Мелочи жизни
В «Защите Лужина» у Набокова чудесные подробности, когда он осматривает предмет как бы боковым зрением, бегло: это рыжеволосая тетя и ее роман с отцом и сыном, партнеры по шахматам.
Но как только Набоков поворачивается на стуле и в упор пристально смотрит на персонаж или предмет, случается всегда почти ужасное. Видимо, сам Набоков так и не понял до конца, как он мертвящ и злобен. В нем нет даже сожаления о неразвившемся насекомом. Даже счастья от умения. Только слепой азарт натуралиста, знающего наперед, что в природе нет достойных экземпляров.
Его удивление перед книгой Саши Соколова было удивлением рыбака, закинувшего удочку в заплеванный прудик и подцепившего вдруг золотистого карася.
Набоков считает важными подробности, на которые никто внимания бы не обратил: маленький Лужин шагает по плитам разного размера, стараясь попадать на стыки и, не вытерпев, сходит в грязь. И это становится крайне интересно для читателя, помнящего свои такие же мелочи. Набоков – бог мелочей. Но почему он решил, что мелочи – боги жизни?
Конан-Дойл упорно писал психологические романы, не желая писать детективы и приключения, которые слишком легко ему удавались. Достоевский мечтал написать что-то смешное, умея из любого зевка извлекать страдание. Гоголь мечтал быть революционным демократом, умея выдувать перед собой живых человеков в любых количествах и в самых сказочных обстоятельствах. Чехов мечтал написать для солидности роман, умея писать суперроманы в 15 страниц.
И только Набоков с Бродским нагло сидели на жиле своего таланта и вычерпывали ее методично, как два насоса. Здесь есть какое-то бесстыдство.