеся в местах заключения за борьбу с реакцией, освобождаются. Ответственные руководители реакционной политики предаются гласному суду с участием присяжных заседателей.
Атаманы Семенов и Калмыков, генерал Розанов и адмирал Колчак объявляются врагами народа.
Все гражданские свободы (слова, печати, собраний, союзов и совести), упраздненные правительством Колчака, восстанавливаются...

В планомерной политике организации труда и восстановления гражданского мира, гарантированных демократическими свободами, Политический Центр видит единственное спасение народного хозяйства  страны, доведенной до банкротства преступной политикой правительства Колчака, правительства изменников родине и народу.
К труду и свободному самоуправлению зовет вас, граждане Сибири, Политический Центр.
Председатель Политического Центра, член Учредительного Собрания Флор Федорович, товарищ председателя Политического Центра И. Ахматов, , товарищ председателя Политического Центра, тов. председателя Приморской Обл. Земск. Управы Б. Косьминский. Члены Политического Центра: М. Фельдман, Б. Коногов, член Учр. Собр. А. Иваницкий-Василенко, член Учр. Собр. Я. Ходукин, председатель Иркутской Губ. Земск. Управы Л. Гольдман».


Как видим, в составе Политического Центра, который сначала сверг колчаковское правительство в Иркутске, а потом арестовал и самого Колчака, не было ни одного большевика, зато в нем имелись члены Учредительного Собрания и эсеры.


Надо бы, хотя бы кратко,  рассказать  о том, что в те дни  происходило  с самим Колчаком.
Когда поезда Верховного правителя дошли до Новониколаевска, они «уперлись» в эшелоны чехов. 
Колчак потребовал было пропустить его вперед, но получил отказ.
К этому времени он уже не имел под рукой никакой серьезной  вооруженной силы – разбитые и деморализованные остатки колчаковских  частей отступали вдоль Сибирской магистрали по снегу.
Колчак оказался оторванным и от правительства, и от остатков своей армии.
 
В.Г. Хандорин в своей книге «Адмирал Колчак: правда и мифы» так рассказывает об этом:
«Армия продолжала стремительно таять, и уже не столько от красноармейских частей, сколько от повстанцев и партизан. Восстания вспыхивали одно за другим, и в них вовлекались распропагандированные большевиками и эсерами деморализованные солдаты погибающей армии. После удара под Красноярском армия по существу распалась. Жалкие ее остатки, не имея возможности отступать по железной дороге, занятой чехами, двигались к Иркутску в лютые сибирские морозы по бездорожью, теряя людей от обморожений, тифа и недоедания.
Лишь неукротимая воля 38-летнего генерала Владимира Оскаровича Каппеля, назначенного командующим остатками фронта, сумела еще сплотить и удержать от гибели сохранившиеся остатки войска.
Крутыми мерами Каппель и его соратники поднимали дисциплину.
За неисполнение боевого приказа командующий 3-й армией генерал Войцеховский лично застрелил командира корпуса генерала Гривина».


Не правда ли, характерный пример?! Командующий колчаковской 3-й армией ЛИЧНО (!!!) застрелил генерала, командира корпуса.
Подчеркнем, что застреленный генерал П.П. Гривин был по национальности латыш и его настоящей фамилией была Гривиньш.  С 20 июля 1919 года он командовал  войсками Северной группы войск 1-й  армии.
(Так что наряду с «красными латышами», в Гражданской войне активнейшее участие принимали и «белые латыши», да еще находившиеся в генеральских чинах!)

После оставления Омска, несмотря на директиву командования, запрещавшую отходить на восток без должного сопротивления, Гривин отдал приказ группе отходить в район города Каинска. В результате части Северной группы ушли с фронта. Приехавшему командующему 3-й армией генералу С. Н. Войцеховскому Гривин заявил, что Северная группа настолько слаба, что он решил увести её в глубь Сибири и решения своего не переменит.
На требование сдать командование ответил категорическим отказом.
Генерал С. Н. Войцеховский лично застрелил генерала П. П. Гривина «как не исполнившего боевого приказа и нарушившего основы воинской дисциплины».
Выходит, что генерала Гривина вполне можно отнести к числу «жертв необоснованных репрессий» со стороны колчаковских сатрапов. 

(Я пытался вспомнить хоть что-то похожее из практики советского времени,  и не смог найти пример того, чтобы командующий армией собственноручно (!!!) расстреливал другого генерала, да еще занимавшего должность командира корпуса.
Всякие эксцессы случались, особенно в начальном периоде Великой Отечественной войны, бывали и расстрелы, но  даже тогда генералов все-таки  сначала отдавали под суд военного трибунала, а  уж потом приводили в исполнение его приговоры).

Войцеховскому (который командовал 3-й армией) и стал его палачом,  генерал П.П. Гривин  вообще не был подчинен, т.к. его  Северная группа войск входила в состав 1-й армии.
Убийство это произошло не на передовой, в горячке боя, что еще могло хоть как-то его оправдывать, а в довольно тихой обстановке, в селе Усть-Тарка.
Кстати говоря, и С.Н. Войцеховский и П.П. Гривин были однокашниками по Константиновскому училищу и хорошо знали друг друга.
После убийства Гривина, Войцеховский назначил на его место другого командующего и приказал ему «им вернуться на оставленные позиции», чего тот, конечно,  сделать не смог, ввиду деморализации остатков своих войск.
Так что никакой пользы колчаковцам это убийство не принесло.

(А вот проявленная  С.Н. Войцеховским «твердость и решимость» другим колчаковским полководцам, похоже, понравилась:  25 января 1920-го, после смерти генерала В.О.Каппеля, Войцеховский сменил его на посту главнокомандующего Восточным фронтом. Уже будучи при смерти, Каппель личным приказом передал Войцеховскому командование.

Затем Войцеховский руководил наступлением белой армии на Иркутск. Впрочем, не слишком-то удачно:
Он потребовал от красного командования передать белым захваченного адмирала Колчака и золотой запас, а также обеспечить белые войска продовольствием, фуражом, тёплой одеждой (!!!).
В сущности это был откровенный  блеф, так как сами колчаковцы находясь в отчаянном положении.
У них было слишком мало сил, чтобы штурмом взять Иркутск. А по пятам их преследовала 5-я красная армия. Игра генерала Войцеховского, сменившего Каппеля, была заведомо проигрышной, и реальных шансов на освобождение Колчака у них не было.
В результате ничего из ствоих требований Войцеховский, разумеется,  не получил, а узнав о расстреле Колчака, он не стал даже пытаться штурмовать Иркутск.
Остатки колчаковского войска двумя походными колоннами обогнули город и по реке Ангаре поднялись к Байкалу.
14 февраля 19120 года Войцеховский  вывел остатки колчаковских войск на восточный берег, в Забайкалье.
В начале 1920 года приказом атамана Г.М. Семенова Войцеховский был назначен  командующим войсками Российской Восточной окраины. Но уже было очевидно, что все кончено.
Летом 1920 года Войцеховский  «откомандировывается» для связи с Вооруженными Силами Юга России. Прибыл в Крым, в армию генерала П.Н.Врангеля. В ноябре 1920-го эвакуировался в Константинополь. 
В мае 1921 года Войцеховский принял чехословацкое гражданство и получил  подтверждение о признании его генеральского звания.
В 2003 году в Праге была организована выставка: «Сергей Войцеховский. Солдат и демократ».
Интересно нашлось ли там место для портрета генерала П.П. Гривина, собственноручно застреленного этим колчаковским «демократом»?!)


Вернемся к рассказу о судьбе Колчака.
Вот что сообщает об этих событиях В.Г. Хандорин:
«На станции Нижнеудинск за Красноярском поезда Верховного правителя (его собственный и с золотом) в декабре вновь были задержаны чехами. Сюда же прибыл навстречу из Иркутска с требованием «реформ» новый премьер В. Пепеляев. Под предлогом охраны от нападения чехи фактически взяли поезда Верховного и его самого под контроль. Колчаку была вручена телеграмма генерала Жанена с предложением оставаться на месте до выяснения обстановки. А обстановка запуталась окончательно…
Незадолго до Нового года вспыхнуло восстание в Иркутске, где и раньше были сильны социалистические настроения. Пытаясь еще что-то спасти, группа министров из Иркутска телеграфировала Колчаку просьбу об отречении.
К тому времени адмирал утратил реальную власть.
Понимая это, 4 января 1920 года на станции Нижнеудинск в ответ на телеграмму министров он сложил с себя полномочия Верховного правителя, передав их А.И. Деникину (войска которого к тому времени уже тоже отступали по всему фронту) и одновременно предоставив власть на Востоке атаману Г.М. Семенову».

Получается, что после своего отречения, Колчак передал ВСЮ власть в Сибири и на Дальнем Востоке кровавому атаману Семенову! (Говоря современной терминологией, Семенов стал «преемником» Колчака).

«Одно время Колчак обдумывал мысль пробиться со своим конвоем, состоявшим из 60 офицеров и 500 солдат, в Монголию. Но после откровенного разговора на эту тему солдаты конвоя, которым адмирал предложил свободу выбора, ночью покинули его.
Офицеры же, не отказываясь в принципе следовать за ним, высказали свое мнение, что безопаснее уходить поодиночке.
По описанию очевидца этой драматической сцены, на вопрос Колчака: «Что же, вы бросаете меня?» - старший офицер ответил:
«Никак нет, Ваше высокопревосходительство, если Вы прикажете, мы пойдем». (Занкевич М.И. Обстоятельства, сопровождавшие выдачу адмирала Колчака революционному правительству в Иркутске.  «Белое дело». – Т. 2. Берлин, 1927. – С. 152.)
Но было ясно, что они не верят в успех.
Ему ничего не оставалось, как положиться на судьбу.
 
Переносить подобные удары было тяжело. По воспоминаниям очевидцев, Колчак поседел за одну ночь.
После отречения адмиралу было заявлено, что он взят под международную охрану. Личная охрана его (остатки конвоя) была заменена чехами. Отсюда ему был предоставлен только один вагон, расцвеченный союзными флагами. «Золотой эшелон» тоже перекочевал под охрану чехов. Вагоны Колчака и Пепеляева прицепили к эшелону одного из чешских полков.
 
Когда 15 января поезд Колчака прибыл в Иркутск, город был уже в руках повстанцев. Они согласились пропустить дальше союзных представителей и чехов при условии выдачи Колчака. Несмотря на данные ранее заверения и «гарантии» безопасности и защиты, французский генерал М. Жанен и чехи предали адмирала. Жанен предложил взять Колчака под охрану стоявшему неподалеку японскому батальону, но японцы уклонились, ссылаясь на отсутствие инструкций на этот счет. Таким образом, никто из них не хотел брать на себя ответственность.
Около 9 часов вечера Колчаку и Пепеляеву объявили, что они арестованы повстанческим «Политцентром». Их препроводили в губернскую тюрьму».
 
Политцентром была создана Чрезвычайная следственная комиссия под председательством меньшевика К. Попова, которого затем ревком заменил большевиком, председателем Иркутской губчека Самуилом Чудновским.
Дело в том, что  21 января 1920 года, через 6 дней после выдачи Колчака, иркутский повстанческий эсеровский Политцентр вынужден был без боя (по ироническому выражению большевика А. Ширямова, «с пролитием лишь небольшого количества чернил») передать власть большевистскому ревкому.

По иронии судьбы,  угроза штурма Иркутска  войсками генерала Войцеховского (о чем он публично сообщил в своем ультиматуме), сыграла злую шутку с Колчаком, резко ускорив его конец.

Реввоенсовет 5-й армии направил Иркутскому ревкому телеграмму: «Ввиду движения каппелевских отрядов на Иркутск и неустойчивого положения советской власти в Иркутске настоящим приказываю вам: находящихся в заключении у вас адмирала Колчака и председателя Совета министров Пепеляева с получением сего немедленно расстрелять. Об исполнении доложить».
Официальное постановление Иркутского ревкома, опубликованное на следующий день в печати, гласило: «Бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева – расстрелять. Лучше казнь двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв». ( Известия Иркутского ВРК. 1920, 8 февраля).

В ночь на 7 февраля 1920 года, в 5-м часу утра бывший Верховный правитель адмирал Колчак был расстрелян на льду Ангары (точнее, в устье реки Ушаковки близ ее впадения в Ангару).
По воспоминаниям участников расстрела, адмирал встретил смерть с солдатским мужеством (в противоположность Пепеляеву, который малодушно валялся в ногах у палачей и молил о пощаде). Адмирал сохранил достоинство и перед лицом смерти.
Расстрелом руководили председатель губчека Самуил Чудновский и начальник гарнизона и одновременно комендант города Иван Бурсак.
Из воспоминаний И. Бурсака:
«Полнолуние, светлая, морозная ночь... На мое предложение завязать глаза Колчак отвечает отказом. Взвод построен, винтовки наперевес.
Чудновский шепотом говорит мне: – Пора.
Я даю команду: – Взвод, по врагам революции – пли!
Оба падают. Кладем трупы на сани-розвальни, подвозим к реке и спускаем в прорубь. Так «верховный правитель всея Руси» адмирал Колчак уходит в свое последнее плавание» (Бурсак И.Н. Конец белого адмирала. // А.В. Колчак. Последние дни жизни. – С. 294.)

Завершу эту главу словами главноуправляющего делами Совета министров правительства Колчака Г.К. Гинса:
«Народ ликует.
Может быть, и вправду мы творили только зло, может быть, мы действительно были не правы, когда заставляли народ вести борьбу, быть может, с нашей стороны было преступно вести борьбу в Иркутске, не сдать власти Политическому Центру?
В самом деле, мы не могли ликвидировать Семенова, Калмыкова, Розанова. При нас происходили жестокие расправы с восстававшими крестьянами, сжигались деревни, производились расстрелы без суда. Ведь все это правда. Мы допустили хозяйничанье в стране чехов, которые не жалели русского добра…

Правители всегда излишне возвеличиваются во время успехов и слишком быстро теряют авторитет при неудачах. Имя Колчака по воле жестокой судьбы стало нарицательным именем тирана».


На фото: Колчак вместе с Тимирёвой лето 1919 г. Чуть ли не единственный снимок, запечатлевший Колчака вместе с его сожительницей.

Продолжение:http://www.proza.ru/2016/04/01/766