Так страшно ему ещё никогда не было. Всё, что произошло этой ночью, казалось Валере кошмарным сном...
На предельной скорости, разрывая прожектором мрак, поезд летел на восток. Туда, где простиралось царство дикой природы, где расстояние между станциями достигало нескольких сотен километров.
Прогибаясь под тяжестью вагонов, рельсы не то плакали, не то стонали. Поднятый порывами ветра, снег лип к оконному стеклу, тщетно пытаясь отыскать щели.
Заглядывая через верхушки сосен, луна смотрела вслед удаляющимся габаритным огням и думала: спеши — не спеши, а зимние ночи темны и долги. Конечно же, рассвет наступит, но нескоро.
Валера взглянул на часы — три ночи. Равномерный стук колёс убаюкивал. Глаза закрывались сами собой: спать, спать, спать… Ночные смены в шахте он переносил стойко, потому как сидеть там было некогда, тем более в проходке. Работа же проводника была не суетной, особенно в ночную смену. Трёхчасовой перегон позволял вздремнуть, если бы не проблема: этот участок пути не был электрифицирован, поэтому вагоны отапливались углём. Чтобы развеяться, он встал и налил из титана кипятку. Бросил в стакан пакетик заварки, добавил сахару и посмотрел в окно: тёмная, почти чёрная стена леса, ни огонька, ни просвета — тайга на многие километры.
Валера допил чай и поставил стакан в мойку. Показалось, будто лёгкий ветерок пролетел по вагону. Мелькнула мысль: наверное, топка прогорает. Он прошёл в салон, потрогал трубы отопления. По коридору они были горячими, но всё же на всякий случай стоило заглянуть в котельное. Валера надел куртку, верхонки, и вышел в тамбур.
В углу, лицом к стене, стоял мужичок. Маленький, тщедушный, в старой цигейковой шапке и пальто ниже колена. Со спины он скорее напоминал подростка, но по осанке чувствовалось, что человеку немало лет.
Это был явно не его пассажир. К тому же в рабочем тамбуре посторонним находиться не полагалось. Валера подошёл, тронул мужчину за плечо, и, открыв переходную дверь, жестом предложил пройти в соседний вагон. Человек безропотно шагнул на межвагонную площадку и обернулся. Валера остолбенел: альбинос! Мужичок отвёл взгляд и исчез за дверью.
Набрав несколько ведер угля, Валера забросил его в топку и, закрыв котельное отделение, поспешил в тепло вагона. Мысли то и дело возвращались к увиденному: для чего пассажиру понадобилось стоять в холодном тамбуре? Если зашёл покурить, то почему не закурил? И чем его внимание привлёк покрытый инеем угол? Валера снова и снова восстанавливал в памяти картинку, пытаясь понять, что в поведении и облике незнакомца ему показалось странным, пока не сообразил — у альбиносов не бывает смуглого цвета кожи и тёмных бровей! При альбинизме красящий пигмент в организме отсутствует, поэтому человек и выглядит, как белая ворона. У этого же типа всё было в норме, кроме цвета глаз.
Здорового мужика, со стальными нервами и мышцами, накачанными за долгий шахтёрский стаж, смутить было не так-то просто, тем более напугать. Тем не менее чувство тревоги не проходило. Даже в забое он не испытывал ничего подобного. Были моменты, и он оказывался на волосок от смерти, когда над головой оседала порода и крепления гнулись, как проволока. Всякое случалось, и наводнения, и пожары, но ушёл он оттуда не из-за страха, а потому что перестали платить. Перестройка добралась и до шахтных глубин. Пришлось устроиться проводником. На железной дороге зарплата была намного ниже, но её хотя бы выплачивали вовремя.
Воспоминания разбередили душу. Валера взял сигареты, зажигалку и вышел в тамбур. Взгляд упёрся в знакомый силуэт. Преодолев внутреннее сопротивление, он подошёл и развернул мужика к себе. Готовое слететь с губ ругательство, заглохло на полпути. Ни один мускул не дрогнул в лице пассажира. Словно перед Валерой стоял истукан. И только глаза, красные, будто у крысы, смотрели с пониманием и усмешкой. О таком не расскажешь, и не объяснишь — это нужно ощущать нервами, кожей, видеть. Логика в подобной ситуации бессильна.
Чем дольше они смотрели друг на друга, тем явственнее он ощущал боль. Казалось, просверлив череп, сущность проникла в мозг. Голова раскалывалась, а оно всё смотрело, и смотрело… Собрав волю в кулак, Валера открыл переходную дверь и сказал: уходи. Не торопясь, нечто прошло мимо. Едва Оно оказалось в соседнем тамбуре, он захлопнул дверь и закрыл на ключ. Подумал, и повернул фиксатор секретного замка. Теперь, если бы кто-то надумал зайти в тамбур из соседнего вагона, ему пришлось бы выбить дверь. Секретный замок тем и хорош, что его можно открыть только с одной стороны.
Валера курил и смотрел на руки — они тряслись, как если бы он страдал болезнью Паркинсона. Докурив, он зашёл в вагон и сел на служебное место. За окном по-прежнему мело, и всё так же струилась бесконечная полоса леса. Тусклый свет ночной лампы давил на психику. Не покидало ощущение, что нелюдь рядом. Он не считал себя верующим человеком, не читал молитв и не ходил в церковь. Но в этот момент, как никогда в жизни, ему хотелось прочесть "Отче наш". "Нервы, просто нервы. Никакой мистики. Вот сейчас встану, открою дверь, а в тамбуре — никого". Он поднялся, вышел в коридор… В том же углу, лицом к стене, как будто никуда и не уходил, стоял тот, кого язык не поворачивался назвать человеком. Валера машинально перевёл взгляд на секретный замок — он находился в положении "закрыто".
Вернувшись в вагон, Валера зашёл в служебное отделение и перекрестился.
Перегон заканчивался. Вдали показались огни приближающегося города. Сбавляя ход, поезд плавно подходил к станции. Валера надел шинель, шапку, и прошёл к выходу. Сердце бешено колотилось. Плавно нажав ручку, он распахнул дверь: секретка, как и входные двери, по-прежнему находилась в положении "закрыто", но тамбур был пуст...
Поезд остановился. Приехавшие смешались с отъезжающими, встречающие с провожающими. Валера стоял на платформе и оглядывался, надеясь, что для незваного пассажира эта станция оказалась конечной. И что их пути разминулись, и, желательно, навсегда.