В ту пору я была совсем маленькой, где-то годика два, еще не совсем уверенно ходила своими ножками. Двоюродные братья по матери, проехали пару десятков километров по таежным дорогам на лошади и забрали меня к себе, в сибирскую деревню погостить. Что такое деревня, да еще окруженная со всех сторон практически тайгой, думаю, представляют многие или хотя бы стараются? У тети было трое сыновей и одна дочь и они были на порядок старше меня. А самый младший из них был старше на четыре года. Но он был уже такой шустрый малый.
Меня захватывал дикий азарт и желание, не отставая, во всех шалостях повторять все его проделки. И я, как и все маленькие дети - любители подражать, наблюдая за братом, как ловко он взбирался по сломанной, с редкими поперечными рейками деревянной стремянке, которая была приставлена к сооружению, отдаленно напоминающему сарай, устремилась за ним.
Скорее всего это был сенник. Для лучшего представления постараюсь описать его.
Четыре высоких, грубо стесанных столба, установленных вертикально, на определенном друг от друга расстоянии, были крепко соединены между собой горизонтальными бревнами. Если с высоты посмотреть, то это, скорее всего походило на самодельный табурет без верха – сидушки. Только на нем лежало множество, гладко стесанных, тонких дрючков. Они не были закреплены, находились в свободном передвижении. А для чего это так делалось, я не могу объяснить? Возможно не было гвоздей или денег на их приобретение.
Вот и поползла за братом туда, откуда легко можно было грохнуться на землю, переломав себе всё, что только можно было бы сломать.
Я уже дошла до середины этой стремянки, примерно роста взрослого человека, когда, беседующая cо своими соседками моя тетушка заметила, что кто-то, куда-то ползет и, опередив мой следующий шаг, подбежала и сняла меня, да так поддала по мягкому месту, что помню до сих пор.
***
И следующий случай остался в памяти на всю жизнь. Мне годика два, два с половиной. Игрушек и в помине не было, придумывали себе какие-то игры. И, чтобы я не капризничала, моя сестра, которой в ту пору было где-то лет семь, сшила вручную, со старых хлопчатобумажных чулок мне куклу, с соответствующими ручками, ножками, туловищем и головой. Затем она заполнила их опилкой. А на голове изобразила что-то в виде лица, разрисовала химическим карандашом, каждый раз обмакивая его во рту своей слюной. Получились глазки, носик и ротик у куклы. Я была бесконечно рада игрушке. Носилась с ней по двору и ликовала картавым еще языком:
- У меня есть своя кукла, у меня есть кукла!
В те минуты я была самым счастливым ребенком на свете. Но, недолго. Пришла бабушка - папина мама, вечно чем-то и нами тоже недовольная, она жила всего в метрах ста от нашего дома и, увидев эту куклу, вырвала её у меня из рук и со словами:
- Дармоеды, лодыри проклятые, - и, бросив на полено, порубала топором.
Продолжая извергать свои проклятия в наш адрес, ушла к себе домой. Безутешное было моё горе. Родителей дома не было, они постоянно работали, а мы, дети были предоставлены самим себе. А бабушка никогда не интересовалась, не беспокоилась за нас, как и что с нами, ни то, чтобы кого-то из нас нянчить, ведь мы все были сравнительно небольшого возраста.
Старшему дармоеду Уралису было лет девять, сестре - семь, еще брату - четыре, а мне - младшему лодырю - два.
Через несколько дней девятилетний брат, соорудил уменьшенный макет самолета Ан-2, точь в точь. И когда я плакала, поднимал меня на крышу сенника с плоской крышей, затем поднимался сам с самолетом. Сажал меня верхом на свое изобретение и, подняв выше своей головы, ходил кругами по крыше, издавая звуки, работающего двигателя. Моему восторгу не было предела, я пищала, визжала от радости.
***
Очень четко, словно, яркий кадр до сих пор стоит перед глазами еще одна картина:
Я была еще такой же маленькой, примерно тоже где-то годика два, два с половиной. Старшие братья и сестра были заняты своими делами, а я крутилась рядом, подмечая и нужное, и ненужное.
Вот мимо нашего двора почти бегом пробежала знакомая тетя, затем резко остановилась и, постояв какие-то секунды в раздумьях, развернулась и забежала к нам во двор, и сразу с ходу:
- Подойди ко мне, Эленька, покормлю тебя.
Она взяла меня на руки, присела на ступеньки крыльца дома и, приподняв пола стиранной, перестиранной, в мелкий цветочек ситцевую рубашку, вытащила переполненные молоком груди и, заправила в мой ротик свои набухшие молоком соски. Я лежала и неотрывно смотрела в её голубые глаза и кушала. У этой женщины были дочери - двойняшки, которые находились под присмотром их бабушки. По всей вероятности, времени было очень мало, с работы тогда просто так не отпускали. За пять минут опоздания наказывали очень строго. Она уже не успевала добежать до своего дома, чтобы покормить своих деток, а налившиеся груди, распирало до неимоверной боли. Вот она к нам частенько и забегала, подкармливала меня.
***
Прошло немного времени. Мне было уже лет пять, я вновь гостила у своей тетушки. Было теплое лето, кругом тайга, все зелено, аромат полевых цветов слегка кружил голову.
В один из таких дней тетушка взяла литовку и мы с ней пошли в сторону леса. Дойдя до поляны, она остановилась и принялась косить траву, а я побежала дальше в лес и полезла на самое высокое дерево. За неимением других детских игр, придумала себе такое развлечение. Дерево за деревом наклонялось под моей тяжестью и плавно опускало мння на землю. Веселый азарт захватил целиком и полностью. Потеряв бдительность и проявляя наивысшую безответственность в своих действиях в данной ситуации, полезла на очередное дерево, а оно, как позже поняла, оказалось осиной. Долезла до самой верхушки, свесила ноги, и дерево медленно стало клониться к земле. Но, то ли лес оказался густым, то ли осина оказалась не слишком гибкой, или я просто была слишком маленькой, несмышленой девочкой и не сумела правильно рассчитать место примерного наклона дерева, но мой «парашют» застрял, как в рогатке в густых верхних ветках другого дерева. И я зависла, словно, груша для битья на горизонтальной перекладине, только очень и очень высокой, примерно в девяти метров от земли. Сейчас не могу сказать, сколько времени находилась в таком положении, детский ум еще не в состоянии был сопоставлять время отсчета, но руки стали ослабевать, чувствовала, что скоро, уже очень скоро могу сорваться со «стропы своего парашюта» и грохнуться на землю, разбиться. А вокруг никого. Только густой лес, да на земле сочная, зеленая трава и где-то далеко на поляне
тетушка. Да и она не смогла бы меня снять. Несмотря на свой совсем малый возраст, прекрасно понимала свое наихудшее положение. Мои руки уже практически ослабли и уже, казалось, пальчики начали сами собой разжиматься, и почему-то они разжимались, начиная с мизинца. Наконец-то детский разум взял верх над моими действиями, стала звать на помощь. Благо, здесь была хорошая акустика, голоса далеко слышны. Уже буквально через пару минут прибежала тетушка, подняла голову вверх и, обомлела, стояла и молчала, зажав рот своей же, натруженной рукой - ладошкой. Словно, боялась выпустить пар и закричать на весь лес. Но эти несколько секунд для меня казались чуть ли вечностью. Мои пальцы уже не хотели меня слушаться. Держалась уже только большими и указательными пальцами.
Наконец-то она разжала ладошку, будто собиралась набрать в себя большой глоток воздуха, чтобы затем с силой выдохнуть, протянула руки вверх и крикнула:
- Прыгай!
Я посмотрела на нее, на ее протянутые вверх руки и стало дико страшно.
С высоты она казалась такой маленькой, чуть ли не с меня ростом.
"Как же мне прыгнуть, чтобы её не придавить собой", - мелькнула мысль.
- Прыгай, - повторилась она.
Ей, видимо, было еще страшнее - ведь она была в ответе за меня перед моими родителями.
- Прыгай, - крикнула уже требовательнее.
Наконец я разжала свои уже ослабевшие пальцы.
Конечно же, она сумела меня поймать. Но вот какое наказание за этим последовало - об этом история лишь умалчивает.
***
Сказать, что была изнеженной девчонкой - это не про меня. Я росла в многодетной семье, где кроме меня, как уже было сказано выше, была моя старшая сестра, и четверо братьев.
Да и братья шалили, незлобно подшучивая над нами - меньшими.
Однажды старший брат вывернул наизнанку тулуп - овчинку. А внутри у овчинки не стриженная овечья шерсть, то есть, довольно длинная, где-то сантиметров десять. Это очень теплая вещь в суровую зиму. Так вот, надел на меня этот вывернутый полушубок, а на лицо нацепил страшную маску, с прорезями вместо глаз, носа и рта, которую сам же и нарисовал на плотной картонной бумаге, а под большим воротником спрятал мою голову. Издали даже не поймешь, что за чудище такое. И повел к бабушке. А у нее постоянно жил наш двоюродный брат - мой ровесник. Пока шли эти сто метров, многократно падала, запутавших о длинные полы полушубка, не могла сама подниматься, брат меня поднимал, хватая всего лишь за воротник. С трудом поднялась по ступенькам крыльца, а переступая, вернее, пытаясь переступить порог дома, вновь упала на пол и буквально кубарем вкатилась внутрь. С видимым пренебрежением брат поднял меня с пола.
Бабушка сидела на самодельном деревянном диване напротив входной двери и вязала. Рядом с ней, свесив ноги, сидел двоюродной брат. Увидев такое зрелище - чудище, все вдруг замолчали, она перестала вязать. А мой брат смекнув, что сумел ввести моим нарядом всех в шок, начал:
- Вот этого чертика поймал у реки, возле проруби. Пытался поймать маленьких мальчишек и девочек, чтобы утащить их под лед. С трудом сумел его связать. Глядите же, не пускайте Ромку к реке.
Сидевший рядом с бабушкой Рома потихонечку, потихонечку стал пятиться назад и наконец, спрятался за ее спину. А я видя, как он испугался, с трудом сдерживала свой смех и из меня вырывался лишь звук, напоминающий визг молодого поросенка.
***
Озорничали, но не более, чем было допустимо. Однажды, достав из сундука распашонки младшего брата, из которых он давно уже вырос, мы нарядили маленьких ягнят, которые бегали по двору. Ягнята, как тень своих мам - неразлучны, естественно, они со всех ног помчались за овцами. А те никак не могли понять, что за звери? И, вытаращив глаза, с громким и жутким блеянием пустились убегать от своих же детенышей. Затем резко останавливались и, становясь на «дыбы», готовились отражать «атаки» следом бегущих, непонятных чужаков. Тогда уже мы подбегали и брали на руки своих милых мордашечек - ягнят, и убегали, чтобы не получить и самим хорошего пинка - рогами под свой зад.
***
Я наравне с мальчиками бегала, прыгала, по заборам и крышам лазила, пытаясь воспитать и выработать в себе стержень храбрости и смелости, мне казалось, это удалось? Никогда, и ничего не боялась, ни высоты, ни воды, ни темноты и даже кладбища. Несмотря на то, что когда вечерами, собравшись в кучку, мы рассказывали друг другу всякие небылицы про кладбище, когда ходили в ночную пасти своих коров. А зимними вечерами садилась возле мамы и неотрывно смотрела, как она вывязывала петли на будущих носках или варежках для нас. Пыталась научиться, также как и мама, быстро вязать. Хоть и неуверенно, но у меня получались эти неподдающиеся петли на спицах.
Любила плавать, нырять, переплывать нашу опасную горную реку, которая протекала недалеко. Глядя, на все мои проделки многие бы сказали: "оторва".
Но нет, взрослые ласково называли моим же именем Эленька.
Несмотря на все шалости, была очень тонкой натурой, легко ранимой и очень впечатлительной. Любила петь, прислушиваясь к своему же голосу, и понимала, что слух у меня есть. С легкостью пела то протяжные народные песни, то современные, ведь в нашей семье все хорошо пели. И я все повторяла за старшими, запоминала.
Прошла целая жизнь, но я до сих пор помню эти песни и с удовольствием теперь мурлычу их себе под нос, а память вновь и вновь уводят меня в мое далекое, далекое детство. И становится на душе тепло, словно, вернулась в свое босоногое детство. Туда, где мы дети - еще маленькие, а наши родители такие молодые, крепкие, пышущие здоровьем и светящиеся красотой – папа и мама.
Господи, сейчас бы всё отдала, чтобы вновь оказаться в то же время и рядом с моими родителями. При одной этой мысли уже слезы наворачиваются на глазах.
Но, увы. Детство ушло, его не вернешь. Мы выросли все и разъехались в разные края нашей необъятной Родины. Давно уже и родителей наших нет в живых. Но я, наверное, до конца своей жизни буду помнить голос мамы, такой тихий, нежный, слегка мелодичный, успокаивающий, и такой теплый и родной. И голос папы - очень краткий, четкий, уверенный. Эти два голоса сопровождают меня с пеленок всю мою жизнь. И я с таким наслаждением и упоением вспоминаю их - голоса моих родителей. Они, как и прежде будут возвращать меня в мое далекое детство.
(продолжение в рассказе 2 "Мое босоногое детство")
(снимок из просторов интернета)