Боевое крещение

               

                По рассказу фронтовика.

   Он родился уже после Гражданской войны. Старшие братья давно были в отходе, работали по соседним городам, на заводах, в депо. Мать умерла в тридцать шестом году.  Теперь они с отцом работали в колхозе, а  сестра   управлялась дома с огородом и скотом.  Уже третий год шла война. Призыв шёл за призывом.  В августе  проводили его друзей Никишку  Козлова и Сергея Нурина.  Обещали писать.  Да где уж, ждать  весточек от них, того и  гляди  самого  призовут.  В сентябре, на прошлой неделе исполнилось ему восемнадцать. Знать пришла пора.  Он  хотел на фронт, душой понимал необходимость разгрома врага, да и брат Иван писал, что сильно погнали немца. А он, Фёдор, что сделал для этого?
   Было уже темно, когда он вернулся  из коровника.  Отец был дома. Он сидел за столом,  Анютка  стояла у окна  и плакала.
  - Чего мокроту развела?
  - Федюнька,  да берут тебя на войну!
  - Вот и бумага пришла, - сказал отец, подвигая к нему повестку.
  - Ну и что рыдать раньше времени, я ведь ещё живой, - говорил Фёдор, поглаживая Анютку, утешая отца.
  - Жа-а-а-л- ко!
  - Ты, того, сынок, вещички- то собирай, чай завтра с утра  увезут.
   Собирать-то было нечего. Смену белья взял, носки да полотенце с мыльницей.
   Наутро отец разбудил рано. Анютка была уже на ногах. Она ставила на стол щи и блины. Такая царская еда уж давно не водилась в доме.
  - Где мясо-то взяла и муку?
  - Отец вчера, как ты спать лёг, курицу зарубил. А муки-то бабка Агафья принесла, дай ей Бог здоровья.
  - Ну, давайте напоследок позавтракаем вместе, чтоб, было  потом о чём   вспомнить.
    К девяти часам  к дому подъехал председатель  Коробов на телеге. Вышли на крыльцо. За оградой собрались соседи. Тётка Агафья, материна сестра, плакала. Кончиком платка вытирая cлёзы, приговаривала:
  - Последнего птенчика забирают…
   Отец, крепко обняв сына, сказал
  - Ты, сынок, того, служи честно, бей фашиста.
  Подошёл старик Федот. Он считался самым старейшим в деревне.
  - Ты, Федюнька,  бейся крепко. Мой прадед  француза разбил, а ты-то уж немца, точно, побьёшь. За нас, за всех…
   Слёзы так и  покатились из подслеповатых глаз  по морщинистым щёкам деда  и запутались   где-то в седой бородёнке. У Фёдора тоже набежала слеза, чтобы скрыть её,  он решительно подошёл к телеге, подпрыгнув, сел на охапку сена и помахал рукой.
   Тётка Агафья и Анютка долго шли за телегой…
   Из Уфы эшелон шёл на запад. Мелькали поля, огороды, станции. А их, новобранцев всё везли и везли. Под Калугой высадили. Два месяца продержали в учебке, а дальше шла дорога на  Второй Белорусский фронт.
  Ещё в учебке у Фёдора начались проблемы. Он никому не говорил, но внутри страдал сильно. Вместе с отцом и старшими братьями он часто ходил на охоту. Били уток, тетеревов, однажды лису застрелили. Он хорошо помнил, что стрелял, не задумываясь, и довольно метко. А тут  надо было стрелять в людей. Он понимал, что фашист – враг, а врага  надо бить, его никто не приглашал, сам пришёл, вот и получай, чужого не трогай. Но, когда надо было стрелять и, он представлял, что стрелять надо в человека, у него что-то начинало ныть, стонать внутри  и противиться.
   Когда ехали в расположение части на открытой машине, Фёдор, с какой-то мукой, смотрел на лес, речку, а внутри сидела и ела его душу страшная мысль: «убивать людей!»
   На третий день пехотную часть подняли по тревоге. Наступление. Вот оно.
Впереди шли танки, за ними бойцы – пехотинцы. Враг отступал  в спешке, так быстро, что и стрелять не пришлось. Вошли в оставленную  фашистами  белорусскую деревню. Везде разруха: часть домов сожжена, жителей не видно. Потом, постепенно стали выходить.
   Дело шло к вечеру. Пришёл старшина и приказал располагаться на ночлег.
Четверо бойцов и, среди них Фёдор, подошли к  уцелевшей хате. Ещё во дворе услышали то ли писк, то ли плач. Вошли в открытую дверь.  Вечерний закат высветил  комнату. На полу,  с пробитой навылет головой, лежала молодая женщина. Она  была мертва. За столом сидели трое ребятишек и плакали. Чтобы их успокоить,  двое бойцов стали выносить мёртвую мать, а  Фёдор и Горлов подошли к детям. Страшная картина открылась их глазам: руки ребятишек  лежали на столе, вниз ладонями и были  прибиты к нему гвоздями, которые своими новенькими шляпками поблёскивали в лучах заходящего солнца. У Фёдора потемнело в глазах. Видимо, так же плохо было и Горлову. Какое-то острое чувство, как  молния,  ударило внутри. Они заметались по комнате, чтобы найти что-то, чем можно было вырвать эти проклятые гвозди. Ничего не найдя,  Фёдор стал выдирать их пальцами. Дети плакали, а девочка лет четырёх, потеряв сознание, как-то медленно, молча,  уронила голову на стол. Как у них получилось, бойцы не  помнили, и не могли рассказать потом, но гвозди вытащили. Фёдор взял осторожно девочку на руки, Горлов и Николай подхватили остальных и понесли их в хату, где работала медсестра. Пришёл капитан Родин. Он, видавший виды, отвёл   новобранцев  в соседнюю избу и, плеснув в стаканы водки, дал выпить.
   Наутро капитан вёл бойцов в наступление…
   Фёдор, с каким-то ожесточением, стрелял и стрелял  по вражеским солдатам. Не дрогнули ни рука, ни сердце…