Александр Образцов
БИБЛИОТЕКА ДРАМАТУРГА
история разума
Советы драматурга
Я начал писать пьесы двадцать пять лет назад совершенно случайно. И это в известной степени оправдывает меня в собственных глазах.
Двадцать пять лет жизни, правда, уже не вернуть, а приобретенный опыт немногого стоит. И всё же. Я рискну дать несколько советов начинающим драматургам.
Совет первый. Ваши пьесы никому не нужны. Их и так слишком много. Если у вас есть хоть какое-то сомнение в том, начинать или не начинать, - не начинайте! Пишите прозу. Занимайтесь журналистикой. Стихи писать не посоветую, но - пишите стихи! Это хотя бы красиво до определенного возраста.
Совет второй. Если вы всё же написали пьесу, то никому её не показывайте. Можете говорить на каждом углу, что вы написали гениальную пьесу, но упаси вас Бог показать её кому-то!
Совет третий. Если вы всё же показали, не удержались, то уже через пять минут, ужаснувшись, догоните этого человека и вырвите пьесу из рук! Если догнать не удалось, умоляйте, требуйте возвращения по телефону, телеграфу - сразу, немедленно, как только представится такая возможность.
Совет четвертый. Если вашу пьесу кто-то надумал ставить, - не соглашайтесь на это. Грозите судом, заклинайте памятью предков, попробуйте дать режиссеру по шее. Пишите анонимки на людей, занятых в спектакле.
Совет пятый. Если дело дошло до премьеры - не ходите. Даже если к вам на дом пришлют выпускницу театрального института на высоких каблуках и в высокой юбке. Напишите возмущённое письмо по поводу спектакля в городскую газету. Пусть это сделают все ваши друзья.
Совет шестой. Если пьеса всё же пошла широко, и на ваш счет в банке сыплются переводы со всех концов света - прочтите совет первый и придерживайтесь его до конца дней своих.
Критика чистого разума
В помещении находится Семен. Вбегает Кант.
Кант. Гегель, идите скорее сюда, он здесь!
Вбегает Гегель.
Гегель. Ах, вот он!
Кант. Удивительный экземпляр!.. Кто начнет? Может быть, вы?
Гегель. Я-то мог бы, конечно... теоретически.
Кант. Тогда начинайте.
Гегель. Лучше вы. Вы его нашли.
Кант. Ну, ладно. А вы подключитесь, если что.
Гегель. Конечно, подключусь. Не сомневайтесь.
Кант. Если я начну сомневаться в столь очевидных вещах, то на этого (кивает на Семена) мне уже просто времени не хватит.
Гегель. Между тем - время идёт. Начинайте.
Кант. Вряд ли я нуждаюсь в указаниях, когда мне начинать.
Гегель. Но когда-то начинать всё равно надо. Почему не начать по моему сигналу? Это то же самое, что и любой произвольно выбранный...
Кант. Нет, не то же самое! Нет!
Гегель. Хорошо. Начните без сигнала.
Кант. Похоже, что вы внутренне вздохнули от моего тупоумия.
Гегель. Нет, я не вздыхал.
Кант. Нет, вздохнули! От моего упрямства и тупоумия!
Гегель. Не вздыхал я, не вздыхал! Успокойтесь.
Кант. Я по глазам видел.
Гегель. Как же вы могли видеть, если я в черных очках?
Кант. Не может быть. Здесь этого не написано.
Гегель. А я их вытащил из кармана. Вот. Видите? Я складываю очки, засовываю их в футляр, а потом направляю в карман. А теперь повторяю эту операцию с начала специально для вас...
Кант. Вы с ума сошли, Гегель! Что вы несёте?!
Гегель. ...вынимаю футляр с очками из внутреннего кармана...
Кант(Семену.) Ты по-немецки говоришь?
Семен отрицательно качает головой.
Кант. А по-русски?
Семен снова качает головой.
Кант. А по-каковски ты говоришь, ёлки-моталки?
Семен. По латыни.
Кант. Вот замечательно! Есть кому выписать рецепт для Гегеля, сошедшего с ума!..
Гегель. В таком случае, выпиши и ему, этому кенигсбергскому барабашке!..
Семен садится за стол и выписывает философам по циклодолу.
Кант. Спасибо, любезный. Можешь идти.
Семен уходит. Кант и Гегель начинают скакать от радости.
Кант. Эх! Теперь бы еще талон на спички!
Гегель. И мы бы тогда где угодно могли поджигать костры!
Кант. Хоть в самой Месопотамии!
Гегель. Или в Исландии!
Кант. Стой.
Они замирают.
Кант. А как же быть с критикой чистого разума?
Пауза.
Гегель. А ну её к чертовой бабушке!
Евгений Онегин
Онегин и Татьяна.
Татьяна. Я вас любила... Я вас так любила!
Онегин. Пустое.
Татьяна. Нет! Как я вас любила... Я вас так любила!
Онегин. Пустое.
Татьяна. Боже! И этого человека я любила!.. Я его так любила!
Онегин. Пустое.
Татьяна (в затруднении). Да? Вы считаете? И я вас, действительно, любила?.. Но скажите мне - как? Как я вас любила?
Онегин молчит, делая себе маникюр.
Татьяна. Нет! Я вас не любила... Я вас не любила никак! Никак!
Рыдает.
Онегин. Пустое.
Входит Максим Максимыч.
Максим Максимыч. Виноват-с... В другой роман зарулил.
Уходит.
Татьяна. А где Ленский? (Хлопает в ладоши.) Ленский! Ленский! Да где же вы?.. (Вполголоса.) Ездит, ездит... Вы бы его на дуэль вызвали, что ли, для потехи. Слышите?.. (Пауза.) Евгений! (Пауза.) Евгений! Проснитесь!
Онегин просыпается.
Онегин. Чего?.. Пардон. Ночь не спал. (Зевает.) Ну, что там? Пора ост¬рить?.. Губернатор похож на сенбернара - ха-ха.
Татьяна. Ха-ха.
Онегин. Полицмейстер... Так... Нет, лучше с Адамом Смитом: Адам Смит - антисемит. Ха-ха-ха.
Татьяна. Ха.
Онегин. Да. Какая-то скука... В России скука, а за границу - денег нет.
Входит пьяный Ленский, тащит под руку Максим Максимыча.
Ленский. Входи! Да входи, я тебе говорю! Здесь будем пить!
Максим Максимыч. Я-с... Я-с - не могу... Нет-с!
Ленский. Знакомьтесь, господа, - мой друг, Максим Максимыч!.. Из другого... из другого романа... По с-соседству... Садись, друг! Гостем будешь...
Татьяна. Фи!.. Надо ж так нажраться. Вызови его на дуэль, Евгений!
Онегин. Пустое.
Шлифует ногти.
Ленский. Кто это меня... н-на дуэль? (Онегину.) Ты, что ли?
Онегин (зевая). Пустое.
Ленский (Максим Максимычу). А. Это ты, значит, в гости пришел, выпил на халяву - и теперь хочешь главного героя... кокнуть. У-у! Дай я тебя поцелую!
Целует Максима Максимыча.
Максим Максимыч. Мне пора... пора уходить-с... там, значит-с, на Военно-Грузинской дороге мой монолог, а потом я, пожалуй... да-с... потом можно... стопарик-с... в хорошей компании... Пардон - бегу!
Убегает.
Ленский. Пардон... Тот - пардон, этот - пардон... Любим мы, значит, засорять... Ну? Сто раз приглашать?
Татьяна. Не буду.
Ленский. Ну - не будешь, и чёрт с тобой... Эй! Сосед! Как там... (Татьяне.) Как его?..
Татьяна. Вы уже четыре раза знакомились.
Ленский. Двинский!.. Нет... Беломорский!.. Снова не то... Уралов! Архангельский! Корелов!
Онегин. Ну, чего? Чего вы орёте?
Ленский. Давай выпьем, Корелов. На брудершафт.
Онегин. Мы уже пили.
Ленский. Да? (Задумывается.) Нет, сегодня я такого не помню.
Онегин (лениво). Мы с вами четыре раза пили на брудершафт. Больше я с вами целоваться не буду.
Ленский. А! Это почему?
Онегин. Я не люблю с мужчинами целоваться.
Ленский. А... Понял. Тогда мы с тобой выпьем, а целовать будем её.
Онегин. Её?
Оборачивается, разглядывает Татьяну. Та делает скучающее лицо.
Онегин. Что ж... Разве что от скуки...
Ленский. Ну а от чего же? От чего я пью, друг? Только что от этой... с-самой... с-суки...
Наливает. Влетает взмыленный Максим Максимыч.
Максим Максимыч. Не опоздал?.. Не люблю, знаете, если обещал-с... так обещал-с...
Ленский (смотрит бутылку). Нет, здесь на двоих рассчитано.
Максим Максимыч (чуть не плача). Как же-с?.. А я, так скать, бежал... Я, так скать, с человеком недоговорил... Вечно, так скать, попадаю в обман... Вы ж меня, мил сдарь, сами затащили в этот... роман-с!
Ленский. Ну что теперь? Ну, режь меня на части! А тут только на двоих... И то потому, что я один не употребляю. Так что - решайте.
Максим Максимыч. Нет, но это-с... как же так? Я, можно скать, летел с предвкушением... вот этой капельки первой, когда она на язык... ах! Да я ж умру!
Онегин (лениво). Решать-то надо из троих.
Ленский. Как-как? Из троих?
Онегин. Из троих.
Ленский. И из меня в том числе?
Онегин. И из вас.
Ленский. Ловко. Нет, действительно, ловко! Человек приносит выпить - и его же от этого дела устраняют. Ну, Корелов! Виртуоз!
Онегин. В Европе это вопрос чести.
Ленский. В Европе! Ах, мы в Европе, оказывается, находимся! А это видел?
Показывает фигу.
Максим Максимыч. Мне б только капельку-с... Символически...
Онегин. А в России делается просто... (достает из кармана наган, заглядывает в дуло). Нам надо отобрать два человека. Так?
Ленский (тупо). Ну, так...
Онегин. Барабан рассчитан на шесть патронов. Мы убираем два. Вот, видите?
Ленский и Максим Максимыч внимательно смотрят, как Онегин вынимает два патрона.
Онегин. Затем крутим барабан - и испытываем судьбу. Прошу.
Подает наган Ленскому. Тот вначале с опаской, а потом со всё возрастающим азартом крутит барабан и застреливается.
Онегин. Ну, вот. Теперь честно. Моя очередь.
Крутит барабан и застреливается. Максим Максимыч берет наган, смотрит на бутылку, даже тянется к ней, но чувство долга пересиливает. Он, чисто формально крутнув барабан, застреливается последним.
Татьяна. Ой! Тоже мне! Охломоны!.. Александр Сергеич! Они тут все застрелились! Что мне делать?.. Что?.. Нет, генерала здесь нет. Капитан какой-то... Ну, откуда я знаю, какой капитан? Пехотный!.. Ну, а мне что? Н-ну... Ну это же как-то... Да нет, я конечно, понимаю, вы пока подумайте... Но не очень долго! А то тут много, целая бутылка.
Садится и, заполняя пушкинскую паузу, долго, мучительно пьет без закуски.
Отцы и дети
Тургенев, напевая романс "Среди долины ровныя", в перчатках и зелёном комбинезоне, с марлевой повязкой, в шапочке стоит у операционного стола. На столе лежит человек громадного роста.
Тургенев (отходя от стола, сдирая перчатки и повязку). Принимай, Родина, трудовой подарок. (Открывает двери.) Прошу всех войти! Входите, господа. Присаживайтесь.
Входят Кирсанов, Аркадий, Одинцова. Садятся.
Тургенев. Итак, уважаемые, спешу обрадовать вас: впервые в истории литературы мною, Иваном Сергеевичем Тургеневым, был рождён положительный герой.
Аркадий (одновременно). Черт подери! Здорово!
Одинцова (одновременно, звучно, взволнованно). Это мужчина?
Кирсанов (одновременно). Проклятье...
Тургенев. Это мужчина, по происхождению попович, по фамилии...
Человек громадного роста (садится, скрежещущим басом). Базаров. Оп! (Ловит муху). Сейчас мы тебя поймём, муха, какая ты... (Берет оставленный Тургеневым скальпель, расчленяет муху. Бросает её трупик в кровавый таз) Настоящая...
Тяжело спрыгивает со стола. Подойдя к Тургеневу, вскрывает ему полость, с любопытством держит в руке печень, бросает её в таз. Ловко, при помощи зубила и молотка делает трепанацию черепа, бросает мозг Тургенева на весы марки "Мосмаш", весы зашкаливает, Базаров бросает гирьку на противовес, ждет, пока стрелка установится.
Базаров (оцепеневшим персонажам). Мировой рекорд. Подойди ко мне, Аркадий.
Аркадий. З-з-з-з-за-а-а-а-ч-ч-ч-ч-ем?
Базаров. Вместе с дядей.
Аркадий. С-с-с-с кем?
Базаров. Тогда я подойду.
Аркадий выталкивает дядю, сам прячется за Одинцову.
Базаров (Кирсанову). Эксплуататор?
Кирсанов. Не только.
Базаров. Что ты мелешь, дурак?
Кирсанов. Я еще и палач, и убийца. А таких вурдалаков, как ты, мои предки жгли целыми деревнями.
Базаров. Эх, злодей. А ведь ты не настоящий?
Кирсанов. Это ты не настоящий. Тебя Тургенев придумал.
Базаров. Это я его придумал, а не он меня. Потому что, если бы он меня придумал, он бы Нобелевскую премию получил. А теперь я её получу. По естествознанию. Иди ко мне, эксплуататор.
Кирсанов. Изыди.
Базаров. Ну, тогда ты, Аркадий. Дядя не хочет.
Аркадий (из-за Одинцовой). А вот женщина здесь... очень женственная... Я тут в вырез посматриваю - и очень даже отвлекаюсь. Вы, Базаров, зря все вещи скальпелем пробуете... обратите внимание, какие у неё волнообразные переходы... неужели рука поднимется... Базаров, вам лучше стремиться к Нобелевской премии по монументальному искусству, ей-богу!
Базаров. Таких премий не существует.
Аркадий. Безобразие какое! Мы подадим протест!
Базаров. Она немая?
Аркадий. Говорящая!
Щиплет Одинцову, та взвизгивает. Базаров улыбается медленной, грубой улыбкой, ложится у ног Одинцовой, смотрит вверх в её лицо.
Базаров. Женщина, роди меня обратно.
Всех персонажей засасывает во вскрытую полость Ивана Сергеевича Тургенева. Полость совершенно заживляется, как и череп. Мозг остается на весах.
Тургенев (вставая). Как долго я спал... Какой чудный мне приснился сю... сю... сю... (блюет). Сю... сю... сю... (блюет) сю... сю... сю... (снова блюет). Ах, ничего мне не снилось во время сна! А только как бы поумнел!
Уходит.
Мозг начинает подпрыгивать на весах, как мячик, и, набрав необходимую прыгучесть, метко отправляет себя в таз.
Что делать
Сцена, представляющая собою Россию. Вера Павловна спит, сидя на стуле.
Чернышевский ломает руки.
Чернышевский. Как скучно жить!.. Как жутко знать, что жить скучно!.. Как омерзительно, зная, что жутко знать, - тем не менее - жить, жить, жить!..
Вера Павловна издаёт носовой звук - очевидно, носоглотка западает в область пищевода.
Чернышевский. Гм!
Вера Павловна стихает.
Чернышевский. Верочка.
Вера Павловна издаёт тот же звук.
Чернышевский. Гм!
Вера Павловна стихает.
Чернышевский. Верочка.
Вера Павловна дергается, но тем не менее звук издаёт.
Чернышевский. Гм!
Вера Павловна стихает.
Чернышевский. Четвертый сон. Вот теперь порядок. (Ходит по России взад-вперед). Так для того ли разночинцы!.. рассохлые топтали... мгм... (Орет.) Виссарион!
Вбегает Белинский, жуя бородку.
Чернышевский. Не для того ли, говорю, разночинцы..!
Белинский. Рассохлые топтали сапоги!
Начинают хором скандировать эти две строки. Увлекаются, маршируют, покрывшись нездоровым румянцем.
Вера Павловна приоткрывает один глаз, с недоумением и ужасом оглядывая мучителей.
Чернышевский (указывая пальцем). Открыла глаз!
Белинский (приблизив лицо к глазу Веры Павловна). Закрыт.
Чернышевский. Открыла!
Белинский. Закрыт!
Чернышевский. Открыла!
Белинский. Закрыт! Закрыт! Закрыт!
Кусает Веру Павловну за ухо.
Чернышевский. Открыла! Открыла! Открыла!
Белинский. Спит.
Чернышевский. Вот теперь уснула. (Берет Белинского под руку.) Меня что в моей новой профессии привлекает, Виссарион...
Белинский. Григорьич.
Чернышевский. ...Григорьич, что меня привлекает - это то, что мои желания тут же исполняются. Захочу - уснет, захочу...
Шепчет на ухо. Белинский пытается вырвать руку, возмущён. Но дослушивает.
Белинский. Ну, молодежь...
Чернышевский. А что делать? (Энергично шагает по России.) Что делать, Виссарион?
Белинский. Григорьич.
Чернышевский. Спит нация, Виссарион! Спит! Видит сны золотые! Пора будить.
Белинский. Дай я тебя поцелую, Николай!
Чернышевский. Гаврилыч.
Белинский. Всё равно.
Целуются. Очень растроганы. Вбегает Добролюбов. За ним с сапожным ножичком гонится Писарев. Скрываются.
Белинский. Мне это не нравится. Крови не надо. Не надо крови! Слышишь?
Чернышевский. А что делать? Что?
Вера Павловна всхлипывает. Но тут же придает спящему лицу блаженное выражение.
Чернышевский. Я её все-таки убью в конце романа.
Белинский. Ты меня пугаешь, Николай. Это женщина.
Чернышевский. А что делать? Что? Подскажи.
Белинский. Надо... э-э... надо... надо критикам... критикам надо...
Чернышевский. Ну?..
Белинский. Надо критикам дачи построить!
Чернышевский. Дачи?.. Мгм. Зачем?
Белинский. Там хорошо.
Чернышевский. На даче-то?.. На даче хорошо...
Белинский. Тихо...
Чернышевский. Спать можно...
Белинский. Молочко...
Чернышевский. Рыбёшка там... на поплавочную удочку...
Белинский. Коровка мычит - му-у!..
Чернышевский. Собачка тявкает...
Белинский. И этот... пастух - щёлк бичом!
Чернышевский (орет). Так не построят нам дач при существующем режиме! Никогда!
Белинский. А что делать? Что?
Чернышевский. Будить пора! Будить всех! (Подбегает к Вере Павловне, дергает её за руку, та падает со стула.) Подъём!
Вбегает окровавленный Добролюбов, за ним Писарев.
Все хором. Подъём! Подъём!! Подъё-ём!!!
Вера Павловна (поднимаясь с колен). Можно я ещё немного посплю, Николай Гаврилович?
Веру Павловну разрывают на части.
Все хором (размахивая частями Веры Павловны). Подъём!
Детство Горького
Алёша Пешков, дед Каширин, Цыганок и дядья.
Один из дядьев сечет Алёшу Пешкова. Тот злобно рыдает.
Дед Каширин. Ты, Алексей, смирись... Смирись, говорю!
Цыганок. Да нешто так можно мальчонку-то? Делов, ёлки-моталки...
Дед Каширин. Тебе-то делов! Тебе - что? Он тебе, может, одному смолчит! А нас ославит!.. А-а! Дай-ка мне!
Забирает розги у одного из дядьев, потряхивает ими, настраивая руку.
Дед Каширин. Будешь писать?
Алёша Пешков (сквозь рыдания). Буду!
Дед Каширин. Ну, так - получай! Это тебе за Фому Гордеева! (Сечёт.) Это за Артамоновых! За Нила! За Ниловну! За песню о Буревестнике! За Данко!.. За... за... (В затруднении, с поднятой розгой.)
Алёша Пешков. За Клима Самгина!
Дед Каширин. На таку пакость розог жалко! А вот тебе - чтоб за тетками не подглядывал! Вот тебе - за Беломорканал!
Первый из дядьев (солидно). За первый съезд писателей.
Дед Каширин (входя в раж). За соцреализм! За переписку с Ролланом! За вклады в РСДРП! За историю фабрик и заводов!
Второй из дядьев. Всё равно опозорит. Только ещё хуже опишет. С этими... с пейзажами.
Дед Каширин (застывает с поднятой рукой. Медленно опускает её.). Опишет, сукин кот. А что ж делать?
Садятся, думают.
Алёша Пешков (застегивает штаны). Ваше дело неправое.
Уходит.
Первый из дядьев. Может, отнести его в мешке - да и не было никакого Горького, а один только Нижний Новгород?
Дед Каширин. Мешков на них на всех не напасёшься.
Горестно молчат.
Второй из дядьев. Думаю, надо ему пароход купить. Или фабрику каку-то. Может, успокоится.
Дед Каширин. А что? Давайте, робята, сбросимся!
Первый из дядьев. Подумат - испугались. Совсем озвереет.
Дед Каширин. Но что делать? Что?
Пауза.
Первый из дядьев. Надо Цыганка выпороть.
Цыганок (он все это время смотрел через стекляшку на солнце, поворачивая её то так, то этак). У! А меня за что?
Дед Каширин. Вот это верно! (Вставая.) Клади его!
Цыганка кладут на лавку и долго, до полной обессиленности, секут.
Алёша Пешков, устроившись с тетрадкой в кроне развесистого дерева, скрупулезно описывает вопли Цыганка.
Мать
пролетарская пьеса
Железнодорожный вокзал. Ниловна разбрасывает прокламации.
Ниловна. Я сею!.. Я сею!.. Меня будут изучать в школе! Да здравствует первая русская революция! (Пауза. Прокламации кончаются.) Эй вы, царские палачи! (Пауза.) Я сею!.. Сею! (Никого нет.)
Ниловна растерянно топчется. Затем достает из-под юбки новую пачку прокламаций. Входит Горький в тюбетейке.
Ниловна. Зачем ты такое придумал, мил человек?
Горький. Молчи, тетка. Я тебя не для того создал, чтоб вякала.
Ниловна. Как же мне не вякать? Ты ж меня под юбку лезть заставил.
Горький. Ну? Что? Бомба там у тебя под юбкой, что ли? Тоже мне, недотрога. Или я к тебе под юбку лезу? Или сын твой, Павел?
Ниловна. Грех тебе говорить такое! Как рот твой такое вырыгнул! Рот твой поганый, средство Сатаны...
Горький. Надоела! Сгинь!
Ниловна (уходя). Я сею!.. Я сею!..
Уходит.
Горький. Сеет она... Это я сею. Я сею! Сею! Меня будут изучать в школе! Где вы, царские палачи?.. (Пауза.) Я сею! Сею!
Входят двое жандармов.
1 жандарм. Это ещё кто?
2 жандарм (поднимая прокламацию). Бомбист.
1 жандарм. Согласно приказа Министра внутренних дел господина Плеве бомбистов рубим на месте.
Выхватывают шашки, называемые в народе "селёдками". Всё же достаточно острые.
Горький. Стойте! Да стойте, я говорю! Это не я! Это она! Этого вообще нет! Это художественный вымысел!
1 жандарм. Руби его, Семенов.
Горький (падая на колени). Господа! Я состою в товарищеских отношениях с графом Львом Толстым! У меня пьесы идут во МХАТе! Меня будут изучать в школе! Ой! Что вы..!
2 жандарм рубит Горького по рукам. Руки падают. Жандармы бросают шашки в ножны.
1 жандарм. Ещё чего-нибудь напишешь - яйца отрежу. Пошли, Семенов.
Уходят. Горький безуспешно пытается приладить руки на место, хватая их зубами. Входит Ниловна.
Ниловна. "Люди, львы, орлы и куропатки..." и т.д.
Поднятая целина
Давыдов, Нагульнов, Разметнов сидят за столом в правлении. Керосиновая лампа жёлтым, тифозным светом освещает их задумчивые лица. Какая-то собака вдали, на окраине хутора лает-лает, а потом и взвоет.
Давыдов. Себе.
Нагульнов. Казна.
Давыдов. Здесь больше.
Нагульнов. Покажь.
Давыдов. Возьми на веру, товарищ дорогой.
Нагульнов (хрипит). Покажь, говорю!
Давыдов. Я тебя на парткомиссию отправлю, хоть ты и есть краснознаменец и секретарь ячейки! Факт!
Разметнов. Не надо, Макар...
Нагульнов медленно поднимается, хватая воздух перекошенным ртом, неуловимым движением бросает руку в карман шинели и бьет через сукно по окнам. Собака стихает.
Давыдов. Вот так. Проиграл ты свою кобылу. Раздай, Разметнов.
Разметнов тасует, сдает по карте, подрезает колоду.
Давыдов. Что в банке?
Разметнов и Нагульнов переглядываются.
Разметнов (нерешительно). Пять борон осталось...
Давыдов (багровея). Это ты... мне?! Мне... пять борон?.. Ты посмел... имущество колхоза?!..
Жуткое молчание.
Нагульнов (торопливо). Это он, товарищ Давыдов, не подумав... Пяти борон-то давно уж нет... В колхозе, точно...
Давыдов (грохает кулаком по столу). Так что ж ты мне... народное добро всучить пытаешься?!
Разметнов. Так ведь, товарищ Давыдов, родной ты наш... ты ж всё, подчистую... Нет уж у нас... кроме лампасов-то... не осталось ничего!
Входит Лушка с телом сухого литья и шалью на плечах.
Лушка. Врёт.
Давыдов. А-а! (Разметнову.) Слыхал? Я тебя счас к стенке буду ставить, потому что ты есть вражий...
Лушка. Да нет, Семён. Ты не понял. Вы на меня сыграйте. А то мне дюже скучно.
Пауза.
Давыдов. Ты, Лушка, не корова, чтоб на тебя играть. Пользы от тебя колхозу никакой.
Лушка. А ты для себя сыграй.
Давыдов. Для себя мне, Луша, ничего не нужно.
Лушка. Ой! А ночью мне в ухо дышал? Задышит, задышит!
Давыдов (бледнея). Ты, Луша, меня не выводи - а то у меня рана откроется в паху.
Разметнов (озабоченно). Что ж за рана у тебя, товарищ Давыдов? А то у нас есть...
Лушка. Да грыжа у него! Двусторонняя!
Давыдов (грохая кулаком по столу). Ставь её в кон! Карту! Ещё! Себе!
Разметнов (сдает себе две карты, бледнеет). Очко...
Давыдов. Здесь тоже!
Нагульнов. Банкомета очко...
Давыдов. Это кто вам сказал? Я эти кулацкие разговорчики!..
Лушка (ласкаясь). А ты им покажь, Сёма... Покажь... И пойдем за занавеску... (выхватывает карты). Вот вам! Глядите!
Разметнов. Перебор...
Нагульнов. Точно, перебор! Так ты ж, товарищ Давыдов, весь хутор у нас сжулил!
Давыдов (прыгая в угол, выхватывая лимонку). Всех разнесу!
Нагульнов (прыгая в другой угол, выхватывая наган). Перестреляю всех к такой матери!
Разметнов (прыгая в третий угол, хватая скамейку). Живым не дамся!
Лушка (восхищённо). Ну - чисто георгиевские кавалеры!
Отбрасывает шаль. Орудия убийства медленно опускаются вниз. Собака на окраине хутора начинает лаять. Затем воет. Коллективизаторы молча бросаются к двери, выбегают в ночь.
Лушка (растерянно). От гопники... От мерины партейные! Ишаки! Истэблишменты!
Закутывается в шаль. Застывает.
С окраины хутора раздается пальба, взрывы гранат. Собачий вой стихает.
Через некоторое время приближается хоровая песня в стиле "Статус кво".
Вваливаются компанией, в обнимку Яков Лукич, Половцев и Лятьевский. Не обращая внимания на Лушку, садятся за стол. Керосиновая лампа жёлтым, тифозным светом освещает их. Половцев сдает карты.
Лушка. Сыграйте на меня, господа хорошие. Дюже скучная у вас держава. Выть хочется.
Начинает выть.
Белогвардейцы, отложив карты, присоединяются к вою. Убитые лица Давыдова, Нагульнова и Разметнова приникают с той стороны к стеклу и тоже воют.
Затем к ним присоединяется и собака на окраине хутора.
Молодая гвардия
Действие происходит у ствола взорванной шахты.
Кошевой. Прощай, Любка!
Любка. Прощай, комиссар. Береги себя.
Громова (с упрёком). Люба, в такой момент.
Любка. Ах, Улька! Ведь я ж ему, дураку, когда ещё предлагала. "Береги, говорит, честь смолоду". И шо теперь с этой честью?..
Тюленин. А шо ж мне не предлагала?
Любка. А тебя я любила.
Тюленин. Тю! А мне, значит, не надо, да?
Громова. Тише. Немец слушает.
Кошевой. Твоя очередь, Серёга.
Тюленин. Нет, ну я не знаю!.. Значит, Серёга пойдет, Серёга все сделает, Серёга свой парень, а мы пока поговорим, как папа с мамой в темноте, так, что ли?.. Ух ты, курва!
Любка бьет Тюленина по морде. Тюленин отвечает. Громова становится между ними и Любка, не желая того, хлещет её по великолепной щеке.
Кошевой (кричит). Слушать меня!.. Комсомолец Тюленин, стать смирно!
Тюленин. Я тебе стану, гнида!
Начинает гонять Кошевого по узкой площадке. Громова утешает рыдающую Любку.
Оберштурмбанфюрер. Следующий. Шнеллер. (Читает.) Тю-ле-нин. Тю-ленин? Вас ис дас? Ви ест киндер Ленин? Что ест Тю? Отвечайт!
Тюленин (останавливаясь). Вот это молоток. Ну и фашист. Не ожидал! Тю-ленин! Урра!
Прыгает в пропасть.
Громова (склоняясь над пропастью). И я тебя любила, Сергей! Прости!
Тюленин, подброшенный изумлением, возвращается из бездны.
Тюленин. Это ты, Ульк?
Громова. Я! Да! Я не хочу быть комсомолкой! Я хочу тебя, Сергей!
Тюленин (оберштурмбанфюреру). Ты! Понял? Тю - это значит: плевать я хотел, и так далее! Давай быстро, Ульк.
Сбрасывает одежду. Громова также поспешно освобождает великолепное тело.
Кошевой. Ребята! Это же разложение! Это разоружение перед лицом врага! Комсомолка Громова!
Громова. Летим, Сергей!
Обнявшись, Громова и Тюленин прыгают в ствол.
Оберштурмбанфюрер (подбежав к краю). Тшорт! Ну и красотка!
Любка. А я не хуже! (Сбрасывает одежду, освобождая прелестную фигуру). Подохни, фашист, и остолбеней! "Шаланды полные кефали..."
Ступает в пропасть. Кошевой и оберштурмбанфюрер смотрят друг на друга, чешут затылки.
Оберштурмбанфюрер. Что, больше не осталось? Сдохнуть можно от огорчения.
Кошевой. Так сдохни!
Мгновенно скинув одежду, оказывается очаровательной комсомолкой. Ласточкой летит в пропасть.
Оберштурмбанфюрер. Стойте!.. Нет, я помру, потому что не пойму. И не пойму, потому что помру. О, майн готт, что за народ! Что за язык! Что за живот у этой комсомолки!
Сбрасывает форму и стреляет себе в висок из парабеллума.
Лолита
Жених забивает гвоздь в стену, промахивается, бьет по пальцу, воет, пряча руку между ног. Лолита достает её оттуда, дует, приговаривает что-то, затем прячет между своих ног.
Входит Г.Г.
Г.Г. Шлюха!
Лолита (быстро). Старый козёл!
Жених. Ты что, рехнулась?
Лолита. Не твоё дело.
Г.Г. Убери руку, шлюха!
Лолита. Не твоё дело, папочка.
Жених. Кто-нибудь мне объяснит?.. Дай сюда руку.
Лолита. Не дам.
Г.Г. Ах, не дашь!
Хватает молоток.
Г.Г. Не дашь!.. Не дашь!.. Не дашь!..
С каждым новым возгласом бьёт молотком по своим пальцам на стене.
Жених. Что он делает?! Кто он такой?.. Вот так семейка!..
Лолита выпускает его руку, смотрит на Г.Г. ... Грудь её высоко вздымается, губы приоткрываются, глаза наоборот...
Г.Г., прикончив пальцы и суставы на левой руке, бьет молотком по колену, по лбу и т. п.
Все глубоко несчастны, но испытывают непрекращающийся оргазм.
Самые главные в мире
Го Можо. Давайте станем самыми главными в мире!
Кортасар. Да. Это было бы справедливо.
Натали Саррот. Бэ-э-э!
Борис Пастернак. Да. Но это не требует доказательств.
Го Можо. Как же не требует? Вы попробуйте убедить Мао Цзедуна!
Эзра Паунд. М-э-э-э!
Кортасар. Ночью Сена красива, как Хулио Кортасар в зеркале старого отеля с полутемными...
Го Можо. Вы уклоняетесь от темы!
Кортасар. ...дубовыми фиговинами... Но нельзя говорить под руку художнику! Вы хоть раз говорили под руку биллиардисту?
Го Можо. У нас в Китае бильярд запрещён Уставом партии.
Натали Саррот. Правильно. Браво, господин Лю-Шаоци!
Го Можо. Я ходил играть в бильярд в советское посольство в половине одиннадцатого. Улочки Бэйпина, тогда ещё мощеные диабазом, маслянисто сверкали под луною, по ним стремительными чёрными тенями проносились изумрудные коты...
Эзра Паунд. У меня украл.
Го Можо. Нет, это я сам написал! По-китайски!
Борис Пастернак. Товарищи, давайте решим тот вопрос, а потом будем ругаться.
Кортасар. Давайте выберем Пастернака председателем собрания.
Борис Пастернак. Я стесняюсь.
Натали Саррот. Давай! (Свистит.) Русского в председатели! И пусть Черчилль проглотит свою сигару! (Свистит.)
Го Можо. Я, конечно, не против... Но... китайская культура...
Натали Саррот. И Го Можо выберем! Сопредседателем! (Свистит.) Пусть Сталин откусит козырек у своей фуражки!
Кортасар. В таком случае... Да.
Натали Саррот. Нет, я этого аргентинца не предлагаю.
Эзра Паунд. А что? Получается тройка. Садись, Хулио, садись. (Кортасар садится в президиум.) А теперь они нам головы отвинтят, Натали.
Натали Саррот. А мы отсюда уйдём и всё.
Борис Пастернак, Го Можо (вместе). Как это вы уйдёте?
Эзра Паунд. Вот. Я сказал.
Натали Саррот. Ну, ладно. Ну, чего вы. Сейчас встали и пошли. (Эзре Паунду.) Пошли.
Эзра Паунд. Пошли.
Натали Саррот. Что же ты не встаёшь?
Эзра Паунд. Ты же предложила.
Натали Саррот. Ну и что. Я женщина.
Эзра Паунд. А им на это, знаешь...
Натали Саррот. При чем тут они? Это ты должен встать, потому что я женщина.
Эзра Паунд. Откуда я знаю, куда ты собралась.
Натали Саррот. Да никуда! В жопу!
Борис Пастернак. Не ругайтесь. Нехорошо.
Натали Саррот. Заткнись! Я тебя выбрала! Я тебя и отзываю!
Борис Пастернак (президиуму). Предупредим?
Го Можо. Наши народы, мадам Саррот, имеют долгие традиции бытовых запретов, поэтому китайская культура...
Натали Саррот. Да пошла она в жопу, твоя культура! (Эзре Паунду.) Пошли из этой рыгаловки.
Эзра Паунд. Пошли.
Натали Саррот. Ну, так вставай!
Эзра Паунд. А ты?
Натали Саррот. Я женщина!
Кортасар. Только внешне.
Натали Саррот. Ну, на то, чтобы выцарапать кое-что этому аргентинцу...
Го Можо. Второе предупреждение, товарищи.
Кортасар. И последнее.
Эзра Паунд (Натали Саррот). Тихо! Сиди тихо! Ты разве не видишь, что они...
Го Можо. Паунду, этому мистеру, первое, как я полагаю?
Тишина.
Эзра Паунд. Можно нам... посоветоваться?.. Товарищи?
Тройка вполголоса обменивается мнениями.
Борис Пастернак. Да. Конечно. Но не вставая.
Эзра Паунд. Спасибо. (Натали Саррот.) Натали, у тебя есть помада?
Натали Саррот. Есть. Зачем?
Эзра Паунд. Дай, пожалуйста.
Натали Саррот лезет в сумочку.
Кортасар. Э-э, ну-ка, - без шуток!
Натали Саррот. Да какие там шутки?
Вытаскивает израильский автомат "узи" и расстреливает президиум.
Эзра Паунд. Ты мне обещала помаду.
Натали Саррот подаёт ему помаду. Эзра Паунд рисует на лбах убитых красные звезды.
Эзра Паунд. Смотри, - она уже кончается.
Натали Саррот. Ничего. Сегодня у нас ещё (заглядывает в книжечку) Манн, Томас. И два испанца. Хватит.
Эзра Паунд. Тогда хватит. Испанцы худощавые.
Натали Саррот. Но лбы у них бывают
Уходят. Звучит "Болеро" Равеля. Борис Пастернак просыпается. Он мокр.
Входит Натали Саррот с чашкой кофе. Ставит на столик. Уходит. Чашка взрывается. Борис Пастернак гибнет вторично. И уже не придумать как его воскресить. Что уж тут говорить о каком-то Го Можо! И об остальных 58243 членах Союза Писателей СССР. Единственное, что постоянно повторяется - так это "Болеро". И под него катают англичане... как их... Ну, понятно. Потом Натали Саррот и их убирает, потому что иначе пьеса никогда не кончится. А Натали спешит в магазин, за помадой.
Дорого же ей обходится борьба с космополитизмом!
Кумпания
Долина в дыму. Там идет сражение. На высотке у полевого телефона Михарьков, Воняев, Осетров, труп Председателя - весь Союз кусателей в сборе.
Вбегает Прозалик.
Прозалик (радостно). Евреи кончились!
Союз кусателей (одновременно). Как? Как кончились?!
Прозалик. Все кончились! Разъехались! Сбёгли! Залегли!
Михарьков. Ты это...
Воняев. Ты это зачем тут...
Осетров. Ты это зачем тут бузу гонишь?
Хватаются за револьвер.
Союз кусателей. Да ты понимаешь, что я тебя сейчас?..
Труп председателя. К стенке его! К стенке!
Прозалик. Так я хотел... обрадовать...
Михарьков. Обрадовать!
Воняев. А с кем ты там в долине...
Осетров. ...боевых действий...
Воняев. ...воевать будешь - ты об этом подумал?
Союз кусателей. Ты сам в таком случае...
Труп председателя. Будешь евреем. Это понятно.
Воняев. Пока не найдешь трёх евреев, можешь не приходить! Расстреляю! И - беречь их! Беречь! Как... неугасимую свечу!
Прозалик убегает. Союз кусателей смотрит в бинокль на дымящуюся долину. Труп Председателя ковыряет в носу.
Снова вбегает Прозалик. С ним трое неизвестных.
Прозалик. Вот! Нашёл!
Воняев. Молодец. Быстро работаешь. Как национальный конфликт. Фамилии?
Прозалик. Плитик. Рымаурк. И Кюэт, - это дурачок, не обращайте внимания.
Союз кусателей. На позиции!
Колонна уходит. Бой продолжается. Томительное ожидание. Победа всё не идет.
Михарьков. Пойду гляну.
Уходит.
Воняев. Да... Надо бы Михарькова одного не пускать. Сбежит? А?
Осетров. Да и тебя опасно без провожатых.
Взявшись за руки, сбегают с горки. Дым рассеивается. По долине ходит задумчивый труп Председателя: он задумал на рассвете рыбалить на реку Иордан. Бедняга, никак не может встать по будильнику. Так и ходит, мучается до рассвета.
Пятиклассник Комаров
На сцену вбегает Первоклассница с бантами, в белом передничке.
Первоклассница (читает). Действующие лица:
АНТОНИО ГРАМШИ
ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ
АДА ВАСИЛЬЕВНА КОСОПУЗОВА
ЖОРА - сукин сын
ПЁТР ПРОСКУРИН
НЕИЗВЕСТНЫЙ
ДВОЕ НЕИЗВЕСТНЫХ В ПЛАЩАХ
ЖАННЕТ
ГАБРИЭЛЬ ГАРСИЯ МАРКЕС (в маске)
СОБАЧИЙ ДОКТОР
МИНКИН-ЗАПРЯГАЙЛО, конюх
ВИННИ МАНДЕЛА
ЧЕТВЕРО НЕИЗВЕСТНЫХ С ТЕННИСНЫМИ РАКЕТКАМИ
ПРИМАКОВ, академик
ТЕНЬ КРЕТИНА
ЗУБ
ЛАССАЛЬ
УЛЬЯНОВ (Ленин)
УЛЬЯНОВ, актёр театра и кино
УЛЬЯНОВ, Петр, живодёр г. Острогожска
САША ПУПСИК, студентка ГИТИСа
ПЯТИКЛАССНИК КОМАРОВ, её брат
АДА ВАСИЛЬЕВНА КОСОПУЗОВА, их мать
ПЁТР ПРОСКУРИН, их отец
АНТОНИО ГРАМШИ, итальянский революционер, портрет которого висит на стене в комнате Саши Пупсик
ЛЕБЕДЕВ-КУМАЧ, прежний владелец квартиры, от которого остался висящий на стене портрет Антонио Грамши
ЖОРА - сукин сын
ЖАННЕТ, его подруга
ПРИМАКОВ, член Президентского совета
ЗУБ, телевизионное изображение
НЕИЗВЕСТНЫЙ, ДВОЕ НЕИЗВЕСТНЫХ В ПЛАЩАХ, ЧЕТВЕРО НЕИЗВЕСТНЫХ С ТЕННИСНЫМИ РАКЕТКАМИ, также телевизионные изображения
ГАБРИЭЛЬ ГАРСИЯ МАРКЕС (в маске),
МАГОМЕДОВ, знакомый Саши Пупсик, студент Литинститута
СОБАЧИЙ ДОКТОР, персонаж чужой пьесы
МИНКИН-ЗАПРЯГАЙЛО, конюх, персонаж радиопьесы
ЛАССАЛЬ, сборщик бутылок
ВИННИ МАНДЕЛА, его подруга, трезвой не бывает
УЛЬЯНОВ, Пётр, живодер г. Острогожска в конце 18 века
УЛЬЯНОВ (Ленин), его правнук
УЛЬЯНОВ, актер театра и кино, председатель СТД РСФСР, педагог Саши Пупсик
ТЕНЬ КРЕТИНА, тень пятиклассника Комарова в мыслях Магомедова
Место и время действия - наши дни! Над Миром нависает Тень Кретина! Спектакль окончен, дорогие зрители! Автор пьесы пятиклассник Комаров, а я его младшая сестра Елена! До свидания! Не упадите с крыльца! Там Магомедов помочился!
Убегает.
Буря оваций, все встают.
Постепенно театр пустеет. Входит Лассаль и начинает собирать пустые бутылки по рядам. На сцене храпит Винни Мандела.
Все персонажи неожиданно вываливают на сцену и начинают бить Магомедова. Тот срывает маску...
Боже! Это ГАБРИЭЛЬ ГАРСИЯ МАРКЕС!