Пройти по легенде, или Операция Терминал

Пройти по легенде, или Операция «Терминал»
(роман)

Посвящаем всем защитникам Отечества, сражавшихся с фашизмом и сражающимся с неонацизмом.
Выходит в авторской редакции. Роман публиковался под названиями «Пройти по легенде» и «Операция “Терминал”»

Авторы:

Аркадий ГРУЗДОВ
Елена КОНЫШЕВА



Глава 1

1943 год, первая половина мая, Москва, площадь Дзержинского,
Главное Управление НКО СССР «Смерш».

Тяжелые, охраняемые часовыми железные ворота, расположенные с торца серого  комплекса зданий, относящихся к Народному комиссариату обороны, медленно распахнулись, и во внутренний двор, фыркнув мотором, вкатила сияющая блестящая «эмка». Развернувшись и встав в общий ряд, автомобиль замер, но ненадолго: спустя минуту из него быстро выбрался среднего роста генерал-лейтенант Зеленин — начальник одного из отделов «Смерша» и его заместитель генерал-майор Шилин, грудь которого украшала звезда Героя Советского Союза…

Взбежав по ступеням, генералы протянули в окошечко документы и молча, не тратя попусту слов, принялись ждать. Дежурный — молоденький старший лейтенант — скрупулезно проверил документы, сверившись со списком, козырнул и возвратил удостоверения. Поблагодарив дежурного кивком головы, Шилин и Зеленин принялись подниматься на второй этаж: новый пост и еще одна проверка.

В этот раз часовой записал в журнал посещений точное время…

Кабинет комиссара государственной безопасности начальника Главного управления контрразведки «Смерша» генерал-полковника Абакумова отличался сухой лаконичностью — только необходимое для работы: стол для совещаний, по стенам карты, помеченные стрелками возможных ударов, обводы оборонительных сооружений, из украшений — портрет Сталина на стене и книжные полки…

Хозяин кабинета стоял у приоткрытого окна и разглядывал малочисленные московские улицы, позабыв про тлеющую папиросу. Вид у Абакумова был утомленный: мешки под глазами и некоторая вялость в движениях говорили о том, что начальник контрразведки НКО СССР «Смерш» даже не вспомнит, когда последний раз спал.

Не докурив до конца, он закрыл окно и, повернувшись, огибая по ходу движения угол стола, заваленный картами и донесениями, уселся за свой рабочий стол, помассировал виски, после застегнул верхний крючок кителя, избавляясь от этой неуставной слабости, и почти мгновенно преобразился. Теперь за столом сидел не усталый, а предельно собранный человек, готовый к любым, даже самым неожиданным поворотам судьбы. Размешав остывший чай, Абакумов сделал глоток и поставил стакан на край стола. В ту же секунду дверь распахнулась, и на пороге появился ординарец в чине подполковника.

— Генерал-лейтенант Зеленин и генерал-майор Шилин, — четко доложил тот. — Относительно отряда немецких диверсантов, замеченных группой наблюдения в районе железнодорожного узла Щербинка, — Абакумов кивнул — «Впустить». — Проходите, товарищи…

Ординарец отступил в сторону, пропуская вперед генералов, после подождал, пока они рассядутся и молча покинул кабинет, плотно прикрыв за собой дверь…

Вставая из-за стола, комиссар госбезопасности жестом разрешил Зеленину и Шилину курить. Устроившись напротив гостей Абакумов, откашлявшись, произнес чуть хрипловатым от постоянного недосыпания голосом:

— Что по Щербинке?

— Группа немецких диверсантов, судя по всему, наших «борисовских знакомцев», десантировавшись в районе Дубрав в тактической полосе нашего тыла, принялись скрытно выдвигаться к месту предполагаемой диверсии, — генерал-лейтенант Зеленин откашлялся. — По горячим следам наши оперативники отыскали в болоте неподалеку от места посадки двадцать парашютов. Обследование места показало: диверсанты направляются в сторону стратегически важного железнодорожного узла Щербинка для подрыва моста.

— Стало быть, — задумчиво произнес Абакумов, — у них двадцать человек…

— Так точно, товарищ генерал-полковник, — ответил Шилин. — Вооружение стандартное для пехотного взвода, но никак не для «ремонтников», каковыми они себя пытаются представить…

— То есть? — уточнил Абакумов.

— Автоматы, два пулемета Дегтярева, но особую озабоченность вызывают вещмешки — в каждом груза примерно на десять килограммов…

— Десять умножить на двадцать, — отпив глоток чаю, проговорил начальник контрразведки «Смерш», — получаем двести кило — серьезно! Ужели такой заряд предназначен только для моста?

— Есть предположение, товарищ генерал-полковник, что ниже по течению реки Змейки ими планируется подрыв еще одной стратегически важной переправы у деревни Велюжинская, — высказал предположение генерал Зеленин и тут же извлек из планшета заранее сложенную нужным образом карту. — Вы позволите? — Абакумов кивнул. — Станция Щербинка, несомненно, представляет для «Абвера» интерес…

— До недавнего времени, — задумчиво проговорил хозяин кабинета, — она была ничем не примечательным железнодорожным узлом, но в свете последних событий ее роль трудно оценить. Продолжайте…

— Находясь в окружении формирующихся резервных армий, — откашлявшись, проговорил Зеленин, — Щербинка способна пропустить большое количество грузов, что в период оперативной перегруппировки фронтов имеет решающее значение. Следует заметить, что находящаяся на расстоянии в пятнадцать километров велюжинская переправа — стратегический участок. Через нее в сутки проходит двенадцать эшелонов с боеприпасами. Разбив группу надвое, диверсанты нанесут существенный урон, сорвав тыловое обеспечение…

— Как долго диверсанты будут выдвигаться на рубеж? — поинтересовался Абакумов, переключая внимание на генерал-майора Шилина.

— Примерно к вечеру завтрашнего дня они окажутся на месте, — проговорил Зеленин. — Погода нам благоприятствует — жара, при таком солнцепеке особо не побегаешь. По моему распоряжению к диверсантам никто не цепляется, ну, идет себе пехотный взвод, пусть себе идет.

— Неплохо, неплохо… — похвалил Абакумов. — Нам лишняя кровь в тылу не нужна. Продолжайте.

— Но совсем без внимания диверсантов не оставляют. По всему маршруту их следования за ними наблюдают оперативные маневренные группы, — продолжил Шилин. — На финише «ремонтников» будут поджидать оперативники «Смерша»: капитан Свиридов и старший лейтенант Мальцев и несколько солдат... Есть одна оригинальная идея, над которой оперативники уже вовсю работают.

— Надеюсь, все пройдет чисто? — спросил Абакумов.

— Хотелось бы надеяться, что проколов не будет…  — ответил генерал-лейтенант Зеленин. — Хотя, что скрывать — времени на подготовку было мало, но все равно Свиридов и Мальцев устроят всё в лучшем виде!

— Во что бы то ни стало, — вставая из-за стола, проговорил Абакумов, — диверсантов необходимо задержать всех без исключения. Я повторюсь — всех! Никто не должен уйти. Информация о Щербинке не та, с которой можно поделиться с Абвером. По большому счету, с ними вообще нечем делиться...

Подойдя к окну, он открыл форточку и, повернувшись к генералам, закончил:

— Можете быть свободны…

Шилин и Зеленин двинулись на выход, но Авакумов, развернувшись, посмотрел им вслед и усталым голосом подвел черту в разговоре:

— Всю информацию об операции по задержанию диверсантов немедленно подавать лично мне с пометкой «срочно» в любое время суток. Свободны…


Глава 2

Полдень следующего дня, железнодорожный узел Щербинка,
тыл Резервного фронта Красной армии.

По утрамбованной проселочной дороге, змеящейся между невысокими холмами, галопировал всадник, прижимающий к голове фуражку. Мимо седока время от времени мелькали фанерные щиты, украшенные упреждающей надписью: «Осторожно, заминировано».

Натянув поводья, офицер в звании капитана осадил жеребца, переведя с галопа на размеренный шаг. Когда до двух палаток санчасти — большой и поменьше — оставалось совсем немного, всадник спешился и, намотав уздечку на кулак, стал огладываться по сторонам, выискивая одному ему известного человека:

— Мальцев, мать твою, — прикрикнул всадник, — а ну, вылазь!

Почти сразу из-за огромного валуна выбрался старший лейтенант Мальцев — оперативник «Смерша». На вид ему было дет двадцать пять, среднего роста, какой-то невзрачный, — такого встретишь голосующего у обочины и сразу же забудешь. Однако под простодушным видом Иванушки-дурачка скрывался опытный асс, использующий в оперативной работе простодушную внешность как мощное оружие: голубые глаза старшего лейтенанта Мальцева были до краев наполнены детским удивлением, а вылезающие из-под фуражки белесые волосы для любого встречного и поперечного служили своеобразным сигналом: старлей не дурак нарушить Устав. И уж почти ни у кого не вызывало сомнения, что этот «клоун» из молодых, но бойких.

Сразу видно — «продувной тыловик» — такого на фронт за просто так не заманишь.
 
Хотя, наверное, было бы море удивления у доморощенных психологов, прознай они, что Мальцев был трижды ранен. А уж то, что оперативник «Смерша» в свои двадцать пять лет был награжден двумя орденами Красной звезды и несколькими медалями, вообще воспринималось бы как «Откровение от Иоанна Богослова», настолько весомые награды не соответствовали облику простака, каковым старался соответствовать оперативник «Смерша».

При виде капитана Свиридова — непосредственного начальника — Мальцев, напустив на простодушное лицо приличествующее положению стеснение, достал из-за уха папироску и, сунув в рот, проговорил:

— Да тут я, товарищ капитан, тут… — пыхнув дымком, проговорил он. — Со вчерашнего утра сижу. Тружусь в полнейшем одиночестве, как, извините за выражение, пчелка. А вас все нет и нет. Уж волноваться стал, не случилось ли чего, а?..

— Мальцев, — беззлобно ответил капитан Свиридов, — хватит языком молоть почем зря, у тебя три человека было. Давай без выпендрёжа, показывай, как подготовились к приему «гостей»…

Смершевцы принялись неторопливо спускаться по извилистой тропинке вниз в сторону двух палаток, рядом с которыми на самодельном флагштоке вяло трепыхался белый флаг с красным крестом, нарисованном от руки.

Привязав коня к чахлой осинке, капитан Свиридов осмотрелся — вроде все нормально. Если особо не присматриваться, то запросто можно принять импровизированную «санчасть» за пункт «санитарной обработки». В тени чахлой шелковицы отдыхали три красноармейца, при появлении капитана они встали, но тот жестом приказал — «отдыхайте!»

Бросив фуражку на стол, Свиридов опустился на колченогий стул, который предательски скрипнул под его весом и, промокнув вспотевший лоб платком, после паузы справился:

— А баньку для «гостей» раскочегарил?

— Обижаете, товарищ капитан, — откликнулся Мальцев. — Бойцы пять шпал в топку бросили под моим, извиняюсь, чутким руководством, а уж воды в котлы натаскали столько, будто не для шпионов стараемся, для табуна лошадей…

— Ну, что я могу на это сказать? Только одно — молодцы! — похвалил капитан и, расстелив на столе карту-трехверстку, продолжил. — Слушай сюда, Мальцев. Заброшенная группа следует со стороны Дементеевки пешим маршем в нашу сторону. Бредут усталые как собаки, сам за ними наблюдал в бинокль из кустов.

— А с какой, простите, целью? — облокотившись об угол стола, поинтересовался Мальцев. — За нами только Щербинка.

— Вот она-то их и интересует, — Свиридов вытащил из кармана завернутые в тряпицу очки в металлической оправе и бросил на стол. — Щербинка, которая у нас за спиной — важный стратегический железнодорожный узел… — словно в подтверждение его слов раздался протяжный паровозный годок. — К бабке ходить не надо — в вещмешках у наших «гостей» взрывчатка. Если диверсионную группу разбить надвое: десять человек ниже по течению к велюженскому мосту, а остальных на взрыв этого, то можно такой «салют» устроить, что подвоз грузов в сторону фронта недели на две застопорится. Сам Абакумов приказал: абсолютно диверсанты должны быть под ногтем, понял?

— А что тут непонятного, надо так надо.

— А каким образом этого добиться, Мальцев?

— Я что, зря мы, что ли, такой «дворец эмира Бухарского» на голом месте меньше чем за сутки отгрохали? — кивая на палатки, произнес Мальцев. — На подходе возьмем, голубчиков, разморенных с дороги, предложим попариться, пройти санобработку, а там уж, как Бог даст…

— Даст, даст… он, такого даст, что только держись! — пряча карту, ответил Свиридов. — После догонит и еще добавит, — осмотрев не слишком внушительное сооружение, капитан остался доволен. — Справно поработали, — он ясно дал понять бойцам, что работой их доволен, после переключил внимание на Мальцева. — Уж в чем-чем, а в строительстве, ты, брат, разбираешься…

— А то, как же, — выволакивая из ближайшей палатки огромный мешок, изрек оперативник. — Я же до войны, между прочим, почти окончил строительный институт.

— Ну, все, довольно треска! — вывалив из тюка поношенную форму, отозвался капитан. — Ну-с, посмотрим, во что ты предлагаешь переодеться?

Из вороха старой формы образца сорок первого года он выбрал более или менее приличные галифе, что соответствовало нынешнему времени, а остальное придвинул Мальцеву — выбирай!

Верхнюю часть своего кителя Свиридов решил оставить себе для предстоящего маскарада, предварительно сняв наградную колодку и нашивки за ранения. Переодевшись, как мог, осмотрел себя, после вздохнул и, глядя на Мальцева, ставшего после переодевания рядовым, поинтересовался:

— Мальцев, ты, где это тряпье откопал, на помойке, что ли?

— Вам бы только обижать меня почем зря, — заправляя солдатскую гимнастерку размера на три больше ответил тот. — За дровами для баньки в Щербинку ходил и отыскал у начальника тамошнего караула. Отдавать не хотел, стервец, говорит, для себя берег…

— А как же она у тебя оказалась?

— Не поверите, товарищ капитан, — хохотнул Мальцев, — но я его уговорил…

— Почему не поверю? — поверю. Ты, брат, кого угодно уломаешь. Ладно, поговорили и довольно! — Свиридов кивком подозвал бойцов. — Переодевайтесь и на исходные позиции...



Ближе к вечеру, когда нещадное солнце сменилось прохладой по пыльной дороге в сторону полевой «санчасти», за которой просматривался ажур железнодорожного моста перегона Щербинка, подошла утомленная длительным переходом колонна «красноармейцев».

Командир группы диверсантов — среднего роста рыжеволосый капитан-пехотинец с необычайно подвижным лицом, на котором блестели быстрые как ртуть глаза, остановился и, промокнув платком вспотевший лоб, осмотрелся по сторонам, с некоторым сомнением разглядывая упреждающие фанерные щиты «Осторожно, заминировано».

К командиру, прихрамывая, подошел «старшина», поправив лямку тяжеленного вещмешка, и поинтересовался:

— Ну что, командир, может, через поле напрямки рванем, а?

— Не дури… — задумчиво отозвался «капитан». — Читать, что ли не обучен дурило? Не видишь, что все заминировано.

— Да брехня это! — отмахнулся «служивый». — С чего бы это «краснопузым» поле минами засевать — это ж тыл…

Командир развед-диверсионной группы неторопливо вынул из чехла видавший виды бинокль и присмотрелся к мосту — дрянь дело! С двух сторон к конечной точке их следования серьезные препятствия — пулеметные гнезда, укрепленные мешками с песком. Народу мало, но это не факт, что где-нибудь в хитром укрытии не прячется рота охраны. Уж больно мостик серьезный — оставить такой без надлежащей опеки более чем глупо, следовательно, подходы действительно заминированы — факт!..

Командир диверсионной группы вздохнул и, скинув вещмешок на землю, принялся размышлять. Как не крути, а подойти к мосту можно исключительно по узенькой дороге, петляющей между холмами и упирающейся в маленький палаточный городок — санчасть? — вне всякого сомнения! Он поднялся и принялся разглядывать подход к мосту.

Так что тут у нас?

Сонный белобрысый боец в широченной гимнастерке, больше напоминающий клоуна, чем солдата, опустившись на корточки, обильно смазывал солидолом оси телеги. Ненужная трехлинейка валялась в стороне и, судя по всему, интересовала служивого не больше, чем костыль бегуна на длинные дистанции — это хорошо!

Что еще?..

Ага, ага… Из большой палатки вышел капитан. Вид не боевой, очевидно, лекарь — тоже неплохо. Размахивая перед носом смущенного «солдата-клоуна» какой-то бумажонкой, офицер принялся вдохновенно орать на «служивого», с презрением отметая оправдания последнего.

Внутренний конфликт — дело хорошее! — обрадовался командир диверсантов. Что из подмоги? Три красноармейца — «худые жерди» — не в счет… таких криком убьешь. Ну, раз командир с подчиненными ужиться не может то, следовательно, к желанному мосту мы через санчасть пройдем быстрым маршем, а чтобы всех навек «помирить» — похороним всех в одной могиле…

«Капитан» встал, закинул за спину вещмешок, забитый взрывчаткой, и кивнул уставшим «солдатам» — за мной!



Оперативник «Смерша» Свиридов, сидя за столом в тени чахлой шелковицы, внимательно «читал» газету, не забывая при этом контролировать быстро идущих в их сторону «красноармейцев». На груди их «командира» блеснул орден Красной звезды. Идет уверенно, — подумалось оперативнику, — следовательно, надеется на успех. А раз стопроцентно уверовал в то, что поле «заминировано», то на тот свет не собирается.
Выходит, жизнь не в тягость…

При приближении диверсантов капитан Свиридов с такой ленью отложил газету, что со стороны показалось, будто он сбросил с рук как минимум пудовую гирю. С кряхтением поднявшись из-за стола, оперативник вышел навстречу диверсантам, оказавшись между двух палаток — чадящей «баней» и «смотровой». С надрывом зевнув, представился:

— Военврач э-э-э-э… передвижного дезинфекционного пункта Сомов. Куда путь держите, товарищи солдаты?

Старший диверсионной группы, просевая острым, как скальпель, взглядом окружающее пространство, снял с плеч вещмешок, оправил гимнастерку и, добавив в голос безапелляционности, ответил:

— Капитан Матвеев, командир роты двести восемнадцатого железнодорожного батальона, — протягивая документы, проговорил он. — Приказано осмотреть мост через Змейку на станции Щербинка. Предстоит переброска грузов к фронту…

Свиридов, взяв документы «офицера», принялся неспешно пролистывать страницы в поисках несоответствий. Нашел почти сразу — метка на второй странице, а надо бы на четвертой.

Не усмотрел Абвер, не усмотрел!

Впрочем, откуда им знать, что страницы поменяли всего три дня назад! Стараясь не выказывать азарта, капитан Свиридов, тем не менее, исхитрился и исподтишка осмотрел «ремонтников».

Напряжены до предела! — да оно и понятно, с чего бы им расслабляться?

До моста рукой подать, а тут задержка. А «командир» напряжен! — да, что там «напряжен» — до предела взвинчен. Того и гляди, пулять начнет, чего допускать ни в коем случае нельзя.

«Бойцы» двести восемнадцатого батальона держали автоматы наизготовку с той «небрежностью», которая отличает профессионалов от дилетантов. Грамотно рассредоточившись, диверсанты ожидали лишь команды «фас» от старшого. Но видавший виды оперативник «Смерша» такой подарок им не подаст.

А возьмёт всё, да и сделает наоборот — своими действиями успокоит.

Возвращая офицерскую книжку, Свиридов, мельком ознакомился с предписанием командира батальона, заверенным печатью и продовольственным аттестатом, даже беглого и невнимательного взгляда было достаточно, чтобы сделать вывод: документы — липа! Пусть качественно выполненная, но все же липа.

— Вроде все в порядке… — подавив очередной зевок, проговорил капитан Свиридов. — Издалека вы, однако, к нам пожаловали, товарищи...

— Мы торопимся, надо бы затемно до места добраться, — давая понять, что разговор окончен, с нажимом произнес командир диверсантов. — У нас приказ…

— Отставить приказ, — широко улыбаясь, ответил «врач». — У вас один приказ, а у нас другой…

Медленно… очень медленно «солдаты-ремонтники» стали рассредоточиваться, образуя вокруг капитана Свиридова полукруг. Командир развед-диверсионной группы, едва заметным движением отстегнул клапан кобуры и поинтересовался:

— Какой еще приказ?..

— Мухин! — лениво окликнул «военврач» Мальцева, шурующего кочергой около «бани». — Оглох, ты что ли?

— Я! — простонал в ответ тот. — Тута я, тута…

— Размести гостей в палатке, но на довольствие не ставь. Они не по нашей части проходят, самим жрать нечего. И баню, баню для помывки приготовь.

— А чего ее готовить-то? — «окая» на вологодский манер ответил Мальцев-Мухин. — Она давным-давно готова, нехай переодеваются и вперед…

— Погоди, погоди!.. — опешил командир диверсантов. — Какую баню? На хрен нам баня?!

— А баня вам, товарищи бойцы, затем, — спокойно проговорил Свиридов, — что того требуют обстоятельства санитарно-гигиенического характера. В Щербинке дизентерия, все поголовно из сортира не вылазят. Прямо чуть ли не днюют и ночуют в ней…

— И все потому, что жрут что все без разбора, — откуда-то из темноты назидательно пробурчал Мальцев. — А все оттого, что нет у них в душе настоящей дисциплины.

— Уж кто бы о «дисциплине» лепетал, только не ты, — осадил «военврач Сомов». — Если товарищу капитану рассказать, что ты вытворяешь, то поверь, Мухин, он тебя без суда и следствия расстреляет, — и, переключив внимание на «Матвеева», оперативник миролюбиво, но все же с нажимом закончил. — У вас своя служба, у нас своя. Согласитесь, ваш приказ мне не указ, поэтому раздевайтесь, товарищи, и… в баню!

— Но нам предписано быть на месте затемно! — запротестовал «капитан». — Вы, знаете, что будет мне и моим людям за это нарушение…

Капитан Свиридов, демонстративно устранившись от дальнейших дебатов, сел за стол, закурил и, скрестив руки на груди, беспечно проговорил:

— Откровенно говоря, мне наплюнуть на то, что с вами будет, но… — он поднял палец вверх. — Если вам жизнь в тягость, то милости прошу туда, — капитан Свиридов кивнул в сторону станции, находящейся за спиной. — Можете идти, но заранее предупреждаю: если пулеметчики, охраняющие подходы к мосту, заметят вас без меня, то вас элементарно порубят на капусту двумя пулеметами…

— Это еще почему? — насторожился кто-то из диверсантов.

— Как почему?! — изумился Свиридов. — «Почему» — главное дело! Я смотрю, товарищи бойцы, что у вас от длительного марша мозги-то поразмякли. Да потому, что мост через речку не парковый, по которому с мороженым или с пивом пройтись можно! Мостик-то имеет важное стратегическое значение. Если кто в это сомневается, то спросите у своего командира. Короче, готовьтесь к бане, оружие можете сдать по описи Мухину…

— С оружием останется мой человек, — отрезал «капитан Матвеев», стягивая через голову гимнастерку. — Кулаков!

— Я! — отозвался один из диверсантов.

— Все оружие и вещмешки, стеречь в оба глаза, понял?

— Так точно!

Примерно через час к капитану Свиридову бесшумно подошел облаченный в белый замызганный халат старший лейтенант Мальцев, в руках у него было два нагана, замотанные в мочалки. Посмотрев на капитана Свиридова, он, вопросительно уставился, будто вопрошая — не пора ли?

— Действуй… — прошептал тот. — Только я тебя умоляю, Мальцев, без стрельбы. Понял? — тот кивнул. — А раз так, то вперед…

Мальцев, старательно играя роль недотепы, загребая носками сапог сухую пыль, подошел к закрытому брезентовым пологом входу и, откинув его, вошел внутрь. Молодой солдат — лет двадцати, при появлении «банщика» дернулся. Но увидев, что перед ним всего лишь «клоун Мухин», расслабился, но спросил тем не менее требовательно:

— Чего приперся?

— Вот… — протягивая вперед мочалки, ответил Мальцев. — Мочалки принес, вам-то, небось, не хватает. Бери, мочалки-то, бери…

Кулаков, оставленный охранять оружие диверсантов, не выпуская из рук автомат, спрыгнул с горы вещмешков и приблизился вплотную к «банщику».

Это движение было последним его осознанным действием…

Мальцев, действуя совершенно неожиданно, нанес стволами наганов одновременно два удара: чуть выше солнечного сплетения и под подбородок. Не дав телу Кулакова упасть, смершевец подхватил его подмышки и, пятясь задом наперед, стал отступать, выставив на всякий случай для стрельбы на поражение пистолеты…



На улице капитан Свиридов, действуя столь же стремительно, туго спеленал руки-ноги «ремонтника» прочными веревками, загодя нарезанными из парашютных строп. Справив одно дело, офицеры «Смерша» приступили ко второму этапу: тенью шастая то в «предбанник», то из него минуты за три они вместе с красноармейцами без единого звука вытащили и складировали метрах в пятнадцати от «бани» взрывчатку и автоматы…

После, отойдя на некоторое расстояние, установили на столе пулемет, нацелив ствол на выход из бани и приказал троим красноармейцам — «вооружайтесь»!

Как только последний, самый действенный и эффективный «штрих» — пулемет, был переведен на стрельбу длинными очередями, полог палатки тихонько откинулся и появилось удивленное лицо одного из «ремонтников». Опознав в лежащей в десяти метрах куче Кулакова, он «охнул» и сунулся было назад, но капитан Свиридов, весело приказал:

— Выходи, выходи, братец, и подельников своих покличь! А коли закапризничают, то передай устно — «Смершу» в нашем лице пленные без особой надобности, — старший лейтенант Мальцев выпустил поверх головы «ремонтника» короткую очередь. — Надеюсь, намек понятен? Мы ждем ровно десять секунд. Обратный отсчет времени пошел…

Стоящим в шеренгу диверсантам, одетыми лишь в нижнее исподнее белье, капитан Свиридов, находящийся под надежным прикрытием пулемета Мальцева, передал длинные шелковые шнуры, нарезанные из прочных парашютных строп, и приказал:

— Связываем друг друга прочно, если вены будут перетянуты или еще какая неприятность, мы распекать вас не будем, граждане шпионы, а наоборот, похвалим. Повязав друг друга, вы по двое садитесь на подводу, и мы трогаемся…

— Ку-ку…куда? — внутренне холодея, осведомился кто-то из арестантов.

— Как куда? Туда, куда вы так тропились, — в Щербинку, — пояснил капитан Свиридов. — Естественно, побаловаться с динамитом вам никто не позволят, зато поселят в чудный подвал, откуда убежать можно будет только ногами вперед. Приступайте!..



Две подводы, одна длинная, предназначенная для перевозки бревен, другая покороче, двигались под горку в сторону станции Щербинка. На той, что длиннее, сидели несостоявшиеся диверсанты, контролируемые старшим лейтенантом Мальцевым, идущим метрах в пяти с пулеметом в руках. На маленькой телеге, горой загруженной вещмешками и оружием шпионов, восседал капитан Свиридов с автоматом…

С горки первые дровни покатили быстрей. На приотставшего конвоира равнодушно глядел командир диверсантов — «капитан Матвеев». Его мысли были заняты другим: отыскав в доске торчащий наполовину гвоздь, он, стараясь не привлекать к себе внимания, действуя сноровисто и крайне осторожно, распутывал узел стягивающей запястье веревки. Когда ему это удалось, он с облегчением вздохнул, размял руки, скрытые бортом и, не размыкая губ, прошипел соседу:

— Вякнешь, гнида, глотку перегрызу!..

Подвода, еле сдерживаемая лошадью, приблизилась к ажурной ферме железнодорожного моста и в тот самый момент, когда старший лейтенант Мальцев, натянув выпущенные на всю длину, вощи, крикнул «Тпру», «капитан Матвеев» вскочил, перемахнул через невысокий борт и, почти с места перемахнув деревянный заборчик, сиганул в воду с пятнадцатиметровой высоты…

Капитан Свиридов опоздал лишь на секунду — автоматная очередь разнесла в щепу заборчик, но беглецу она не причинила никакого вреда.

Со стороны полуразрушенного барака-казармы неслась рота охраны, загодя предупрежденная о появлении «гостей». Бежавший во главе пехотный капитан, вооруженный пистолетом, все понял без слов — произошло нечто незапланированное — «ЧП»! Бойцы охраны моста быстро окружили диверсантов, взяв их в плотное кольцо…

К капитану Свиридову, поливающему сверху реку из автомата, подлетел возбужденный старший лейтенант Мальцев и проорал:

— Ведь уйдет, товарищ капитан, уйдет тварюка! Что делать будем?

— Командир! — гаркнул Свиридов, обращаясь к начальнику караула. — За задержанных головой отвечаешь! Если кто поднимет череп хоть на миллиметр, стреляй!.. — он быстро стянул гимнастерку через голову и, перешагивая через перила, приказал. — За мной, Мальцев! Этот «ремонтник» далеко не уплывет. Найдем суку и голову отвинтим, а после скажем, что так у него от рождения было…

Сказав это, оперативник «Смерша» сиганул вниз, через секунду прямо в одежде за ним полетел старший лейтенант Мальцев…

А начальник немецкой диверсионной группы «капитан Матвеев» и не думал далеко убегать: он пронырнул под быстрой Змейкой на противоположный берег и, стараясь даже не дышать, спрятался в прибрежном ивняке.

Зло усмехнувшись, диверсант проводил взглядом плывущих вниз по течению «смершевцев» и скрылся в камышах. Выждав примерно с час, бывший картограф сто пятьдесят шестого пехотного полка Маслов, сдавшийся в плен фашистам в августе сорок первого под Брестом, углубился в лес и, двигаясь параллельно реке, устремился вверх, а не вниз по течению. Еще примерно через час, окончательно продрогший диверсант, укрывшись за корягой, решил передохнуть.

Перед заброской в советский тыл Маслов достаточно основательно изучил карту и до такой степени освоился с прифронтовой диспозицией «красных», что мог с закрытыми глазами прошмыгнуть мимо постов. Он знал, что, например, сейчас находится на стыке двух дивизий — двести тридцать четвёртой пехотной и тринадцатым минометным полком.

Узкая, слабо защищенная полоса на фасе давала ему реальный шанс переметнуться через линию фронта, выйти на любой немецкий штаб, сказать «Бранденбург» — и его тут же переправят в Борисов, где базируется развед-диверсионная школа Абвера, забросившая их с заданием в советский тыл.

Маслов с облегчением вздохнул и улыбнулся…

Можно было бы двинуть к немцам прямо сейчас, пока солнышко не встало, но при прыжке с моста Маслов маленько повредил ногу. Да и переодеться не помешало бы, в одном исподнем много не находишь. Едва только он об этом подумал, с грунтовки свернула пустая полуторка, чадящая белым паром, — радиатор закипел! Выскочивший водитель — мужик лет пятидесяти от роду в линялой гимнастерке, гремя помятым ведром, побрел к воде.

Маслов выждал некоторое время, после, стараясь не шуметь, вошел в воду, нырнул и через некоторое время вынырнул на противоположном берегу. Подняв камень, он на цыпочках подкрался к дымящему самосадом разомлевшему от созерцания природы пожилому солдату и изо всех сил ударил того по затылку. Подхватив обмякшее тело, Маслов без промедления стал переодеваться во все сухое.

Справив дело, диверсант внимательно ознакомился с красноармейской книжкой — Иванов Глеб Иванович, тысяча восемьсот девяносто пятого года рождения, рядовой сто пятьдесят шестого пехотного полка — отлично!

Отыскав в кармане кисет с табаком, Маслов с наслаждением свернул самокрутку и закурил, не таясь, а чего «таиться-то»? Он теперь «Иванов», а не «капитан Матвеев»! С таким прикрытием можно и назад в Борисов возвращаться, в родную развед-диверсионную школу Абвера…



Капитан Свиридов сидел в караулке мрачнее тучи и нещадно дымил, смоля одну папиросу за другой. На столе стояла давным-давно остывшая кружка с чаем, на которую офицер «Смерша» не обращал ни малейшего внимания, а рядом два листа бумаги и перьевая ручка с чернильницей…

Скрипнув зубами, смершевец неожиданно треснул по столу ребром ладони и беззвучно выругался. И тут в дверь деликатно постучали, не дождавшись ответа, проситель распахнул её, и на пороге появился старший лейтенант Мальцев.

— Товарищ капитан… звонили из штаба пехотного полка.

— И?..

— Сказали, что обнаружен труп рядового Иванова. Я так полагаю, что это работа «Матвеева»…

— А кого еще? — угрюмо отозвался Свиридов. — Только его, больше некому! Паша, я с тридцать пятого года в особом отделе, такого повидал, что мало не покажется! Но никогда, — он с силой треснул себе по лбу, — «никогда» со мной не случалось такого позора. Это ж уму непостижимо — упустить готового к «эвакуации» негодяя!

— Да успокойтесь вы, товарищ капитан, в следующий раз он от нас не уйдет…

— Нет, Мальцев, следующего раза не будет.

— Это еще почему? — удивился тот.

— Если я этого барана в следующий ещё раз захомутаю, то никуда вести не буду. Вспорю ему брюхо голыми руками и на березе повешу.

— Почему это только вы? — ухмыльнулся Мальцев. — Можно подумать, что мне не интересно узнать, как у этого «Матвеева» кишки располагаются…

Капитан Свиридов неожиданно хохотнул, после похлопал подчиненного по плечу и уже более спокойным тоном проговорил:
— Ну, все, довольно горевать. Садись, брат Мальцев, будем рапорт писать. Объясняться, как это мы умудрились упустить диверсанта…



Глава 3


Три дня спустя,
Борисов, развед-диверсионная школа «Абвера».

Полковник Герлитц, начальник «Абвера-103», в подчинении которого находилась развед-диверсионная школа, находящаяся в небольшом белорусском городке Борисове, прибыл из Минска. Обстоятельства требовали того, чтобы он самолично разобрался в досадном инциденте — очередном провале диверсионной группы, заброшенной в советский тыл.

Выбросив недокуренную сигарету, Герлитц поморщился: дела складывались не лучшим образом. Несколько небольших отрядов, заброшенных один за другим в красный тыл под Тулой, судя по всему, провалились. В итоге цель, которая ставилась — такая нужная связь с ценнейшим агентом Абвера, внедренным с немалым трудом в Подмосковье на железную дорогу, не состоялась! А тут ещё этот самодовольный выскочка, начальник Управления разведки и контрразведки генерал Лейбниц, на последнем совещании в Минске публично, что само по себе унизительно, усомнился в профессионализме Герлитца!

Подумать только, его, ближайшего сподвижника адмирала Канариса, обвинили в дилетантизме! Выбросив недокуренную сигарету в окно, начальник «Абваера-103», устроившись поудобней за заднем сиденьи автомобиля закрыл глаза и попытался расслабиться.

Да… не к месту последовал провал группы Маслова!
 
Черный сияющий «Опель» начальника контрразведки армии «Центр», проехав по Комсомольской, проскользнул в распахнутые железные ворота. Пока автомобиль разворачивался напротив административного корпуса школы, к Герлитцу быстро шли начальник школы капитан Фишера и ректор Риделя.

Но Герлитц не обращал на них внимания — слишком уж был зол.

Короткий взмах нацистского приветствия — и прибывший в Борисов начальник «Абвера-103», пройдя мимо стоящего на вытяжку часового, быстро пошел по лестнице на второй этаж, идущим за ним следом офицерам он бросил на ходу:

— У меня мало времени, господа, через час я должен отправляться в Оршу! Я читал ваш рапорт, капитан, — извлекая из кармана портсигар, обратился он к Фишеру. — Вы умудрились в красках описать практически все, но совершенно упустили из виду главное…

— И что же это? — спросил начальник школы.

— Я так и не понял… — закуривая, поинтересовался полковник Герлитц, — Если наша диверсионная группа успешно десантировавшись, минуя кордоны «красных» все же добралась до места проведения диверсии, то позвольте узнать, на основании чего произошел сбой, благодаря которому все пошло насмарку!..

Немецкие офицеры остановились около тяжелой дубовой двери, ректор Ридель, обогнув полковника и Фишера, распахнул створки, пропуская Герлитца в приемную и дальше в кабинет. При появлении «высокого минского гостя» Маслов, томившийся в ожидании, облаченный в почти новую полевую форму без знаков различия, вскочил и вытянулся по стойке «смирно».

На секунду приостановившись, начальник «Абвера-103» смерил бывшего «капитана Матвеева» любопытствующим взглядом и, не поворачивая головы, справился у сопровождающих ректора развед-диверсионной школы:

— Надо полагать, что это тот самый счастливчик?

— Так точно! — ответил ректор Ридель.

Приветливо кивнув Маслову, полковник Герлитц похлопал его по плечу и, не тратя попусту слов, войдя в кабинет прямиком двинулся и уселся за рабочий стол начальника развед-диверсионной школы.

Скрестив руки на груди, начальник «Абвера-103» подождал, пока сопровождавшие его офицеры рассядутся напротив, после снял салфетку с загодя приготовленного и разлитого в малюсенькую чашечку кофе, отпил глоток и произнес:

— Я жажду подробностей, господа. Итак?..

— Сразу же после того, как Маслов вернулся в Борисов из штаба двадцать третьей пехотной роты, я провел предварительный допрос, — вставая, начал капитан Фишер — Герлитц кивнул — садитесь, тот сел и продолжил: — Со слов Маслова получалось, что проверок по маршруту следования было только две: одна сразу же после того, как диверсионная группа вышла из леса и отдались на семь километров, а вторая примерно за пять-семь километров до цели…

— На что обращали внимания проверяющие? — поинтересовался Герлитц.

— В основном, на личные документы…

— А именно?

— «Капитана Матвеева» просили показать офицерское удостоверение, командировочное предписание, а у бойцов — красноармейские книжки.

— А вещмешки? — удивился Герлитц. — Неужели нет?

— Со слов Маслова, — продолжил Фишер, — проверяющих удовлетворила лишь приложенная к документам опись.

— Вы не находите это странным, капитан? — начальник «Абвера-103» переключил внимание на Фишера.

— Нет, не нахожу, — ответил тот. — Дело в том, господин полковник, что тыловое формирование Красной армии на том участке фронта находится на начальной стадии. Вследствие чего подобная неразбериха вполне объяснима…

— Сомнительный вывод… — отпив кофе, задумчиво проговорил Герлитц. — Запомните, господа, раз и навсегда: с той стороны фронта находятся отнюдь не дураки. И тем не менее, заметьте, группа, состоящая из двадцати человек, беспрепятственно проходит с внутренней стороны тактической полосы двух фронтов и почти добирается до места. Не кажется ли вам, господа, что НКВД просто позволило нашим «варягам» пройти. Как вы полагаете?

— Маловероятно, — вместо Фишера ответил ректор Ридель. — Я склонен полагать, что всему виной всё же слабый оперативный контроль противника именно с внутренней тактической стороны фронтов противника. Если бы «красные» захотели, господин полковник, то расстреляли бы сразу всю группу, организовав окружение. Но они этого не сделали, из чего можно сделать вывод: противник дал слабину, понадеявшись на то, что у них все под контролем.

— Звучит убедительно, но… тем не менее, группу нейтрализовали, — улыбнулся Герлитц, — причем не израсходовав для этого ни одного патрона.

— Как заявил Маслов во время проведения допроса, — проговорил капитан Фишер, — все произошло по чистой случайности. Он подчеркивал, что никакой организованности в провале его группы не было. Да, мост в Щербинке охраняли, но не батальоном, как того требует логика, а силами всего двух или трех офицеров и десятка автоматчиков.

— А не кажется ли вам, господа, что этот Маслов перевербован? — пыхнув облачком сигаретного дыма, неожиданно предположил Герлитц. — Лично у меня, господа, вызывает сомнение слишком уж легкий его уход…

— Это исключено, — безапелляционно проговорил ректор Ридель. — Маслов добровольно перешел на сторону Вермахта в еще августе сорок первого года. Этот человек принимал самое активное участие в ликвидации белорусских деревень, сотрудничавших с партизанскими бандами. Образно выражаясь, его руки по локоть в крови. Я не думаю, что большевики способны списать с лицевого счета Маслова сотню загубленных жизней.

— И, тем не менее, вашего протеже, господа, не арестовали как других, а позволили благополучно пересечь линию фронта, — заметил Герлитц.

Встав из-за стола, он размяк затекшую от долгого сидения спину и, переключив внимание на начальника развед-диверсионной школы, подытожил:

— Капитан, я прошу вас, поговорите с Масловым еще разок. Пусть он еще раз всё расскажет вам. Пусть повторит свою историю, связанную с проверкой документов у Щербинки. Пусть припомнит мельчайшие подробности относительно тех, кто притормозил отряд у так называемого «санитарного поста». Пусть по секундам все восстановит. И если вы, господин капитан, со всей очевидностью убедитесь, что проблема состоит в некачественном исполнении документов, отправьте за линию фронта небольшую испытательную группу курсантов: пять-шесть человек без особой цели…

— Чтобы они просто прошлись по тылам, — догадался капитан Фишер. — Если же посланный отряд провалится, то дело все же в неких тайных метках — изысках НКВД, а если нет, то…

— А если нет, — закончил Герлитц, — то, как это не печально звучит, в вверенной под ваше руководство развед-диверсионной школе «Абвера» находится агент НКВД, умудряющийся передавать информацию за линию фронта.

— Это исключено, — проговорил Ридель. — Смею уверить, господин полковник, что система нашей внутренней безопасности хоть и не совершенна, но, тем не менее, она находится на довольно высоком уровне.

— За последний месяц, — с холодной усмешкой проговорил Герлитц, — это уже третий провал. Я повторяю — третий… Согласитесь, что во всем этом есть некая закономерность, позволяющая сделать вывод, что борисовская развед-диверсионная школа Абвера в определенной мере находится под контролем НКВД…



Глав 4


Час спустя, Краснолуки,
тридцать километров от Борисова.

Испуганная сорока с истеричным треском слетела с ветки сосны, осыпав иголками тихо идущих по узенькой тропинке трех человек: молодого старшего лейтенанта, ведущего под руку беременную женщину, и вертлявого бойца, облаченного в выцветшую красноармейскую форму.

Из окружения они выходили вот уже более суток.

Шли медленно, стараясь избегать дорог, чтобы лишний раз не нарываться на разъезды полевой полиции усиленной немецкими солдатами. Небольшой отряд двигался от непролазных демжирцких болот. Пройдя первое кольцо окружения, они без единого выстрела почти бегом устремились в сторону Борисова, но на подходе, когда до города оставалось километров пятнадцать, командир группы, старший лейтенант Козлов, приказал резко взять на север в сторону лесничества: место самое что ни наесть надежное — под контролем партизанской бригады «Дядя Коля».

И опять бегом, а то не ровен час нарвутся на фрицев, что при любом повороте событий не лучший выход! Во-первых, сам командир — старший лейтенант Красной армии, что весомый повод для расстрела. Во-вторых, с ним беременная женщина. Как известно, нынешний фриц гуманизмом не отличается. У него особо не забалуешь: пуля в затылок и вся недолга.

Короче, куда не кинь — всюду клин…

А раз так, то только и делов, что бежать. Накопившаяся усталость давала о себе знать: окруженцы выглядели не просто утомленными, а вконец изможденными.

Старший лейтенант, закинув за спину немецкий автомат, осмотрелся, к чему-то прислушиваясь, после помог беременной женщине присесть на поросший мхом пень и участливо справился:

— Ну, как ты, Галя… идти можешь, а то может передохнем?

— Давай передохнем, Саша… — виновато улыбнувшись, попросила она. — Хоть с полчасика…

Офицер погладил женщин по плечу и, кивком подозвал к себе бойца.

— Крюков, — проговорил он…

— Я! — вставая, красноармеец отряхнул колени. — Иду, иду, товарищ старший лейтенант, иду…

Отойдя от женщины несколько метров, мужчины присели под сосну, неторопливо закурили одну самокрутку на двоих. После минутного размышления старший лейтенант вздохнул, достал из-за голенища сапога потрепанную карту-трехверстку, проговорил:

— Слушай меня внимательно, Крюков. Мы были вот тут… — он очертил ногтем место. — Пройдя за сутки примерно с десяток километров, оказали примерно вот тут.

— Так точно!

— Не перебивай, слушай внимательно, — офицер принял из рук бойца самокрутку, пыхнул и передал обратно. — От нашей давешней базы мы отвалили прилично и теперь встык подошли вот сюда…

— И что с того? — вглядываясь в карту, спросил Крюков.

— А то, брат, что мы почти у цели. Где-то в этом районе располагается база партизанской бригады «Дяди Коли», усек?

— Нет, — Крюков почесал затылок. — А кто этот дядя Коля?

— Не важно, — пряча карту, ответил офицер. — Короче, брат ты мой, слушай боевой приказ: углубись на север километра на три, но не больше, и проверь-ка, как там насчет «сюрпризов». Вопросы?

— Никак нет, товарищ командир, — вставая и натягивая пилотку, проговорил Крюков. — Проверим все в лучшем виде. Поверьте на слово, уже к вечеру нормальной каши полопаем…

Проводив взглядом удаляющегося бойца, офицер подошел с сидящей на пне беременной женщине, взял ее руки в свои ладони и прошептал:

— Потерпи, родненькая, потерпи…

— Худо мне, Саша, ох как худо… — женщина слабо улыбнулась растрескавшимися губами. — Жар у меня, голова болит, все тело ломит.

— Ну, потерпи. Сейчас Крюков вернется и потихоньку да полегоньку двинем. Поверь, родненькая, все будет нормально. Из такого кольца карателей прорвались, что только держись! Да неужто после всего пережитого нам счастье не улыбнется?

— Улыбнется… — прошептала в ответ женщина. — Быть такого не может, чтобы не улыбнулось…

Неожиданно послышался треск за спиной. Старший лейтенант, действуя с завидной стремительностью, выхватил из-за пояса наган, но сразу же опустил — Крюков!  Опустившись на землю, красноармеец промокнул пилоткой пот и прошептал.

— Как велели, товарищ командир, три километра отшагал — все чисто. Трогаем?

Командир кивнул и принялся помогать подняться женщине. Не тратя бесполезных слов, он, закинув за спину автомат, молча отдал приказ — вперед!

Идя по краю высокого холма, со срезанной взрывом плоской вершиной маленький отряд совершенно неожиданно столкнулся… с тремя красноармейцами, вооруженными двумя винтовками и немецким «шмайссером».

Свои? — да кто ж их знает…

Оценить ситуацию по достоинству было ох как трудно. Маленький отряд столкнулся с ними в тот момент, когда оказался на небольшом взгорке: они — как на ладони, а противник, если это конечно таковой, за деревьями внизу. Тот, который бесспорно за главного — здоровенный детина со срезанными «шпалами» старшины, не выказывая ни малейшего удивления, догрыз яблоко и, отшвырнув от себя подальше огрызок, равнодушным и маленько сонным голосом поинтересовался:

— Кто такие будете?

— А вы кто? — осведомился Крюков, выходя вперёд. — На сирот вроде не похожи. Уж больно морды у вас красные…

— Не «красные», — назидательно проговорил старшина, — а загорелые. Чуешь разницу, а? Так кто вы? — он сощурился и, оглядев старшего лейтенанта, спросил. — Вот ты, кто такой будешь?

— Ты мне не тыкай чухонец, — усмехнувшись, ответил тот. — А то я тебе, товарищ старшина, твою тыкалку с корнем вырву.

— Ты, это… — стоя за сосной, спокойно заметил другой красноармеец, — особо-то не командуй. Чай не на плацу и не на полигоне разгуливаешь. Говорите, кто такие будете!

— Я командир Красной армии, — выступая вперед и, на всякий случай,  прикрывая женщину, ответил офицер. — Выходим из окружения, а теперь, сделайте милость, представьтесь вы…

— Командир, говоришь, это интересно…

Ещё два «красноармейцев», грамотно рассредоточившись полукругом, обступили небольшой отряд, оделив и прижав Крюкова к самому краю обрыва, а старшего лейтенанта и беременную женщину подальше.

Понимая, что что-то неладно, старший лейтенант, стараясь не привлекать внимание невесть откуда появившихся на их пути красноармейцев, принялся медленно извлекать из-за пояса находящийся в кобуре за спиной пистолет.

— Так кто вы? — тихо поинтересовался он. — Только не говорите, что вы лесовики или иная, какая лесная живность…

И тут совершенно неожиданно старшина, резко отступив на шаг в сторону, перехватил за цевье свой карабин и коротким, колющим ударом нанес старшему лейтенанту, прикрывающему собой беременную женщину сокрушительный удар в лоб. Тот «охнул» и, завалившись на спину, подмял её под себя, а заодно получил сильнейший удар прикладом в висок…

Как по команде два других «красноармейца» одновременно вскинув автоматы, пальнули по попытавшемуся выстрелить Крюкову. Лицо бойца мгновенно окрасилось кровью, он пошатнулся и, неуклюже размахивая руками, стараясь удержать равновесие, стал медленно отступать к краю глубокого обрыва.

Секунда — Крюков рухнул…

Краснолицый «старшина» ухмыльнувшись, принялся туго связывать короткими веревками оглушенного старшего лейтенанта. Пришедшей на секунду в себя женщине он бесцеремонно нанес в челюсть хлёсткий нокаутирующий удар.


Закончив одно дело, «старшина» связал и ее. Поднявшись на ноги и отряхнув с колен крошку сухой травы, он, сладостно потянувшись телом, коротко отдал очередной приказ, обращаясь к остальным «красноармейцам» по-немецки:

— Офицера с бабой в машину и в Борисов.

— А с тем что делать? — поинтересовался один из них.

Быстро подбежав к краю обрыва, старшина несколько секунд разглядывал распластанное внизу тело.

После достал из кармана яблоко, надкусил и равнодушно проговорил:

— Сам подохнет. Офицера с бабой в машину…

— Будет исполнено, господин обер-лейтенант.



Глава 5


Два часа спустя,
Борисовская развед-диверсионная школа «Абвера».

Старший лейтенант Козлов, плененный мобильным постом дивизии СС «Бранденбург», выставленной на оцеплении второго кольца во время проведения карательной операции против партизан, слабо застонал и открыл глаза.

То, что он увидел, оказалось настолько невероятным, что он оказывался в это поверить! Большая больничная палата, переоборудованная, очевидно, из учебного класса, была заполнена лежащими или сидящими на койках людьми, переговаривающими между собой… по-немецки!

Стоящий неподалёку фашистский офицер с накинутым на плечи чистеньким белым врачебным халатом, отдавая короткие приказы фельдшеру, заполнял поршень шприца мутноватой жидкостью.

Козлов, подтянув одеяло к груди, неторопливо приподнялся на своей кровати, сглотнул корявую слюну, еще раз осмотрелся — бред какой-то! Закрыв глаза, он мысленно просчитал до десяти, теша себя напрасным заблуждением, что ему просто снится сон, после опять открыл глаза, ещё раз осмотрелся и тихо прошептал:

— Где я?..

Немецкий доктор, несмотря на тихий вопрос пленного, обращенный скорей вовне, чем кому бы то ни было, повернулся, весело улыбнулся, ставил лишний воздух из поршня шприца и ответил по-русски, правда, с резким акцентом:

— Вы, в Абвере, майн герц. В Абвере!

Переключив внимание на стоящего у двери часового, врач, приказал:
— Штейн, немедленно оповестите капитана Фишера, что русский офицер пришел в сознание.

— Есть! — ответил тот и скрылся.

Козлов попытался встать и присесть на койку, обмотав тело одеялом, но доктор в форме немецкого офицера, продолжая улыбаться, опустившись на стоящий рядом табурет, мягко, но с нажимом надавил пленному на грудь кулаком и сразу вогнал иглу шприца чуть выше локтя.

— Это не яд… — ухмыльнулся он, — А что-то типа… э-э-э…глюкозы. Правда, так ли это я, признаться по совести, сам не знаю. Но смею вас уверить, жить вы будете.

Дверь, ведущая в палату, распахнулась, и на пороге проявились два человека: начальник развед-диверсионной школы «Абвера» капитан Фишер и ректор Ридель. Отдав короткую команду находящимся раненым немецким солдатам, первый из вошедших опустился на приставленный к кровати Козлова табурет и закурил. Эта невольная пауза позволила офицеру Козлову повнимательней рассмотреть вошедших немецких офицеров…

Капитану Фишеру было чуть-чуть за пятьдесят. Высокого роста, худощавый,  продолговатое, чисто выбритое лицо, глаза… казалось, что его глаза прошивали собеседника насквозь.

Второй визитер — ректор Ридель. По первому впечатлению, производил впечатление человека, несколько равнодушного к происходящему разговору, но это-то равнодушие и выдавало его. Торопливость в движениях говорила: он возбуждён! Откуда Козлову было знать, что сидевший перед ним ректор борисовской развед-диверсионной школы почитался среди профессионалов как личность незаурядная. Ридель в совершенстве владел несколькими европейскими языками, и русским в том числе. Хотя в умении мыслить стратегически, он, тем не менее, уступал своему непосредственному начальнику капитану Фишеру, на которого полковник Герлитц имел большие виды…

Козлов втянул ноздрями пряный сигаретный дым, выпускаемый капитаном Фишером, сидевшим на табурете, закинув ногу на ногу и, облокотившись о спинку кровати, принялся молча разглядывать визитёров. Безумно хотелось курить, но он старался не подавать вида и никоим образом не выказывать своего желания.

Наконец затянувшееся молчание разрядил капитан Фишер. На отличном русском он, бросая на одеяло сигарету и спички, проговорил:

— Закуривайте…

Помяв между пальцами папироску, Козлов закурил.

Начальник развед-диверсионной школы усмехнулся, не зло, скорей, равнодушно, после снял ногу с ноги и, скрестив руки на груди, проговорил:

— Я так понимаю, что имею честь разговаривать с Козловым Александром Ивановичем, двадцати трёх лет от роду. Урожденным в селе Александровка, Ставропольского края. Вы бывший старший лейтенант Красной армии. В начале июня сорок первого года окончили пехотное училище. Все верно?

— Допустим… — осторожно проговорил Козлов. — И что с того?

— Ровным счетом ничего, — вместо Фишера и тоже на русском ответил ректор Ридель. — Поверьте, Александр Иванович, в нашем визите к вам нет ничего из ряда вон выходящего. Рядовое участие к человеку, оказавшемуся волею случая не на той стороне.

— Увы, но вы оказались на проигравшей стороне, — подхватил капитан Фишер. — Но мы, как видите, не держим на вас зла, а напротив, исходя из гуманистических соображений, навещаем врага, то есть вас…

— Ага… — сыронизировал Козлов, — «из гуманистических соображений»!.. Только не надо точить лясы, а? В ваши увещевания, я не в жизнь не поверю! Лучше сразу меня расстреляйте, нечего на меня время попусту переводить…

— Мне нравится ваша искренность, — улыбнулся начальник школы. — Умереть красиво — это так романтично! Но дело-то все в том, Александр Иванович, что пытать, вешать, стрелять и доставлять вам прочие удовольствия, воспетые сталинской пропагандой, я вам не намерен. И знаете почему?

— Скажите — узнаю…

— Да потому, голубчик, что в этом нет ни малейшего смысла, — пояснил Фишер. — Ну, вырву я вам все ногти, переломаю руки-ноги ну, изуродую так, что даже господь Бог в вас человека не опознает, а дальше-то, что? — Козлов молчал. — Вот видите, не можете ответить. Так получилось, друг мой, но вы оказались в Абвере — тончайшей структуре, — продолжил Фишер. — Дело, которым мы имеем честь заниматься, сложнейшее по свой сути! Мы, милейший, образно выражаясь, работаем на ускользающих математических величинах.

— Это что ещё за величины такие? — пыхнув дымом, спросил Козлов.

— Какие?.. — Фишер задумался. — Да хотя бы такие, например, как ваша милая беременная жена, которой вот-вот надобно рожать…

Козлов рванул было с кровати, но Риделя с укоризной покачал головой, мол, не стоит так горячиться.

— Александр Иванович, — продолжил капитан Фишер, — давайте договоримся раз и навсегда: никаких истерик. Вы спросили про величины, я ответил, а заодно обрисовал вашу перспективу, оставив при этом право выбора, что, согласитесь, дорого стоит…

— Красиво изъясняйтесь… — ухмыльнулся Козлов, туша о спинку кровати окурок. — Особенно мне понравилось про выбор. Только, вот убейте меня, но я что-то не понял, о каком выборе шла речь?

— Быть счастливым отцом ребенка, — ответил ректор Ридель, — который родится в условиях нормального госпиталя и вырастет здоровым человеком и будет до конца жизни вам благодарен, или…

— Что — «или»? — справился Козлов.

— Или, — продолжил капитан Фишер, — ваш сынок или дочь умрут вместе с мамой — военврачом Галиной Вилковой. Поверьте, друг мой, в этом, согласен, бесчеловечном поступке нет ничего личного — только издержки войны. Милейший Александр Иванович, мне даже стараться не придется, чтобы отправить ваше семейство в Майданек. Если существует на земле ад, так только в этих лагерях…

Козлов присел на край кровати и, обмотавшись одеялом как, тогой молча уставился на собеседников. Ситуация была более чем тупиковая, но действовать все равно было необходимо, даже не имея в голове предварительного плана действий.

Откашлявшись, Козлов произнес тоном, не терпящим отлагательств:

— Я хочу видеть жену…

— Ваше право, — согласился капитан Фишер и, повернувшись, крикнул: — Маслов...

В дверном абрисе проявился давешний «капитан-ремонтник», чудом избежавший ареста оперативниками «Смерша». На этот раз он был одет в новенькую немецкую полевую форму без знаков отличия. Вытянувшись по стойке «смирно», командир развед-диверсионной группы замер в ожидании дальнейших распоряжений.

Капитан Фишер встал, одернул гимнастерку и, подойдя к окну, присев на подоконник, приказал:

— Проводи господина Козлова к его жене…

Маслов сделал шаг вперед и кивком головы приказал Козлову — собирайся и за мной! После он пересек больничную палату и бросил ему на колени пакет, который от падения разорвался. Оказалось, что в нем была немецкая форма. Козлов неторопливо переоделся, натянул сапоги и притопнул: вот зараза — малы! Ну, да ладно, и так сойдёт. Повернувшись к Фишеру и ректору Риделю, он поинтересовался:

— Я могу идти?

Начальник развед-диверсионной школы кивнул и жестом дал понять — «вперед»! Однако едва только Козлов сделал два-три шага по направлению к двери, капитан Фишер проговорил:

— Александр Иванович, проведаете супругу и сразу же ко мне в кабинет для продолжения беседы. Надеюсь, вы не питаете иллюзий относительно того, что наше увлекательное общение себя исчерпало?

— Нет, не питаю…

После сказанных слов Козлов, не испрашивая более соизволения, быстро покинул больничную палату…

Выйдя из лазарета он, заложив руки в карманы, неспешно двинулся через плац за шагающим впереди Масловым. Подспудно бывший старший лейтенант Красной Армии все окрест просеивал глазами — мало ли что, авось пригодится!

А посмотреть было на что.


Борисовская развед-диверсионная школа Абвера, имевшая радиопозывной «Сатурн» располагалась в бывших казармах, построенных еще при царе-императоре. Время оказалось бессильным над добротными стенами, выложенными из бутового камня. «Такие стены, пожалуй, и прямым попаданием не прошибешь!» — подумалось Козлову.

По углам школы — вышки, укрепленные пулеметными гнездами, верхушка четырехметрового забора «окучена» вязкой паутиной колючей проволоки. От лазарета, откуда они вышли, прямо по диагонали через несколько десятков метров стояли в ряд одно за другим три кирпичных здания: одно трехэтажное — штаб и административный корпус, судя по охране, а два остальных — пока непонятного предназначения…

Шедший впереди Маслов буркнул:

— А ну… это самое…стоять!

Козлов, скрестив руки на груди, пропустил перед собой вяло марширующее отделение, следовавшее в столовую — длинную деревянную избу, из которой выбралась с ведром помоев молодая женщина-повар. Освободив ведро от содержимого, она равнодушно, но все же с какой-то печалью посмотрела на старшего лейтенанта Козлова, бредущего в сторону женского санитарного барака, после со вздохом скрылась в столовой…

Обогнув трехэтажное здание, молчаливый Маслов, проследовав через хоздвор вместе с Козловым, оказался у двери, на которой крупно по-немецки и чуть мельче по-русски было начертано — «Женский лазарет: посторонним вход строго воспрещен». Проскользнув внутрь, они прошли еще несколько метров, после повернули направо и уперлись в некрашеную деревянную дверь, открыв которую Маслов строго проговорил:

— Разговоры за жизнь не вести. Услышу, что шушукаетесь не по теме, бошки поотрываю.

— А не боишься начальства-то, а?

Козлов продвигаясь между рядами застланных кроватей в сторону койки жены, расположенной около самого окна, обернулся и проговорил, обращаясь к стоящему Маслову:

— Поди покури.

— Минуту, максимум две можете пообщаться, а после я вам устрою! — демонстративно устраиваясь на стул, пообещал провожатый. — Такое устрою, что до самой смерти запомните. Мне с большевиками церемониться и канителиться не с руки.

Придвинув стул к койке жены, Козлов молча взял ее руки в свои, прижался губами, и, стараясь говорить так, чтобы слышала только жена прошептал:

— Как ты?

— Хорошо, — с виноватой улыбкой ответила Галина. — Тут на соседней койке девушка лежала, Лена Майорова. Так вот, она мне рассказала, где мы на самом деле оказались…

— Я уже знаю где, — ответил муж. — В Абвере — немецкой контрразведке.

— И что же с нами теперь будет, Саша, а? — на глаза появились слезы и, голос дрогнул. — Если немцы узнают, кем ты был до того как здесь оказался, нас же расстреляют…

— А кто ж им расскажет? — улыбнулся Козлов. — Из всех наших никого не осталось, только ты да я. Успокойся, милая, все будет хорошо, поверь, все.

— Плохо мне, — призналась жена. — На душе что-то неспокойно!..

— Думай лучше о малыше, — прошептал Козлов. — А я уж, поверь, Галя, что-нибудь да придумаю…

Маслов, сидевший на стуле, потянулся и самым бесцеремонным образом оборвал беседу раздраженным окриком:

— Ну, поболтали и довольно! — он встал. — Вы не на партсобрании, голубки, где без срока гавкать можно! Слышь козёл… или как там тебя? А! Козлов, давай живенько за мной! А то господин капитан поди заждался твое сраное величество в своём кабинете!

Козлов поправив одеяло, послушно встал, после склонился и, поцеловав на прощание жену, быстро, но не суетно покинул больничную палату, обогнав при этом даже промедлившего  Маслова. Тот засуетился и бросился вдогонку, но… спрятавшийся за углом «задержанный», нежданно-негаданно грубо ухватил «капитана Матвеева» за руку и, с силой развернув его, впечатал мордой в стену, да так, что от внезапной боли у того из глаз брызнули слезы.

До треска в суставе заломив руку Маслова, Козлов совершенно спокойным тоном произнес:

— Если ты, хорек штабной, ко мне еще раз обратишься на «ты», я тебе кадык вырву, понял?

— Пусти! — не на шутку напугавшись, просипел Маслов. — Кому говорю, морда краснопузая — пусти! Руку же сломаешь…

— Ты, что, тварь, полностью контуженным в плен сдался? — сильнее заворачивая руку, спросил Козлов. — Я же тебе русским языкам объяснил: ко мне обращаться только на «вы» и стоя при этом по стойке «смирно»! Неужели не понятно?

— Понятно, понятно, — почти теряя сознание, прошептал Маслов. — Отпустите, пожалуйста, а… 

С брезгливостью отшвырнув от себя обезумевшего от нестерпимой боли Маслова, Козлов быстро двинулся по коридору на выход.

Оказавшись на улице, он, не поворачивая головы, приказал стонущему Маслову, прижимающему к разбитому носу окровавленный платок:

— Ну, веди меня к своему капитану…

Обогнув закурившего окурок Козлова по приличной дуге, «капитан Матвеев», вырвавшись вперед, проговорил, стараясь не выказывать гнева:

— Ничего, ничего!.. Я все господину Фишеру расскажу, попляшите тогда!

— Давай веди… — с ухмылкой бросил тот. — Тоже мне, гармонист-заводила выискался…

Молчаливый обер-лейтенант — ординарец начальника развед-диверсионной школы жестом приказал Маслову остаться на месте, а Козлову, наоборот, немедленно проследовать в кабинет.

Толкнув дверь, Козлов, переступив порог и сделав несколько шагов вперёд, остановился. Капитан Фишер, расположившись за рабочим столом, при его появлении тут же закрыл папку в коленкоровом переплете и, отодвинув ее на край стола, кивнул вошедшему — садитесь.

Вошедший присел на краешек стула и молча принялся разглядывать кабинет.

За спиной начальника школы Абвера — портрет Гитлера в полный рост, нацистский флаг, несколько картин. Козлов вздохнул и чуть-чуть сместил взгляд вправо: на противоположной от окна стене карта, испещренная топографическими значками и выпуклыми дугами оборонительных позиций Вермахта, окрашенных синим цветом. Капитан Фишер усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

Молчание прервал вошедший с подносом Маслов. Поставив его на полированную поверхность стола, он с почтением подал одну чашку капитану Фишеру, а вторую — Козлову. Тот угощение попросту проигнорировал и, действуя скорей вызывающе, чем простодушно, вытащил из пачки сигарет, лежащей на секретере рядом, сигарету и, закурив, выпустил струйку дыма.

— Как себя чувствует супруга? — справился Фишер.

— Нормально, — ответил Козлов. — Но мне почему-то кажется, что ее самочувствие вас интересует меньше всего.

— Вы не совсем правы… — начальник школы отпил глоток кофе. — Я вам даже больше скажу, друг мой. Вы заблуждаетесь относительно моей обеспокоенности.

— Что-то слабо в это верится.

Капитан Фишер чуть раздраженно кивнул стоящему у стены Маслову — свободен! Тот, вытянувшись во фронт, быстро ретировался, едва не сбив с ног появившегося в кабинете Риделя.

Ректор развед-диверсионной школы, приблизившись к столу, устроился в кресло, после аккуратно двумя пальцами взял чашку, наполненную кофе, отпил и живо поинтересовался:

— Надеюсь, я не опоздал?

— Что вы, Вальтер, — с улыбкой изрек Фишер, — мы даже и не начинали.

— Не «начинали» чего? — осведомился Козлов.

— Разговора, Александр Иванович, разговора, — допив одним глотком кофе, продолжил он. — Итак, повторюсь: вы в Абвере — контрразведке Вермахта проще говоря. Ваше положение, согласитесь, незавидно.

— Допустим, — не стал отрицать очевидного плененный. — И что с того?

— Давайте сразу приступим к делу, — проговорил начальник развед-диверсионной школы, Козлов равнодушно пожал плечами. — Для Германии вы как боевая единица армии противника, не представляете особой ценности.

— Согласен…

— Мне нравится, что вы, милейший, трезво оцениваете положение — это говорит о вас как о трезвомыслящем человеке. И, тем не менее, — он выдержал приличествующую паузу, — вы, Александр Иванович, нам интересны.

— Чем же?

— Хотя бы тем, что у вас беременная жена и… несомненный опыт выживания в нечеловеческих условиях, — капитан Фишер закурил. — Вышеназванные два момента переводят вас из разряда обыкновенных военнопленных, которым и забиты наши лагеря, в разряд почти элиты. Если вы еще не поняли, то поясню: я имею в виду агента Абвера.

— То есть, предателя? — уточнил Козлов.

— Нет, — став серьезным, проговорил собеседник. — Вы не при каких обстоятельствах не можете претендовать на неблагозвучный титул «предателя» и причина тому только одна…

— И какая?

— У вас беременная жена, которой через два месяца рожать, — продолжил капитан Фишер. — Эта чудная женщина будет находиться у нас до тех пор, пока вы, хотите того или нет, но не исполните одно наше задание, после которого, клянусь честью, до конца жизни у вас не будет ни малейших проблем…

— Если же вы откажитесь, — подхватил ректор Ридель, — то участи Галины Вилковой не позавидуют даже грешники в аду.

Козлов молча посмотрел в глаза собеседникам. Не испрашивая разрешения у хозяина кабинета, он выудил из пачки еще одну сигарету и прикурил от тлеющей. Прошло еще несколько минут, после которых он тихо произнес:

— Вы предлагаете мне перейти линию фронта и что-то там сделать для вас, верно?

— Не «что-то» как вы изволили выразиться, а вполне конкретное дело, — поправил капитан Фишер. — Чтобы успокоить ваше разбушевавшееся воображение, скажу: ничего взрывать вам не придется, все намного прозаичней…

— Это как?

— А вот об этом, друг мой, вы узнаете завтра, непосредственно перед посадкой в самолет, а пока…

Начальник развед-диверсионной школы нажал кнопку звонка, расположенную под столом. Тот час в кабинете появились два немецких солдата, вооруженных карабинами и встали по стойке «смирно».

Между тем капитан Фишер встал из-за стола и, приблизившись к Козлову, поинтересовался:

— Вы ведь прыгали с парашютом? — тот кивнул. — Да оно и понятно! В обязательную программу обучения в пехотных училищах незадолго до войны ввели прыжки с парашютом. Вот, в общем-то, и все, о чем я хотел с вами поговорить. А о деталях, вы уж извините, потолкуем завтра на аэродроме, — переключив внимание на солдат, капитан Фишер закончил по-немецки. — Проводите его в отдельный дом и охраняйте до тех пор, пока я не приду за ним завтра. Выполняйте…

После того, как Козлова вывели, капитан Фишер и ректор Ридель, подойдя к окну, принялись наблюдать за шедшим в сопровождении двух солдат Козловым. После вернулись к столу. Смахнув с него невидимую пыль, начальник школы, глядя на ректора, поинтересовался:

— Ваше впечатление, Вальтер?

— Весьма неплохое… — ответил тот. — Этот Козлов дерзок, но отчаяния в нем нет, — это внушает надежду, что агент справится с заданием.

— Вы связались с полковником Герлитцем?

— Да, он обещал прибыть завтра поутру. Хочет лично проводить этого человека.
— Как полковник отнесся к тому, что Козлов будет использован в качестве курьера для агента «Ароматова»?

— С учетом того, что в заложниках остается беременная жена, более чем благосклонно, — Ридель налил в чашку остывший кофе, но пить не стал, а неторопливо закурил. — От себя замечу, господин капитан, что удача, подобная той, что преподнесли нам эти парни из дивизии «Бранденбург», если и выпадает на долю разведчика, то не чаще чем один раз в жизни.

— Благодарю вас, Вальтер…




Вечер того же дня,
Краснолуки, тридцать километров от Борисова.

С трудом встав на четвереньки, Крюков предпринял отчаянную попытку подняться, но покачнулся и рухнул на спину.

Нестерпимо болела голова и слезились глаза, обильно залитые кровью, безумно ныло от ушибов тело да плюс ко всему страшно хотелось пить. После нескольких минут отдыха на боку красноармеец предпринял новую попытку встать.

На сей раз, ему это удалось…

Но долго простоять на ослабших ногах он не смог, поэтому, сделав три робких шага, присел на пень и почти сразу опять рухнул на спину и в очередной раз потерял сознание...

По змеистой лесной дороге, пролегающей вдоль кромке густого, непролазного леса со стороны дожерицких болот беззвучно катила телега в сопровождении четырех всадников, вооруженных автоматам. Не доезжая до места падения Крюкова, один из всадников, следовавший на некотором отдалении, натянул поводья, заставив коня остановиться.

Спрыгнув на землю, партизан неторопливо снял с плеча автомат и поднял руку в упреждающем жесте — всем стоять! Сойдя с дороги, он стал неспешно углубляться в заросли орешника, росшего густой стеной внизу высоченного оврага. Раздвигая ветви автоматом, всадник добрался до лежащего на спине и слабо стонущего окровавленного Крюкова.

Опустившись на колени, он повернулся к остальным и хрипловатым голосом крикнул:

— Терентьев!

— Я, товарищ капитан…

— Живо ко мне, тут раненый, — Крюков слабо застонал и приоткрыл глаза. — А ну, помоги бойца на повозку уложить.

Тот, кого назвали «Терентьевым», спешившись бросился на подмогу. Через некоторое время лежащий на уже едущей повозке Крюков приоткрыл глаза, удивленно осмотрелся по сторонам и слабым голосом поинтересовался:

— А вы кто?

— Да так… — отмахиваясь веточкой от мошкары, ответил всадник, — грибники, а вот кто ты, служивый?

— Тоже это самое… грибник, — пытаясь привстать ответил Крюков. — А куда мы едем-то, а?

— Куда надо, туда и едем, — равнодушно отозвался возница повозки. — Лежи-ка ты, брат, спокойно и поменьше болтай, а то товарищ капитан прикажет тебя вожжами увязать с ног до головы.



Глава 6


Полдень следующего дня, Борисов,
аэродром «Абвера» Красный Бор

Немногословный, суровый с виду инструктор парашютно-десантной подготовки борисовской развед-диверсионной школы Абвера тщательно проверял лямки и надежность крепления парашюта, бурча что-то невнятное под нос.

Слегка заросший и небритый Козлов, облаченный в форму капитана Красной армии, терпеливо ожидал окончания этой утомительной процедуры, горя лишь одним желанием — поскорей забраться внутрь старенького двухмоторного «Дорьне-217» и от души послать всех к чертям собачьим!

Неподалеку метрах в десяти прямо на траве стоял стол, вокруг которого находились начальник «Абвера-103» полковник Герлитц, прибывший поутру из Минска, капитан Фишер и ректор Ридель.

— Ваша авантюра, — с уважением проговорил Герлитц, — мне определенно нравится, в ней есть кураж — браво, капитан, браво!

— Благодарю вас, господин полковник, — скромно ответил тот. — Однако хочу обратить ваше внимание: моей заслуги в этой операции — минимум. Я просто воспользовался благоприятными обстоятельствами и не более того. Согласитесь, господин полковник, комбинация просто изумительная! Беременная жена, муж — кадровый военный, который к тому же обожает супругу — вот, пожалуй, и все производные грядущего успеха.

— Ну, допустим, до успеха еще далеко, — проговорил Герлитц. — Но в любом случае, капитан, предложенная вами комбинация, на мой взгляд, выглядит вполне жизнедеятельной. А как оно сложится впоследствии — одному Богу известно…

— Совершенно с вами согласен, господин полковник, — капитан Фишер с молчаливого соизволения Герлитца закурил. — Смею заметить, но при любом исходе дела мы ровным счетом ничего не теряем.

— Сомнительный вывод… — не согласился тот. — Возьмите в расчет, что если завербованный нами Козлов прямиком двинет в НКВД, мы лишимся главного бриллианта нашей коллекции — Ароматова, который вот уже два года успешно действует в «красном» тылу.

— Мне кажется, — заметил ректор Ридель, — что капитан Фишер кое в чем прав. Сегодня, господин полковник, у нас лишь одна проблема — участившиеся провалы диверсионных групп, заброшенных за линию фронта. Если исходить из предпосылки, что виной всему неточно сработанные нашими специалистами документы — это одно, но если выяснится, что, Козлов, снабженный стандартным набором необходимых бумаг все же доберется до Москвы и вернется обратно, то причину провалов следует искать в другом.

— Резонно, Ридель, резонно… Не могу с вами не согласиться, — произнес Герлитц и, переключив внимание на Фишера, спросил: — Надеюсь, что вы, господин капитан, отправили за линию фронта проверочную группу?

— Так точно, — Фишер посмотрел на часы. — Два часа назад наши люди вылетели с аэродрома Красный Бор и, по идее, уже должны десантироваться в неглубоком тылу в лесу у деревни Ивановка.

— Надеюсь, им определена та задача, о которой мы говорили?

— Так точно, господин полковник. В течение пяти дней диверсанты должны не таясь пройти по кромке тыла, стараясь особо не прятаться. Если с документами все в порядке, то на шестой день их будут ждать в районе лесного массива Боровое люди обер-лейтенанта Фланцгаера… ну, а если нет, то…

— Сколько времени отведено Козлову на проведение операции? — поинтересовался полковник Герлитц.

— Десять дней — это не много, но и не мало. Ему надлежит добраться до Москвы, выйди на контакт с «Ароматовым», после передать чистые бланки с печатями, деньги и три комплекта «свежих» батарей и вернуться обратно, под теплый бок беременной жены…

— Этого времени нам будет достаточно, — продолжил Ридель, — чтобы проверить всю школу, а заодно и Маслова, на предмет двойной игры против Абвера на стороне НКВД...

Полковник Герлитц благосклонно кивнул подчиненным, после молча развернулся и, прижимая к голове фуражку, которую норовил сорвать ветер, исходящий от винтов самолета, приблизился к Козлову. «Типичный славянин, — подумалось ему, — равнодушные ко всему глаза. Однако ненависть все же есть — неплохо, неплохо…»

Легкая небритость, что вполне естественно для офицера, который третьи сутки «добирается» до Москвы за новым пополнением…

«Нормально!» — решил про себя начальник «Абвера-103» и, похлопав Козлова по плечу, развернулся и крикнул стоящему в отдалении капитану Фишеру:

— Провожайте!

Начальник развед-диверсионной группы, подойдя к агенту, ставшему по документам «капитаном Столетовым», начал давать последние инструкции:

— Действуйте смело, — говорил Фишер. — Документы у  вас хорошие, — комар носа не подточит. По прибытию в Малаховку осмотритесь. Найдете на Садовой дом за номером четыре. Но в контакт с хозяином сразу не вступайте. Повремените. Обождите с часик, а когда стемнеет, любой ценой напроситесь в гости к Ароматову и скажите, что вы от доктора Брониковского, запомнили? — Козлов кивнул. — После приступайте к делу…

— К какому?

— Передайте Ароматову три комплекта питания для радиостанции, деньги и прочее. Если он будет звать выпить-закусить — отказывайтесь. Запомните, Козлов, на все про все у вас только десять суток — начиная с момента посадки в самолет. Надеюсь, вам все понятно? — тот кивнул. — Счастливо. Да, чуть не забыл, пароль для перехода линии фронта — «Штаб-Смоленск», а вот теперь, пожалуй, все…

Старенький «Дорьнье-217» вздрогнув «телом», стал постепенно набирать скорость для отрыва. Через минуту самолет, заложив над аэродромом круг, полетел в сторону Восточного фронта…



Глава 7


Тыл Красной армии, Деревня Высокая Горка,
Павшинский район Тульской области.
Штаб двести тридцать первого артиллеристского полка.

Девять часов утра, а солнце уже во всю припекает. По всему видно, что денек будет жаркий…

По дороге, пыля, виляя из стороны в сторону, несется «виллис» — подарок союзников, которые из-за своей природной «стеснительности» все никак не могу решиться на открытие второго фронта. За рулем американского авто с важным видом восседает старший лейтенант Мальцев, а на заднем сидении, развеваясь, трепещется белое полотнище, судя по всему, парашют.

Притормозив у бревенчатой избы — штаба полка, офицер «Смерша» лихо выпрыгнул из «виллиса» не открывая дверцы и, коротко козырнув стоящему на посту часовому, вошел внутрь.

Обыкновенная штабная суета.

По узенькому коридору снуют люди, прижимаясь к тесным стенам из малюсеньких комнатенок, приспособленных под кабинеты, раздаются голоса, на которые старший лейтенант Мальцев не обращает ни малейшего внимания. Путь оперативника лежит в самый дальний конец бревенчатого дома, откуда только одна, если можно так выразиться, дорога — в прохладный погреб, облюбованный оперативным отделом «Смерша» для личных нужд.


Спустившись по шаткой лесенке вниз, Мальцев, плюхнувшись на табурет, подбавил огонька в «летучей мыши», стоящей в центре стола, после откашлялся и, обращаясь к лежащему на боку Свиридову, весело проговорил:

— Товарищ капитан, а, товарищ капитан…

— Чего тебе? — садясь на топчан и отчаянно зевая, проговорил тот. — Ну, вот ответь мне, Мальцев, чего тебе неймется?

— Мне неймется?! — подивился офицер. — Да мне, товарищ капитан, так, можно сказать, «ймется», как никому другому! Но тут такое дело, — он отпил из носика чайника водички. — В шесть утра в штабе кавалеристского полка объявился некий «капитан Столетов» и заявил, что заброшен… в наш тыл с аэродрома Красный Бор, который, как известно, находится на котловом довольствии развед-диверсионной школы, расположенной в славном Борисове. Ну и как вам такой поворот событий?..

Новость, высказанная Мальцевым, произвела на капитана Свиридова такой эффект, будто ему на голову плеснули ушат ледяной воды.

Офицер мгновенно вскочил на ноги и торопливо принялся наматывать портянки, сунув ноги в сапоги, притопнул — нормально! Опоясавшись ремнем, поправил кобуру и, возбужденно проговорил, выказывая тем самым Мальцеву за медлительность:

— Ну, когда, скажи на милость, мать твою… ты научишься суть излагать, а не трепать языком почем зря, а?

— Вот она, «благодарность», — вставая и выбираясь наверх со скорбью, изрек тот. — Вы, можно сказать, второй человек после генерал-лейтенанта Зеленина узнаете о бодром и полном сил немецком шпионе, но вместо слов благодарности… я… от вас получаю обидный втык.

Капитан Свиридов, не слушая подчиненного, расталкивая штабных офицеров, уже вырвался на свежий воздух, обойдя вокруг «виллиса», внимательно осмотрел парашют, сваленный комом на заднем сидении, после сел рядом с водительским местом и раздраженно гаркнул на появившегося на крылечке старшего лейтенанта:

— А ну, мать твою, Мальцев, живо в машину! Садись. А то точно нарвешься... вези к своему свежаку. Посмотрим, что это за рыба…

В штабе соседнего тысяча восьмидесятого кавалеристского полка царило несвойственное оживление. Такое дело, мама дорогая, такое, дело! Утром заявился небритый «капитан» и заявил, что является немецким агентом, заброшенным в советский тыл из развед-диверсионной школы, расположенной в белорусском Борисове.

О появлении «нежданного гостя» естественным образом тут же заявили по инстанциям кому требуется. Случайно оказавшийся в расположении кавалеристской части старший лейтенант Мальцев по «горячим следам» раскатал шпиона в тонкий блин и провел первичный допрос.

Результат, что и говорить, впечатлил!

Отдав Козлова, который назвался этой фамилией на поруки охране, вдохновленный дивным фартом оперативник на реквизированном «виллисе» смотался на болото, в котором «капитан Столетов» утопил парашют и, убедившись, что тот не брешет, со всех ног рванул в распоряжение оперативного отдела «Смерша» за капитаном Свиридовым.

Едва только Мальцев укатил, кавалеристам позвонили и сообщили, чтобы те готовились к прибытию начальника «Смерша» фронта — вона как! Пока суд да дело, прыткий старлей, действуя сообразно инструкциям, рванул за капитаном Свиридовым — новость-то стоящая!

Вот так они и оказались у кавалеристов.

Вздыбив столб пыли, «виллис» резко затормозил около крыльца, да так, что Мальцев чуть не вывалился на землю. Не обращая на это внимания, капитан Свиридов, выскочивший из автомобиля козырнул часовому и широко шагая, вошел в коридор штаба кавалеристского полка, расположенного в помещении бывшей школы.

Поворот, еще один, еще — и они, в конце концов, оказались около низенькой двери, которую охранял молоденький солдат с автоматом на груди. Короткое представление — в виде развернутых красных удостоверений, на который золотом блистала лаконичная надпись «Смерш» — и они, приоткрыв дверь, вошли внутрь.

Козлов опустив плечи, сидел в углу.

При появлении капитана Свиридова и старшего лейтенанта Мальцева он встал и неуклюже одернул гимнастерку, лишенную ремня, помялся, однако, узрев на лице капитана улыбку, несколько успокоился и хрипловатым голосом проговорил:

— Вот, стало быть, заброшен немцами в тыл, — Козлов откашлялся. — Прошу оформить явку с повинной…

— Господи, да это сделать никогда не поздно, — протягивая задержанному папироску, весело подметил Свиридов. — Поговорим пока о другом. Как, простите, ваше имя-отчество?

— Старший лейтенант Козлов Александр Иванович, — представился он. — В июне сорок первого окончил пехотное училище, службу проходил в двадцать первом полку седьмой стрелковой дивизии Бауманского района Москвы.

— В каком качестве?

— В качестве командира батальона, — Козлов с удовольствием затянулся, откашлялся и продолжил: — Воевал под Вязьмой… попал в окружение, несколько раз с остатками бойцов пытался прорваться к своим, но не получилось…

— В плен попали? — спросил Свиридов.

— Никак нет, — задержанный замялся, после решительно продолжил. — Попал, естественно, но не сразу. Когда выяснилось, что прорваться к нашим не получается, в районе городка Дорогобуж Смоленской области организовал партизанский отряд, действовавший во вражеском тылу…

— Воевали стало быть — это хорошо, — похвалил капитан Свиридов. — Ну, а в Борисов каким ветром занесло?

— Дело в том, что партизанская дивизия, в которой я служил помощником начальника штаба по разведке…

— По разведке?! — присвистнул от удивления Мальцев. — Интересно, интересно… с этого места, Александр Иванович, поподробней, не откажите в любезности.

— Как скажете, — проговорил Козлов. — В январе сорок второго партизанский отряд, которым я командовал, влился в более крупное соединение, носившее название «Дедушка». Со временем оно стало дивизией и меня назначили вначале начальником штаба, а после — замом по разведке. Неделю назад нас окружили, и после тяжелых боев командир приказал разбиться всем на мелкие группы и прорываться сквозь кольцо. Вот тогда-то меня и захомутали… по дурости.

— Я прошу прощения, что вклиниваюсь, — опять спросил Мальцев, — но до меня что-то не доходит… Мне еще в малолетстве говорили, что я туповат маленько. Насколько я понял, вас схватили вот только-только, верно? — Козлов кивнул. — Как же тогда можно объяснить то, что вас практически без подготовки буквально на следующий день забрасывают в наш тыл? Согласитесь, Александр Иванович, здесь полным-полно несоответствий. Насколько мы в курсе, развед-диверсионная школа «Абвера» в Борисове готовит шпионов для заброски к нам никак не меньше месяца-двух.

— Да нет ту никаких несоответствий… — устало произнес Козлов. — Дело в том, что вместе со мной была арестована и беременная жена.

— Жена?! — переспросил Свиридов. — У вас была жена, верно?

— Так точно, — отозвался задержанный. — Вилкова Галина — военврач, выпускница Московского медицинского института. В партизанской дивизии «Дедушка» заведовала госпиталем…

В дверь постучали и тот час в проеме появился незнакомый лейтенант-кавалерист. Оценив ситуацию, он нейтральным тоном проговорил, обращаясь к сидящему напротив Козлова Свиридову:

— Товарищ капитан, вас это… вызывают к начальству.

— Понял, — вставая и оправляя гимнастерку, ответил он, и сразу же приказал Мальцеву. — Прими у него явку с повинной…

Сразу же после того как Свиридов вышел из помещения. Оставшись наедине с Козловым, старлей со степенностью достал из планшета сложенный вчетверо лист и карандаш, разровнял бумагу и проговорил:

— Пишите.

— А как?

— Я, имярек, такой-то и такой-то, такого-то числа и такого-то года, явившись в оперативный отдел «Смерш» такого-то фронта заявляю… — Мальцев угостил Козлова папироской. — Пишите, если что будет непонятно, я поясню.

Капитан Свиридов, выйдя из бревенчатой избы, развернулся и почти бегом бросился к соседнему дому, расположенному на некотором отдалении. В очередной раз предъявив часовому служебное удостоверение, он нос к носу столкнулся со своим непосредственным начальником подполковником Старостиным.

Внешне начальник отдела «Смерша»  походил на учителя физики из какой-нибудь школы, затерянной на просторах Сибири. При виде Свиридова старый контрразведчик облегченно вздохнул и без промедленья приказал:

— А ну, живо, все пуговички застегнуть! — тот суетливо принялся застегиваться. — В связи с перебежчиком из Москвы прибыл сам генерал-лейтенант Зеленин! — капитан в удивлении присвистнул. — Для беседы вызвал тебя, понял? — тот кивнул. — Поэтому, Свиридов, запомни и заруби на носу: говорить только о сути и никаких отсебятин, уразумел?

— Так точно, товарищ подполковник!

— Почему не брит? — строго справился Старостин. — Только не говори, что времени не было!

— Не поверите, товарищ полковник, но его, времени, то есть, как есть не было, — попытался все объяснить Свиридов. — Тут такое дело было… ночью: наблюдатели засекли у Ивановки парашютистов, но брать не стали, а сообщили мне, так как я поблизости находился…

— И что потом?

— Шпионы через все посты едва ли не демонстративно шли как полоумные, — продолжил Свиридов. — Пришлось их притормозить у Борового, безо всякой стрельбы, тихо так взяли. Вот с ними-то я и проваландался до самого утра: выяснял что, да как…

—Ладно, об этом после поговорим, подготовишь рапорт и присовокупишь к перебежчику, а пока, давай, брат, солируй, — подполковник Старостин постучал в дверь. — Разрешите, товарищ генерал-лейтенант?

Оказавшись в просторной светелке, переделанной под оперативный штаб, капитан Свиридов, вытянувшись по стойке «смирно» четко отрапортовал:

— Товарищ генерал-лейтенант, капитан Сви…

— Отставить, капитан, — прервал Зеленин и жестом приказал — «садись». — Что по этому, как его?.. Козлову.

— Предварительный допрос показал, что абвервцы его под видом «капитана Столетова» забросили к нам. По указанному им на карте месту старшим лейтенантом Мальцевым был обнаружен парашют…

— Погоди ты пока с парашютом… — отмахнулся Зеленин. — Выяснили цель заброски?

— Никак нет, товарищ генерал-лейтенант.

Сидевший у окна генерал-майор Шилин в удивлении вскинул бровь. Подполковник Старостин горько вздохнул, украдкой показал кулак, но Свиридов тут же внес уточнение:

— Не успели. У этого Козлова оказался совершенно неожиданный секрет.

— И какой же?

— Выйдя из окружения из-под Вязьмы с остатками батальона, он, не сумев прорваться к нашим, организовал под Смоленском партизанский отряд, который со временем перерос в дивизию, в которой Козлов исполнял обязанности начальника штаба по разведке. Но главное не это…

— А что? — спросил Зеленин.

— Его забросили без подготовки, что, согласитесь, несвойственно для Абвера, но вполне логично для определённых предлагаемых обстоятельств, которыми не преминули воспользоваться немцы…

Генерал-лейтенант Зеленин переглянулся с Шилиным. По всему было видно, что замечание капитан Свиридова их заинтересовало. Одобрительно улыбнувшись, Зеленин закурил и поинтересовался:

— В чем заключаются обстоятельства, на которые вы намекаете?

— В Борисове у Козлова осталась беременная жена…

— …Которую, — продолжил Шилин, — судя по всему, абверовцы оставили заложницей — отличное и результативное решение. Получается, что вновь испеченного агента отрядили с курьерской миссией, забив его чемодан до отказа питанием для радиостанции, деньгами и чистыми бланками. Козлов, оказавшись заложником ситуации, не может не выполнить задание Абвера, ибо беременную жену попросту расстреляют.

— В таком случае, — заметил Зеленин, — напрашивается резонный вопрос: с кем должен был встретиться «капитан Столетов» в Москве?

— А вот это, Иван Фомич, нам и предстоит выяснить в самое ближайшее время, — вставая и давая понять, что разговор окончен, произнес Шилин. — Перебежчика твоего, Козлова, мы от тебя заберем, капитан, — он пожал ему руку. — Можете быть свободным…




Глава 8


Пять дней спустя, Москва,
площадь Дзержинского, главное Управление НКО СССР «Смерш»

По безлюдной улице Куйбышева попыхивая выхлопной трубой, проехала новенькая полуторка, вместо привычного кузова — забранный стальными листами кунг. За грузовиком на некотором отдалении следовала черная блестящая «эмка». Бесшумно въехав в открытые ворота Народного комиссариата обороны, автомобили разделились: ставшая привычной для военной Москвы полуторка, вплотную приблизившись к охраняемому двумя автоматчиками входу, остановилась. Из нее, щурясь на солнечный свет, выбрался Козлов и в сопровождении охраны вошел в здание, а из «эмки» вышел черноволосый мужчина лет сорока, облаченный в несколько примятый гражданский костюм и белоснежную косоворотку.

Выждав некоторое время, пассажир «эмки», извлекая на ходу из внутреннего кармана удостоверение, предъявил документ вытянувшемуся по стойке «смирно» часовому и тоже вошел.

Стремительно вбежав по ступеням, офицер Главного управления контрразведки НКО СССР майор Чистяков прошелся по коридору и, остановившись у одной двери, обитой дерматином, открыл и, войдя в помещение, устроился за рабочим столом.

Через некоторое время послышался стук.

— Войдите, — бросая на стол пачку папирос, устало проговорил Чистяков. — Входите, входите…

Появившийся конвоир — молодой старшина, войдя четко, действуя по многократно отработанному сценарию, произнес:

— Товарищ майор, прибыл Козлов, заводить? — Чистяков кивнул. — Прошу вас, Козлов, заходите…

Вошедший выглядел неважно. Судя по всему, бывший старший лейтенант Красной армии мало спал: мешки под глазами, небрит, но затравленности во взгляде нет — скорей, некая определенность.

«Это радует», — отметил про себя Чистяков.

Войдя в кабинет, Козлов присел на самый краешек стула, после поглядел на пачку папирос и украдкой вздохнул: было видно, что тому просто до одури хотелось курить! Дознаватель придвинул задержанному папиросы и спички, подождал, пока тот закурит и сделает первую затяжку и только после этого проговорил:

— Начнем, пожалуй, — с мягким «оканьем» на вологодский манер проговорил офицер. — Для начала освежим в памяти некоторые моменты. Судя по всему, основной целью вашей заброски был контакт и передача некоему Ароматову, проживающему в деревне Малаховка на улице Садовой в доме за номером четыре  запасных комплектов питания для радиостанции, денег и прочих «мелочей», верно? — Козлов кивнул. — А вот теперь, ответьте-ка Александр Иванович, когда вас инструктировал капитан Фишер на аэродроме, вам показали фотографию того, кому вы должны передать привет от доктора Бронивицкого?

— Никак нет.

— То есть при посредстве пароля вы определить сами, тот это человек или нет?

— Так точно.

Дверь, ведущая в кабинет, тихонько приоткрылась и в помещение, стараясь не привлекать к себе внимания, вошел генерал-майор Шилин. Вскочившему было со своего места Чистякову он приказал жестом — не отвлекайся.

Обойдя стол, он присел в углу, как старому знакомому кивнул Козлову и, скрестив руки на груди, молча принялся наблюдать за ходом допроса.

— Сегодня вечером, — вызывая звонком конвоира, продолжил Чистяков, — вы отправитесь на запланированную «Абвером» встречу с Ароматовым, а завтра будем готовиться к переходу обратно, вам все ясно?

— Так точно, — ответил Козлов.

Переключив внимание на вошедшего конвоира, контрразведчик отдал распоряжение:

— Дубов, проводите этого человека в умывальник, а заодно приготовьте бритвенный прибор. Да еще одно… пригласите парикмахера, пусть сделает «капитану Столетову» нормальную прическу, а то у него такой вид, что непременно патруль в Малаховке заметет. Выполняйте приказ…

После того, как Козлов в сопровождении конвоира удались из помещения, чтобы привести себя в надлежащий вид перед обязательной встречей с Ароматовым, молчавший генерал-майор Шилин после непродолжительной паузы справился у майора Чистякова:

— Что показала проведенная проверка по Козлову?

— Все чисто, — ответил тот. — Он действительно окончил перед войной пехотное училище в Калинковичах. Службу проходил в составе двадцать первого полка седьмой стрелковой дивизии. Нам удалось отыскать свидетелей, подтвердивших, что Козлов принял на себя командование после того, как командир полка подполковник Хромченко погиб под Вязьмой.

— А что с его партизанской работой?

— Все было в точности так, как и рассказывал Козлов. До сорок второго года у него был свой отряд, причем довольно неплохо вооруженный: несколько станковых пулеметов, пушка и прочее. Со временем отряд Козлова влился в более крупное соединение «Дедушка», основу, которой, как вы знаете, составляла заброшенная в немецкий тыл спецгруппа четвертого Управления НКГБ. Партизанскую дивизию, действовавшую в фашистском тылу, очевидно, сдал провокатор. Но так ли это — выяснить не удалось. В любом случае, Козлов вначале был начальником штаба, а после отвечал за разведывательную деятельность там же…

— С чем связан подобный неожиданный поворот в карьере?

— По всей видимости, причину надо искать… в женщине, что вполне оправданно: Козлову, как не крути, только двадцать лет, хоть выглядит постарше. «Запал» хлопец на Вилкову, а та, по всей видимости, ответила взаимностью. В отношении «провинившегося» начальника штаба была применена не карательная, а скорей профилактическая мера. Все-таки война, глубокий тыл и прочее… 

— Логично, — согласился генерал-майор. — Козлов сразу согласился стать нашим агентом?

— Так точно, товарищ генерал-майор, — ответил майор Чистяков. — Ему уже и оперативный псевдоним определили.

— Какой?

— «Следопыт»!

— «Следопыт» так «Следопыт», — Шилин помассировал виски и подвел черту в разговоре: — Майор, у нас не так уж и много времени, поэтому поторопитесь. Надо полагать, что Козлов не знает, что Ароматов почти два года работает на нас? — Чистяков кивнул. — Ну и отлично. Пусть будет убежден, что передает «посылку от доктора Брониковского» немецкому шпиону. Так оно поспокойней будет и нам и, соответственно, ему.

— Так точно!

— А пока суд да дело, готовьте-ка, майор, командировку на передовую. А заодно несколько раз в голове прокрутите все этапы: ошибок допускать нельзя — легенда у «Следопыта» должна быть стальная, крепче танковой брони.

— Слушаюсь!

— Действуй.

— Есть.


Глава 9


Подмосковье, вечер этого же дня, деревня Малаховка

Смеркалось — еще не ночь, но и не вечер — со стороны Москвы небо прошили несколько узких желтых стрел прожекторов, скрестившись на темном небосклоне, они разошлись и погасли…

Мимо маленькой и немноголюдной железнодорожной станции Малаховка, полуразрушенного деревянного дома, стоящего на крепком каменном фундаменте, прогрохотал товарняк на Москву. А примерно минут через десять появился пыхтящий от натуги паровоз, тянущий за собой сцепку, состоящую из нескольких вагонов и платформы, загруженной бревнами. Едва только он остановился, из первого вагона на ходу выскочил Козлов и рванул наискосок через перрон в темнеющие заросли черемухи. Загодя изучив карту Макеевки, он знал: главное будет состоять не в том, чтобы отыскать Садовую и дом за номером четыре найти его будет не так уж и сложно. Основное будет состоять в том, чтобы лишний раз не нарваться на патруль, поэтому-то «капитан Столетов» и торопился пересечь слабоосвещенный пятачок перед вокзалом.

Когда до кустов оставалось всего ничего, за его спиной прозвучал голос неизвестного:

— Лейтенант Симоненко. Товарищ капитан, предъявите ваши документы…

Козлов хоть и напугался, виду, тем не менее, не подал. Спокойно опустив наземь потертый фибровый чемодан, стянул лямку вещмешка. С нарочитым спокойствием без спешки извлек из внутреннего кармана расстегнутой шинели завернутые в тряпицу документы, сработанные в «Абвере», и протянул их начальнику патруля, стоящего в окружении трех бойцов, вооруженных автоматами. Лейтенант Симоненко, приняв бумаги, принялся внимательно изучать.

Так, что имеем?

На удостоверении личности подпись владельца имеется? — имеется — возвращаем… с вещевой книжкой тоже вроде все в полном порядке. Вид документов поношенный. Да оно и понятно, третий год войны, с чего им быть новехонькими? Командировочное удостоверение на имя капитана Столетова: сорок девятый гвардейский полк, пятнадцатой отдельной особой стрелковой дивизии.

В Москву прибыл за пополнением — допускаем.

А почему в Малаховке оказался? — «В увольнении» черным по белому написано, что он отбыл в Люберцы — срок возвращения указан. Но почему все же в Малаховку? Возвращая документы, лейтенант Симоненко решил уточнить:

— А к нам какими судьбами, товарищ капитан?

— Да так…у меня тут, понимаете, однополчанин, — спокойно ответил Козлов, — живет… Решил вот проведать.

— Фамилия однополчанина?

— Ароматов Петр, на станции работает…

Начальник патруля искоса поглядел на седого сержанта, очевидно неплохо знавшего местных, тот кивнул — есть такой! Лейтенант Симоненко, коротко козырнув, развернулся на месте и зашагал в противоположный конец перрона.

Козлов, перемахнув через низенький заборчик, ломанул сквозь кусты напрямки…

В темноте особо не побегаешь: то на пень налетишь, то в яму провалишься, а то еще лучше на полном ходу Козлов так шарахнулся о ствол срезанной взрывом сосны, что из глаз искры посыпались. Наконец, в конец измотанный, он, прихрамывая на правую ногу и потирая ушибленный лоб, отыскав нужный дом на Садовой улице.

Остановился, присел на скамью расположенного напротив дома и принялся неторопливо изучать неказистую бревенчатую хатку, больше напоминавшую добротный сарай, но никак не обиталище агента «Абвера» — Ароматова. По первому взгляду домишко казался вроде необитаем, но это только по «первому». Если приглядеться, то между неплотных ставен мелькал слабый свет, отбрасываемый «летучей мышью» — значит, хозяин на месте.

Поднявшись с лавочки, Козлов пересек улочку, отворил калитку и, подойдя к двери, несколько раз ударил кулаком. Послышалось шарканье ног хозяина, что-то загрохотало, после в образовавшемся проеме появилась седая голова — Ароматов?

— Вам кого? — сонным голосом справился хозяин.

— У меня для вас посылка от доктора Брониковского. — Козлов огляделся. — Впустите или на улице говорить будем?

Испуганно вздрогнув, Ароматов стремительно вцепившись в рукав курьера, втянул его в тесные сени и оттуда стразу же в горницу. Загрохотало сшибленное ведро, что-то колючее посыпалось за шиворот Козлову. Он, было, попытался отряхнуться, но вырваться из цепких рук хозяина дома оказалось возможным только в комнатке. Опустившись на колченогий табурет, курьер Абвера, скрестив руки на груди, закурил и принялся молча разглядывать снующего по тесной комнатенке Ароматова. Раскрыв чемодан, хозяин дома на Садовой улице действуя с необычайной сноровкой, затолкал под кровать элементы питания для радиостанции и деньги.

Сощурившись от попавшего в глаз папиросного дыма, Козлов внимательно разглядывал своего контактера, стараясь запечатлеть в памяти все мельчайшие детали. На вид парню лет двадцать пять, может чуть больше, абсолютно седые волосы — видно хлебнул горя через край. В движениях резок, но порывистости нет, скорей просчитанная точность: главная особенность — сильно хромает на правую ногу!

Все, — решил про себя Козлов, — можно сваливать!

Вставая, затолкал в опустошенный вещмешок ставший легким фибровый чемодан, натянул фуражку и засобирался.

— Уже уходите? — засуетился Ароматов. — А может, граммов по сто, а? За нашу победу.

— Не могу, — сухо отозвался «курьер». — У меня увольнительная заканчивается, прощайте…

Выскочив на улицу, Козлов извлек на ходу папироску, закурил, но сразу же выбросил и, ускорив шаг, почти побежал в сторону вокзала. Едва только он отдалился от дома на Садовой метров на тридцать, позади послышалось цоканье.

Повернувшись, «капитан Столетов» увидел догоняющую его телегу. Поравнявшись, возница — молодой парень, лицо которого пересекал глубокий шрам, поправил накинутой на плечи железнодорожную тужурку, натянул вожжи и, кивая назад, проговорил:

— Садись, служивый, подкину…

— Спасибо, мне недалеко.

— Садись, я сказал! — незнакомец откинул полы пиджака, за поясом торчала ребристая рукоять пистолета. — Майор Чистяков приказал немедленно доставить тебя в Москву.



Глава 10


Передовая, сутки спустя,
сто тридцатый стрелковый полк.

В разрыв между едва заметными облаками вонзилась сигнальная ракета и почти сразу растворилась в ночной россыпи звезд. С правого фланга сухо затрещал пулемет, в ответ с немецких позиций ответили тем же. Перестрелка продолжалась с полчаса и заглохла так же неожиданно, как и началась…

По узкому проходу окопа, пригибаясь, быстро проследовал старший лейтенант Мальцев, а за ним кряхтя, будто за спиной воз с дровами, начальник штаба полка — седовласый майор с перебинтованной рукой.

Остановившись около брезентового полога, отгораживающего блиндаж, Мальцев, откашлявшись, проговорил:

— Разрешите, товарищ майор?

В ответ пробурчали что-то утвердительное. Вначале вошел оперативник «Смерша», после протиснулся майора.

— Начальник штаба, — откашлявшись, представился гость, — сто тридцатого стрелкового пол…

— Отставить, майор, — прервал его Чистяков. — Времени в обрез, поэтому не до церемоний, — он кивнул на чурбан, заменяющий табурет. — Садись и рассказывай, что тут у вас и как?..

Придвинув к краю расстеленной на столе карты чадящую «летучку», сделанную из гильзы снаряда, майор ткнул пальцем в точку и проговорил:

— Вот с этой стороны у немцев серьезный запас: примерно одна минометная полурота, есть несколько орудий. Вона оно как! А в тылу у фрицев еще примерно с батальон, да плюс танки, — он еще раз откашлялся. — Херня… Виноват! Плохо дело, — судя по всему, немцы готовят контрнаступление. Но мы тоже не дураки: с нашей стороны фланг уже вылизали подчистую! Как только получили ваш приказ, сразу всех оттянули на запасные позиции — все, что движется и не движется. Так что тут у нас окромя пустых окоп и блиндажей ни хрена и нет вовсе. Виноват, товарищ майор…

— Ничего… — усмехнулся Чистяков и посмотрел на часы. — Не девицы, не сомлеем. Итак, через полчаса немцы начнут контратаковать, в ответ огрызнетесь вы. Запомните, майор, сопротивление должно быть настолько отчаянным, чтобы фашисты и думать не могли, что позиции сдаются без боя. С той стороны не балбесы сидят. Вопросы?

— Никак нет! — приподнимаясь, ответил майор. — Разрешите идти?

Чистяков кивнул, после подождал, пока начальник штаба полка покинет блиндаж и, повернувшись к сидевшему в темном углу Козлову, проговорил:

— Теперь что касается вас, Александр Иванович, — он извлек из планшета укутанный в тряпицу плотный пакет и протянул агенту. — Тут посылка от «Ароматова», скажите, что лично велел передать «доктору Брониковскому»…

— А что там? — справился Козлов.

— Так… — усмехнулся Чистяков, — один пустячок, который, надо полагать, доставит капитану Фишеру немало приятных минут. И для вас послужит охранной грамотой. Дело в том, что несколько дней назад была нейтрализована группа шпионов, заброшенная, как и вы, из Борисова, а неделей тому еще одну «экскурсию» славно пропарили в баньке. Как в первом, так и во втором случае прокололись диверсанты на бумагах. Запомните: в этом пакете «чистые документы» с метками, о которых в «Абвере» не догадываются.

— А случись, что и Ароматов заявит по рации, что документы не передавал, как тогда?

— Все будет в порядке, — успокоил Чистяков и поглядел на часы: время поджимало. — Вас будут проверять — это однозначно, но вы не отчаивайтесь. Бог даст — пронесет.

— А если не даст?

— Даст, даст, — проговорил контрразведчик. — По прибытию на место первое время сидите тихо, особо не высовывайтесь. О том, что являетесь нашим агентом, сообщите только жене. Спустя малое время постарайтесь привлечь к работе еще кого-нибудь, только смотрите, не оплошайте.

— Да уж постараюсь, — нервно покуривая, произнес Козлов. — На тот свет я не больно-то и тороплюсь.

— Тем более, — улыбнулся Чистяков. — Из числа курсантов выбирайте тех, кому служба в Абвере в тягость — таких немало. После того, как убедитесь в надежности того или иного человека, передавайте пароль для перехода «Байкал-51», запомнили?
— Так точно!..

Брезентовый полог откинулся и в землянку, пригибаясь, вошел капитан Свиридов. Опустившись на корточки, он, обращаясь к Чистякову, доложил:

— Товарищ майор, время уходит. Пять минут осталось, уходить надо!..

— Понял, — кивнул тот и, переключив внимание на агента, продолжил. — И последнее, Александр Иванович, — это связь. Запомните: каждую пятницу на местном рынке на рядах, где продают зелень и прочие витамины вас будет ждать человек, который скажет вам пароль — «Вам картины музейные для дома не нужны»? Через него вы сможете передавать срочную информацию. Вопросы?

— А не вызовет ли подозрение, что я фруктами интересуюсь?

— Не вызовет, Козлов. У вас жена беременная, не самогоном же ее поить.

Откуда-то сверху, с западной стороны, со стороны фашистских позиции, глуховато ухнуло, и сквозь потолочный бревенчатый накат тонкой струйкой просыпался песок. И опять послышался грохот, да такой, что даже в ушах заложило.

Сидящие в землянке инстинктивно вздрогнули. Чистяков хлопнул Козлова по колену и, пожав на прощание руку, проговорил:

— Блиндаж не покидать! Пусть вас немцы сами найдут. Всего наилучшего…



Глава 11


Полдень следующего дня,
Борисов, развед-диверсионная школа Абвера.

Моросил мелкий весенний дождик, слабо омывая плац. У столовой, расположенной напротив медленно со скрипом открывающихся железных ворот, толпился взвод курсантов, прибывших на обед…

Под развевающимся немецким флагом, украшенным свастикой, стоял, скрестив руки на груди, капитан Фишер и, нервно покусывая губу, всматривался в медленно катящий тяжелый крытый грузовик «Хайдеккер».

Начальник диверсионной школы с нетерпением ожидал появления «капитана Столетова», прибывшего из расположения немецкого гарнизона из-под деревни Бровка.

И вот этот долгожданный миг настал!

Козлов, облаченный немецкую шинель, распахнутую на груди, легко спрыгнул наземь, огляделся и, приметив капитана Фишера, неспешно двинулся к нему, припадая на правую ногу.

— С прибытием! — сбегая по ступенькам и протягивая руку, воскликнул Фишер. — Как добрались?

— Вашими молитвами, — опуская на плац вещмешок, ответил Козлов.

— Что с ногой? — спросил Фишер. — Надеюсь, ничего серьезного?..

— Я в блиндаже прятался, — пояснил тот. — Бревном шарахнуло, когда началась наша артподготовка.

— «Наша» — это чья? — поинтересовался собеседник. — «Ваша», в смысле, «Советов»? — или же все же «наша». Я, естественно, имею в виду Вермахта…

— Мне хотелось бы поговорить с женой, — после паузы устало произнес Козлов. — Желательно без промедлений.

— Всему свое время, друг мой, — ответил Фишер. — Поверьте, друг мой, с ней все в порядке. Она находится в лазарете под наблюдением врачей. И потом, я жажду поговорить с вами! Согласитесь, мое желание уместно…

Козлов, поднял вещмешок, закинул за спину и кивнул — ваше право.

— Ну и чудно! — удовлетворился Фишер. — Прошу вас следовать за мной, — перейдя на немецкий, начальник развед-диверсионной школы приказал стоящему поблизости обер-лейтенанту:

— Фланцгаер, распорядитесь относительно небольшого ужина в честь прибывшего агента.

— Яволь!

— И еще одно, — пропуская вперед Козлова, проговорил он. — Как только появится из Орши ректор Ридель, пусть немедленно явится ко мне. Выполняйте!..

Офицер бросился выполнять распоряжение начальника школы. Тем временем от изнывающей от утомительного ожидания очереди около столовой отделился невысокого роста курсант. По всему было видно, что его крайне заинтересовал беседующий с высоким начальством советский офицер в накинутой на плечи немецкой шинели. Неказистый слушатель даже попытался приблизиться к говорившим, но окрик старшины и удар по спине заставили отказаться от этой затеи.

Впрочем, ненадолго.

Не находя себе места, курсант принялся в нервном возбуждении вышагивать вдоль шеренги, то и дело порываясь рвануть со всех ног к капитану Фишеру и советскому офицеру в немецкой шинели, но всякий раз натыкался на злобный взгляд старшины, грозящем ему здоровенным, как дыня, кулаком…

В конце концов, выждав подходящий момент, курсант решительно бросился со всех ног к шагающему в сторону столовой обер-лейтенанту Фланцгаеру. Но тот, слабо разбираясь в тонкостях русского языка, просто отстранил от себя просителя, да к тому же наорал на старшину за то, что тот позволяет шляться без дела всем, кому не лень! И даже получив очередной подзатыльник, обеспокоенный курсант не унялся.

Едва только из столовой выбрался плотно отобедавший Маслов, он бросился к нему и с отчаянной жестикуляцией принялся что-то пояснять.

«Капитан Матвеев», в отличие от старшины и обер-лейтенанта, сбивчивым рассказом вертлявого слушателя чрезвычайно заинтересовался и даже более того, взяв его под руку, отвел в сторону и, угостив папироской, потребовал повторить повествование еще раз — от начала и до конца.

Очевидно, то, о чем поведал рассказчик, настолько ошеломило Маслова, что он, поддавшись азарту, вскочил, схватил его за руку и поволок, несмотря на то, что мужчина упал в сторону административного здания, украшенного развевающимся нацистским флагом.

Пока Маслов волок его в сторону административного корпуса, ворота развед-диверсионной школы «Абвера» распахнулись, и во двор вкатил сияющий «Опель», из которого немедленно выбрался Ридель.

Резкий «поворот винтов»: теперь Маслов, бросив на плацу курсанта, кинулся к ректору. Оправив китель, он принялся живо что-то объяснять тому, кивая то на стоящего по стойке «смирно» курсанта, то на административное здание, в котором пять минут назад скрылся капитан Фишер и Козлов.

Очевидно, услышанная новость ошеломила Риделя и именно поэтому извлеченная из кожаной сигаретницы сигарета так и осталась неподкуренной до самого конца повествования. Выслушав все до конца, ректор преобразился и, извлекая на ходу из кобуры пистолет, отдал короткую команду находящимся солдатам, вооруженным автоматами, после бросился в расположение административного корпуса…

Капитан Фишер, сидя за рабочим столом, заваленном бумагами, сдвинул в сторону телефон и, откупорив бутылку, разлил по хрустальным фужерам темное вино.

— Вы неплохо поработали, друг мой, весьма неплохо…— отпивая глоток, произнес начальник развед-диверсионной школы. — Однако ж, я все никак не могу дождаться от вас подробностей.

— Устал… — виновато улыбнувшись, ответил Козлов. — Трое суток добирался от Москвы до линии фронта. Поверьте, устал как собака…

Дверь, ведущая в кабинет начальника борисовской развед-диверсионной школы Абвера, распахнулась и внутрь ввалился Ридель вместе с двумя вооруженными автоматами немецкими солдатами.

Ректор кивнул им, и они встали за спиной Козлова, направив в спину «капитану Столетову» автоматы. Капитан Фишер с недоумением отставил фужер и, не скрывая удивления, спросил:

— Что  с вами, Вальтер, у вас что — мания преследования?

Ридель продолжая сжимать рукоятку пистолета, обогнул стол, после, склонившись к уху начальника школы, что-то прошептал.

Не один мускул не дрогнул на лице Фишера. Он спокойно выслушал новость, улыбнулся и, обращаясь к солдатам по-немецки, приказал:

— Отведите немедленно эту скотину в карцер!

— Что-то серьезное? — осторожно поинтересовался Козлов.

— Ничего. Ровным счетом ни-че-го… — ответил по-русски Фишер. — Просто завтра вас расстреляют!..




Глава 12


Утро следующего дня, Москва, площадь Дзержинского,
главное Управление НКО СССР «Смерш».

Начальник главного Управления контрразведки Народного комиссариата обороны СССР генерал-полковник Абакумов прикрыл окно — душно, ой и душно. Май, а погодка как в середине лета…

Руководитель «Смерша» задернул тяжелые портьеры, и сразу кабинет погрузился в приятный полумрак. Устроившись за рабочим столом, Абакумов отпил глоток остывшего чая, и, обращаясь к сидящему напротив Зеленину и Шилину, проговорил:

— Продолжим. Итак?..

— Действуя по заранее разработанному плану, — откашлявшись, начал тот, — оперативники «Смерша» капитан Свиридов и старший лейтенант Мальцев. работая под руководством майора Чистякова, проинструктировав напоследок «Следопыта», оставили Козлова на захваченных немцами позициях в блиндаже…

— Есть подтверждение, что его подобрали?

— Так точно, товарищ комиссар! — отозвался генерал-лейтенант Зеленин. — Это подтвердили капитан Свиридов и старший лейтенант Мальцев. Им было приказано скрытно проследить и подтвердить, что Козлов захвачен фашистами и препровожден в штаб.

— Ну и каковы наши дальнейшие шаги?

— Сегодня утром во время обязательного сеанса связи с капитаном Лопатиным — офицером контрразведки, организовавшим в районе Борисова партизанское соединение «Дядя Коля», была отправлена радиограмма, в которой говорится о необходимости контакта с Козловым.

— Как это будет выглядеть на практике?

— Лопатин, товарищ генерал-полковник, опытный контрразведчик, сам решит, как это сделать. На месте-то оно видней.

— Ясно… — протянул Абакумов. — Ну, а теперь поговорим об основном. Что по планируемой операции «Терминал»?

— Вышеназванная операция, намеченная на весну следующего года, проходит последнюю стадию согласований с Управлениями «Смерша» Степного и Украинского фронтов, а заодно непосредственно с командующим ВВС Вершининым, — ответил генерал-лейтенант Зеленин. — В данной дезинформационной игре, предшествующей операции «Багратион», нет и не может быть ошибки.

— Согласен. Продолжайте…

— В связи с этим участие в «Терминале» агента «Следопыта» многократно возрастает. Мы сделали все, чтобы Козлов оставался в неведении относительно того, в чем он принимает участие. Агент понятия не имеет, каким образом мы будем использовать тех, кто перешел линию фронта, обозначив свое присутствие паролем «Байкал-51»…

— Отлично. Ну и последнее…

Неожиданно зазвонил телефон. Абакумов снял трубку, выслушал, после бросил — «выезжаю». Отключившись от связи, продолжил:

— Через какое время Козлов обозначит начало своей работы в «Абвере»?

— Контрольный срок восемь дней, — проговорил генерал-майор Шилин. — «Абверовцам» необходимо тщательно его проверить, а на это, согласитесь, потребуется некоторое время...

— Кто бы спорил, только не я, — закуривая папироску, с усмешкой произнес Абакумов. — Кто ж его проверять-то будет, а?

— Серьезные люди, товарищ генерал-полковник… — с некоторым даже уважением промолвил Шилин. — Руководитель развед-диверсионной школы в Борисове капитан Фишер — опытный контрразведчик, такого на мякине не проведешь! Прошел серьезную «обкатку» в Испании, Франции и Греции, награжден Рыцарским Железным крестом. Да и ректор Ридель не дурак — трезвый аналитик, чрезвычайно опасный человек, наделенный незаурядным умом. Но особую озабоченность вызывает полковник Герлитц. До работы в «Абвер-103» — самом ответственном участке фашистской группировки «Центр» — занимал немалый пост в Имперской безопасности, руководимой Шеленбергом.

— Уж не тот ли это Герлитц?

— Так точно, он самый. Именно Герлитц приложил все усилия для того, чтобы премьер-министр Англии Чемберлен и министр иностранных дел Галифакс отклонили после захвата Германией Австрии предложение СССР о коллективных действиях против немецкой агрессии…

— Серьезный господин.

— Это точно, товарищ комиссар, — согласился генерал-лейтенант Зеленин. — Если этот «волкодав» вцепится, то либо загрызет, либо, прежде чем уверится в искренности нашего агента, серьезно потреплет Козлова, но в итоге все равно ничему не поверит: такова натура…

— Тем не менее, будем надеяться на лучшее, — туша папироску, произнес Абакумов. — Продолжайте работать по «Следопыту». Любая информация о деятельности Козлова в Борисове сразу должна оказываться у меня на столе в любое время суток.

Генералы встали по стойке «смирно».

— Есть!

— Свободны…



Глава 13


Час спустя, Березинский лесной массив,
база партизанского отряда «Дядя Коля».

На небольшой возвышенности, окруженной со всех сторон высоченными соснами, под деревянной крышей, кое-где поросшей мхом, за длинным столом, заваленном разобранным оружием, сидел Крюков и, вооружившись отверткой, «колдовал» над механизмом пулемета.

Сползающая на глаза повязка на голове, очевидно, его просто-напросто достала! Поэтому-то он сорвал ее, упрятав в карман, после тихо выругался и продолжил работу. На некотором отдалении от Крюкова с разобранным оружием возились партизаны, изредка перебрасываясь друг с другом ничего не значащими фразами.

Из расположенной поблизости избы вышел в накинутой на плечи отороченной мехом безрукавке начальник разведки партизанской бригады «Дядя Коля» старший лейтенант Петр Рудак и пружинистой походкой двинулся к ковыряющемуся в сложном механизме Крюкову. Не доходя до него несколько метров, пропустил взвод, шагающий под руководством прихрамывающего бородача, козырнул им, Рудак, остановившись около стола, промокнул рукавом проступивший на лбу пот и проговорил:

— Ну-ка, Крюков, пойдем покалякаем…

— Это можно… — отрываясь от работы, отозвался тот.

— Давай-ка, братка, шевелись. Комбриг ждет, есть предметный разговор.

Прослышав про комбрига, Крюков, засуетившись, принялся торопливо собирать инструмент — вот зараза — отвертку под стол упустил — да и хрен с ней! Приподнявшись, треснулся затылком об стол — коротко, но беззлобно выругался, послышалось беззлобное «ржание» солдат. Не обращая на это внимание, он, оправляя на ходу гимнастерку, проворно устремился за Рудаком к комбригу.

Остановившись напротив тяжеленной дубовой двери, Крюков поправил вылинявшую пилотку и постучал.

— Входи, Крюков, входи, — разрешили с той стороны.

Оказавшись внутри, он, как и полагается по Уставу, встал по стойке «смирно» и звонким голосом отрапортовал:

— Товарищ комбриг, рядовой двадцать первого полка седьмой стрелкой дивизии Бауманского района Москвы по вашему приказанию, это самое… прибыл!

— Ну, заходи, Колян, — сидя за столом, накрытом картой, промолвил комбриг Лопатин. — Разговор у нас серьезный, еще успеешь настояться, — переключив внимание на Рудака, закончил: — Распорядись-ка, Петро, чтобы нам чайку принесли и без нужды не беспокоили, — тот кивнул и вышел. — Как голова, Коля?

— Да что с ней сделается, с этой самой головой, а? — присаживаясь на край лавки, ответил боец. — С ней у меня никогда проблем не было. Врать не буду, товарищ комбриг, поболела, но, что характерно, прошла, скотина! И главное — мозги-то на месте, не вытекли…

— Это хорошо, что прошла, — улыбнулся Лопатин, — тем более, что для неё, ну и естественно, для тебя, есть работенка. Не скажу, что легкая, скорей даже наоборот...

— Так я это… — Крюков почесал затылок. — Как пионер — всегда готов, это самое… выполнить любое задание!..

Он приподнялся с лавки, но комбриг жестом приказал — «сиди, сиди»… Дверь, ведущая в избу, со скрипом распахнулась, и вошел Рудак. Поставив чайник и алюминиевые кружки, он выудил из кармана узелок с колотым сахаром, аккуратно развернул и, положив на край стола, присел.

Комбриг на правах хозяина дома неторопливо налил всем чаю и неожиданно справился у красноармейца:

— Скажи-ка, Крюков, а кем ты до войны работал?

— Так это самое… — тот выглядел несколько оторопелым. — В колхозе работал, а что?

— А, делал-то, что? — уточнил Рудак. — Быкам хвосты закручивал на бигуди или делом каким?..

— Скажете тоже — «на бигуди»… Что прикажут, то и делал, — продолжая недоумевать, отозвался Крюков. — Накажут трактор починить — чиню трактор. А так на селе делал все, что требовалось, я от работы не отлынивал…

— А столярить приходилось? — отпив глоток чаю, поинтересовался Лопатин.

— Естественное дело! Забор поставить, дверь наладить, оконную раму или наличники навесить — это без вопросов.

— А гроб, допустим, мог бы выстругать? — справился начальник разведки партизанской бригады. — Гробы делать доводилось?

— А чего его делать-то? — подивился Крюков. — Это что, аэроплан что ли? Бери доски, гвозди, молоток и вперед. Гроб — не рама, в нем долбежу фактически нету. Сложил, все как надо — и бывай здоров! Для гроба особого мастерства не надо, это, допустим, не оконную раму наладить…

Комбриг Лопатин ухмыльнулся и молча кивнул Рудаку. Тот неторопливо поднялся из-за стола, отошел в дальний угол избы, открыл дверцы шкафа, взял с полки узелок и, вернувшись обратно, проговорил, развязывая тряпицу, в которой оказалась старенькая фаянсовая чернильница моток шелковых ниток и стальная коробочка с хирургическими иглами.

— Это очень хорошо, Крюков, что ты гробы мастерить умеешь, — раскладывая всё по столу, с усмешкой подметил начальник разведки. — А ну-ка, брат, снимай гимнастерку, я тебе кое-что покажу…

— Это, в каком, извиняюсь, смысле? — стягивая гимнастерку, справился красноармеец.

— Освобождайся от ненужного. Давай, снимай, — закуривая, проговорил Лопатин. — Сейчас мы из тебя Николай, такое чудо сделаем. Все обзавидуются…

Как зачарованный, Крюков смотрел на то, как Рудак, близоруко сощурившись, обмотал ниткой конец тонкой хирургической иглы, и обмакнул самый кончик в чернильницу.

После, поглядев на комбрига, кивнул — «готов».

Лопатин, отпив чаю, поманил к себе красноармейца. Приблизившись к карте, он почему-то вздохнул. Между тем комбриг, очертив на хитросплетении топографических меток маленький кружок в районе Борисова, откашлялся и, убрав из голоса равнодушие, проговорил:

— Ты направляешься в Борисов в качестве связного между нами и человеком, с которым обязан встретиться в ближайшие две, максимум, три недели. Предположительно это будет немецкий офицер, но русский по рождению. Может, и не офицер, но в любом случае облаченный в немецкую полевую форму без знаков отличия…

Лопатин вынул из планшета и бросил на стол потрепанные документы, как немецкие, так и советского довоенного образца:

— По легенде, — продолжил он, — ты Крюков, бежавший из советской тюрьмы заключенный. Фамилию решили не менять, как был Крюковым Николаем Прокопьевичем, так и остался. После освобождения немцами из лагеря, расположенного под Ленинградом, обслуживал новых хозяев. Запомни, Коля, сотый стрелковый полк фрицев располагался в поселке Бологое. Повтори…

— Бологое…

Боец «ойкнул» сразу же после того, как Рудак бесцеремонно принялся что-то выкалывать на его теле:

— А если нарвусь и немцы решат проверить, так ли это, как тогда быть?

— Да никак…

Выкалывая на груди Крюкова надпись «Не забуду мать родную», сквозь зубы пробормотал Рудак:

— От этого стрелкового полка только номер и остался. А начнут давить падай на колени и проси, чтобы связались с бывшими работодателями и пусть те подтверждают твою правоту. Но чтобы этого вообще избежать, сиди тихо в Борисове как мышь и делай гробы в своё удовольствие…

— Тем более что новые документы у тебя в полном порядке, — подхватил капитан Лопатин. — Да плюс к этому, ты единственный племянник заместителя начальника полиции Борисова, к какому прибыл из-за опасения быть расстрелянным «советами»…

— Начальника?! — опять «ойкнул» Крюков. — А он, это…

— Успокойся — наш человек. Будешь жить у него, столярная мастерская рядом, сиди да строгай гробы, но каждую пятницу как штык появляйся на местном рынке и выставляй товар у рядов, где продают зелень…

— А как я этого немца-то узнаю? — разглядывая красноватую надпись на груди, осведомился Крюков. — У него на лбу же не написано, что он русский…

— А уши тебе на что? — вопросом на вопрос справился Лопатин. — Сядешь в тенечке, закуришь самокрутку и смотришь. Видишь немца, приценивающегося к петрушке и — хоп к нему с вопросом! Не нужны ли вам, господин хороший, музейные картины для личных нужд, — это первая часть пароля…

— А вторая, — продолжил начальник разведки, — будет звучать так: «Взял бы, да квартиры нет, боюсь, разворуют». Запомнил?

— А чего тут не запомнить-то? — со вздохом и сожалением проговорил Крюков. — Ой, товарищ комбриг, товарищ комбриг… меня батя за такие художества на теле после войны пришибет!.. Он у меня знаете какой строгий.

— Не переживай, — усмехнулся комбриг, — война закончится — лично похлопочу перед твоим отцом, чтобы он тебя сильно не валтузил…

— А можно вопрос? — капитан Лопатин кивнул. — Вам ведь все равно, что на мне рисовать? Так можно на руке выколоть «Коля плюс Люся равняется любовь»? — комбриг улыбнулся и разрешительно кивнул. — Тогда уж и голубков проколите, товарищ старший лейтенант, голубков… таких, знаете, красивых с распростертыми крылышками. И чтобы навстречу, друг другу летели, а в клювиках были бы веточки.

— Насчет веточек Коля, не гарантирую, — макая иглу в чернильницу, изрек Рудак. — Да и с голубками боюсь оплошать. Я же не художник. Но если ты просишь, могу постараться…

— Нет, нет, нет! — быстро отозвал просьбу Крюков. — Если не можете голубков, то тогда лучше просто надпись сделайте…

После того, как была нанесена последняя татуировка, боец оделся в гимнастерку. Настроение было поганое — батя за татуировку его точно пришибет. Если он его за стакан пива вожжами отмутузил так, что он с неделю стоя щи хлебал, то за татуировку точно инвалидом сделает.

Во, мать честная, влип так влип!

Комбриг неторопливо собрал со стола чайник, чашки и сахарок. После повернулся к Крюкову, стоящему с унылым видом и проговорил:

— Давай в третью роту дуй, — он угостил его на дорожку папироской, — отдыхай…

Едва только боец ушел, Рудак, подойдя к расстеленной на столе карте и взяв остро отточенный карандаш, и проговорил:

— Через болота добираетесь до Моисеевщин, командир, через болота. До этого места у нас все под контролем.

— В деревне передашь Крюкова Николаю Кашпану и Кочану, — Лопатин помассировал виски. — Они переправят его через Березину и доставят в предместье Борисова, а уж там его встретит Ситник и устроит на место, вопросы?

— Никак нет, товарищ капитан!

— Погоняй, Петро, Крюкова по легенде. Крепко погоняй, чтобы у него все от зубов отлетало! — приказал комбриг. — На рисковое дело идем, но выхода нет — приказ Москвы. Тот человек из «Абвера», который в Борисове засел, на контакт выйдет, только видя перед собой Крюкова — они вместе бок о бок с сорок первого года от самой Вязьмы воюют. Выполняй…

— Сделаем. Разрешите идти?

— Иди, Петро, иди, — разрешил Лопатин. — Прикажи старшине, чтобы освободил Крюкова от всех нарядов. Уединитесь в тиши и принимайтесь за детальную проработку плана, чтобы, избави Бог, никаких заусениц не было!..



Глава 14


Борисов, полдень,
развед-диверсионная школа Абвера.

Немецкий солдат, сидевший на лавочке у КПП, с немалым для себя интересом разглядывал бегущего со всех ног Маслова, волочившего, будто на привязи, маленького и тщедушного с виду курсанта. Картина была столь забавна, что он не удержался и прыснул коротким лающим смешком.

«Русские, — подумалось ему — странный народ, непонятный какой-то.»

Он отчаянно зевнул, после встал и, загребая носками сапог, двинулся в тенек, то и дело поправляя на ходу сползающий ремень автомата натерший плечо.

Между тем, на ступенях административного корпуса появился начальник развед-диверсионной школы Абвера и ректор Ридель. О чем-то переговариваясь друг с другом, они сбежали по ступеням и быстрым шагом двинулись в сторону открывающихся железных ворот, в которые неторопливо въезжал заляпанный грязью «Опель», из которого уже выбрался полковник Герлитц. Отмахнувшись от вставшего по стойке «смирно» дежурного офицера, начальник «Абвера-103», помахивая тросточкой, устремился к Фишеру и Риделю. На некотором отдалении от него шла незнакомая молодая женщина, облаченная в строгую полувоенную немецкую форму — личный переводчик Герлитца, прибывшая вместе с ним на допрос Козлова из самого Минска…

Короткое приветствие — и абверовцы, переговариваясь между собой, обогнув угол административного корпуса, быстрым шагом пошли в сторону спортивного зала, перед входом в который уже стояли два часовых, вооруженных автоматами.

К допросу агента НКВД Козлова все было готово…

Тем временем молодая женщина, лицо которой было обезображено косым шрамом,  вылила помои в бочку, прилаженную к тележке, которую тут же откатил курсант, предварительно поплевав на ладони. Справившись с кухонными делами, женщина исподволь стала всматриваться в идущего в сопровождении Маслова и двух фашистов Козлова.

Задержанный был бос и без ремня, форма советского офицера, несуразно топорщившаяся на нем, была разорвана на спине. По всему было видно, что парень  провел в карцере бессонную ночь.

Серая дверь солдатской столовой распахнулась и в образовавшийся проем высунулась голова повара Анны Емельяновой. Промокая передником руки, женщина поглядела на свою примолкшую помощницу, ту самую, со шрамом на лице, и незлобиво поинтересовалась:

— Ну, чего застряла-то, а?

— Да так… — ответила та. — Понаехало тут всяко-разного народу… видно, не совсем в порядке у мужа Гали…

— А что ж так?

— Да полковник этот приперся, который весь такой из себя важный… тот, что завсегда по три раза на неделю к нам жалует.

— Ну?..

— Баранки гну, — огрызнулся Елена. — Новенького-то на допрос повели. Жалко девчонку и мужа жалко — расстреляют ведь…

— Ты, Ленка, раньше срока не каркай! — бросила повариха, — Авось еще обойдется.

— Расстреляют… — не согласилась Майорова. — Точно расстреляют, а что с Галей сделают, так и думать страшно.

— Да хватит тебе болтать-то! — прикрикнула повариха. — Работа через край капает, а ты лясы точишь. Давай, Ленка, живо на кухню, скоро новая партия за жратвой придет!

Помощница повара развед-диверсионной школы Елена Майорова, снайпер двести тридцать первого пехотного полка, была по глупости захвачена в плен немцами в районе Курска. Ей бы обернуться тогда, отбросить к чертям собачьим снайперку, а фрицев из пистолета перещелкать, а она не сообразила — дура! В итоге её так отмутузили, что почти месяц пришлось проваляться в немецком госпитале под Смоленском. После — пересылка под Барановичами и Борисов.

Короче, сволочная жизнь, что и говорить, сволочная!

Вздохнув, Майорова, подхватив ведро, вошла в кухню.

Через некоторое время из учебного корпуса высыпали курсанты развед-диверсионной школы и, понукаемые старшиной, выстроились в колонны по трое. Тот же час послышалась команда, отданная хриплым басом:

— Шагом марш!..



Глава 15


Борисов, развед-диверсионная школа Абвера

Небольшой спортивный зал, в котором решено было провести допрос «капитана Столетова», ничем особым не отличался от обычного — все, что и везде. Брусья, гимнастические кольца, пол, устланный матами, в центре самый заурядный стол, за которым восседал до предела сосредоточенный полковник Герлитц, а рядом капитан Фишер и переговаривался с заливающейся веселым смехом переводчицей…

Ректор Ридель, устроившись на продавленном диване, в ожидании начала допроса разложив на тумбочке изъятые у Козлова документы, переданные агентом «Ароматовым», внимательно изучал метки. «Что и говорить, — подумалось ему, — если это и липа, то уровень исполнения просто высочайший!» Ридель, блестящий аналитик, предпочитал все расставлять по полочкам, поэтому и сейчас, сопоставляя факты, говорящие в пользу того, что группа «капитана Матвеева», заброшенная в тыл «красным» на станцию Щербинка, провалилась все-таки из-за ошибки, и все из-за этих чертовых меток НКВД!

Принесенные Козловым образцы документов убедили недоверчивого ректора, что это все же не подделка, а подлинные бумаги. Изредка отрываясь от работы, Ридель, отпивая глоток кофе, протирал кусочком замши очки в тонкой оправе и наново углублялся в изучение бумаг…

Дверь, ведущая в спортивный зал, распахнулась, и на пороге показался Маслов, из-за его спины выглядывал давешний информатор, тот самый, который опознал «капитана Столетова».

— Заключенный Козлов доставлен! — по-военному четко отрапортовал Маслов. — Разрешите ввести?

К полковнику Герлитцу склонился Фишер и что-то прошептал. Начальник «Абвер-103» после непродолжительной паузы кивнул. Тот же час женщина-переводчик, прибывшая с ним, опустилась на предложенный Риделем стул.

— Начнем, пожалуй, — Герлитц без спешки раскурил сигару. — Прошу, капитан, вам слово…

Фишер, приблизившись в стоящему прислоненным к стене Козлову, остановился. Тут же прыткий Маслов подскочил и пододвинул стул, на который, однако, начальник развед-диверсионной школы не сел, а лишь оперся ногой:

— Надеюсь, Александр Иванович, у вас хватит ума признать свое фиаско?

Козлов с ухмылкой пожал плечами и потрогал синяк под глазом. Начальник развед-диверсионной школы, склонившись, поинтересовался:

— Друг мой, вам знаком этот человек?..

Осведомитель оторвался от некрашеной стены и сделал шаг вперед, после подумал и вышел почти на середину. Козлов какое-то время разглядывал незнакомца прищуренными глазами, после утвердительно кивнул и тихо ответил:

— Знаю его, знаю… Некрасов Иван Степанович, призванный Зарайским райвоенкоматом Томской области в июле сорок первого. Проходил службу в шестьдесят седьмом артиллеристском полку. В августе этого же года попал в окружение под Невелем, с остатками роты вырвался из окружения…

— Дальше, — потребовал Фишер. — Говорите, Козлов, говорите.

— Несколько месяцев, — продолжил тот, — Некрасов отлеживался в лесном массиве Усмынь где-то там на болотах. Там-то рядовой Некрасов и бывшие с ним красноармейцы были подобранны моей разведывательной группой и приняты на довольствие в мой первый партизанский отряд…

— Первый?! — изумился Ридель. — А что, простите, у вас, их было несколько? Если да, то не откажите в любезности, поделитесь сокровенным, это крайне интересно.

— Да делиться-то особо нечем… — прислоняясь к стене, произнес Козлов. — Под Вязьмой, с остатками полка численностью чуть меньше роты попал окружение. Когда понял, что из «котла» не вырваться, принял решение организовать партизанский отряд в районе Дорогобуж Смоленской области…

— Смоленской?! — теперь приспела пора подивиться Фишеру. — А каким ветром в наши края занесло?

— Это они сейчас «ваши», — оскалился Козлов. — А тогда они мною воспринимались как временно оккупированные. Поэтому по своей территории мы передвигались настолько спокойно, насколько это было возможным исходя из тактических соображений.

— И что потом? — осведомился ректор Ридель. — Ну, повоевали вы в Смоленской области, а в Белоруссии как оказались?

— Если бы мы просто, как вы выражаетесь, «повоевали», — с вызовом отозвался Козлов, — то из дорогобужских лесов до самого окончания войны не выбрались. После разгрома немецкого гарнизона в районе деревни Шадрино нас попытались окружить каратели, но не срослось.

— Что «не срослось»? — через переводчицу спросил полковник Герлитц. — Что значит это ваше «не срослось»?

— А то и не срослось, — Козлов сплюнул на пол. — В ваш тыл долбанула ударная группа кавалеристского корпуса генерала Белова, следовавшая рейдом по немецким тылам и от карателей ни хрена не осталось…

— И вы влились в это соединение, верно? — сообразил капитан Фишер. — Говорите, Козлов, говорите!

— Все верно.

И тут по деревянному полу спортзала зацокали каблучки переводчицы. Обогнув сидящего на стуле ректора, женщина подошла в стене и, взяв табурет, поставила рядом с Козловым, отдав тому молчаливый приказ «сесть». Предложив ему папироску и спички, подождав пока тот подкурит и, только после проговорила:

— Всё это чрезвычайно интересно и поучительно, но, — голос её звучал на удивление тихо, — но… господина полковника интересуют не дела давно минувших дней, а карьерный рост старшего лейтенанта РККА Козлова в новом соединении. Согласитесь, господа офицеры, — она попеременно поглядела то на капитана Фишера, то Риделя, — кадровый офицер, имеющий несомненный опыт ведения боевых действий в тылу противника, не мог заведовать кухней — слишком низкий потолок для профессионала такого уровня.

— А ведь верно, Козлов! — подхватил начальник школы. — Мы все о прошлом да о прошлом, а о вас преображенном — ни слова! Непорядок. Итак?..

— После усиления за наш счет, — продолжил Козлов, — мы стали именоваться партизанской дивизией. Меня назначили начальником штаба, но через некоторое время… передвинули на должность помощника начальника штаба по разведке. Такие вот дела.

— Но, позвольте, — осторожно поинтересовался ректор Ридель. — Подобные перемещения в жестких полевых условиях когда вокруг война — неразумная мера! Если брать ваши слова на веру, чего я пока, признаюсь откровенно, делать не рискну, то получается, что вас, боевого офицера, элементарным образом понизили, верно? — Козлов кивнул. — Позвольте узнать причину?

— Санчастью в дивизии заведовала моя будущая жена — вот и вся причина, — неохотно пояснил тот. — Однажды меня взяли да и перевели на должность помощника начальника штаба по разведке…

Полковник Герлитц, пребывая в величайшей задумчивости, вышел из-за стола и неспешно двинулся к сидящему на табурете Козлову. Не доходя нескольких метров, начальник «Абвера-103» остановился и, обращаясь одновременно к начальнику развед-диверсионной школы и ректору, задумчиво произнес по-немецки:

— Если главной причиной краха карьеры старшего лейтенанта Козлова является элементарный адюльтер в военно-полевых условиях — это одно, тогда он почти оправдан в наших глазах…

— А если все это не более чем игра, рассчитанная на «доверчивых зрителей», — предположил капитан Фишер, — то, не узнав финала, мы останемся в неведении до конца представления.

— Не исключено. А каково ваше мнение? — спросил Герлитц у Риделя.

— Мне кажется, господин полковник, — ответил ректор, — мы упустили из виду одну важную деталь.

— Какую?

— Он родился в тысяча девятьсот восемнадцатом году, — продолжил тот. — То есть на период своей первой встречи с женщиной  ему было только двадцать три года — взбалмошный период — хочется жить и заводить детей, а приходится месить грязь в нашем тылу, ежечасно рискуя жизнью. Оказавшись в условиях относительного «покоя», Козлов первым делом обращает внимание на миленькую врачиху, которая к тому же, судя по результату отвечает тому взаимностью. Не знаю, как там было на самом деле, но, допускаю, что этот кавалеристский генерал Белов, о котором он с видимой неохотой рассказывал, тоже имел виды на смазливую девицу.

— Логично, — поддержал ректора Фишер. — От себя хотелось бы добавить один существенный нюанс: генерал Белов не расстрелял более молодого конкурента, а всего лишь опустил с одной служебной ступени на другую, более низкую. Тем самым недвусмысленно дал ему понять, что хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Полковник Герлитц внимательно выслушал подчиненных, после, развернувшись на каблуках, не спеша вернулся обратно к столу. Некоторое время начальник «Абвера-103», скрестив руки на груди, размышлял, сопоставляя факты, полученные во время допроса. В конце концов, придя к очевидному выводу, понятному только ему, он, обращаясь непосредственно к начальнику развед-диверсионной школы, приказал:

— Допустим, что этот этап проверки Козлов прошел, — Герлитц затушил сигару и сделал глоток кофе. — Заметьте, я не делаю скоропалительных выводов, а говорю «допустим».

— Вследствие этого, — продолжил капитан Фишер, — не закрытой остается брешь с передачей элементов питания для радиста «Ароматова»?

— Совершенно верно, — отставляя чашку, проговорил начальник «Абвера-103». — По имеющейся информации, Ароматов вышел в эфир и подтвердил получение посылки от «доктора Брониковского». Капитан, прикажите Козлову описать агента «Ароматова», и после закончим на этом. Остальная беседа переносится в ваш кабинет.

Он кивнул капитану Фишеру — приступайте. И тут же внес уточнение:

— Спросите у него, как Козлов, будучи начальником разведки, умудрился угодить к нам. Приступайте… 

— Александр Иванович, — миролюбиво проговорил Фишер. — Еще чуть-чуть и можете быть свободным. Естественно, в пределах школы. Как, позвольте узнать, вы, такой опытный офицер, исхитрившийся продержаться в нашем тылу почти два года, к нам-то угодили, оплошали?

— Можно сказать и так… — не стал отрицать он. — У нас была простая цель: обогнуть Борисов, преодолеть Днепр ниже по течению, где-нибудь между Шкловом и Лотвой, а там как Бог даст. И потом, извините, но в ваших рассуждениях ошибка, — Фишер от сказанного немало подивился. — Я, моя жена, а заодно и погибший ординарец Крюков не горели желанием пристроиться в «Абвер», в том-то вся и суть…

— Ну, что ж, допустим, — согласился Ридель. — В таком случае, последний вопрос: опишите-ка, как выглядит этот «Ароматов»?

— Лет двадцати пяти, абсолютно седой, прихрамывает на правую ногу, судя по всему, бывший офицер, — произнес Козлов. — Не очень хлебосольный, хоть и предлагал выпить, но радости в словах не было, вот я и отказался…

— Минуточку! — послышался тихий голос переводчицы. — Как оказалось, что вы все же вырвались из Москвы?

— Просто повезло, — пожал плечами Козлов. — В Люберцах повстречал друга, с которым вместе оканчивал пехотное училище в Калинковичах, с ним-то и добрался.

— И что, на протяжении всего пути следования у вас ни разу спросили документов? — насторожился Ридель. — Вы не находите это странным?

— Нет, не нахожу, — усмехнулся Козлов. — Человек, который подбросил меня до передовой, был начальником штаба дивизии, а такие люди проходимцев в обозе не возят.

— Какой номер дивизии? — уточнил ректор.

— А вот про это я даже не думал спрашивать, чтобы не быть расстрелянным за излишнее любопытство. Дружба дружбой, а табачок врозь, — устало проговорил Козлов. — Хотя, наверное, зря не узнал номер дивизии, когда свои расстреливают — это одно, а когда вы — совсем другое…

Полковник Герлитц встал из-за стола и молча двинулся к выходу из спортзала, давая присутствующим понять: дальнейший разговор лучше провести в другом месте и желательно с глазу на глаз, без переводчицы.  Офицеры потянулись за начальником «Абвера-103».

Ректор Ридель, на секунду задержавшись, подошел вплотную к Козлову, одобрительно похлопал его по плечу и проговорил:

— Ну, допустим, о расстреле речь пока не идет. Согласитесь, что…

И тут произошло нечто невероятное! Выглядевший усталым и подавленным Козлов, всего за одно бесконечно короткое мгновенье преобразившись нежданно-негаданно перехватив руку ректора, стремительно развернул его спиной к себе, после неуловимым для глаз движением расстегнул у того кобуру, выхватил пистолет и, не целясь, всадил в грудь Некрасова две пули подряд.

Хилое тело предателя, подброшенное выстрелами, отлетело и повалилось на сваленные в кучу маты: секунда — из раскуроченной его груди стала вяло вытекать густая, почти черная кровь.

Действуя на упреждение, Козлов, вернул опешившему ректору Риделю оружие, оскалился, пояснил:

— Я всегда подозревал Некрасова, но все как-то недосуг было разобраться с ним, а тут такой случай представился. Спасибо…

Некоторое время полковник Герлитц, не скрывая любопытства, разглядывал стрелка, после отчего-то улыбнулся и, обращаясь к капитану Фишеру, произнес:

— Мне нравится этот человек. Черт возьми, нравится! Будет обидно, если он все же окажется агентом НКВД, — и безапелляционным тоном закончил: — Отправьте его пообедать. После пусть наведается к жене, естественно, под охраной.

После сказанных слов начальник «Абвера-103» покинул спортивный зал. Через некоторое время следом устремился ректор Ридель, и только капитан Фишер, задержавшись, осмотрел все, после приказал ошеломленному Маслову:

— Уберите труп. И проводите Козлова к жене, а после в столовую. Вопросы?

— Никак нет!

— Оторвешься от него хоть на шаг, — капитан Фишер, приблизившись вплотную, закончил, — собственноручно расстреляю!

— Уж поверьте, господин капитан, не в жизнь не оторвусь. Разрешите выполнять?

Фишер, не удостоив «капитана Матвеева» ответом, вышел вон из спортивного зала. Едва только начальство удалилось, Маслов проворно бросился выполнять приказ и, схватив покойника за ноги, натужно пыхтя, поволок остывающее тело на выход.

Козлов остался в помещении наедине с вооруженной охраной и переводчицей. Высунувший в дверной проем голову капитан Фишер, обращаясь к женщине, проговорил:

— Фрау Хелен, протоколы допроса в мой кабинет.

— Хорошо…

Не тратя попусту слов, начальник Борисовской развед-диверсионной школы Абвера окончательно покинул спортзал, закрыв за собой дверь и оставив вернувшегося из-за линии фронта Козлова на попечительстве охраны…

Собрав бумаги и уложив в кожаную папку, переводчица полковника Герлитца, приблизившись к Козлову, рядом с которым стояли немецкие солдаты и, изогнув губы в презрительной усмешке, произнесла такое, от чего тот едва не лишился чувств:
— Держи себя в руках, «Следопыт»! Надеюсь, вам все ясно?

После этих слов переводчица наотмашь и хлестко ударила Козлова по щеке, оцарапав ему до крови своими ногтями подбородок.



Глава 16


Немногословный немецкий солдат, войдя в полупустую столовую положил на стол автомат, после устроился сам и, щелкнув пальцами, приказал выглянувшей в раздаточной оконце поварихе:

— Пить, пить… — он изобразил, что пьет. — Вода… буль-буль!.. Шнель, шнель. Ферштейн?

— Господи, — промокая руки о фартук, произнесла та, — Вот дурень так дурень! Пить, что ли хочешь, дубина. Говори, пить? — немец кивнул. — На, хлебай…

Зачерпнув воды из ведра, она с ернической улыбкой протянула немцу кружку. Тот пил долго, со смаком. Острый кадык то поднимался, то опускался, напившись, он поставил кружку, обтер губы рукавом и опять перейдя на некое подобие русского, потребовал:

— Еда… ам-ам. Туда — госпиталь, — видя, что его не понимают, он озлился и, ткнув пальцем в Майорову, закончил. — Ты, ком цу мир, — госпиталь. Еду… кушайт для фрау. Ферштейн?

— Для новенькой той — Гали Вилковой еду просит, — догадалась Лена. — Ты б собрала ей чего.

— Да уж давно готово, — выставив две кастрюльки, произнесла повариха. — Иди отнеси. Да заодно успокой девчонку. Перенервничала поди.

Положил в плетеную корзину нехитрую снедь, Лена открыла дверь и кивнула немцу:
— Пошли, дурень, пошли. Ферштейн?

— О, я-я… — вставая, проговорил немец. — Жара есть плохо для тут, — он постучал себя по голове. — Ошень есть плохо…

Майорова быстро пошла вперед, не думая о том, поспевает за ней фриц или нет. Обогнув административный корпус с тыльной стороны, она проследовала мимо ремонтной мастерской и, дойдя до охраняемого ленивым часовым из местных черного входа, дождавшись бредущего позади нее изнывающего от жары немецкого солдата, проговорила:

— К беременной иду.

Охранник равнодушно кивнул и, отступив на шаг в сторону, пропустил вначале немца, а после ее. Поднявшись по шатким ступеням, Лена, следуя за провожатым, дошла до выкрашенной в бежевый цвет облупившейся двери, подождала, пока немчура усядется на шаткий табурет, тихонько постучав, вошла. Галина Вилков лежала бледная, осунувшаяся, с темными кругами под глазами и равнодушно рассматривала облупленный потолок.

Стараясь выглядеть бодрой и веселой, несколько переигрывая в проявлении восторга, Лена, придвинув к кровати тумбочку, принялась выставлять на нее судки с едой:

— А вот и еда поспела, — тараторила она, поминутно оглядываясь на дверь. — Супчик, картошечка вареная, компотик! Я хотела пюре тебе сделать, но Анна Акимовна сказала, что от вареной больше пользы — в ней витаминов много. Ты, кушай, Галочка, кушай, миленькая.

— Не хочу… — Вилкова промокнула слезинку. — Убери все, Лена, или собакам брось, не буду я кушать…

— Ты это брось! — сделав вид, что озлилась, воскликнула Майорова. — Тебе-то может лопать и не хочется, а малышу без твоего питания худо будет. А ну, приступить к приему пищи, ишь чего выдумала!

— Не буду… — упрямствовала та. — Сказала не буду — и точка, убери все!

— А вот я тебе сейчас такое скажу, отчего ты даже край тарелки обглодаешь, — Лена украдкой обернулась к двери — «тихо» — и, склонившись к Вилковой, прошептала. — Твой-то вернулся…

— Что?! — воскликнула Галина. — Кто вернулся, Саша?..

— Ты сильно-то не ори… — прошептала Майорова. — Да, Саша вернулся. Саша, кто же еще? Понятно? — Вилкова кивнула. — Сама видела как часом тому его на беседу к Фишеру повели. А теперь давай ешь, и без всяких там прихотей и выкрутасов. Просто ешь, пусть без аппетита, но все равно жри! О ребеночке подумай. Ему без твоего здоровья жизни не будет!

Филенчатая дверь распахнулась, и в образовавшийся проем заглянул немец, зевнув, он прикрикнул:

— Шнель, шнель!..

— Все, все… — вставая, промолвила Майорова. — «Шнель» так «шнель», чего орать-то? Ухожу, ухожу, господин начальник, — и, склонившись, закончила. — Будут новости сообщу. А пока кушай, миленькая, кушай…



Полковник Герлитц, прохаживаясь по кабинету, остановился напротив карты, испещренной позиционными обозначениями, как немецкими, так и противоборствующей стороны и задумчиво проговорил, обращаясь к подчиненным, которые сидели за столом:

— Не буду скрывать, господа, наше положение крайне неопределенно, — Фишер и Ридель хранили молчание, ожидая продолжения. — Первая группа, заброшенная в красный тыл, благополучно провалила задание… Зато спасся тот, кто при любом повороте событий обязан был погибнуть первым. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду Маслова…

Послышался робкий стук и на пороге возник обер-лейтенант Фланцгаер — помощник начальника школы. С молчаливого разрешения начальника «Абвера-103» офицер пересек кабинет и поставил на стол поднос с кофейником и тремя чашками. После безмолвно покинул кабинет, плотно затворив за собой дверь.

Полковник Герлитц, оторвавшись, в конце концов, от равнодушного созерцания карты, подошел к столу и налил в малюсенькую чашку кофе, отпив глоток, продолжил:

— Что касаемо второй, контрольной группы, то она, к несчастью, тоже провалилась, так и не сыграв своей роли.

— Позвольте с вами не согласится, господин полковник, — произнес Фишер. — Не имевшая определенной цели группа наших агентов подтвердила правило, не став при этом исключением…

— То есть?

— Как в первом, так и во втором случае, причину их провала необходимо искать в недостаточной осведомленности наших специалистов, работающих с документами прикрытия групп, — убежденным голосом проговорил он. — Противник не просто силен, он воодушевлен победами на фронтах. Стараясь не сорваться с этой зыбкой вершины, красные прилагают максимум усилий для безопасности тылов…

— Вы тоже так думаете? — живо поинтересовался Герлитц у Риделя.

— Так точно! — ответил он. — Психологический фактор в данной ситуации является самым существенным. Временно затишье на Восточном фронте — штука обманчивая. Идет явная перегруппировка войск. В связи с чем безопасность тыла становится «альфой» и «омегой», то есть главным! Согласитесь, господин полковник, нет ничего более продуктивного по итогу, чем постоянная смена самых заурядных меток в документах: офицерских книжек, продовольственных аттестатах и прочее.

— Я разделяю мнение ректора Риделя, — продолжил капитан Фишер. — Зачем заполнять тылы полками НКВД, когда можно выставить на особо важных участках по три-четыре наблюдателя, знающих, что искать и где искать…

— Сейчас не сорок первый год, — подхватил ректор, — когда дезорганизованные и неуправляемые армады Красной армии метались в клещах Вермахта, мы имеем дело с структурированными частями противника.

— Не могу с вами не согласится, господа, — отставляя чашку с кофе и закуривая, заметил Герлитц. — Однако оставим наши стратегические предположения генеральному штабу, а сами вернемся к тому, чем, собственно говоря, и обязаны заниматься по роду деятельности — к разведке. Итак, возвращаясь к нашим баранам, вычленим из шелухи общих размышлений главное: есть или же нет в развед-диверсионной школе «Абвера» агент НКВД?..

— Сам род деятельности подразумевает подобное, — высказал предположение капитан Фишер. — Хотя, сознаюсь, еще час назад я напрочь отметал эту мысль как абсурдную — слишком много сил положено на обеспечение собственной безопасности. Однако ж теперь я стопроцентно убежден в обратном.

— Позвольте узнать, с чем связана подобная метаморфоза? — осведомился полковник Герлитц.

— Работать в паре всегда более приемлемо, чем одному, — ответил Фишер, — время одиночек безвозвратно кануло. — Во время расстрела Козловым Некрасова мне бросилась в глаза одна существенная деталь, ставшей для меня… поворотной.

— Интересно, интересно, — живо промолвил Герлитц. — И что же это такое?

— Когда Козлов выхватил из кобуры Риделя пистолет, то находился на прямой линии огня, — продолжил начальник школы, — если вы помните, господин полковник, то Козлов произвел два прицельных выстрела, — Герлитц кивнул — продолжайте. — Но прежде чем убить Некрасова, он развернулся, тем самым изменил траекторию выстрела, выведя из возможного смертельного ранения почему-то… Маслова. Причем, сделано это было осознанно.

— Браво, капитан! — похвалил начальник «Абвера-103». — Признаюсь откровенно, вам удалось сформулировать то, что в моей голове витало лишь в форме нечеткой гипотезы. Во время допроса, да и после, все мои мысли были заняты другим…

— Чем, позвольте узнать? — поинтересовался Ридель.

— Вы обратили внимание, господа, что Козлов был… подстрижен. Хотя ни разу не обмолвился, что сделал это, — Герлитц потянулся к кофе. — Напрашивается вывод, а не является ли все игрой — опасной, красивой, но все же игрой, как вы полагаете?

— Если это так, — неторопливо произнес ректор, — то она алогична по сути. Целью заброски был контакт и передача «Ароматову» дополнительного комплекта питания к радиостанции. Способ достижения цели не был оговорен и носил произвольный характер. Козлов был выброшен на парашюте, образно выражаясь «с запасом», то есть еще на начальном этапе маршрута ему удалось избежать проверок НКВД, так как конечной точкой маршрута значилась не диверсия в прифронтовой полосе, а Москва — охраняемое сердце СССР…

— Говоря проще, — предположил Герлитц, — вы хотите сказать, что проверки документов в глубоком тылу и прифронтовой полосе существенно отличаются по тщательности?

— Так точно, господин полковник! — отозвался Ридель. — Для военного патруля, дефилирующего по спокойным улицам Москвы, забредший подстричься капитан, — это одно — документы на месте и ладно. А вот шастанье по прифронтовой полосе вооруженной группы — это, согласитесь, другое…

— Мне нравится ход ваших мыслей, — с уважением произнес начальник «Абвера-103». Он помолчал и продолжил. — Пожалуй, нам стоит пересмотреть тактику работы с противником…

— То есть? — не понял Ридель. — Прошу меня простить, господин полковник, но я что-то не понимаю…

— Диверсии в прифронтовой полосе — дело, несомненно, хорошее, — начал Герлитц, — но если исходить из нынешней логики поведения противника, то есть смысл разорвать шаблон. Что, в общем-то, свойственно разведке.

— Я тоже прошу меня простить, господин полковник, — недоумевал Фишер, — но мне, признаться по совести, не совсем понятно, к чему вы клоните?..

— По-моему, господа, назрела острая необходимость в создании за фронтом противника, где-нибудь между передовой и глубоким тылом, небольших мобильных групп…

Герлитц говорил тихо, по всему было видно, что эта идея, только-только пришедшая в голову, начинала захватывать его целиком:

— На первом этапе, — шелестел голосом он, — небольших, состоящих из одного-двух человек. Было бы неплохо, чтобы выглядели они людьми степенными, это позволило бы им без проблем легализоваться, а потом… Их базу, действуя поэтапно, нужно заполнить мобильными диверсионными группами — своеобразным аналогом партизанских отрядов, орудующих в нашем тылу. Чем не повод для уединения в Минске, а, господа?..

Офицеры молчали, было видно, что идея Герлитца пришлась по душе. Продолжая размышлять, начальник «Абвера-103» встал из-за стола, допил остывший кофе, после, подойдя к окну, чуть-чуть раздвинул шторы, расстегнул верхнюю пуговицу кителя, приоткрыл форточку и уставился на улицу.

За плацем около высокого каменного забора на полосе препятствий отрабатывали тактику курсанты, понукаемые немецкими инструкторами — обыкновенные военные будни, как сотня других, предшествующих этому дню.

Жизнь школы шла своим чередом…

Будни, самые обыкновенные будни. Вон в сторону столовой, перед которой уже толпилось отделение радистов, с пустой корзиной проследовала какая-то женщина со шрамом — будущий радист или подрывник? — вполне вероятно. Тщета все, суета сует. Прикрыв форточку, Герлитц застегнул верхнюю пуговицу кителя и, повернувшись к подчиненным, решительно произнес:

— И по окончанию нашего общения — резюме…



Капитан Фишер и ректор Ридель одновременно встали, но полковник жестом разрешил сидеть. Пройдя вдоль стены к столу, он присел на край стола и, скрестив руки на груди, неторопливо проговорил:

— Давайте остановимся на том, что в школе есть агент НКВД. И у нас двое подозреваемых: Маслов, чудом избежавший пленения, и Козлов, который только по чистой случайности был опознан Некрасовым как помощник начальника штаба партизанской дивизии по разведке. Оснований подозревать этих людей более чем достаточно, поэтому назрела острая необходимость проверки. Выявив одного, мы снимем подозрения с другого, ибо я все же склонен думать, что крот только один.

— Каким образом будут сняты подозрения? — спросил капитан Фишер.

— За Козловым и Масловым нужно установить тотальный контроль, — пояснил полковник Герлитц. — Каждый шаг, неловкое движение или поворот головы и уж тем более брошенный вскользь взгляд не должны оставаться без внимания.

— Сделать это несложно, но необходимо одно условие, — задумчиво проговорил Фишер. — Для этого мы должны находиться не в Борисове. Будет лучше, если я и ректор Ридель на время покинем город.

— Разумно… — согласился Герлитц. — Агент НКВД, если он, конечно, не дурак, обязательно воспользуется счастливым стечением обстоятельств. Капитан, отдайте нужные распоряжения обер-лейтенанту Фланцгаеру и отъезжаем… ну, хотя бы до завтра в Минск, — начальник «Абвера-103» встал, надел фуражку и подвел окончательную черту: — Отправляемся через час…



Прихрамывающий Козлов в сопровождении Маслова неспешно выйдя из спортзала, обогнул кирпичное здание учебного корпуса и, заложив руки в карманы, поковылял к санчасти — дорога была знакома.

Не дойдя до двухэтажного добротного бревенчатого дома, он вдруг ещё больше замедлил ход и принялся со стоном хромать сильнее. Неожиданно для Маслова Козлов присел на ступени и, стянув сапог, принялся перематывать портянки. Переминающийся с ноги на ногу Маслов, хранивший до поры-времени многозначительное молчание, не выдержал:

— Долго еще чухаться будешь?

Козлов, не обращая внимания на его нытье, принялся перематывать портянку. Закончив с этим делом, встал, потопал сапогом — нормально! Не ответив на вопрос, потянулся всем телом, после сплюнул под ноги возмущенному Маслову и, минуя вооруженного часового, вошел в санчасть.

Войдя в палату, Козлов улыбнулся и сделал два шага навстречу жене. Бледная, осунувшаяся Вилкова, слабо улыбнулась и попыталась присесть, но тот жестом попросил ее не делать этого.

Вошедший следом за Козловым Маслов только собрался присесть на табурет, но резко повернувшийся «капитан Столетов» в три прыжка оказался рядом. Ткнув в сонную артерию Маслова осколком стекла, подобранным на улице, он проговорил, четко отделяя одно слово от другого:

— Пошел вон!..

— Ты, это… не …очень-то важничай. Понял, нет?.. — прижимаясь к стене, испуганно залепетал тот. — Мне господин капитан велел с тебя глаз не спускать…

— Я тебе повторяю в последний раз: пошел вон…

Осколок больно впился в кожу и слегка её оцарапал — было не столько больно, сколько по-настоящему страшно. Глядя в холодные глаза Козлова, Маслов уразумел — еще секунда, и этот полоумный без особой на то жалости полоснет его к чертям собачьим по горлу и вся недолга. Пятясь спиной по стене, Маслов отступил и, вскочив за дверь, проорал напоследок:

— Если через минуту не появишься, с охраной приду! Вот тогда они тебе покажут, где, это самое… раки зимуют!

Затолкав осколок стекла в нагрудный карман гимнастерки Козлов подошел к койке и, опустившись на край, взял руки жены в свои и поцеловал. Не выдержав напряжения, Галина заплакала, но ценой невероятных усилий остановилась и, глядя на мужа, прошептала:

— Ты… вернулся.

— Вернулся, милая, вернулся, — прошептал он. — Как ты?

— Худо мне, Саша, худо…— ответила жена. — Температурю постоянно. Знобит всё, за тебя, за нас, вот, переживаю… Просто сил больше нет никаких!

— Все будет хорошо…

— Как же будет-то? — не согласилась Галина. — Да если немцы прознают, что ты партизанил и отдавал распоряжения паровозы под откос пускать, нас расстреляют…

— Поверь, милая, просто поверь… с нами ничего не случится. Про паровозы фрицы точно не хрена не узнают. Ну, а том, что я партизанил, они уже знают.

— Знают?! — перепугалась жена. — Как знают?!

— А вот так: сам все рассказал. Но о последствиях ты не переживай, лучше о ребеночке думай.

Жена, отвернувшись к стене, разрыдалась. Скорей даже не разрыдалась, а тихонько заплакала, стараясь ничем не привлекать к себе внимания тех, кто находился за дверью. Козлов склонился и, поцеловав ее, тихо прошептал:

— А теперь: главное… — плач немножко стих. — Из-за линии фронта я вернулся другим.

— Как… как это? — не поняла та.

— Я… агент контрразведки Красной армии, понятно? — Вилкова едва заметным кивком головы подтвердила — «да». — Мне дано право привлекать к оперативной работе людей… только как их отыскать в этой каше я пока не представляю.

— Лену Майорову привлеки! — прошептала жена. — Обязательно привлеки, она девчонка надежная. Ее под Куском контуженой в плен взяли! Немцам заявила, мол, при кухне служила…

— А на самом деле?

— Снайпером была, снайпером!

Козлов хотел еще что-то сказать, но неожиданно хлипкая дверь распахнулась от удара по ней сапогом и на пороге возник раскрасневший Маслов, за спиной которого маячил вооруженный автоматом здоровенный немецкий солдат:

— А ну, довольно лясы точить! Устроили тут, понимаешь, посиделки, — проорал он. — Живо подымайся, свинюка командирская! Господин капитан немедленно приказали тебя в столовую отправить!

Улыбнувшись Галине, Козлов встал и, подмигнув на прощание, вышел вон, едва ли не демонстративно крепенько припечатав Маслова к дверному косяку.


До столовой они так и не добрались. Дойдя до середины, Маслов, нежданно-негаданно прикрикнул, что надобно вначале подойти к господину капитану, а пожрать и после можно. Козлов противиться не стал: надо так надо. Тем более что есть-то особо не хотелось. Сдвинув пилотку на затылок, он затолкал руки поглубже в карманы и, насвистывая «Марш энтузиастов» не очень-то и быстро пошел на аудиенцию к начальнику развед-диверсионной школы капитану Фишеру.

Проскочив мимо охранника, он, сам не ведая отчего, сразу определился, куда ему надобно — на второй этаж. Около обитой черным дерматином двери Козлов остановился и с ехидцей поглядел на Маслова. Тот все понял. Скрипнув от злости зубами, бывший «капитан Матвеев» подсуетился и поспешил открыть перед Козловым дверь, а заодно пропустить того в приемную в первую очередь.

Оказавшись внутри, тот первым делом выбрал себе мягкое кресло и, не испрашивая разрешения у удивленного обер-лейтенанта Фланцгаера, заходящего в кабинет капитана Фишера, сел.

«Да пошло все куда подальше!» — решил про себя Козлов…

Примерно через час дверь в кабинет начальника развед-диверсионной школы распахнулась, и показался Ридель, держащий подмышкой черную кожаную папку, украшенную нацистским орлом, сжимающим в когтях свастику.

Кивнув вставшему во весь рост Козлову — «сидите», ректор вышел в коридор и, подойдя к своему кабинету, расположенному напротив, открыл дверной замок и вошел внутрь. Откинувшись на спинку стула, Козлов принялся внимательно следить за Риделем.

И тут совершенно неожиданно дверь кабинета начальника развед-диверсионной школы распахнулась, и предстал перед глазами полковник Герлитц в сопровождении немногословного обер-лейтенанта Фланцгаера и капитана Фишера.

Скользнув по Козлову нелюбопытным взглядом, начальник «Абера-103» отдал какое-то распоряжение на немецком и мягко ступая, как кошка вышел из приемной, оставив наедине Фишера и Козлова.

— Ну что ж, отдыхайте, Александр Иванович, — проговорил начальник школы. — Вы неплохо поработали, следовательно, заслужили хоть временный, но все же покой. Как чувствует себя супруга?

— У нее постоянный жар, — ответил Козлов. — Я прошу вас: устройте Галине нормального врача.

— Обязательно… — выходя на приемной, пообещал Фишер. — А сейчас, извините, дела. Вот приеду из Минска, сразу отдам распоряжение на этот счет. Пока же просто отдохните. Да, кстати, я распорядился, чтобы вас поселили в отдельную избу — отсыпайтесь…

Выйдя вслед за Фишером на улицу, Козлов остановился неподалеку от сияющего черным лаком «Опеля». Облокотившись о капот, переводчица полковника Герлитца курила тонкую сигаретку, не обращая на подошедших ни малейшего внимания.

Выглянув из машины, начальник «Абвера-103» несколько раздраженным справился у Фишера:

— Капитан, пошлите, в конце концов, за Риделем человека! Сколько можно собираться! Неужели ваш ректор мечтает быть нафаршированным партизанским свинцом?

Фишер подозвал к себе стоящего неподалеку Маслова и отдал короткое распоряжение:

— Ректора сюда!

Тот быстро бросился выполнять приказание. Пока Маслов бегал, Фишер снял фуражку, промокнул платочком внутренний обшлаг и, угостив Козлова папироской, произнес:

— Отдыхайте. А о супруге не беспокойтесь, все будет хорошо…

Из административного здания выскользнул ректор Ридель:

 — Вальтер! — перейдя на немецкий язык, раздраженно крикнул Фишер. — Друг мой, сколько можно вас ждать?

— Прошу простить, господин капитан, но я отлучился для дела. Необходимо было оставить крайне важные документы. Мало ли что может произойти.

— В машину! — выбрасывая окурок, приказал Фишер. — Нам надо добраться до Минска затемно…

Два массивных грузовика, приземистых и мощных, обдав выхлопами Козлова и стоящего за его спиной Маслова, медленно выкатили за ворота, тащась за сияющим «Опелем»…




Глава 17


Десять часов вечера

Особо разгуляться Козлову не дали. Нет, побродить по территории получилась, но только в сопровождении двух человек: высокого сутулого мужика с раскосыми как у татарина глазами и низенького крепыша, украшенного косым шрамом на щеке. Их постоянное внимание он чувствовал непрестанно, куда бы ни шел. Временами даже казалось, что его преследователи готовы забраться хоть к черту на рога, лишь бы не упустить его из виду.

В конце концов терпенье лопнуло.

Демонстративно зевнув, Козлов потянулся, вздохнул и двинулся в сторону приземистого бревенчатого здания — столовой. Войдя без стука, открыл дверь. И тут же засек, что рекомендованная женой некая Майорова, секундой тому, отвечавшая взаимностью молодому высокому курсанту со шваброй, отпрянула от него и принялась усердно протирать и без того чистые столы.

Устроившись за столом, Козлов усмехнулся и приветливо кивнул выглянувшей из раздаточного окошка поварихе. После непродолжительного молчания, заполненного тяжеленным вздохом, он проговорил, обращаясь одновременно ко всем сразу:

— А скажите-ка мне, любезные барышни, нет ли у вас часом… водочки в загашнике? Так хочется попить, что сил нет.

Женщины переглянулись, неожиданно заданный вопрос был насколько привычным, настолько и неожиданным. Что и говорить, иногда приходилось в тайне, естественно, отоваривать курсантов горячительным, не всех конечно, а только тех, о которых принято говорить, что прихлебывают водочку-то, но голову при этом занятии не теряют.

Повариха, скрестив руки на могучей груди, скользнув по новенькому подозрительным взглядом, осторожно промолвила:

— Так у нас тут, поди, не «рюмочная», может, вы вообще… адресом ошиблись?

— Не «рюмочная» — согласился Козлов. — Но клюкнуть хочется.

— Так… компоту попейте.

— Можно, конечно, и компота, — не стал противиться он, — но водка, она для здоровья полезна, а компот что — водичка сладкая.

Лена прыснула коротким смешком и что-то шепнула Емельяновой. Та, выслушав, кивнула, после скрылась в подсобке и через несколько секунд вернулась обратно с завернутой в тряпицу поллитровкой. Передав бутылку Козлову, повариха серьезным голосом проинструктировала новенького:

— Вы с этим-то поосторожней, — гость кивнул в знак согласия. — Пьянство тут не приветствуется.

— Договорились, если что — валите все на меня, — успокоил он и, переключив внимание на курсанта со шваброй, осведомился: — А ты не проболтаешься, служивый, а?

— Тут и без меня охотников постучать сверх всякой меры, — усмехаясь, откликнулся тот. — Мы не из таких.

— А из каких?

— Сто пятый погранотряд, — с вызовом произнес он. — Слыхал про такой? — Козлов пожал плечами. — Егоркин Николай Васильевич — пограничник. Кабы фриц меня контуженным не захомутал хрен бы я тут полы вылизывал!..

Козлов  равнодушно выслушал, пропуская дерзкий вызов мимо ушей и прихватив тупой ножик с подноса, двинулся на выход. Но неожиданно был остановлен вопросом Лены:

— Вы на Колю не обращайте внимания! — испуганно попросила Лена. — Он же контуженый… израненный весь. Из всей заставы только он и остался в живых! Почти неделю от роты фашистов отбивался, — не поворачиваясь, Козлов махнул рукой, мол, «успокойтесь»: — Скажите-ка лучше, вы ведь из-за линии вернулись, верно? — «капитан Столетов» продолжал молчать. — Как там дела-то обстоят?

Ничего не ответив, Козлов вышел вон. Его конвоиры, встав с лавки, пристроились ему за спину.

Неспешно двигаясь в сопровождении своих наблюдателей, Козлов добрался до отведенной ему под ночлег избы, расположенной около ремонтных мастерских и, войдя в дом, прикрыл за собой дверь. Высокого и низкого соглядатаев сменил полный немец, вооруженный карабином, который тут же был прислонён к стене, а сам фриц с «охами» да «ахами» присел на лавочку.

Знойный день наконец-таки прошел.

Сменившая его душная ночь, перевалив за полночь, внесла в застоявшийся от духоты воздух блаженную прохладу — самое время для задуманного! Смена постов прошла, старого конвоира, дрыхнувшего у избы, за которой «спал» Козлов, сменили двое новых. Тем в свою очередь, в столь ранний час тоже не хотелось бодрствовать, следовательно — пора приниматься за дело!..

Соскочив с койки, Козлов на цыпочках подкрался к двери и, приложив лоб к заранее расковырянной щели присмотрелся — дрыхнут, голубчики! 

Вернувшись обратно, проворно свернул матрас, медлительно открутил от панцирной сетки железный завиток сантиметров десять в длину, после вернул все на место и соорудил на кровати что-то наподобие спящего человека, укутанного в простыню. Для вящей убедительности оросил конструкцию водкой: если что, то пусть думают, что нагрузился водочкой-то и почивает себе на здоровье. Подойдя к маленькому оконцу, Козлов тупым столовым ножом поддел фрамугу и аккуратно втянул раму вместе со стеклом внутрь.

Медленно, стараясь, лишний раз даже не дышать, выбрался на улицу в одном нижнем белье постоял, осмотрелся. После, оторвавшись от бревенчатой стены, переметнулся к побеленной торцовой стене административного здания.

В простреле между двумя зданиями: его «опочивальней» и кирпичным корпусом на расстоянии метрах в тридцать через плац лениво пробрели зевающие часовые — спать охота? — так спите, черт вас возьми! Едва только фрицы скрылись, Козлов, цепляясь пальцами за металлическую решетку заколоченного окна первого этажа, подтянулся и встал на подоконник. Выждав еще, стал подтягиваться к верху — оп! — и он уже на козырьке окна первого этажа.

До цели — всего ничего…

Окно, расположенное на втором этаже, естественным образом распахнуто — кто ж в такую духоту закрывать-то будет?! Сместившись по козырьку вправо, Козлов заглянул в коридор второго этажа — пусто — отлично! Напрягшись, медленно, очень и очень медленно перевалился через подоконник и, оказавшись внутри, сразу же схоронился за слабо колышущейся портьерой — вовремя!

Дальний конец коридора пересек сонный обер-лейтенант Фланцгаер и ушел за поворот.

Козлов выждал ещё некоторое время и, двигаясь вдоль стены, шаг за шагом приблизившись к двери ректора Риделя, без промедленья приступил к делу. Достав сделанный из панцирной сетки завиток, согнул конец под углом и, вставив в замочную скважину, несколько раз повернул вправо-влево…
 
Щелчок — дверь распахнулась!

Оказавшись в кабинете ректора, прямиком двинулся к рабочему столу и открыл верхний ящик — мелочь! А что в среднем — пистолет, несколько обойм, пачка писем, толстая тетрадь в коленкоровом переплете.

Не то — все не то!

Нижний ящик не поддался — попробуем по-другому. Козлов промокнул вспотевшие ладони и вставил импровизированную отмычку в замок, поворот — щелчок — открыто! То, что надо! — черная кожаная папка, раскрыв её Козлов, удостоверился, что это то, что надо! Верхний угол помечен печатью «Совершенно секретно», листы исписаны столбцами цифр — хрен поймет, что это, но это уже не важно! Раз Ридель бумаги закрыл на замок, значит важно. Затолкав папку за пояс, Козлов бесшумно выбрался из кабинета, предварительно убедившись, что сюрпризов, в лице внезапно появившейся охраны или просто того, кто мается бессонницей, не будет…

Обратный путь занял у него меньше времени.
 
Да оно и понятно, торопиться надо. Только опустившись на землю, он убедился, что полдела сделано. Но осталось главное: упрятать украденные документы таким образом, чтобы избави Бог до срока не нашли. Прошмыгнув мышью вдоль стены, Козлов, пригибаясь почти до земли, добежал до ремонтной мастерской, подскочил к невысокому сараю, в котором хранились инструменты, отогнул угол проржавленного листа на крыше, торопливо сунув под него папку и, рванул обратно…

Взобравшись в избу тем же путем, которым выбрался из неё, Козлов, действуя крайне осмотрительно, вставил фрамугу обратно, смахнул с подоконника мелкий мусор и только после этого ощутил невиданное облегчение.

Перестелив кровать, сел, после вытащил из-под подушки почти полную бутылку водки и залпом ополовинил. Выждав с минуту, распрыскал остатки по кровати — дело сделано! Закурив папироску, Козлов уставился в потолок — вроде все чисто — подумалось ему.

А как оно дальше будет, только Бог ведает…
 
Спать — приказал он сам себе и, затушив окурок о спинку кровати, перевернулся на бок и через некоторое заснул. 



Глава 18


Борисов, полдень следующего дня.

Солнечный луч, прорезавшись сквозь узенькую щелочку занавесок, полоснул спящего Козлова по глазам. Повернувшись на правый бок, он натянул на лицо простыню и нежданно-негаданно для самого себя осознал, что грохнулся на пол.

Недоуменно оглядевшись, тут же понял причину: комната была под завязку заполнена о чем-то переговаривающимися между собой фрицами.

Между ними от стены к стене метался взбешенный обер-лейтенант Фланцгаер.

— На улицу его! — орал он. — На улицу живо!

Оказавшись на воздухе, Козлов попытался привстать, но, получив внезапный удар в живот, застонал и, скрючившись, замер. Через несколько секунд, придя в себя, восстановил дыхание, приподнялся на колени, откашлялся и, окончательно воскреснув, справился у нервно курящего капитана Фишера:

— А в чем, собственно говоря, дело?

— В чем?.. — выбрасывая окурок, ответил тот. — Да ни в чем. Просто за время нашего отсутствия в школе произошло чрезвычайное происшествие.

— А я-то тут причем? — подивился Козлов.

Подойдя к нему вплотную, капитан Фишер принюхался и тут же отпрянул, не скрывая своей брезгливости, прошипел:

— Вы… вы пили?!

— Пил… — не стал противиться тот. — Уж коли вы не позаботились о моем досуге, то я решил взять все хлопоты, связанные с этим, на себя.

— Вам что, удалось покинуть расположение части? — поинтересовался ректор Ридель. — Да или нет!..

— А на хрен покидать?

— Где вы достали водку? — голоса Фишера не предвещал ничего хорошего. — Советую не медлить с ответом, последствия могут быть печальны, ну!

— Мне насрать на последствия! Что вы со мной сделать-то, сможете? — осклабился Козлов. — В Берлин, что ли отправите на исправительные работы? Не смешите. Да, я клюкнул. Ну и что с того? Кроме всего прочего, я пообещал, что не настучу на того, кто помог мне разжиться водкой.

Ректор Ридель изо всех сил замахнулся, но… в последний момент капитан Фишер перехватил руку и, с силой опустив вниз, прошипел по-немецки:

— Возьмите себя в руки, Вальтер! — и, перейдя на русский, закончил. — Я высоко ценю людей, готовых отвечать за свои слова, господин Козлов... Но сейчас не тот случай, чтобы изображать из себя Галилея. Из кабинета ректора Риделя пропали важные документы, повторяю — важные. Вам ясно?

— Куда уж более… — усмехнулся Козлов. — Только я-то тут причем?

— Если вам удалось выйти за периметр за водкой, то отчего, скажите на милость, вам бы не вынести из части совершенно секретные документы?

— Ага… — сыронизировал тот, — а после вернутся обратно, наклюкаться, так что ли? — Фишер молчал: — У вас, наверное, вылетело из головы, что я руководил разведкой партизан почти два года. Уж поверьте, господа хорошие, если бы я и решился на подобное, то и жену бы прихватил с собой.

— Где ты достал водку? — тихо, но многозначительно спросил Ридель, извлекая из кобуры пистолет. — Отвечай, скотина, — где? Отвечай, мерзавец, это в твоих же интересах!..

Несколько время Козлов, отвернувшись на сторону, молчал, старательно делая вид, что борется с внутренними противоречиями, после, сплюнув на сторону, процедил:

— На кухне взял у поварихи…

Капитан Фишер кивком головы подозвал солдата и что-то тому приказал. В ту же секунду он, сорвавшись с места, скрылся за углом. Минут через десять-пятнадцать солдат вернулся и что-то нашептал по-немецки, в ответ капитан Фишер кинул — «свободен». Выудив из портсигара сигарету, начальник развед-диверсионной школы закурил и более миролюбиво, произнес:

— Почему вы, Козлов, не попросили водку у меня?

— У вас что-то просить — себе дороже, — съязвил Козлов. — Я вчера вам сказал, что моей жене нужен нормальный доктор, у нее жар, и где он — нету!

— Разберемся с женой, разберемся.

Капитан Фишер угостил «оскорбленного» Козлова папироской. Подождал, пока тот прикурит, и продолжил:

— Александр Иванович, вы не заметили вчера ночью ничего подозрительного?

— Что именно?

— Да что угодно: шагов, например или голосов?..

— Под утро, — откашлявшись, проговорил Козлов, — я, прошу прощение, по маленькому захотел. Вышел из хаты и за угол…

— За угол? — в удивлении переспросил Фишер. — А как же охрана?.. 

— Ай, какая там «охрана»! — Козлов ткнул концом папироски на стоящего в отдалении фашиста: — Вот он, охранник, этот меня «охранял»! Автомат под голову сунул и дрых на лавке перед домом, вот вам вся и охрана.

— И, что? Вышли по-маленькому, а дальше-то что? — спросил Ридель. — Ну, вышли за угол, что, черт возьми, дальше!

— А дальше… Маслова увидел, который, что-то там ховал под крышу сарая…

— Погодите, погодите… — заволновался капитан Фишер. — Ты… вы утверждаете, что видели Маслова, который что-то прятал под крышу сарая? Что это было? Что?

— Если бы я попытался узнать, — с ухмылкой ответил Козлов, — то наверняка, не разговаривал бы с вами.

И тут ректор Ридель увлекая за собой Козлова, устремился в сторону ремонтных мастерских. Ремонтники, колдующие над разобранной полуторкой, в удивлении замерли. Меньше минуты потребовалось немцам для того, чтобы полукругом оцепить весь хоздвор.
 
Продолжая курить, капитан Фишер подошел к сарая и, встав на цыпочки, посмотрел на крышу — пусто. Повернувшись, протер руки носовым платком, который сразу же выбросил и, обращаясь к ночному «свидетелю» выходок Маслова, поинтересовался:

— Ну, и в каком месте он что-то прятал?

Козлов, медлительно подойдя к сараю, приподнял угол железного листа, присмотрел и, выудив присыпанную ржавчиной кожаную папку, произнес:

— Да вроде тут и прятал…

Фишер коротко что-то проговорил по-немецкий стоящему неподалеку Фланцгаеру, тот кивнул и в сопровождении нескольких солдат почти бегом устремился в казарму.

Ничего не подозревающий Маслов, усталый после утомительного ночного наряда, мирно почивал в самом дальнем углу казармы. Имевший ряд обоснованных преимуществ перед другими курсантами борисовской развед-диверсионной школы Абвера, он оборудовал своё место сообразно собственным представлениям о прекрасном. Стоящая в самом углу койка была огорожена от остальных ширмой, оклеенной с внутренней стороны разнообразными картинками. А сама стена была ещё и облагорожена иконами, но не старинными…

Откуда старинные иконы в разграбленных-то храмах?

А простыми и незатейливыми. Маслов к Богу был неравнодушен, хотя и верующим назвать его было сложно, особливо после того, как самолично попа с семейством повесил. А не хрен было партизанам-то помогать! Но даже после такого святотатства, все равно в храм на службы ходил, тем более что немцы-то были не против.

Сладко потянувшегося во сне Маслова оглушила жгучая боль в виске, он было попытался вскрикнуть, но новый удар, еще более сильный, в пах и опять по голове заставил его застонать. Грохнувшись на дощатый пол, он попробовал подняться, но неожиданно ощутил, что уже стоит напротив обер-лейтенанта Фланцгаера. Повернувшись, ординарец капитана Фишера брезгливо бросил через плечо, обращаясь к державшего за волосы обер-ефрейтору:

— На хоздвор скотину!

— Что, простите? — не понял Маслов.

Вместо ответа Фланцгаер изо всех сил ввалил его в зубы. Избитого, почти потерявшего сознание бормотавшего что-то невнятное под нос Маслова волокли как бревно через плац в стороны ремонтный мастерских.

Редкие курсанты старательно делали вид, что ничего не видят и вообще понятия не имеют, кого немцы отмутузили, но раз отмутузили, то, стало быть, за дело.

Бросив Маслова головой вперед, прямо под ноги куривших Фишера и ректора Риделя, солдаты отошли в тенек и одновременно промокнули вспотевшие лбы — тяжелый, скотина!

Послышался слабый стон, после которого Маслов с трудом расплющил заплывшие глаза. Выплюнув на ладонь выбитый зуб, он попытался встать, но был остановлен грубым тычком стоящего неподалеку обер-лейтенанта.

— Ну? Говорите, Маслов, говорите. Как все было?— присев на корточки, спросил Фишер. — Поверьте, в вашем положении молчание, не является золотом.

— Да, что говорить-то? — прошепелявил тот.

— Вы, Маслов, казались мне умным человеком.

— Господин капитан, поверьте… — слабо запротестовал тот, — мне и говорить-то особо не о чем…

— Хватит молоть чушь! — тихо, но многозначительно проговорил Фишер. — Нам доподлинно известно, что вы являетесь агентом советской контрразведки.

— Кто? — ужаснулся Маслов, — Я?! Я не понял гражданин нача… господин капитан, вы меня имеете в виду?

— Естественно тебя, собака!

— Ха…

Оболганный Козловы предатель попытался хохотнуть, но острая боль в пояснице заставила его от этого отказаться.

— Да это всё дурь какая-то. Ей-богу, дурь! — воскликнул он. — И откуда вы такое только взяли…

Неожиданно Маслов всё понял. Или ему показалось, что он всё понял. Приподнявшись, он кивнул на стоящего неподалёку Козлова, которого явно сняли с кровати:

— Уж не он ли на меня это дерьмо вылил.

— Пошел ты на хер… — осклабился Козлов. — Слишком много чести для тебя, чтобы я своё дерьмо переводил.

— Прекратить! — рявкнул Фишер. — Маслов, если ты признаешь свою очевидную вину, я клянусь честью, что тебя никто не будет расстреливать. Свои дни ты окончишь в лагере военнопленных под Минском, — тот сплюнул на землю кровавый сгусток и усмехнулся. — У тебя, Маслов, нет выбора, поэтому необходимо соглашаться на это предложение…

Фишер помолчал в ожидании ответа, какового, впрочем, не последовало, после, поманив к себе обер-лейтенанта Фланцгаера, что-то тому шепнул. Ординарец, безмолвствуя, кивнул и, неторопливо подойдя к валяющемуся в пыли Маслову, нанес тому сокрушительный удар по шее. После ещё, ещё и ещё… он что-то выкрикнул и к избиению Маслова присоединились стоящие фашисты, и пошла потеха!

Его метелили с немым остервенение минут пятнадцать-двадцать. Оборвалось всё совершенно неожиданно.

— Достаточно! — приказал Фишер.

Склонившись над хрипящим Масловым, он перевернул его на бок и, присев на корточки иронично поинтересовался:

— Ты всё еще не являешься агентом советской контрразведки?

— Яв.. являюсь, — сквозь стон выдавил Маслов. — Я… в самом …деле являюсь этим чертовым агентом, что б вам подавиться!..

Показался ухмыляющийся ректор Ридель. Подойдя к Маслову, он нежданно-негаданно сильно ткнул того по почка носком начиненного до блеска ботинка и, не дав опомниться, принялся избивать черенком от лопаты корчащегося в пыли подозреваемого в краже документов.

— Тварь! Тварь, ублюдок… кому ты должен был передать документы? Кому?

— Гос… гос…господин ректор… — прикрывая голову от нового града ударов, лепетал Маслов, — клянусь! — клянусь …чем… угодно, я понятия не имею, о чём речь!..

— Понятия не имеешь?!

Ридель торопливо расстегнул кобуру, вынул пистолет и, приставив пистолет к виску Маслова, растянув губы в ухмылке, прошипел:

— Не вспомнил?

И тут «безвинно оболганный» Козловым со всей очевидностью осознал — ему конец.

— Вам хоть говори, хоть не говори — один черт ничему не поверите! — равнодушно просипел он, сплевывая сгусток крови: — Дураки вы и есть дураки… Тупицы, одним словом! Да неужели вам, баранам, непонятно, что он… — кивая на Козлова просипел Маслов, — вас… как самых последних фраеров накрутил! А вы, мать вашу, уши развесили, бара…

Нежданно-негаданно бабахнул выстрел. Ректор угодил Маслову ровненько в лоб, навсегда поставила жирную точку в жизни предателя.

Не скрывая огорчения, капитан Фишер повернулся к Риделю и медленно проговорил по-немецки:

— Напрасно, Вальтер… — с сожалением проговорил он. — Напрасно, черт возьми, напрасно!

— Ха! напрасно, говорите? Уж кому-кому, а вам известно, что эта свинья меня чуть под военно-полевой суд не подвела. И после этого вы говорите, что напрасно!..

Некоторое время капитан Фишер, безмолвствуя, постоял над трупом, после, переключив внимание на находящегося в исподнем белье Козлова, произнес, но уже по-русски:

— Приведите себя в порядок, Александр Иванович. Я думаю, что больше нет смысла вас опекать…



Глава 19


Первая пятница прошла. От вынужденно безделья Крюкова спасала только лишь бойкая торговля гробами. Сделанный на скорую руку, товар оказался на диво востребованным. Шутка сказать, за два часа продаж восемь домовин улетели, как говорится, «со свистом», да плюс ко всему новоявленный гробовщик получил недурственный заказ от полевой жандармерии на десяток струганных образцов. Работы появилось непочатый край, только вот пресловутый немец, ради которого он появился в Борисове, все не появлялся и не появлялся.

Прождав фрица до восьми вечера, Крюков распихал честно заработанные оккупационные марочки по карманам и не спеша двинулся до хаты — в расположенный напротив торговых рядов двухэтажный деревянный дом, ставший для него временным обиталищем…

Поднявшись к себе, он, покопавшись в глубоких карманах, отыскал ключ и, отперев дверь, вошел в комнатенку: чистенькие шторки на окнах, на подоконнике герань, в углу допотопный шкап и железная койка, украшенная блестящими шарами. Стянув с головы картуз, Крюков с раздражением шваркнул им об лавку, отпил из ведра воды и, устроившись за столом, подперев щеку кулаком, принялся с полнейшим равнодушием разглядывать улицу.

Всего-то он в Борисове несколько дней, а как всё надоело, кто бы только знал!

Вытащив из кармана портсигар, хотел было закурить, но в последний момент передумал — вот, мать честная, тоска зеленая… Хоть бы «дядька» на огонек заглянул, какое-никакое, а развлечение.

Вспомнилось Крюкову, как пробирались в Борисов с разведчиком бригады Качаном. Пока ждали проводника, прикормленного полицая из города, чуть комары не сожрали. А когда тот появился, слегка запыхавшийся и раскрасневший от бега, то чуть того не прибили за то, что этот балбес в спешке забыл захватить для них пропуск для прохода по ночному Борисову. Пришлось на свой страх и риск идти и надеяться на то, что авось пронесет.

И что характерно, проносило!

Раза три или четыре чуть не попались, кабы не расторопность Качана, который все борисовские закоулки на пять с плюсом знал, то все — хана! А так, слава Богу, обошлось и часов через несколько партизаны пришли к дому, находящемуся на базарной площади. Ночных гостей встретил щупленький мужичок в накинутой на плечи кацавейке. Не тратя попусту слов, определил Крюкова на постой. А на следующий день, перед отправкой на службу в комендатуру, строго-настрого наказал «племяшу» без особой надобности из хаты носа не казать. А коли до ветру там захочется или еще куда, то милости просим до ведра.

Ближе к вечеру «дядька» опять предстал перед глазами и, передав Крюкову новый аусвайс, заявил: отныне он его племянник, претерпевший от большевистского режима сверх всякой меры.

Такие вот дела…

Как оказалось, Караваев, то есть «дядька», на партизанскую разведку работал не шатко не валко, а аж с осени сорок первого года!

Из коридора послышались шаркающие шаги, дверь скрипнула и появившийся хозяин конспиративной квартиры с улыбкой справился у Крюкова:

— Ну что, племяш, знакомец твой появился али как?

— Ай!.. — отмахнулся тот. — Люди делом занимаются, а я, извиняюсь за прямоту, чистой воды бессмыслицей всякой! Даже обидно как-то, дядя Миша…

— Не горюй, брат. Придет немец твой.

— Да уж скорей бы, а у меня от делания этих гробов скоро помутнение рассудка случится.

— Давай-ка, племяш, — располагаясь за столом, промолвил Караваев, — мечи на стол харчи. Больно кушать хочется. С утра не жрамши. Давай, накрывай, что ли… Перекусим чем Бог послал.

— А может, по сотке, а? — оживился Крюков. — Исключительно для пищеварения?

— По «сотке», говоришь… — задумчиво повторил Караваев. — А почему, собственно говоря, нет? — но только по сто и не для никакого там «пищеварения». — безапелляционно закончил он. — А для исключительно сна. Понял? — Крюков со вздохом кивнул. — Устал я, понимаешь, как псина на этой треклятой работе, даже сна лишился. Давай, мечи на стол, не рассиживайся, как барин!



Глава 20


Москва, вечер следующего дня, площадь Дзержинского,
Главное управление контрразведки «Смерш», НКО СССР

В кабинете Абакумова за длинным рабочим столом сидели: генерал-лейтенант Зеленин, его заместитель Шилин и еще один человек — начальник агентурно-оперативного обслуживания временно оккупированных территорий генерал Юхнов. На вид ему было чуть больше тридцати лет, однако глубокие складки на лице добавляли гостю еще добрый десяток лет.

Хозяин кабинета, генерал-полковник Абакумов, подождал, пока выйдет ординарец, принесший поднос с чаем, после закурил и жестом скомандовал — «угощайтесь»!

Разлив чай, все отпили по глотку, после чего начальник «Смерша» Народного комиссариата обороны СССР, обращаясь к Юхнову, поинтересовался:

— Что по линии агентурно-оперативного обслуживания? Какие новости от Лопатина?

— Позавчера вечером и сегодня утром получены радиограммы, подтверждающие, что заброска агента «Плотник» в Борисов состоялась, — отодвигая чашку, ответил Юхнов. — Согласно легенде, разработанной начальником разведки партизанской бригады старшим лейтенантом Рудаком, бывший ординарец Козлова Крюков из числа «освобожденных немцами заключенных», пришел к родному дяде, как говорится «на прокорм», — Абакумов усмехнулся и, закурив, пыхнув дымком, кивнул: — «продолжайте». — В данное время Крюков приступил к работе. Ограничив ему круг знакомств, мы тем самым уберегаем связного от нежелательного контакта, проверок и прочих неприятностей. Пока все идет нормально.

— Козлов выходил на связь?

— Пока нет, товарищ комиссар, — отозвался генерал-лейтенант Зеленин. — Если  Абвер начал проверять «Следопыта», а у нас нет ни малейшего сомнения, что это так, то потребуется как минимум ещё два-три дня — это в лучшем случае…

— А в худшем?

— Не хотелось бы об этом говорить, — вздохнул Шилин, — но в качестве дублирующего варианта масштабной дезинформационной операции «Терминал», предшествующей освобождению БССР, прорабатывается аналогичная игра с Абвером с привлечением «Смерша» военно-морского флота СССР под руководством Гладкова, но в силу специфики самой сути «Терминала» наиболее эффективным является все же вариант с использование агента «Следопыт» в Белоруссии.

— Группа фашистской группировки «Центр» в силу своей огромной стратегической значимости, как это ни странно звучит, — продолжил Зеленин, — является наиболее уязвимой с точки зрения разведывательной работы местом «Вермахта». Партизанские отряды, действующие в тылу противника, контролируют примерно семьдесят процентов территории. Если все сложится должным образом, «Абвер» получит то, что ему так не достает…

— А именно уверенность в том, что в следующем году мы предпримем наступление не в Белоруссии, а южнее — на Украине, в Галиции, — Абакумов понимающе кивнул. — Если это так, а убедить немцев необходимо именно в этом, то, с точки зрения Генерального штаба Германии, открывается блестящая стратегическая перспектива — стремительный бросок Красной армии на Варшаву, к Висле и, следовательно, в тыл армии «Центр».

— Так точно! — согласился Зеленин. — Именно на этом строится тактика операции «Терминал». Необходимо заставить Гитлера поверить в то, что Красная армия нанесет удар между Припятскими болотами и Карпатами. Если мы насеем удар именно на том участке, то «Вермахт» как гигантскими клещами зажмет советские войска, лишив тем самым нас стратегической инициативы.

— Именно в силу этого, — продолжил генерал-майор Шилин, — агент «Следопыт», находясь в Борисове, передавая пароль «Байкал-51» курсантам из числа бывших военнопленных будет оттягивать развед-диверсионные ресурсы Абвера. Создавать тем самым условия, при которых фашисты будут с каждым днем убеждаться все больше и больше: контрнаступление следует ожидать только со стороны Украины.

— Где планируется создание так называемой партизанской базы, информирующей «Абвер» об «истинных» намерениях советских войск? — спросил Абакумов.

— В неглубоком тылу в районе Витебска, — ответил молчавший до сего времени начальник агентурно-оперативного обслуживания генерал Юхнов. — Хорошее место небольшой хутор Святуны. К приему «гостей» уже все готово заранее — оповещены отделы «Смерша» всех фронтов.

— Дело за малым, — отпив остывшего чаю, подметил Абакумов. — Дождаться этих самых «гостей», а заодно постараться не спугнуть «Абвер» ретивостью исполнителей.

— Не спугнем, товарищ комиссар, — успокоил Зеленин. — Как только весь механизм операции «Терминал» запустим, для вящей убедительности подкрепим выводы перевербованных нами агентов Абвера еще кое-чем более весомым.

— Чем же это?

— Заканчивается проработка одного чрезвычайно тонкого штриха, — с усмешкой пояснил Шилин. — «Смерш» военно-воздушных сил, товарищ генерал-полковник, хочет поставить последнюю, самую жирную точку во всём «Терминале».

— А как все же со «Следопытом»? — справился Абакумов. — Не рано ли? Кстати, а есть ли информация о том, что Козлов прошел начальный этап внедрения в «Абвер»?

— Так точно! Есть, — ответил генерал Юхнов. — Сегодня утром во время обязательного сеанса связи агент «Вебер» прислал радиограмму из Минска: первый этап проверки Козловым пройден…

Зазвонил телефон, Абакумов снял трубку, некоторое время выслушивал незримого собеседника, изредка говоря однозначные, ничего не значащие фразы, — «да», «нет» — после, отключившись от связи, обращаясь ко всем присутствующим одновременно, проговорил:

— Продолжайте работать, — присутствующие в кабинете начальника ГКО «Смерш» встали. — На сегодня всё. Любая… я повторяю — «любая» информация по борисовскому «Следопыту» чрезвычайно важная. В связи с чем приказываю: о любых, даже мельчайших деталях немедленно докладывать мне в любое время суток. Все свободны!

Тыл Красной армии,
хутор Святуны.

Жара! Да такая, что, похоже, еще совсем чуть-чуть — и всё начнет оплавляться и таять, таять, таять… Сонные куры, едва передвигающиеся по пыли, даже не пытаются хоть что-то выискать, лишь бродят уставшей тенью по двору.

Около трех небольших бревенчатых изб, расположенных на поляне, со всех сторон окруженной густым непролазным лесом, копошатся несколько красноармейцев, занятых обустройством: кто поправляет изгородь, а один в лихо сдвинутой на затылок пилотке пытается вытянуть из прохладного сарая лошадь, которая упирается с такой силой, будто полагает, будто ее намереваются отправить на живодерню.

— А ну, пошла, пошла, гадина!.. — изнемогая от потуг, шипит покрасневший красноармеец. — Я кому говорю — пню? А ну, вылазь, вражина, пока я тебе бошку не свернул!

Старший лейтенант Мальцев, сидя на колоде с голым торсом, отложил штопку гимнастерки и, повернувшись к бойцу, с ухмылкой справился:

— Санников, ты часом не дрессировщиком до войны работал?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Скотником на «Красном Перекопе», — ответил тот. — А что?

— Скотником… — протянул Мальцев. — Тогда понятно.

— Что… это самое, понятно?

— Понятно, Санников, то, что только взаправдашний скотник или там, на худой конец, какой-нибудь дрессировщик может выволакивать из стойла лошадь, не отвязав её предварительно от поперечины.

Солдаты, поправляющие изгородь, грянули дружным хохотом. Обескураженный Санников пригляделся — точно! Мать честная, вот облажался так облажался!

— О! Точно! А я, понимаешь, тяну её, тяну, падлюку, а она ни в какую!

Чинивший мотор серого от пыли «виллиса» капитан Свиридов оторвался от работы и, промокнув руки ветошью, закрыв капот, закурил. Мальцев, закончив штопку, придирчиво осмотрел работу, после вздохнул и натянул гимнастерку. Отойдя в тенек, старлей присел на крыльцо, неторопливо извлек из кармана помятую пачку «Беломора», выудил папироску и, с наслаждением закурив, спугнул дымком назойливую мошку.

— Эх, мать честная!.. — умиротворенно проговорил он. — Красота-то какая! Тишь да благодать — до самой смерти сидел бы!..

— Мальцев! — пнув шину «виллиса», проговорил Свиридов.

— Тут я, товарищ капитан.

— Ответь честно и откровенно: тебе делать нечего?

— С чего это вы взяли? — удивился тот. — Скажете тоже — «нечего»? Я всю ночь на передовой как суслик проторчал, а вы говорите — «нечего».

— Вот позволь, Мальцев, с тобой не согласиться. Делать тебе всё же нечего, — констатировал капитан. — Сидишь, понимаешь, балду гоняешь, штопкой занимаешься. А тебя, между прочим, на передовую отправили не для того, чтобы ты там сусликом торчал, а для дела.

— Так ведь не было никакого дела, — сделав вид, что обиделся, ответил тот. — Сутки прошли тихо, как в художественном музее или в приёмном покое — удивительно спокойное время провел. Может, впервые за всю войну.

— Хорош трепаться, Мальцев, — посуровел Свиридов. — Бери-ка насос и приступай…

— К чему?

— Шины качай! К чему, — главное дело.

— Санников… — начал было Мальцев.

— Никакой Санников шины качать не будет… — скрестив руки на груди, произнес Свиридов. — Раз уж я сказал тебе, то бери насос в зубы и вперед! — старлей выразил тяжким вздохом сожаление. — И не вздыхай мне! С началом операции «Терминал», Мальцев, машина не имеет права раскатывать как парализованная! А то нам с тобой, поверь, не поздоровится. Вопросы?..

— Какие там вопросы, товарищ капитан? — выходя на солнцепек, проговорил Мальцев. — Я что, по-вашему, не знаю, что означает это ваше «не поздоровится»…

Старлей со вздохом поплелся за насосом. По всему было видно: если ему и хотелось работать, то только не сейчас. И тут послышался ровный гул мотора, тотчас капитан Свиридов пригляделся: со стороны леса, пыля по грунтовке, к хутору неслась обляпанная грязью «эмка».

Через некоторое время автомобиль вкатил во двор и из него выбрался майор Чистяков и начальник отдела «Смерша» полковник Стрельцов. Осмотревшись по сторонам, их непосредственный начальник Стрельцов, судя по всему, остался доволен:

— Неплохое приусадебное хозяйство отгрохали! — удовлетворенно отметил тот. — Прямо санаторий. Пицунда одним словом.

— Гостей вот только нет в этой Пицунде, — пожимая протянутую руку, ответил Свиридов. — А без них это просто хаты.

— Будут гости, капитан, — усмехнулся майор Чистяков, — непременно будут, — и приказал Мальцеву, волочащемуся с насосом к «виллису». — А ну бросай балду гонять! Пойдем, разговор есть.

Проводив взглядом офицеров, зашедших в избу, старлей вздохнул:

— Они что, — с обидой пробормотал он, — сговорились что ли про балду? То один меня ею упрекает, то второй, — и, повернувшись к Санникову, добавив в голос строгости, приказал: — А ну живо подкачать шины «виллиса»! Освобожусь — проверю!




Глава 21


Три дня спустя,
Борисов, развед-диверсионная школа «Абвера»

Если и была проверка на благонадёжность, то Козлов её попросту не заметил. Нет, конечно, он видел… нет, не видел, а скорей ощущал чей-то постоянный интерес к своей персоне, но делал вид, что не замечает этого. Через три дня его вызвали к капитану Фишеру и тот в присутствии Риделя объявил ему о снятии с него подозрений. Сняли так сняли.

Козлов хоть и обрадовался, но виду не подал…

Через три дня, два из которых он провел около жены, его позвал к себе комендант и, что-то бормоча себе под нос, по-немецки швырнул почти полевую форму.  На, мол, переодевайся, после поставил на котловое довольствие и все дела.

Испросив с утреца у Фишера разрешение для свидания с женой, он в сопровождении помощника повора Лены Майоровой отправился в санчасть. Пропустив вперёд небольшую колонну курсантов развед-диверсионной школы, Козлов вбежал по ступеням. За ним, украдкой перекинувшись парой слов с приотставшим от этой группы Егоркиным, проследовала Лена.

Миновав часового, лениво несущего службу рядышком с единственной в больничной палате Вилковой, они вошли внутрь. Прихватив по пути стул, Козлов присел рядом с женой, взял её руки в свои и поцеловал.

С тревогой глядя в измученное лицо Галины, справился:

— Как ты?

— Плохо мне, Саша… ох, как плохо, — он помог ей приподняться и сесть поудобней. — Инфекция во мне сидит, боюсь, как бы заражения не было…

— Все будет хорошо, — гладя руку, произнес он. — Поверь, все наладится. Капитан Фишер обещал не сегодня, так завтра тебя в Минск переправить, в госпиталь…

— Фишер сбрешет — не дорого возьмет, — выставляя снедь на тумбочку, заметила Майорова. — По мне так если б хотел, то давным-давно отправил, а так… Не верю я ему. Врет он все!

— Елена Федоровна, — попытался воспротивиться очевидному Козлов, — он выполнит свое обещание…

Майорова буркнув что-то типа «ну-ну» отошла к окну и принялась разглядывать плац и незримо для остальных промокать проступившие на глазах слезы — ей было жалко эту девчонку, наивную Вилкову.

Галина, притянув к себе мужа, тихо, чтобы было слышно только ему, слабо прошептала:

— Ты говорил с ней? — она кивнула на Лену. Козлов отрицательно мотнул головой. — Поговори с ней, Сашенька! Вот прямо сейчас иди, поговори… ну же!

Козлов встал, поцеловал жену, после, вернувшись к входной двери, приоткрыл — немецкий солдат встал, но видя, что русский не собирается покидать помещение, плюхнулся обратно и, положив на колени карабин, прикрыл глаза. Козлов прикрыл дверь и пересек палату. Подойдя к стоящей около окна Майоровой, раздвинул пошире шторы, открыл раму и, глядя в глаза девушки четко проговорил:

— Выслушайте меня внимательно… Елена, — тихо прошептал он удивленной Майоровой. — Вы в курсе, что я вернулся из-за линии фронта? — та, безмолвствуя, кивнула. — Помнится три дня назад вас интересовал вопрос как там, так? — девушка молчала. — Отвечаю: там все нормально… А, вот теперь просто выслушайте меня и желательно, после того, как услышите, помолчите несколько секунд, понятно? — Майорова, бросив изумленный взгляд на Вилкову, кивнула. — Из-за линии фронта я вернулся агентом контрразведки Красной Армии. Вам ясно?..

Майорова несколько секунд молчала, после быстро кивнула, закрыла окно, задернула выгоревшие шторы и, присев на подоконник, прикрыв ладошками губы, прошептала:

— Вот так номер…

— Мне необходимы люди, — приблизившись к ней, продолжил Козлов. — Несколько человек — это уж точно! Но таких, которые не понесутся, задрав хвост, к Фишеру стучать. Есть такие?

— А как же… — Лена старалась ничем не выдавать волнения. — Тут ведь не все добровольцы. Взять, например, меня или Колю Егоркина, — фрицы его трое суток из болота вышибали! Если бы минометом не накрыли, в жизнь бы не взяли! А Аня Емельянова — повариха — она ведь не от хорошей жизни в Борисове оказалась. У нее муж пограничник под Брестом погиб, Анька чудом спаслась. А недавно узнала, что все её родню каратели спалили, всех до одного! Загнали деревню в клуб и подпалили! Неделю тому я ее еле-еле отговорила от того, чтобы она крысиного яда в котел со жратвой не бросала. Поверьте, Александр Иванович, она очень надежный человек…

В дверь осторожно постучали, и в образовавшийся проем просунулось конопатое лицо курсанта. Разговоры сразу же стихли. Отойдя от окна, Козлов молча уставился на вошедшего.

Тот откашлялся и, слегка заикаясь, отрапортовал:

— Го… го.. сподин Фи.. ишер вас к себе кли…чут, — Козлов кивнул, мол, «иду». — Раз…решите идти?

— Иди.

Выждав с минуту, Козлов, подойдя к жене, поцеловал супругу в горячий лоб, поправил одеяло и перед тем, как покинуть её, подойдя к Майоровой, закончил:

— Поговорите с Емельяновой, ясно? — девушка кивнула в знак согласия. — Вечером, после ужина, я постараюсь заглянуть на беседу. Только я вас прошу: будьте предельно осторожны! Все понятно?

— Так точно, — ответила Майорова. — Чай не совсем дура. Понимаю, что коли что, так в Крым здоровье поправлять не отправят, а выведут на хоздвор, влепят пулю в затылок и всё, пиши пропало.

Козлов, кивнул жене и, не тратя попусту слов, двинулся на выход. Лена же не пошла за ним, а дождалась, покуда в палату заглянул немец, и только после этого засобиралась. Сунув Вилковой чашку с компотом, проговорила:

— Ну, пойду я, что ли. А ты лежи, сестрица, выздоравливай и не о чём не думай.



Откуда-то с запада медленно ползли серые кучевые облака, грозя со временем разразиться проливным дождём. Полковник Герлитц, идя за столом капитана Фишера, подперев кулаком подбородок, предавался размышлениям. Сидящее напротив руководство борисовской развед-диверсионной школы корректно помалкивало.

«С одной стороны хорошо, — думалось Герлитцу, — что вероятный агент НКВД прокололся на такой, казалось бы, ничтожной мелочи, но… с другой плохо: ибо выглядело всё как-то неестественно и чересчур слишком быстро как-то. Но самое обидно состоит в том, что не решено главное: сколь глубоко пробилась шпионская сеть в самое сокровенное — в недра развед-диверсионной школы Абвера?»

А это немаловажно, в этом старый разведчик был убеждён стопроцентно.

Отпив малюсенький глоток кофе, Герлитц неторопливо раскурил сигару, пыхнул дымком и, опуская спичку в малахитовую пепельницу, поинтересовался:

— Вы не находите, господа, что во всей этой истории всё выглядит слишком уж неестественно гладко?

— То есть? — не понял капитан Фишер.

— Судите сами… — задумчиво продолжил начальник «Абвера-103». — Все произошедшее с этим, как его, Масловым! — прямо святочная история. Итак, мы покидаем школу, а на следующий день выясняется, что робкие предположения относительно наличия в развед-диверсионной школе агента НКВД находят прямое… я повторюсь — прямое подтверждение. Ну хорошо, Маслов прокололся, но заметьте, господа, вместо того, чтобы без суеты с ним разобраться, Ридель сверлит во лбу основного подозреваемого дыру.

— Виноват! — ректор вскочил.

— Оставьте… — отмахнулся Герлитц. — Лучше скажите, а была ли в преждевременной смерти Маслова необходимость?

Покрасневший Ридель молчал.

Оправив китель, он откашлялся и принялся отвечать на заданный вопрос, мотивируя применение оружия не вспышкой неосознанного гнева, а исключительно логикой.

— Я понимаю, что поступил опрометчиво, — голос его был едва слышим, — но Маслов чуть не подвел черту под всей деятельностью «Абвера», а это, согласитесь, более чем весомо!

— Друг мой, — ласково произнёс полковник Герлитц, — никто не обвиняет вас в том, что вы убили красного агента. Всё произошедшее следует рассматривать в несколько иной плоскости…

— Прошу меня простить, господин полковник, — заметил Фишер, — но мне не совсем понятна логика ваших размышлений.

— А между тем, капитан, всё чрезвычайно просто. Итак, на сегодняшний день мы имеем только одно: слишком быстро устраненного подозреваемого…

Опустив сигару на край малахитовой пепельницы, начальник «Абвера-103» веером разложил на столе исписанные листы:

— Из протокола допроса следует, — продолжил он, — что Маслов на первых порах был категоричен и отметал причастность к разведке коммунистов, но, в последнем абзаце вдруг заявил, что работает на НКВД. Меня интересует, с чем связана столь стремительная метаморфоза?

— Позвольте всё объяснить, господин полковник? — спросил Фишер. Герлитц кивнул. — После того, как обер-лейтенант Фланцгаер поговорил с Масловым, тот, осознав всю тщетность, вынужден был во всём признаться. От себя же я пообещал ему, что он будет переведен в концлагерь под Минском, что, согласитесь, можно истолковать как прощение…

— Допустим, и что с того?..

— В лагере военнопленных с ним поработали бы специалисты более высокого уровня, нежели Фланцгаер. Эти люди, поверьте, могут разговорить кого угодно.

— Могут… — согласился Герлитц, — но в одном случае: Маслов должен был остаться в живых.

— Разрешите продолжить? — настаивал капитан Фишер. Начальник «Абвера-103» разрешил. — Я знаю ректора Риделя с тридцать девятого года, это преданный делу фюрера офицер. Он не единожды демонстрировал выдержку и выходил из казалось бы безвыходных ситуаций… однако произошедшее с Масловым — не более чем нервный срыв. Виной всему похищенные документы, состоящие из частотных характеристик для радистов…

— То есть, — уточнил Герлитц, — проверочных лозунгов. Верно?

— Так точно! Без этих документов просто невозможно знать, работает или же нет тот или иной радист под красным колпаком!

— Хорошо, что бумаги не уплыли на сторону… — с усмешкой проговорил Герлитц. — Мне нравится, капитан, что вы, в отличие от зажравшихся штабных крыс, предпочитаете защищать товарища, а не отдавать на растерзание…

Начальник «Абвера-103» поднялся из-за стола и прошелся по кабинету. Остановившись около карты, вскользь поглядел на нее, после вернулся обратно, сел и сказал:

— Вернемся к нашим баранам, я имею в виду Козлова…
 
Полковник Герлитц взял сигару из малахитовой пепельницы и, затянувшись, попросил:

— Не откажите в любезности, капитан, расскажите о варианте, связанном с повторной вербовкой Козлова.

— Его жене необходима срочная медицинская помощь, — начал Фишер. — Я разговаривал с врачом, он категоричен: если Вилкову не перевести в Минск, она умрёт.

— И? — пыхнув дымком, осведомился Герлитц. — Продолжайте, капитан, продолжайте.

— В субботу, господин полковник, я распоряжусь её отправить в Минск, — подойдя к карте, Фишер указал кончиком остро заточенного карандаша на точку, обведенную красным. — На участке пути их следования между Борисовым и Пересадами автомобиль, в котором будет ехать Вилкова, подвергнется… «налету»… э-э-э… партизан.

— Довольно неожиданное решение, — после паузы проговорил Герлитц. — Впрочем, продолжайте. С точки зрения логики ваш план оправдан во всех отношениях: Козлов, будучи в недалёком прошлом партизаном, сам особо не разбирался, кто едет в машине, поэтому расстрел его бывшими «коллегами» жены в любом случае не вызовет у него подозрений.

— Совершенно верно! — согласился Фишер. — Таким образом, мы раз и навсегда избавим его от искушения переметнуться за линию фронта. Согласитесь, господин полковник, человеку, потерявшему то немногое, что удалось найти и сберечь в этой войне, сделать это будет непросто.

— В ваших словах есть резон, — похвалил Герлитц. — Мы потеряем лишь Галину Вилкову, зато взамен приобретем ослепленного ненавистью бойца, который, если даже и был агентом НКВД, отныне таковым больше являться не будет.

— Кроме этого, — подхватил ректор Ридель, — нельзя сбрасывать со счетов ещё один немаловажный фактор: будучи разведчиком, Козлов на уровне подсознания будет выявлять тех, кто не отвечает его внутренним понятиям безопасности…

Полковник Герлитц помолчал, прогоняя в уме доводы Фишера и Риделя и после непродолжительной паузы пришел к окончательному выводу:

— Козлов выглядит чистым… — задумчиво проговорил тот. — Может, не таким уж и чистюлей, но… абсолютной стерильности от него не требуется. А уж если учесть ещё и пережитое то и подавно. Козлов ждет признания с нашей стороны — ну что ж, он это получит, но…

— Что означает это «но»? — спросил Фишер.

— Только то, капитан, что есть смысл подсластить пилюлю, чтобы Козлов не ощутил горечи: поднимите его по служебной лестнице повыше.

— Единственное, что в моих силах, что это назначить его моим заместителем по учебной работе.

— Заместителем, так заместителем, — усмехнулся Герлитц. — Назначайте хоть дьяволом, но не забывайте о Вилковой.

— Её ликвидация— это дело времени.

— Ближайшего времени, — поправил начальник «Абвера-103». — Поэтому довольно, как говорили русские, суесловия. Приступайте к подготовке операции по её устранению.

В дверь постучали и обер-лейтенант Фланцгаер, не переступая границ порога кабинета, отрапортовал:

— Козлов. Прикажете впустить, господин полковник?

— Да, — кивнул тот и, переключив внимание на Фишера, закончил: — Вам слово, капитан.

Вошедшего в кабинет Козлова начальник развед-диверсионной школы усадил за стол напротив Риделя, после уселся сам и произнёс:

— Приказом начальника «Абвер-103» полковника Герлитца вы назначаетесь моим заместителем по… по учебной работе. Поздравляю вас. 

— Спасибо… — ответил тот. — Хотелось бы выказать одну просьбу…

— Знаю, знаю… Ваша супруга, — озабоченно проговорил Фишер. — Уверяю вас, с ней будет всё в порядке. Не далее как послезавтра она отбудет в Минск — это то немногое, чем я могу вам помочь.

— А пораньше никак нельзя?

— Увы, но никак невозможно. На дорогах неспокойно. Слишком много развелось партизанских банд на дорогах.

— Понятно… — отмахнулся Козлов. — Однако и вы, товари… господин капитан, войдите в мое положение — ближе жены у меня никого нет. Если с ней что-нибудь приключится, мне будет трудно перенести эту потерю.

— Уверяю вас, Александр Иванович, все будет хорошо.

Тот кивнул, после, глядя Фишеру в глаза, спросил:

— Я бы вырвался завтра на рынок…

— На рынок? — переспросил Ридель. — А почему именно на рынок?

— Моя жена беременна, — пояснил Козлов. — Ей нужны витамины. Согласитесь, но это так. Разрешаете или нет? Сейчас тепло, самое время первой зелени, заодно что-нибудь прикуплю из домашнего, а потом попрошу повара приготовить.

— Я решу этот вопрос, — успокоил его Фишер. — А пока от моего имени обратитесь к коменданту, пусть он введет вас в курс дела и определит вам на первое время кабинет.

— Благодарю вас, господин капитан, — вставая, проговорил Козлов. — Разрешите идти?..

— Идите…



Глава 22


Остаток дня Козлов провел в хлопотах. Немногословный комендант развед-диверсионной школы высокий и худой, как жердь, немного изъяснявшийся по-русски, проводил его в новые пенаты — узкая продолговатая комнатенка, заставленная стеллажами с картотеками. Из украшений можно было отнести лишь стол: массивный, с множеством ящичков, несомненно, был сделан в начале века. Кресло и стул — вот и весь антураж.

Едва только немногословный комендант ушел, Козлов сразу же  приступил к делу и принялся обшаривать полки в поисках фамилии «Егоркин».

Большая часть папок была на немецком, но и русским фрицы не брезговали и именно поэтому удача ему улыбнулась. И после часа «стахановского труда» на столе лежала потрепанная связка документов — то, что надо! Расположившись за столом, Козлов приступил к ознакомлению.

Итак, что имеем?

Егоркин Николай Васильевич, тысяча девятьсот двадцать первого года рождения, оперативный псевдоним «Горянов». В июне сорок первого вступил в бой под Брестом с силами фашистов, многократно превосходящими пограничный наряд. В течение трех дней он и его товарищи сдерживали наступление немцев общим числом примерно с роту в районе болот около деревни Домачева. Как и говорила Майорова, кабы не помощь минометчиков, хрена б с два немцы бы ликвидировали очаг «бессмысленного сопротивления».

Дальше. А дальше…

Госпиталь в Дрогичине и попытка побега, в итоге лагерь военнопленных вначале под Луненцом. Еще один неудачный рывок к свободе, и наконец, специальный лагерь военнопленных «С» под Минском.

«Нормальный мужик!» — решил про себя Козлов и, сложив документы, в папку и поставив на полку, быстро покинул кабинет — время поджимало. Приспел вечер, ужин прошел, и пора было на пятничную встречу.

Облаченного в строгую черную форму, его даже несколько раз приняли по ошибке за проверяющего, прибывшего из Орши или Минска. В силу этого обязательный часовой, немецкий солдат, вооруженный автоматом, несущий службу около столовой, даже вытянулся по стойке «смирно», но поняв, что оплошал, тут же потерял к ставшему любимцем Фишера всякий интерес и последовал в сторону ремонтных мастерских. Козлов подождал, пока фашист растворится в сумерках, после, украдкой вздохнув, толкнул дверь, вошел в столовую…

Лена Майорова, чистившая в центре столовки картошку, при его появлении «ойкнула» и, быстро вскочив, обогнула агента контрразведки по дуге, после плотно задернула шторы и заперла дверь на засов, пояснила свои действия:

— Дверь у нас после ужина полагается закрывать, — она промокнула руки о фартук. — Правила такие, да и потом, мало ли что…

Козлов присел за стол, Лена подмигнула и скрылась на кухне и почти сразу вывела под руку повариху:

— Вот, — проговорила она, — стало быть, привела…

Некоторое время он разглядывал Емельянову — молодая женщина, лет тридцати, не больше: лицо усталое, взгляд озлоблен. Однако не настолько, чтобы не виделась в нем робкая надежда. Кивнул, — мол, «садитесь», Емельянова послушно выполнила просьбу, при этом не выпустила руку подруги из своей.

— Может, чайку? — захлопотала Лена. — Или водочки граммов с чуть-чуть, а?

— Нет, благодарствую, — отказался Козлов и, склонившись, прошептал: — Анна Федоровна, я не буду утомлять вас пустопорожними разговорами, вы и так, поди, уморились. Шутка сказать, такую ораву накормить, поэтому давайте сразу к делу, согласны? — Емельянова кивнула. — Я являюсь агентом контрразведки Красной армии, — лицо женщины побледнело и, откинувшись на спинку стула, она перевела дыхание. — Нет смысла говорить о моих задачах… но, о методах достижения цели поговорить есть смысл, — он закурил. — Вы ведь почти сразу оказались в Борисове, так?

— Ага… — ответила та. — С осени сорок первого. Как только муж под Брестом погиб, а дом фрицы разбомбили, так я здесь и появилась.

— Лена говорила, что вы порывались не так давно своих работодателей кашкой насытить на чистейшем крысином яду. Было дело?

— Было… — прошептала она. — Эти твари месяц назад под Копылем всю мою деревенскую родню в амбаре спалили! Им, видите ли, показалось, будто деревенские партизанам помогают, вот они всю деревню того… Вместе с детишками и стариками спалили.

— Впредь, — туша сигарету проговорил он, — держите себя в руках. Никаких крысиных ядов! Надеюсь, всё понятно?

— Понятно-то, понятно… — с вызовом отозвалась она. — А взамен-то, что? Может, распорядитесь этих уродов манной кашей на сливочном масле окармливать?

— Прикажу я вам не это, — произнес Козлов, — а нечто другое: держать свои уши широко раскрытыми, а глаза разве что на ночь закрывать, понятно?

— Ага…

— По словам Майоровой, — продолжил Козлов, — в этом кагале не все «добровольцы». Хлопцев по лагерям израненных да оголодавших едва ли не силой против своих-то принуждали идти.

— Да по-всякому было. Кого силой гнали, а кто сам прискакал.

— Не об этих «скакунах» речь, понятно? — повариха кивнула. — Выискивать, Анна Федоровна, надо первых, их по глазам узнать можно. Запомните: на кладбище и в столовой люди завсегда искренны, потому как это единственно время, когда по молчанию можно судить, золотой человек или сплошное дерьмо собачье. Вот вы этих людей и подмечайте, а там уж я сам с ними поговорю и пособлю к своим перебраться…

— А не расстреляют свои-то?

— Не расстреляют, — усмехнулся тот. — Уж поверьте, не расстреляют, и даже более того, простят. А может и автомат вручат.

— Я прошу прошения, — вклинилась в беседу Лена. — Помните, я вам давеча относительно Коли говорила?

— Коли? — переспросил Козлов. — Егоркина, что ли? — девушка закивала. — Помню, конечно, а в чем дело?

Покраснев, Майорова высвободила руку Емельяновой и скоренько выскочила за дверь, отгораживающую столовую от кухни. Через секунду вернулась, обратно ведя за руку бледного и сосредоточенного Егоркина. При виде его Козлов вскочил и, почти сразу взяв себя в руки, опустился обратно за стол.
 
Достав из кармана папироску, опять закурил и с немым вопросом поглядел вначале на Лену, после на стоящего по стойке «смирно» бывшего пограничника.

— Вы не подумайте ничего худого! — покраснев, растолковала Лена. — Аня для него наряд по кухне выхлопотала у Матюшина. Их старшина — скотина исключительная, но за бутылку водки Гитлеру голову топором оттяпает.

— В следующий раз… — прошипел Козлов, — за подобный «сюрприз» вам будет гарантирована пуля. Понятно?

Девушка торопливо кивнула, а агент контрразведки, переключившись на Егоркина, спросил:

 — Поговорить охота или просто заняться нечем?

— Никак нет! У меня важная информация! — Козлов удивлённо взглянул на говорившего. — В ближайшее время фрицы готовят к заброске в наш тыл две группы диверсантов, но не просто так, а с эдаким вывертом.

— То есть?

— Вначале иду я и мой напарник — Филипп Панков — второй номер по ключу, а через некоторое время забрасывается… большая группа подрывников.

— Когда планируется заброска?

— Я слышал, будто в понедельник или во вторник.

— Николай Васильевич, — поинтересовался Козлов, — а этот твой Панков что собой представляет?

— Отличный человек! — с горячностью отозвался тот. — Как и я, пограничник. Ему, знаете, сколько пришлось перенести на ломбжицком направлении — жуть! От полка только трое и осталось. Он шесть месяцев по лесам к нашим добирался. Только под Смоленском попался! Его вначале расстрелять хотели, но вербовщик в Катынском лагере сюда сосватал, Филипп уговорился, как и я…

— Ну, поговорили, и хватит, — вставая, произнес Козлов. — Об остальном после перетрем…

Он встал и неспешно покинул столовую. Обогнув здание, посвистывая, двинулся в сторону своего бревенчатого дома, отведенного под жилье. Начало было положено, а как оно там развернётся — это ж только Богу известно.



Глава 23


Полдень следующего дня

Слежку за собой Козлов засек почти сразу, едва только вышел за ворота развед-диверсионной школы «Абвера».

Это были давешние знакомцы, те самые, которые уже выпасали его: высокий, чуть сутулый мужик с раскосыми, как у татарина, глазами и низенький, прихрамывающий крепыш со шрамом на щеке. Соблюдая необходимую дистанцию, попеременно сменяя друг друга, они неотступно следовали по пустынным улицам Борисова за Козловым.

Отшвырнув окурок, он ускорил шаг, постепенно переходя на бег. Около парикмахерской с забитыми досками окнами, обернувшись, заметил растерянность на лицах преследователей и, зло оскалившись, поддав «газу», проворно заскочил за угол. Выждал пару минут, вслушался в топот и, нежданно-негаданно вынырнув из-за угла, вперив суровый взгляд в оторопевших шпиков, поинтересовался:

— На ГТО сдаём или смерть шукаем? — те недоуменно переглянулись. — А скажите-ка мне на милость, господа хорошие, какого хрена вы находитесь вне расположения части?

Раскосый промокнул рукавом пот и собрался было ответить, но Козлов, приблизившись почти вплотную, коротким ударом ткнул его в солнечное сплетение, подождал, покуда тот застонет, и тихо прошипел:

— Слушайте оба… Я вам не политрук, и точить лясы за спасибо не собираюсь. Если узнаю, что вы, падлы, оставили школу самовольно… лично вздерну над сортиром головой вниз. Вопросы?

— Никак нет, — отозвался невысокий крепыш. — Мы тут… вроде как при наряде по службе.

— Пошли вон! — скомандовал Козлов и, отворачиваясь от них, презрительно обронил: — Нарядчики-подрядчики хреновы!..

Освободившись от ненужной опеки, он неспешно, почти прогулочным шагом добрался-таки в конце концов до местного рынка.

Деревянные ряды пустовали. Да и откуда при общей-то голодухе у людей харчи на продажу. Ясное дело — нету. Но подлость заключалась в том, что идти обратно без оных было никак нельзя.

Огибая немногочисленное борисовское торжище, Козлов принялся прицениваться к чахлой зелени. Пять марок за пучок?! — цены, однако, кусучие! Но делать нечего, надо отовариваться. Надо бы для вида поторговаться: не бойко, скорей медленно, так как в основную задачу входит не торг, контакт с вероятным связным. А вот его-то на горизонте нет. Рассчитавшись за зелень, взял покупку, после неспешно выудив из кармана мятую пачку папирос. Козлов только собрался закурить, как, вдруг, буквально похолодел…

В десятке метров в тени старого каштана на эдакой пирамиде, сложенной из гробов мелькнуло лицо — Крюков?!

Мать твою... — Точно!..

Добавив не глядя торговке ещё несколько купюр, Козлов затолкал папиросу за ухо, огляделся и неторопливо приблизился к парню в распахнутой рубахе, который нежился на солнышке. На его груди просматривалась синеватая надпись «Не забуду мать родную» и что-то там ещё из тюремного.

«Точно Крюков!» — пряча в карман пучок петрушки, подумал Козлов. Остановившись, откашлялся, привлекая этим внимание к себе.

— Если вам до гробов, — сквозь зевок вымолвил бывший ординарец, — то, прошу прощения — досок нема, пилорама не даёт…

Крюков приоткрыл глаза… и тут же прикрыл и испуганно подался назад: верхушка пирамиды из гробов предательски покачнулась.

— Ну, здравствуй, Коля. Живой, стало быть?..

— Тов.. арищ старший лейтенант… — тихо промолвил Крюков. — А как же так-то, вы ж вроде не немец?

— А вот так. Был «не немец», а теперь выходит «немец»… — усмехнувшись, Козлов угостил его папироской. — Нормально товар идет-то? — тот кивнул. — Это хорошо, что нормально…

Быстро накинув и застегнув на груди рубаху, Крюков натянул на плечи старенький пиджачишко, застегнулся на все пуговицы. Осознав всю степень абсурдности ситуации, снял его и, бросив на гробы, треснул себя по лбу и прошептал:

— А может вам… это самое, картины музейные для дома не нужны, а?

— Да на хрен мне картины, Коля? — присаживаясь на один из гробов, проговорил Козлов. — У меня и жилья-то нет, боюсь, разворуют, — поманив к себе Крюкова, чуть слышно прошептал: — В понедельник или во вторник с аэродрома Красный Бор в тыл Красной армии забрасываются две группы: первая — радисты. Их фамилии Егоркин и Панков. Вторая — подрывники. Запомни, Коля, — он привстал и, приоткрыв крышку, заглянул в гроб, — пароль радистам я передам перед самой посадкой в самолет. А теперь, давай рви со всех ног куда надо.

Оглядев гроб со всех сторон, попинал его сапогом и, махнув рукой, неторопливо побрел в сторону развед-диверсионной школы. Со стороны могло показаться, что качество выставленного товара придирчивого покупателя элементарно не удовлетворило. А может, и вовсе ему этот самый гроб был не нужен. Просто захотелось поболтать с местным мастеровым и всё. Вытащив из кармана пучок петрушки, Козлов взлохматил его и завернул в чистую тряпицу, выуженную из кармана.

Итак, полдела сделано!

Пока Козлов обрывал «хвосты» и покупал на городском рынке зелень для супруги, Фишер, прохаживаясь неподалёку от подогнанного к черному входу санчасти крытого грузовика, инструктировал обер-лейтенанта Фланцгаера.

— После ликвидации Вилковой немедленно в Минск. Вопросы?

— Никак нет!

— Отчет о выполненном задании оформите по всем правилам и передайте лично полковнику Герлитцу.

— Яволь!

Два санитара, поддерживая Галину с двух сторон, вышли из санчасти и двинулись к кузову грузовика.

— Куда?! Фрау Вилкова поедет в кабине.

Прикрикнул по-немецки Фишер, перешел на русский и, обращаясь к женщине, участливо спросил:

— Как самочувствие?

— У меня жар, — слабым голосом ответила она. — Сильный жар…

— Потерпите, голубушка, потерпите. Скоро вам полегчает.

Обер-лейтенант, козырнув, проговорил по-немецки:

— Господин капитан, нам необходимо ехать, — он недвусмысленно постучал по циферблату наручных часов. — Необходимо добраться до Пересад до шести часов вечера.

Фишер помог Вилковой устроиться в кабину и кивнул водителю — «поехали». Грузовик сдал назад, чадя выхлопной трубой, и развернувшись на плацу, выехав из развед-диверсионной школы, покатил по Комсомольской.

Сидевший в кузове обер-лейтенант Фланцгаер приветливо кивнул спешащему к КПП Козлову и, отодвинувшись вглубь, полностью растворился в тени.

Отмечая увольнительную у дежурного по КПП, столкнувшись нос к носу с Риделем, хотел было у него что-то спросить, ректор, на секунду опередив его, проговорил:

— Поздравляю.

— С чем? — спросил Козлов.

— Ну как же, друг мой!.. — демонстративно удивился он — С вступлением в должность поздравляю, вот с чем. Кроме этого ещё и с тем, что в самое ближайшее время ваша супруга получит достойную жены столь высокого начальства медицинскую помощь…

— Её что, уже отправили?! — с изумлением воскликнул Козлов. — Мне же было обещано, что ее отправят в Минск в самое ближайшее время!

— Вот оно и пришло, — сухо отозвался Ридель. — Запомните, Козлов, мы не на курорте и вокруг не пальмы, а партизаны. Причём окрест Борисова их побольше, чем на иной дворняжке блох! Будь я на вашем месте, то просто бы поблагодарил капитана Фишера. Наш доктор заявил, что всерьез опасается за здоровье вашей жены.

— М-да… Непременно надобно поблагодарить капитана Фишера за участие, — согласил он. — Я могу быть свободным, господин ректор?

— Можете, Козлов, можете…



Глава 24


Четыре дня спустя,
Святуны, тыл Красной армии

Во двор уже знакомого небольшого хутора, состоящего из трех бревенчатых домов, вкатила прибитая пылью «эмка». При её появлении красноармеец, вооруженный автоматом, вытянулся по стойке «смирно». Неспешно выбравшийся из автомобиля генерал-майор Шилин махнул рукой — «вольно» и пошел к ближайшему дому, из которого торопливо выбрался майор Чистяков и полковник Стрельцов. Пожимая протянутую руку, последний не скрывая радости удовлетворенным голосом произнес:

— Прибыли гости-то, товарищ генерал, прибыли! — он хохотнул. — Вот буквально только-только прибыли!

— Это хорошо, что прибыли,— улыбнулся Шилин. — Выходит, прошел наш «Следопыт» абверовскую проверку-то, а?

— Так точно! — отозвался Чистяков. — Выходит, что прошел.

— Ну, а гости-то где?

— При деле гости, товарищ генерал, при деле, — доложил полковник Стрельцов. — С одним капитан Свиридов беседует, а со вторым Мальцев нянькается.

— Что значит «нянькается»? — не понял генерал.

— Да у этого дуралея Мальцева такая манера вычурная. Пока всю душу через шутки-прибаутки во время допроса не вытянет, до существа не доходит, — хохотнув, ответил Стрельцов. — Хитрющий чертяка, слов нет! Но, что характерно, дело свое оперативное знает! Прикажете позвать?

— Не стоит, — промокая клетчатым платочком лоб, бросил Шилин. — Время еще есть. Но все равно, как только закончит, пусть незамедлительно к нам идёт, — взойдя на крыльцо, он приказал: — Пойдем, товарищи офицеры, потолкуем…

Допрашивали заброшенных из Борисовской развед-диверсионной агентов по отдельности: Мальцев «нянькался» с Панковым в одной избе. А Свиридов с Егоркиным возился в другой, бывшей бане.

По-походному расположившись в предбаннике, капитан отворил входную дверь и настежь распахнул маленькую фортку. По полу зазмеился сквознячок — фу! Хоть посвежело, а то от жары голова стала плохо соображать. Протянув бывшему пограничнику пачку «Беломора», Свиридов с наслаждением потянулся телом и, помассировав виски, справился:

— Ну, а дальше-то что было?..

— Дальше… — бывший пограничник пыхнул дымком. — А дальше было самое страшное, гражданин капитан, такое страшное, что я до смерти вздрагивать буду. Поутру, как немцы проперли валом, я еще с двумя бойцами оказался аккурат и оказался в их тылу. Вот так-то оно бывает! Поначалу полагали сызнова провокация, а как увидели, что фрицы сплошным ковром все окрест бомбами устилают, так и уразумели — война! Трое суток отбрехивались от фрицев, — он жадно затянулся. — Кабы меня не накрыло минометами, так я бы им ху… Виноват! — дулю с маслом живым бы дался.

— В «Абвер» как попали?

— Да кто ж тогда знал, что это Абвер? — ухмыльнулся Егоркин. — Я ж до войны по-немецки только два слова знал — Роза Люксембург и всё. А вы «Абвер», Абвер… — он махнул рукой. — Короче, дело было так…Как-то в лагере военнопленных, который под Минском располагался, объявился вербовщик, некто Анджей Бронивицкий…

— Как выглядел?

— Выглядел как?.. — Егоркин потрогал небритый подбородок. — Да, так… в общем-то никак. Лет что-то около сорока от роду, полноватый, с залысинами, нос бульбочкой и по-русски щебетал почти без акцента.

— И о чем щебетал?

— Да о разном щебетал-то, о разном. В основном про то, что набирает людей на хозяйственные работы для нужд «Вермахта». Говорил, якобы предпочтение отдается тем, кто знает радиодело…

— Вона как! — подивился Свиридов. — А вы, выходит, в радиоделе разбирались?

— А как же, знамо малость шарил. Я ж до войны курсы радиотелеграфистов окончил, — Егоркин сбил пепел в банку. — Я когда на это дело подписывался, как думал?

— Как?

— А думал я, гражданин капитан, так: огляжусь, а опосля на пяту и тю-тю — поминай, как звали…

— А что ж не встали на пяту, а?

— Ага! Встанешь там, жди! Там в такой плотный оборот взяли, что дыхнуть тяжко было. Но я, один черт, от своей мысли не отделался — грезил к своим переброситься. Думал, да пошло все на ху… Виноват! Да пошло всё в баню! Если пустят в расход, то лучше свои, верно?

— Да как сказать… — Свиридов перешел на «ты». — Согласись, когда тебя расстреливают то, что после твоей жизни происходит, особо-то не интересно…

— Так-то оно так, но все же на душе покойнее, что не иудой подох…

— Ну, давай дальше…

— Дело было так: собрали нас, тех, кто на это подписался, всего, стало быть, шестеро. Погрузили в машину и айда на вокзал…

— И куда повезли?

— В Борисов. Вот там-то я, гражданин капитан, уразумел, в какое дерьмо вляпался. Я даже бежать не пробовал.

— Почему?

— Да там в этом самом Абвере, то есть, в развед-диверсионной школе, стукач на стукаче сидит и стукачом погоняет, — пояснил Егоркин. — Фрицы подобное наушничество всячески поощряют. Ну, я и затихорился. Думаю, обожду, а там поглядим…

— Ну и как, поглядели?

— А как же! — с усмешкой пояснил он. — Приметил себе напарника… кстати, тоже из пограничников. Когда нас за два дня до заброски в наш тыл на инструктаже спросили, с кем, мол, хотите в двойке пойти, я сразу заявил: только с Панковым.

— А ответь-ка мне, Николай Васильевич, вы, я имею в виду радистов, с подрывниками особо не контачили что ли?

— Да что вы! — скривился тот. — Мы даже в разных казармах жили, только перед заброской нас знакомили, да и то, можно сказать, шапочно.

— Как это?

— Ректор Ридель вызвал меня, ткнул пальцем на мужика и говорит — вот твой непосредственный начальник, а по совместительству командир группы! Его-то я и ночью опознать могу, а что до остальных… — он махнул рукой. — Знаю, что только одно — они есть, а большее не мое дело.

— А как там, — поинтересовался Свиридов, — тот человек поживает, который вам пароль для перехода к нам дал?

— В большом уважении у немцев. В ог-ро-м-ном! — Егоркин затянулся дымом. — Правда, точь-в-точь перед отправкой с ним такое горе стряслось, такое горе, что просто жуть!..

— Горе? — Свиридов напрягся. — Это, какое такое горе?

— Его жену повезли в Минск. Она ж ведь беременная была, а по дороге под Пересадами машину, в которой она ехала, расстреляли, и девка погибла — сгорела дотла вместе с дитем не рожденным. Вот беда-то…

— А ты-то откуда такие подробности знаешь?

— Так у меня девушка одна там в симпатиях ходила — Лена Майорова, бывший снайпер, определенная фрицами к столовой. Так вот она краем уха и услышал про эту беду.

— В симпатиях, говоришь, эта Майорова у тебя ходила?.. — он поднялся из-за стола. — Это хорошо, что ходила. Ну ладно, отдыхай пока...

Свиридов засобирался. Взял со стола протокол допроса, прихватил пачку папирос, но в самый последний момент передумал и, прихватив несколько штук себе, остальное оставил Егоркину и вышел, предварительно закрыв на засов дверь.

Быстро перебежав по самому солнцепёку двор, он, чуть не споткнувшись об выскочившую как из-под земли курицу, вошел в командирскую избу.

Застегнувшись на все пуговицы, пригладил пятерней взлохмаченные волосы и, постучав в дверь, откашлявшись, проговорил:

— Разрешите, товарищ генерал?

Шилин, сидевший за небольшим столиком, застланным картой, снял очки в металлической оправе, положил на край два листка, испещренных мелким бисером почерка, судя по всему, протокол допроса Панкова, и кивнул — «входи».

— Давай, давай, Володя, заходи… — хохотнул полковник Стрельцов и, переключившись на смущенного старлея закончил: — Ну ты, Мальцев, и клоун!..

— Что он еще учудил? — справился Свиридов.

— Пусть сам расскажет…

Принимая протокол допроса Егоркина, проговорил Стрельцов:

— Давай, Паша, не стесняйся, поделись сокровенным.

— Ну?.. — посуровел Свиридов. — Я жду! Делись, Мальцев, а то…

— Этот Панков, который из диверсантов оказался моим земляком, — начал Мальцев. — Ну, может, не совсем земляком…

— Короче можешь?

— В общем, товарищ капитан, выяснилась прискорбная новость.

— Какая?

— Панков оказался из Мелитополя, а я из Вознесенки — это почти рядом. В процессе предварительного допроса выяснилось, что некогда, ещё до войны, я приехал на танцы в город.

— А Панков-то тут причём?

— Так он же у меня уворовал… велосипед! Не поверите, товарищ капитан, я в этом преступлении всегда подозревал своего двоюродного брата. А оно видите как вышло?..

— Ну, а о деле хоть поговорил? — съязвил Свиридов. — Или тебя кроме твоего облезлого велосипеда ничего больше не интересовало?

— Эх, вам бы только обидеть младшего по званию… Обидно, товарищ капитан, очень обидно, — огорчился Мальцев. — Естественно поговорил…

— Смотри мне!

— Да поговорил, он поговорил…

Майор Чистяков усмехнулся, принимая от полковника Стрельцова протоколы. Перед тем как начать с ними знакомиться, он принялся вглядываться в лежащую на столе карту местности.

— Нормально и продуктивно переговорил с ним Мальцев, — миролюбиво заметил генерал Шилин. — Что и говорить, справный оперативник, такого и в Москву забрать не грех…

Спустя некоторое время, закончив с чтением протоколов допроса Егоркина, Чистяков, повернувшись к Шилину, пряча бумаги в планшет, произнес:

— Тут, товарищ генерал-майор интересная тема появилась. Со слов Егоркина получается, что в Борисове у него осталась зазноба, некто Елена Майорова. Неплохо бы и её к делу привлечь.

— Неплохо бы, — согласился Шилин и обратился к Свиридову: — Как полагаете, капитан, можно потолковать с Егоркиным о ней?

— Думаю, да.

— Ну, так позови его.

— Есть!

Капитан Свиридов встал и, подойдя к распахнутому окну, огляделся. Приметив в отдалении красноармейца, крикнул:

— Баранов!

— Я!

— А ну приведи из бани Егоркина.

— Есть привезти Егоркина!

Вернувшись обратно, офицер присел за стол.

— Теперь, потолкуем вот о чём… — продолжил Шилин и встал, остальные тоже поднялись. — Группа подрывников, судя по всему, уже десантировалась. Упустить их — непозволительная роскошь. Зарубите всем на носу: никакой крови, слишком много на кону, — и, повернувшись к Свиридову, продолжил. — Капитан…

— Я!

— Обеспечьте выход в эфир радиостанции Егоркина с позывным «Вестовой», но только после того, как мы с майором Чистяковым поговорим с ним о его знакомой из борисовской развед-диверсионной школы.

— Есть обеспечить выход в эфир радиостанции Егоркина с позывным «Вестовой»!

— Ну, теперь, Григорий Иванович, — он переключился на полковника Стрельцова. — Берёте этого любителя велосипедных прогулок вместе с ротой автоматчиков и без промедлений отправляетесь на поиски диверсионной группы, которая, судя по всему, уже шастает по нашим тылам.

— Понял!

— Всё. Совещание закончено, — по коням…



Глава 25


Полтора месяца спустя,
Борисов, развед-диверсионная школа Абвера

На подоконник сел юркий воробей, но, не найдя ничего съестного, улетел. Козлов, одетый в форму немецкого офицера, откинувшись на спинку кресла, сидел и, беззвучно шевеля губами, заучивал фамилии агентов Абвера, готовящихся к заброске в советский тыл в ближайшее время. В дверь постучали и появившийся обер-лейтенант Фланцгаер на ломанном русском потребовал:

— К господину капитану. Срочно!

Взяв лежавшую на краю папку Козлов покинул кабинета, после постоял, подождал, пока его покинет Фланцгаер, и только после этого принялся быстро спускаться на второй этаж. Оказавшись в приёмной, сняв фуражку и повесив её на вешалку, сделал шаг вперед, но следовавший за ним обер-лейтенант тихо произнёс:

— Подождайт!

Ждать, так ждать…

Козлов, опустившись на стул, не спеша извлёк из кармана портсигар и, выудив папиросу, закурил в ожидании того, когда его пригласят.

Полковник Герлитц, сидя за столом на месте начальника развед-диверсионной школы, сосредоточенно изучал полученные из-за линии фронта радиограммы, подписанные позывным «Вестовой». Лишь изредка он прерывался для того, чтобы отпить глоток кофе. После снимал очки и неторопливо протирал стёкла кусочком замши.

Ректор Ридель и капитан Фишер молчали. Наконец начальник «Абвера-103» вздохнул, помассировал виски и, откинувшись на спинку кресла, после непродолжительной паузы проговорил:

— Недурно, господа… Весьма недурно. Можно смело заявить, что первый этап нашей операции пройден, — он сделал ещё глоток. — Однако ж меня не покидает мысль, что все слишком гладко… Вы не находите?

— Отнюдь, — возразил капитан Фишер. — Если исходить из последней радиограммы «Вестового», то смена их… э-э-э… партизанской базы логически обусловлена.

— Вы имеете в виду… — Герлитц нацепил очки и вчитался, — гибель половины группы подрывников в тылу второй резервной армии красных? Ну что ж. это как раз меня не смущает — НКВД не та структура, которая отдает предпочтение сну.

— В таком случае, что вас настораживает, господин полковник? — спросил Ридель.

— Да как вам сказать…. — Герлитц взял из деревянной коробочки сигару и принялся её разминать, — Слишком частая перемена базирования основного «ядра», вот что меня смущает. Судите сами: первая их база — окрестности деревни Петровка — зона ответственности Воронежского фронта, — каков итог? — офицеры молчали. — Три диверсии подряд на железной дороге и стремительный уход на север в Святуны. Вы не находите это странным?

— Что именно?

— Группе «Вестового» потребовалось чуть больше суток, чтобы преодолеть почти шестьдесят километров.

— Деревня, выбранная в качестве базы, расположена в глубоком тылу противника в гуще лесного массива, — пояснил Фишер. — Если исходить из элементарной логики, то в стратегическом плане Святуны, априори являясь глубоким тылом, не могут вызывать подозрений…

— То есть? — спросил Герлитц. — Поясните, капитан…

— Мне кажется, что НКВД убеждено: особые отделы фронтов держат эти места под контролем, а те, в свою очередь, уверены, что этим обязано заниматься НКВД…

— Ну… допустим. Продолжайте.

— «Вестовой» выбрал тактическое лавирование, взятое им из арсенала партизанских групп, действующих в нашем же тылу.

— Я согласен с капитаном Фишером, — проговорил Ридель, — Хотелось бы так же обратить внимание на то, что подобная тактика не является новинкой — это уже практика. Остается только восхищаться тем, что «Вестовой» сделал из тактики партизанских групп разумную стратегию и навязал это красным…

— Кто предложил такой метод работы? — спросил Герлитц.

— Козлов, — охотно пояснил Ридель, — Уж кому, как не ему знать это…

— Неглупый парень этот ваш Козлов, — задумчиво подметил начальник «Абвера-103». — Кстати, а как он себя ведет?

— Замкнут, — ответил капитан Фишер. — Гибель жены, судя по всему, сильно на него повлияла. Но в целом лично у меня к его работе нет претензий.

Полковник Герлитц вышел из-за стола и, неспешно пройдясь по кабинету, подошел и открыл дверь, Козлов встал по стойке «смирно». Приветливо кивнув, мол, «сидите, сидите», он прикрыл дверь и, повернувшись, подойдя к висящей на стене карте, принялся сосредоточено её разглядывать.

Подчиненные не решались прерывать молчание…

Наконец, Герлитц, оторвавшись от созерцания, вернулся к столу и, опустившись в кресло, безапелляционно произнёс:

— Увы, господа… но обстоятельства требуют, чтобы мы перешли к решительным действиям. У нас всех, я повторяю — «всех», нет и не может быть права на преступную ошибку.

— Что подразумевается под определение «решительные действия»? — спросил Фишер.

— Все очень просто… — Герлитц раскурил сигару, после пыхнул облачком дымка и продолжил: — Происходящее на Восточном фронте есть не что иное, как тактическая пауза. За видимым бездействием скрывается напряженная работа, связанная с колоссальной перегруппировкой войск противника. Увы, но у Абвера нет и никогда не было агента в Генеральном штабе красных, именно это донельзя усложняет работу. На этом безрадостном фоне группа «Вестового», если она, естественно, не работает под контролем НКВД, является для нас настоящим спасением. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Боюсь, не совсем, — признался Фишер. — Подозреваю, однако, что вы предлагаете проверить их? — Герлитц кивнул. — Но каким, позвольте узнать, образом?

— Самым простым и результативным, — спокойно ответил тот. — Нам необходимо отправить в эти… в Святуны контрольную проверку на предмет выяснения, а не работают ли они в связке с НКВД?..

— И кого вы планируете на это заклание? — поинтересовался Ридель. — Уж не Козлова ли?

— Ну, что вы… — отмахнулся Герлитц. — Отправлять человека, которого обстоятельства загнали в угол, глупо. Загнанный в тупик индивидуум непредсказуем. Да и здесь, в Борисове, от него не в пример больше пользы, чем там, за линией фронта. Я предлагаю возложить проверочную миссию… исключительно на проверенных людей.

— Позвольте узнать, кто же это? — спросил Ридель.

— Вы…

Начальник «Абвера-103» посмотрел на ректора. Последний в изумлении привстал, после сел, быстро отпил глоток давно остывшего кофе и тихо поинтересовался.

— А почему?..

— Причин много, но я остановлюсь только на двух: у вас блестящий русский язык, что позволит с легкость распознать «липу», которой вас обязательно попробуют накормить «красные». Ну, а главное — вы отличный радиотелеграфист. Вас будет трудно спутать с радистом, работающим по указке НКВД…

Ректор Ридель, не ожидавший такого поворота дел, побледнел.

— На карту положено слишком многое, — продолжил Герлитц, — и безопасность Рейха тут не первое и даже не втрое, поэтому прямо завтра вы отправитесь к красным.

Начальник «Абвера-103» переключился на капитана Фишера и проговорил:

 — С вашего позволения, капитан, мы с господином ректором покинем вас. Хочу лично проинструктировать его.

— А мне… — спросил начальник развед-диверсионной школы.

— А вам, — отвечая тому, с усмешкой произнёс Герлитц, — необходимо заняться новым своим помощником по хозяйственной части. Посоветуйтесь с ним, кого он считает достойным для заброски в паре с ректором Риделем. Если он предложит себя, подумайте о том, что, возможно, расстрел Маслова был ошибкой.

— Понял, господин полковник!



Обер-лейтенант Фланцгаер, оправляя китель, вскочил при появлении начальника «Абвера-103» и Риделя.

— Проводите его к капитану, — кивая на Козлова, бросил ректор.

Расторопный ординарец только собрался это сделать, как полковник Герлитц, остановив того жестом, подошел к новому назначенцу, похлопал того по плечу и, обращаясь к выглянувшему из кабинета Фишеру, произнес:

— Подумайте о том, с кем лучше отправить Риделя, — и, выходя вон, закончил: — Не забудьте при этом исключить даже намёк на провал. До встречи завтра в Красном Бору…

— Вы планируете заброску так рано? — выбегая за начальником «Абвера-103» в коридор, с удивлением спросил Фишер. — К чему такая спешка?

— Обстоятельства поменялись, — с усмешкой пояснил тот. — Если уж отдавать предпочтение импровизации, то стремительной, а то мало ли что может произойти…

Не тратя попусту слов, полковник Герлитц, всем своим видом давая понять, что разговор окончен, вместе с ректором перешел в кабинет Риделя. После непродолжительной паузы Фишер пошел к себе. Опустившись в кресло, он помассировал виски и приказал стоящему в проходе Фланцгаеру:

— Козлова ко мне, — и перейдя на русский, закончил. — Черт знает, что происходит!

— Что-то серьезное? — устраиваясь за столом, спросил Козлов.

— Да как вам сказать… — Фишер закурил. — Бывает, конечно, хуже, но не всегда… Короче, ситуация складывается следующим образом: за линию фронта к Егоркину необходимо забросить… Риделя, — Козлов выглядел немало удивлённым. — Да, да, да… Вы не ослышались, именно Риделя.

— Есть смысл в столь рискованном мероприятии?

— Не знаю… — вздохнул начальник развед-диверсионной школы. — Есть все основания полагать, что наши люди, заброшенные в красный тыл, завербованы НКВД. Кого вы предлагаете в пару с Риделем?..

— Кого?..

Задумался Козлов, хотя внутренне у него, судя по всему, уже был готов ответ:

— Предлагаю Майорову.

— Поясните.

— Еще до заброски в тыл «Вестового» я, господин капитан, обратил внимание, что между ними существует некая обоюдная связь, позволяющая сделать вывод, что Майорова и Егоркин… любят друг друга. Забросив её вместе с Риделем, мы тем самым продемонстрируем «Вестовому», что полностью тому доверяем. Но не это главное…

— А что?

— Было бы неплохо, если бы Егоркин вернулся в Борисов для отчета о проведенных диверсиях, а вот господин Ридель остался бы там, — с позволения Фишера Козлов закурил. — Поверьте, это более чем разумно. И всё потому, что влюбленный человек не способен на обман. На безумство да, но никак не на обман.

— Неплохо, неплохо… — капитан Фишер отбарабанил пальцами мотив, и после непродолжительной паузы закончил: — Вы убедили меня! Идите и начинайте готовить эту Майорову к заброске.



Глава 26


Два дня спустя,
Святуны, тыл Резервного фронта

С десантированием получилось всё прекрасно. Руководивший заброской неразговорчивый инструктор с хирургической точностью выбросил группу с запасом. Подхваченные восходящим потоком воздуха парашютисты как по горке съехали к месту. После приземления ректор Ридель, переодетый в форму полковника, освобождаясь от лямок, оглядывался по сторонам — запаздывает «Вестовой», запаздывает.

Место хоть и глухое, но было бы лучше поскорей отсюда смыться.

До основной базы с десяток километров. Если налегке идти, так и ничего, а вот с бабой, которая к тому же подвернула при приземлении ногу, трудновато будет.

Завернув в парашют средних размеров камень, Ридель всё скомкал и зашвырнул в болото. Затянутая ряской вода расступилась и сразу сошлась. Дело сделано. Отряхнувшись от налипших на китель мелких листьев, он повернулся и, обращаясь к Маойровой стоящей поблизости, произнёс:

— Пошли.

— Куда?

— Куда...

Ридель был несколько растерян. А действительно, куда? Этот болван Егоркин, судя по всему, особо не тропится. Так что придётся самим выбираться.

Так, что имеем?

Ридель огляделся — скверно. Он вздохнул и задумался: допустим, офицер шагающий ночью по редколесью в сумерках ещё может какое-то время не вызывать подозрений. А вот прихрамывающая женщина — обязательно привлечёт внимание НКВД.

Черт возьми, — тут еще и обязательный сеанс радиосвязи с Борисовым! Не разворачивать же станцию прямо под ногами!

Поправив сползающий с плеча ружейный ремень, Ридель подхватил фибровый чемодан с рацией и молча двинулся в сторону темнеющейся полосы леса.

— Так куда нам, а? Куда, господин ректор!

— Я… — останавливаясь, тихо прошипел Ридель, — никой ни ректор. Надеюсь вам понятно, что в настоящее время я…

И тут произошло невообразимое!

Темноту одновременно вспороли несколько прожекторов: два впереди и один где-то за спиной. Мощно взревели моторы и три полуторки, замаскированные кустами, медленно выползли, ослепив медленно отступающего Риделя.

С подножки одной из машин спрыгнул капитан Свиридов и, положив автомат на капот, весело произнёс:

— Станция конечная. Просыпайтесь, гражданин, просыпайтесь, а то, не ровён час, вашу милость патруль заарестует. Время-то, сами, поди, знаете, военное.

— Я не понял, — охрипшим голосом просипел тот, — что вы себе позволяете?! Кто дал вам право так разговаривать со старшим по званию, — рука потянулась к кобуре. — Кто такой? Представьтесь, пожалуйста!

— Представиться? Это можно, — незнакомец передёрнул затвор автомата. — Капитан Свиридов, старший оперуполномоченный управления контрразведки «Смерш». А вы, стало быть, ректор Ридель из славного города Борисова…

— Из того самого города, — выходя на свет, закончил за него Мальцев, — где находится развед-диверсионная школа «Абвера».

— У… уверяю вас, — пробубнил Ридель, — произошла чудовищная ошибка. Я…

— Кто ты, — подойдя вплотную с ухмылкой, промолвил Свиридов, — мы и так знаем, можешь зазря не распрягаться. Поэтому давай договоримся: открываешь свой волшебный чемоданчик и начинаешь отстукивать депешу в Борисов. Уразумел?

Ридель пошатнулся, но вовремя подскочивший Мальцев подхватил его, отстегнул кобуру и только после этого с нарочитой сердечностью попросил:

— Да отстучи ты, в конце концов, эту долбаную депешу в этот Борисов, а? — радость так и перла из старлея. — Я тебе по секрету скажу: если товарищ капитан разойдётся, а я начинаю думать, что он уже расходится, то он тебя разрежет на равнобедренные треугольники.

Открыв замочки на фибровом чемоданчике, Мальцев принялся разворачивать радиостанцию. Насвистывая что-то весёленькое и бравурное, он размотал бухту со щёточкой антенны на конце и, размахнувшись, зашвырнул на сосну. После жестом предложил располагаться перед рацией Риделю.

— Прошу-с.

Пощелкав тумблерами, ректор включил рацию. Подождал, пока засветятся огоньки индикаторов, и протянул руку к ключу.

— Айн момент! То есть по-нашему, пардон, секундочку… — произнес капитан Свиридов и вдавил ствол автомата в затылок ректора: — Давайте условимся об одном пустяке.

— О… о каком?

— А вот о каком. Если я услышу, что ваши пальцы блудят и отбивают что-то не то, я вам разнесу череп. Вопросы? — тот отрицательно кивнул. — Ну и чудно. Ну что, маэстро, с первого такта и до конца — музыка!

Отработав пять минут на ключе, Ридель отбил радиограмму, смысл которой сводился к следующему: всё нормально, десантирование прошло успешно, группа выдвигается на базу, потерь нет.

После, особо не церемонясь, смершевцы затолкали радиста в кузов полуторки, предварительно скрутив руки верёвкой. Хлопнув по борту, капитан Свиридов крикнул водителю  «поехали!» И, повернувшись к стоящей поодаль Майоровой, проговорил:

— А вы, стало быть, та самая Елена. Верно?

— Да… А можно узнать, где… этот… ну, пограничник этот самый — Егоркин. Его что… расстреляли?

— Мальцев! — закуривая, обратился Свиридов к старлею. — Ответь девушке, ты, что ли, Егоркина в расход пустил?

— Ай, я вас умоляю! Да вы что, товарищ капитан?! — ухмыльнулся тот. — С чего взяли-то, а?

— Это не я взял, а Майорова так думает.

— Брехня! — с обидой проговорил тот. — Самая бесстыжая и беспардонная геббельсовская пропаганда! А что касаемо Егоркина, так он остался на хуторе. У него заслуженный отдых после наряда.

— Ещё вопросы есть? — справился Свиридов у Лены.

— Нет… — смутившись, отозвалась та. — Нету у меня больше никаких вопросов.

— В таком случае по машинам.

— Мы вас уже часа три ждем, — помогая забраться в кузов, торопил Мальцев. — Так жрать хочется, что я, извиняюсь, готов траву щипать, как лошак какой-нибудь. Поехали!



Создавалось полное ощущение, что маленький хутор, забытый и заброшенный в лесном массиве, в одночасье превратился в центр Вселенной. Три бревенчатых избы окружала цепь красноармейцев, вооруженных автоматами.

На некотором отдалении в ряд стояли три крытых большегрузных «Захара», ну, а сам двор был заполнен праздничным оживление. Создавалось полное впечатление, будто со всех фронтов в спешном порядке подтянули начальников штабов. От офицеров чина не ниже подполковника рябило в глазах. Все выглядели крайне озабоченно. Казалось, ждут ещё кого-то, но кого, оставалось загадкой.

Старший лейтенант Мальцев закончил наводить глянец на сапоги, удовлетворенно хмыкнул:

— Нормальные сапожки, — с любовью произнёс он. — Как полагаете, товарищ капитан, нормальные?

— Паша!.. — раздраженно отозвался Свиридов. — Отстань, а? Мне бы твои заботы!

Из ближайшей избы вышел генерал-лейтенант Зеленин, его заместитель Шилин, майор Чистяков и начальник отдела «Смерша» полковник Стрельцов.

По всему было видно, что давно ожидаемый таинственный некто прибудет с минуты на минуту. Едва только офицеры сделали несколько шагов, в ворота неспешно въехала запыленная «эмка», проделавшая, судя по всему, немалый путь от Москвы.

Из автомобиля вышел Абакумов.

— Товарищи офицеры, — приказал генерал-лейтенант Зеленин. — Сми-и-ирно!

Начальник главного управления контрразведки «Смерш», выудив из кармана папироску, подкурил и, кивнув присутствующим — «вольно»,пружинистой походкой вошел в один из домов.

Полковник Стрельцов, промокнув лоб клетчатым платком, поманил к себе капитана Свиридова и, приобняв за плечо, тихо проговорил:

— Владимир Леонидович, бери с Мальцевым Риделя и веди, — он кивнул на избу. — Сам видишь, капитан, куда вести надобно! Сам Абакумов к нему разговор имеет.

— Есть, привести Риделя! Разрешите выполнять?

— Давай, Леонидович, давай!..

Осунувшийся ректор Ридель сидел в центре комнаты за небольшим столом, на котором стоял стакан с давным-давно остывшим чаем и пепельница. Нервно покуривая, он глядел в окно с полнейшим равнодушием на лице.

Ценой невероятных усилий ему, опытному разведчику, удалось обуять, наконец, свой ужас и взять эмоции под относительный контроль. Но всякий раз, когда рука подносила ко рту тлеющую папиросу, пальцы ректора развед-диверсионной школы предательски подрагивали.

Этого не могли не замечать те, кто сидел напротив.

Генерал-лейтенант Зеленин принял из рук Шилина папку, но открывать не стал, а предпочел выразить мысли своими словами:

— Согласитесь, Ридель, ваше положение более чем безысходное, — тот продолжал курить. — Нам не хотелось бы вас обманывать, но факты таковы…

Зеленин все же открыл папку и, изредка глядя на написанные листки, продолжил:

— По мнению немецкого Генерального штаба, после своего отступления от Москвы группа армии «Центр» оказалась, образно выражаясь, на второстепенном театре военных действий.

— Я понятия не имею, — туша папиросу проговорил Ридель, — так это или не так…

— Так, это так… — усмехнулся Зеленин. — Я продолжу. Итак, вторая танковая армия Гудериана, которая, согласно плану «Барбаросса», должна была обойти Москву с юга и захватить её, в течение последних двух лет, вплоть до сегодняшнего числа, остается в районе Орла, куда она отступила после сокрушительного поражения под Тулой.

— И что с того?

— Ничего, — продолжил Зеленин. — Это означает только одно: проигрыш Германии в этой войне — вопрос времени. «Вермахт» просаживает одно сражение за другим. Не сегодня, завтра ваша армия лишится завоеванных богатств юга Украины: железа, никеля, угля, марганцевой руды, и не за горами падение Крыма.

— К чему вы мне все это говорите?

— А к тому, Ридель, — пояснил Зеленин, — чтобы вы, наконец, поняли: группировка армии «Центр», находящаяся в Белоруссии — это просто вооруженные военнопленные, с которыми Красная армия пока, я повторю, «пока», предпочитает не связываться. Мы уже сегодня контролируем примерно семьдесят процентов оккупированной территории.

— И?..

— Есть смысл, Ридель, пересмотреть свои взгляды на будущее.

— Вы предлагаете мне предать Германию?

— Помилуйте, а разве у вас есть выбор? — тот молчал. — В том-то и дело, что выбора у вас нет. И потом, о предательстве речь не идет. О возможном сотрудничестве — да, но о предательстве — ни в коем случае.

— Я… я согласен, — пробормотал Ридель. — Только позвольте у вас кое-что узнать? — Зеленин кивнул. — В Борисове есть ваш агент?

— Учитывая ваше теперешнее положение, — ответил Зеленин, — я имею полное право вам соврать и сказать «да»…




Глава 27


За десять дней до начала операции «Багратион».
Москва, площадь Дзержинского,
Главное управление контрразведки «Смерш»

Генерал-полковник Абакумов выглядел крайне утомленным: «мешки» под глазами говорили о постоянном недосыпании, да и голова побаливала.

Поприветствовав кивком входящих в кабинет гостей, он подождал, пока вошедшие  генерал-лейтенант Зеленин, Шилин и начальник «Смерша» ВВС СССР генерал Макеев устроятся за столом, застеленным картой, помеченной метками оборонительных рубежей противника, и, неторопливо закурив, проговорил, обращаясь одновременно ко всем:

— Приступим… — и, поглядев на Зеленина, произнёс: — Вам слово, Петр Васильевич.

— Меры чрезвычайной секретности, предшествующие началу операции «Багратион», таковы, — откашлявшись, начал тот. — Во-первых, мероприятия, обеспечивающие абсолютную скрытность, доведены до всех без исключения командующих. На всем протяжении фронта солдаты роют полнопрофильные окопы, а до начальников штабов полков и дивизий доведено — готовится длительная позиционная война.

— Все это делается исключительно для того, — продолжил генерал-майор Шилин, — чтобы разведка противника, но только та, которой мы позволяем пошарить у наших позиций, пребывала в убежденности: «планируется» не наступление, а именно затяжная оборона.

— На первом этапе, предшествующем операции «Багратион», намеченном на двадцатое июня, — подхватил Зеленин, — по всей линии фронта прогремят примерно одиннадцать тысяч взрывов. Это позволит вывести из строя железнодорожные коммуникации противника между Днепром и Минском, к западу от столицы БССР.

— Хорошее дело… — похвалил Абакумов. — В канун решающего наступления, связанного с полным освобождением Белоруссии, необходимо любой ценой остановить подвоз снабжения для «Вермахта» примерно… на сутки.

— Это в худшем случае, — отозвался генерал-лейтенант Зеленин. — В идеале необходимо полностью дезорганизовать тыл. Что в принципе возможно. По информации, переданной агентом «Вебером», только из Минска фашистам необходимо срочно эвакуировать около восьми тысяч раненных. Плюс к этому все железнодорожные пути с запада на восток забиты эшелонами, ползущими со скоростью улиток, подобная перегрузка — результат совместных действий спецгрупп НКГБ и партизанских соединений.

— Это хорошо, что у немцев трудности, — усмехнулся Абакумов. — Без них никак…

Он переключил внимание на начальника «Смерша» военно-воздушных сил:

— Что по операции «Катастрофа»?

— Полностью готова, товарищ генерал-полковник…

Ответив, Макеев привстал, присмотрелся к карте и, очертив кончиком карандаша маленький участок на расстеленной карте, продолжил:

— Вот тут у фашистов находится гарнизон ПВО. Кстати, единственный из неразбомбленных нами — специально для «Катастрофы» приберегли. Через четыре дня ближе к полудню от хутора Святуны взлетит тихоходный «По-2», ведомый «заместителем начальника штаба» третьей воздушной армии неким «полковником Беловым», перевозящим совершенно секретную информацию стратегического характера…

— Что потом? — справился Абакумов.

— Обогнув немецкий гарнизон ПВО чуть южнее, — продолжил Макеев, — Эта «швейная машинка» подразнит фашистов. Те, естественно, полезут в амбицию, начнут пулять и…

— Что «и»?

— «Повредят самолет», товарищ генерал-полковник.

— А если и вправду повредят?

— Это исключено, — не согласился начальник «Смерша» ВВС. — Хотя от случайностей никто не застрахован, но мы все же попытались. Второй номер пилота зажжет в воздухе дымовую шашку, имитирующую повреждение и сядет вот тут… — Макеев очертил другой участок на карте. — Ну, а дальше — дело техники…

— То есть? — уточнил Абакумов.

— «Полковник Белов» дождется немцев, и, естественно, не без боя сдастся, — пояснил генерал-лейтенант Зеленин. — Портфель этого э-э-э… «штабиста» будет под завязку забит «секретными документами», которые очутятся у немцев.

— Надо полагать, — продолжил Шилин, — что найденное убедит полковника Герлитца в том, будто Красная армия спланировала наступление южнее.

— Кто исполнитель роли полковника «Белова»?

— Капитан Свиридов, — отозвался Макеев. — Он опытный оперативник. К тому же бывший летчик, пришедший в контрразведку из авиации. Воевал на Халхин-Голе, поэтому с «По-2» уж как-нибудь справится.

— Кто идёт вторым номером?

— Старший лейтенант Мальцев, — проговорил Шилин. — У него единственная цель: убедиться, что портфель с документами «полковника Белова», как впрочем, и он сам, оказался у немцев.

— Рискованно… — задумчиво произнес Абакумов. — Очень рискованно…

— Будем надеяться, все обойдется, — промолвил Зеленин. — Лейтенанта Мальцева проинструктируют и строго-настрого запретят, чтобы он не при каких обстоятельствах не вступал в перестрелку. Его задача — отследить из укрытия пленение Свиридова вместе с «документами». После, двигаясь строго на север, следовать на встречу с начальником разведки «Дяди Коли» старшим лейтенантом Рудаком. В тот же день Мальцев обязан вернуться обратно для отчета…

— Будем надеяться, что все сладится должным образом…

Абакумов встал из-за стола, неторопливо прошелся по кабинету, после, подойдя к двери, открыл её и приказал ординарцу:

— Три чая, пожалуйста… — и, повернувшись к генералу Макееву, закончил. — Вы уж извините, Федр Иванович, что к чаепитию я вас не приглашаю, — тот усмехнулся в ответ. — Отправляйтесь-ка на аэродром и, лично… я повторяю, «лично» отследите, чтобы с самолетом полковника Белова все было в порядке.

— Есть… — вставая и оправляя китель, ответил тот. — Разрешите идти?

Абакумов кивнул. Дождавшись, покуда начальник «Смерша» ВВС СССР покинет кабинет, а ординарец внесет поднос с тремя стаканами чая, кивнув — «свободен», он, устроившись напротив Зеленина и Шилина, сделал глоток — слишком горячо.

Отставив стакан, Абакумов, закурив, какое-то время о чем-то размышлял, после спросил у Зеленина:

— Что по Риделю?

— Бывший ректор Борисовской развед-диверсионной школы «Абвера» наряду с Егоркиным и Панковым включен в радиоигру «Друзья» по дезинформации противника, — ответил тот. — Работа эта чрезвычайно сложная и трудоемкая. Дело в том, что в Минск необходимо закидывать информацию, образно выражаясь, с запасом. И при этом желательно не переборщить. Полковник Герлитц ждет от Риделя одного, но мы даем другое, которое не совсем то, но смотрится как правда.

— Ну и как, справляется Ридель-то?

— Старается… Еще как старается! Жить-то охота, — с улыбкой отозвался Зеленин. — По легенде, специально разработанной для начальника «Абвера-103» полковника Герлитца, требующего возвращения Риделя в родные пенаты, получается, что подполковник Иванилов, то есть Ридель, пока не может вернуться.

— А что ж так?

— Дело в том, что отсутствие «начальника ремонтных мастерских», сиречь Риделя, из всеми забытой ремонтной роты резервной дивизии может вызвать нежелательные кривотолки.

— А не слишком ли все гладко? — усомнился Абакумов. — Обязан был вернуться по приказу Герлитца, а тут вдруг бац! — и не может. Как все объясняется?

— В общем-то, без особой зауми. Все просто и без затей… — извлекая из планшета газетную вырезку, проговорил Шилин. — Три месяца назад мужественный подполковник Иванилов ценой своего жизни отогнал от расположения склада ГСМ «загоревшийся» бензовоз. Правда, сам при этом маленько пострадал…

Он протянул вырезку, на которой был изображен Ридель с почерневшим от ожога лицом:

— Согласитесь, товарищ генерал-полковник, — продолжил Шилин, — что с таким осмоленным рылом через линию фронта не перейти. Да и ненужная слава мешает. Об этом геройстве даже «Правда» писала, что подтвердил на обязательном сеансе связи с Герлитцем агент «Абвера» Ароматов.

— Неплохо, неплохо, — хохотнул Абакумов. — Но Герлитц — не тот человек, который будет в это верить до бесконечности. Что вы можете ему предложить взамен?

— Вместо Риделя, — произнёс Зеленин, — за линию фронта уйдет… Егоркин с Майоровой, ставшей женой «Вестового». Легенду для них разрабатывает непосредственно майор Чистяков. Красивая легенда. Просто блеск!

— Ну и как этот ваш блеск звучит?

— Скромненько. Тоже постарались обойтись без зауми, — ответил Шилин. — На слух звучит так: «запятнавший» себя предательством бывший пограничник Егоркин выводит из-под возможного удара со стороны НКВД единственно близкого для него человека — жену. Мало ли что? Живут-то «немецкие партизаны» в нашем тылу как на вулкане — это не в Полесье орудовать. У нас всё более непредсказуемо. Вот Егоркин и решил супругу-то от греха подальше к родным «фрицам» перебросить. Ну что в этом плохого?

— Ничего, — отпив чаю, согласился Абакумов. — Но абсолютно безукоризненных легенд не бывает. Если Герлитц в этом усомнится, как тогда быть?

— Если усомниться, что не исключено, — пряча газетную вырезку в карман, ответил Шилин, — то агент «Вебер» подстрахует. Не очень хотелось бы до срока его трогать, но если прижмет, то придется…

Начальник Главного управления контрразведки «Смерш» генерал-полковник Абакумов помассировал виски, после одним глотком допил чай и, обращаясь одновременно к обоим, проговорил:

— Чистяков должен подготовить Егоркина капитально! — голос был безапелляционен. — Нельзя обманывать ожиданий полковника Герлитца.

— Есть!

— И еще одно… — Абакумов потянулся за папиросой. — Необходимо разработать единый для всех командующих фронтов, участвующих в операции «Багратион», позывной, после получения которого наши войска начнут массированное наступление. При этом необходимо полностью исключить любой вид связи, включая «ВЧ». Надо исходить из принципа: если хочешь что-то скрыть — положи на видное место.

— Сделаем, — ответил, вставая генерал-лейтенант Зеленин. — Разрешите идти?

— Идите.



Глава 28


Несвижский замок.
Управление разведки и контрразведки фашистской группировки «Центр».

Что-то непонятное и необратимое творилось на Восточном фронте, и это настораживало начальника Управления разведки и контрразведки группировки «Центр» генерала Клауса фон Лейбница. Сидя в глубоком кожаном кресле напротив распахнутого окна, скрестив руки на груди, умудрённый опытом разведчик, размышляя, пытался разобраться в ситуации и сделать верный вывод из мизера информации, имеющейся у него.

Скверно было у него на душе. Ох, скверно!

Судя по всему, русские задумали что-то подлое, в духе азиатской гнусности. Из разрозненных данных, которых нет — нет, но оказывались у него, получалось, что наметилась странная активность красных. Особую озабоченность лично у него вызывало то, что всего в течение последних недель началось укрепление флангов так называемого Курского выступа. Причём с гораздо более высокими темпами, чем противостоящие им на всём участке фронта немецкие армии.

Лейбниц несмотря на жару поёжился.

Старый лис понимал, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре необходимо немедленно нанести противнику удар в районе Белгорода — это самый слабый участок красного фронта. Нельзя дожидаться, пока русские укрепят северный фас Курской дуги — бить надо немедленно! Но как, как убедить в этом окопавшихся в Берлине недоумков, у которых из не вызывающих сомнения достоинств только и есть, что высокие чины!

Генерал Лейбниц встал и, пройдясь по кабинету, размялся. Вернувшись к столу, устроился в кресло.

Необходима чёткая разведывательная информация (откуда такая может появиться при полном отсутствие стоящей агентуры). Нужна хоть какая-нибудь информация: пусть не стратегического, а лишь тактического характера, но ну-ж-на! Ну, а если она ещё будет достоверной, а не высосанной из пальца, то...

Зазвонил телефон, сняв трубку, Лейбниц выслушал короткий доклад ординарца:

— Прибыл полковник Теске.

— Пусть входит.

Дверь тихо скрипнула, и в кабинете появился невысокого роста полковник Теске, начальник управления железнодорожных перевозок группировки «Центр». Получив молчаливое соизволение хозяина кабинета устраиваться в кресле, он сел и, положив на колени кожаную папку, вздохнул и принялся разглядывать висящую на стене огромную карту.

Генерал Лейбниц молчал. С минуты на минуту он поджидал появление последнего участника совещания полковника Герлитца — начальника «Абвера-103», железного кулака адмирала Канариса в Минске…

Во внутренний двор генерального штаба группировки, расположенного в старинном Несвиже, родовом гнезде Радзивилов, въехал «Опель» полковника Герлитца. Охрана, коротко козырнув прибывшему, жестом определила место на стоянке.

Из автомобиля неспешно выбрался начальник «Абвера-103» и переводчица, молодая особа лет двадцати с небольшим, облаченная в форму обер-лейтенанта.

— Мне подождать? — спросила она.

Герлитц, щурясь на солнце, благодушно кивнул — «ждите». Несмотря на видимое благополучие, настроение у него, что и говорить, было поганое. Быстро подойдя к парадному подъезду, он поприветствовал подскочившего к нему майора.

— Генерал Лейбниц, — слегка заикаясь, проговорил он, — и начальник транспортного управления полковник Теске ждет вас.

Благостность внешнего вида сразу же пропала. Буркнув что-то нечленораздельное в ответ, приглашенный для беседы гость, ускорив шаг, взбежал по ступеням на второй этаж и, остановившись напротив высокой дверь, подождал приотставшего майора. Ординарец Лейбница, откашлявшись, толкнул и произнес:

— Господин генерал. Прибыл полковник Герлитц.

— Пусть входит.

Хозяин кабинета, шестидесятилетний аристократ с утонченным лицом, сидел в кресле на фоне портрета фюрера и терпеливо ожидал, покуда полковник Герлитц расположится в кресле.

Ординарец, бесшумно передвигаясь по кабинету, опустил на стол поднос с кофейником и чашками и, покинув кабинет, плотно прикрыл дверь.

Генерал Лейбниц взял из деревянной коробки, стоящей на резной столешнице, сигару, отрезал кончик и не спеша раскурил. После молча кивнул притихшему начальнику транспортного управления полковнику Теске, но прежде, чем тот начал говорить, Лейбниц, пыхнув облачком, произнес, обращаясь с холодной улыбкой к Герлитцу:

— Я настоятельно прошу вас с надлежащим вниманием выслушать доклад полковника Теске. А уж после… мы с вами поговорим, — Герлитц встал и кивнул. — Прошу вас, Теске.

— Два дня назад, — чуть хриплым голосом начал тот, — я облетел всю подведомственную территорию на самолете — результат неутешителен.

— То есть? — осведомился Герлитц.

— Все железнодорожные разъезды и станции забиты составами — это катастрофа! На сегодняшний день мы практически потеряли весь тыловой ресурс и это при том, что он у нас, как это не парадоксально звучит, есть. Но нам от этого не легче, — он извлек из папки лист и зачитал: — Я лично насчитал стоящих столбом девяносто восемь железнодорожных эшелонов, двести шестнадцать поездов и еще сто девяносто восемь составов с войсками. Кроме этого, на перегоне Береза-Ивацевичи на запасных путях пекутся под солнцем двенадцать эшелонов с грузами для Люфтваффе…

— Обратите внимание, полковник, — отпив глоток кофе, вместо Теске продолжил генерал Лейбниц. — Вермахту срочно необходимо подкрепление, а войска и боеприпасы не доезжают до передовой. Вы не находите это странным?

— Нет… — тихо откликнулся Герлитц. — Если уж это и выглядит странным, то исключительно с позиций управления тыловым обеспечением, которым имеет честь руководить полковник Теске.

— Но позвольте! — воскликнул тот.

— Ну, а теперь поговорим о том, — не повышая голоса, продолжил Герлитц, — что касается, как вы изволили выразиться, неповоротливости железнодорожников: тут ответственность следует поровну разделить между теми, кто обязан обеспечивать безопасность тыла и, собственно говоря, опять же между самим полковником Теске, который так и не сумел нормально организовать работу, — с позволения Лейбница Герлитц закурил. — От себя замечу, что названные громадные цифры к моему роду деятельности не имеют никакого отношения. Я, как вам известно, руковожу разведкой, а не регулирую стрелки на железнодорожных переездах.

— Но вместе, — с улыбкой резюмировал Лейбниц, — мы делаем общее дело.

— Так точно, господин генерал, — охотно согласился Герлитц. — Правда, то дело, которое находится под моим непосредственным контролем, не дает подобных преступных сбоев…

Он холодно поглядел на полковника Теске и продолжил:

— Мои люди, смею вас уверить, тоже делают так, чтобы железнодорожные эшелоны торчали под солнцем по несколько дней. Но я хочу обратить ваше внимание, что это эшелоны противника, а не Вермахта.

Генерал Лейбниц улыбнулся и, аккуратно положив тлеющую сигару на край малахитовой пепельницы, некоторое время смотрел на затейливое плетение струйки дымка, сносимого легким ветерком к распахнутому окну.

Отпив глоток кофе, он, обращаясь к Теске тихо приказал:

— Можете идти…

Тот встал и молча покинул кабинет.

Едва только дверь затворилась, Лейбниц вышел из-за стола и, подойдя к карте, висевшей на спине, стоя к ней спиной, начал говорить:

— Итак, полковник… хочу обратить ваше внимание на одну деталь…

— Какую?

— Наш фронт, растянутый на тысячу километров, обороняют четыре армии. В составе группировки «Центр» и фланговых соединений шестьдесят три дивизии и три бригады. На вооружении чуть меньше десяти тысяч орудий и минометов. Я не утомил вас, полковник?

— Нисколько… — ответил тот. — Я стараюсь понять ход ваших мыслей, господин генерал, чтобы сделать единственно верный вывод из нашей встречи.

— Это похвально, что стараетесь… — усмехнулся тот. — С вашего позволения, я продолжу. Наша вторая танковая армия прикрывает южный фланг и обеспечивает связь с армиями группы «Северная Украина» на тот случай, если Сталин решит атаковать именно там, на Украине. И ещё одно…у нас только одна танковая дивизия, двадцатая, с дислокацией в тылу девятой армии в районе Бобруйска. А вот теперь настал черед главного…

Генерал Лейбниц вернулся за стол, затянулся сигарой и, глядя в глаза собеседника, закончил:

— Почти все танковые дивизии Восточного фронта находятся на Украине в районе западнее Ковеля, где, по предположениям Генерального штаба Вермахта, планируется летнее наступление русских. Но это только в том случае, если оно действительно состоится в том месте, а если нет? — полковник Герлитц молчал. — Я требую, чтобы вы в ближайшие семь, максимум, десять дней со всей ответственностью заявили: Красная армия не планирует наступления на Украине, а предпримет попытку освобождения Белоруссии. Вам ясно?

Начальник «Абвера-103» кивнул.

— Вот и прекрасно! — продолжил Лейбниц. — Делайте все от вас зависящее, но чтобы эта информация через неделю была у меня на столе и безо всяких «но»!

— Можете быть уверенным, — тихо ответил Герлитц, — я сделаю всё, что в моих силах…

— У вас нет иного выхода… — начальник управления разведки и контрразведки был спокоен. — И еще одно: Слуцк, Бобруйск, Могилев, Орша и Полоцк по распоряжению начальника генерального штаба Вермахта генерал-фельдмаршала Кейтеля превращены в крепости, основное предназначение которых — сломать зубы «красным» в случае лобового штурма. Для обороны этих городов выделено по одной фронтовой дивизии.

— Я понял вас, — произнёс Герлитц, уловив мысль Лейбница. — Если продолжить ваши размышления, господин генерал, то дальше следует Витебск, для защиты которого выделено целых три дивизии плюс две танковые армии…

Лейбниц кивнул — «продолжайте»:

— Если Красная Армия, — продолжил Герлитц, — глубоко вклинится в оборону третьей танковой армии Рейнгарда или же Типпельскирха, то на укрепрайоне «Витебск» можно ставить крест — войска элементарно будут зажаты в тиски наступающими войсками противника…

— Вы всё прекрасно понимаете, — проговорил Лейбниц. — В силу этого, я имею в виду вашу сообразительность, нет смысла попусту тратить слова. Я хочу, чтобы вы, полковник, четко и недвусмысленно заявили: будет или нет Сталин наступать на этом участке фронта.

— Я… — ответил Герлитц, — приложу максимум усилий…

— Сделайте это…

Начальник Управления разведки и контрразведки встал и продолжил:

— У вас как будто за линией фронта находится некто подполковник Иванилов, он же ректор Борисовской развед-диверсионной школы Вальтер Ридель. Вот пусть он и подтвердит, хоть косвенно, но подтвердит, черт вас возьми, что наш Генеральный штаб не заблуждается и русские в самом деле будут атаковать с Украины! Все, можете быть свободным.

Вскинув руку в нацистском приветствии, полковник Герлитц вышел из кабинета, быстро сбежал по ступеням и, только очутившись на улице, позволил себе проявление некоторой раздражительности.

Подойдя к «Опелю», он закурил и коротко выругался:

— Чёрт бы побрал этого Лейбница!

Его переводчица, оторвавшись от равнодушного созерцания вычурного фасада родового гнезда Радзивилов, справилась:

— Куда едем?

— В Борисов, фрау Хелен, — выбрасывая окурок, бросил Герлитц, — Немедленно в Борисов!



Глава 29


Борисов, час спустя,
развед-диверсионная школа «Абвера»

Автомобиль начальника «Абвера-103» протиснулся в образовавшуюся щель железных ворот еще до того, как те распахнулись до конца.

Встречали его на ступенях административного корпуса капитан Фишер и сопровождавший его Козлов, едва только Опель притормозил, начальник развед-диверсионной школы, быстро приблизившись, распахнул дверцы:

— Поступила очередная радиограмма от «Иванилова», — проговорил Фишер.

— Хоть что-то хорошее есть в этой жизни…

Выбираясь из Опеля, раздраженно бросил Герлитц. Кивнув стоящему на вытяжку Козлову, продолжил:

— Капитан, у нас мало времени, поэтому давайте перейдём сразу к делу.

— Прошу вас…

Фишер, с готовностью пропуская вперед Герлитца, ответил:

— Я распорядился относительно чашечки кофе.

Тот, кивнув, быстро взбежал по ступеням. Проскользнув мимо Фланцгаера, услужливо распахнувшего дверь, он устремился в кабинет начальника школы.

Не обращая внимания на приветствующих его офицеров, Герлитц лишь немного сбавил темп, перед тем как войти в кабинет начальника школы.

Повернувшись, Герлитц жестом приказал собственной переводчице и Козлову, оставаться в приемной, а Фишеру следовать за ним.

Оказавшись в кабинете, он первым делом снял фуражку и повесил на вешалку, сделал глоток уже остывшего кофе.

Расположившись за рабочим столом, он вздохнул и произнёс:

— Что по радиограмме?

— В шесть пятнадцать утра в эфир вышла радиостанция «Иванилова», то есть от Риделя, — начал Фишер. — Передача длилась полторы минуты…

Он извлёк из кожаной папки расшифровку радиограммы и зачитал:

— «Получена серьезная информация, требующая пристального внимания. В течение одиннадцати дней ожидайте гостей».

— Это все? — тот кивнул. — Под «гостями», надо подразумевать не Риделя, а Егоркина. Это так?

— Так точно, господин полковник! — присаживаясь на стул, ответил Фишер. — По заранее оговоренной схеме, при невозможности вернуться, вместо Риделя приходит кто-то из доверенных лиц. В данном конкретном случае это может быть или «Вестовой», или же агент Панков.

— Черт! — выругался Герлитц. — Угораздило же Риделя забраться в этот бензовоз! Вот зачем — зачем ему это было надо?!

— Надо думать, господин полковник, — отозвался Фишер, — что он исходил из новых предлагаемых обстоятельств, требующих мгновенного принятия решений. Согласитесь, что, в общем-то, Ридель поступил правильно.

— Слов нет, комбинация красивая, — не стал отрицать очевидного он. — Но результат не очень утешителен: мы приобрели опытного разведчика в красном тылу, но потеряли ценного сотрудника тут, в Борисове…

Полковник Герлитц закурил и, немного успокоившись, продолжил:

— Хотя, если исходить из всего вышесказанного, то все не так уж и страшно. Однако одиннадцать оговоренных Риделем дней — слишком много. Когда следующий обязательный сеанс связи с ним?

— В полночь…

— Отлично! — подводя итог, произнес Герлитц. — «Вестовой-Егоркин» обязан появиться в Борисове намного раньше. Через день, максимум, через два — это не блажь, а необходимость. У нас нет времени для длительного ожидания, приступайте, капитан.

— Слушаюсь!



Глава 30


Вечер следующего дня,
передовая двести семнадцатого стрелкового полка Красной армии.

На некотором отдалении в ряд выстроились пушки, но обслуживающих расчётов не наблюдалось, лишь вооруженный автоматами караул прохаживался неподалёку.

Примерно в сотне метров от орудий, покосившись на сторону, стояла бревенчатая полуразрушенная изба, рядом с которой неспешно кашеварил повар, который на поверку оказался старшим лейтенантом Мальцевым. С невообразимо важным видом он подкидывал в топку печи дровишки. Мимо увлёкшегося работой старлея ленивой походкой проследовал капитан Свиридов, что-то выговорил нерасторопному «кашевару», погрозил ему пальцем и, войдя в окоп полного профиля, тут же ускорив шаг, побежал в сторону замаскированной землянки.

Майор Чистяков, расположившись за столом из неструганных досок, проводил последний инструктаж. Напротив сидели Егоркин, облаченный в вылинявшую, но чистую форму старшего лейтенанта, и Майорова, ставшая сержантом медицинской службы.

— Продолжим, — офицер контрразведки потянулся. — Времени и так почти не осталось.

Он протянул через стол Егоркину два листа папиросной бумаги, исписанных мелким почерком Риделя. Тот принял их и осведомился:

— Что это?

— Это письмо вам, Николай Васильевич, собственноручно передал «подполковник Иванилов» за несколько часов до вашего возвращения, — пояснил Чистяков. — Письмо написано по-немецки и, собственно говоря, вас не касается. Но вы все же знайте, если разговор зайдет, а он непременно зайдет, то речь в этом письме идет о неком офицере, завербованном Риделем во время своего пребывания в госпитале. Этот офицер, обладающий важной информацией, требует за неё пятьдесят тысяч марок.

— Ого! — присвистнул тот. — Пятьдесят тысяч — мама дорогая! Ну, а если Фишер что-либо спросит про деньги, как тогда?

— Говорите, что понятия не имеете, зачем они Риделю. А о пресловутом офицере только в общих чертах. Запомните, то, чем занимается Ридель, вас совершенно не касается. Ваш профиль — мелкие диверсии на железных дорогах.

— Почему «мелкие», — спросил Егоркин, — а не «крупные»?

— Теперь, — отмахнувшись от замечания, проговорил Чистяков, — Слушайте меня очень внимательно. В обеспечении всем необходимым у вашего отряда возникли проблемы…

— Какие?

— Обещанного оружия нет, — принялся перечислять Чистяков, — тол постоянно приходится вытапливать из украденных снарядов, что, естественным образом, сказывается на боевом настое «немецких партизан». А тут еще новая беда…

— Какая?

— Да этот Ридель постоянно лезет со своими поручениями! Думает, что он все ещё в Борисове находится. Усекли направление мысли?

— Так точно… — смекнул Егоркин. — Я раздражен, верно?

— Все правильно, — похвалил Чистяков. — Но особо возмущает «партизан» и лично вас, что… кончились деньги. А Ридель, пользуясь своим особым положением, забрал у вас последние двадцать тысяч рубликов, на которые вы намеривались прикупить у спившегося начальника склада артвооружений трофейную неучтенную взрывчатку и боеприпасы…

— Сомнительно как-то, вы не находите? — спросила Майорова. — А вдруг не поверит?

— Поверит…

Полог откинулся и появился капитан Свиридов. Откашлявшись, оперативник «Смерша» переступил порог и проговорил:

— Разрешите, товарищ майор?

— Входи, входи, Володя, — ответил Чистяков. — А вот и «довод» прибыл лично для полковника Герлитца и капитана Фишера.

— Это, в каком э-э-э…смысле, а? — справился Егоркин.

— В самом прямом. Я бы даже сказал в прямейшем! — усмехнулся контрразведчик. — Дело в том, Николай Васильевич, что буквально за час до перехода линии фронта, к вам ворвался пропустивший стаканчик-другой Ридель и забрал деньги.

— А что ж я не воспротивился?


— Естественно воспротивились, — хохотнул Чистяков, — Да так воспротивились, что бывший ректор вас треснул по лицу.

— Как это? — не понял Егоркин.

— Сейчас все объясню, — подходя к нему, вместо Чистякова пояснил Свиридов. — Будьте добры, встаньте…

Тот с несколько недоуменным видом выполнил просьбу и посмотрел на удивленную Майорову.

— Ну-с, пожалуй, что правый глазик наиболее подходящий, — Свиридов удовлетворенно хмыкнул. — Если мне не изменяет память, товарищ майор, Ридель левша, верно?

— Левша, — подтвердил Чистяков. — Не тяни, Володя, не тяни… Времени и так в обрез.

— Вы что, меня в морду бить будете?! — изумился Егоркин.

— Почему сразу в морду, а не в глаз, — разминая кулак, проговорил Свиридов. — И потом, это ж только один раз. Готовы?

Вздохнув Егоркин вышел вперед и зажмурился…

Удар! — подброшенное тело улетело в угол, зацепив по пути цинковое ведро. Через секунду ушибленный «Вестовой» с трудом встал на четвереньки, потряс головой, после еще раз выдохнул воздух и наконец с трудом поднялся на ноги — глаз стремительно заплывал.

— Кулачек у вас, однако, товарищ капитан, что кувалда… — прошептал Егоркин. — Кабы два раза треснули, я б точно помер…

— Продолжим…

Как ни в чем не бывало, проговорил Чистяков и переключил внимание на Майорову:

— Следующий этап, — проговорил он, — имеет касательство к вам, Елена Федоровна.

— Слушаю.

— Так вышло, но вы оказались свидетельницей того, с какой настойчивостью Ридель требовал с вашего мужа денег. Вас, беременную женщину, его безобразное поведение попросту напугало, и вы попросили супруга забрать вас за линию фронта. Ясно?

— Ага, ага… — сообразила женщина. — Жить в лесу не сахар, а мне рожать, поэтому и согласилась.

— Это главное, но не основное, — продолжил инструктаж Чистяков. — Вам надлежит остаться либо в Минске, либо в Борисове. Что хотите делайте, на коленях ползайте, но обратно не возвращайтесь. Полковник Герлитц, очень может быть, заберет вас с собой Минск.

— А как же мне там быть-то одной, а?

— Все будет нормально, — успокоил оперативник. — За вами будет приглядывать наш человек. В обиду не даст.

— А как я пойму, что это ваш человек?

— Он сам представится и скажет, что передает привет от майора Чистякова, то есть, от меня, — Чистяков обратился к Свиридову. — Все готово, капитан?

— Так точно!

— Тогда вперед…

Несколько сигнальных ракет, вспоров небо, стали медленно опускаться на занятую немцами территорию. Откуда-то с правого фланга послышался дробный перестук пулемётной перестрелки. По пыльной дороге в сторону советского тыла катила телега, запряженная парой кляч-доходяг.

Фрицев особо не интересовал этот участок фронта. Стратегического значения он не имел, поэтому значительных сил там не было. Засеяв подступы по всей ширине участка минами, немцами были оставлены лишь разведывательные посты, которые в случае надобности могли вызвать любой силы резерв, вплоть до авиации.

От кухни, чадя, как паровоз, отъехала старенькая полуторка и, пыхнув напоследок выхлопом, заехала за холм. Едва только она, затормозив, встала, к ней подбежал капитан Свиридов и, понукая охающую Лену Майорову, принялся помогать ей вскарабкиваться в кузов.

— Ну как, нормально? — справился Чистяков.

— Да вроде, — устраиваясь поудобней ответила та, — да.

Чистяков, приложив к бровям ладонь козырьком, поглядел на бегущего в их сторону старшего лейтенанта Мальцева и еще одного майора, местного оперативника «Смерша». Выбросив окурок, бросил взгляд на наручные часы.

— Все готово, товарищ майор! — доложил спутник Мальцева.

— Отлично! — спокойно произнес Чистяков и уточнил у местного смершевца: — Докладывайте. Что там у вас да как?

— Моими людьми замечена немецкая разведка, вон-н на там… — проговорил тот. — Наблюдатели засекли восемь человек в маскхалатах. Как и договаривались, решили разрешить фрицам дать гульнуть у наших позиций.

Достав из портсигара очередную папироску, Чистяков прикурил и, обращаясь к Мальцеву, спросил:

— Как насчёт пушки? Готова?

— Так точно, товарищ майор! — отозвался тот. — В лучшем виде всё готово… холостой заряд забит! Разрешите занять исходную позицию для стрельбы?

— Давай, брат, давай!.. — Чистяков опять кинул взгляд на часы. — Короче, начинаем через… четыре минуты. Как только полуторка отдалится метров на тридцать, стреляй. Понял?

Старлей кивнул:

— Сделаем в лучшем виде.

— Тогда вперёд на исходную!

Едва только Мальцев отбежал на десяток метров, Чистяков, заскочив на колесо, протянул Майоровой шелковый шнур, который крепился к запакованному мешку, приваленному к углу кузова комками бумаги и произнес:

— Лена, услышите выстрел, дергайте за шнур, — та послушно кивнула. — Там шашка, имитирующая взрыв снаряда и маленько динамита… так, крохи, чтобы борт разворотило, поэтому глаза обязательно закрыть. И вот ещё, — он протянул ей наган. — Как только наберёте скорость, постреляйте в нашу сторону, но без особого усердия.

— По… почему?

— Патроны боевые. Ну, да ладно. Пора за работу. Напоминаю ещё раз: отъезжаете, стреляете, и как только услышите пушечный выстрел, дергаете за шнур. Понятно?

Майорова опять кивнула. Чистяков спрыгнув на земьлю, подошел к сидящему за рулем Егоркину:

— Ну, Николай Васильевич, удачи!.. Заводи мотор.

— Эх, Господи Иисусе, спаси и сохрани!..

Старенькая полуторка, которая еще некоторое время тому назад нещадно чадила, преобразилась. С мощным хищным рычанием она сорвалась с места и, двигаясь всё быстрей и быстрей, понеслась в сторону немецких позиций. Сидящая в кузове Майорова, держась одной рукой за борт отстреливалась из нагана в незримых пока преследователей...
 
В это время немецкий разведчик сорок первой пехотной роты, наблюдавший из укрытия за позициями русских вначале, так ничего не понял.

Ну, прет по полю полуторка, пусть себе прет!

И только когда грузовик, отчаянно петляя по полю, устремился к их позициям, осознал, что-то тут не то…

Сквозь окуляры бинокля, разведчик увидел, как «повар», скидывая через голову белую рубаху, устремился к стоящей последней в ряду пушке-сорокапятке и, пристроившись к наводке, прицелился — бабахнул выстрел!

Кусок борта разлетелся на мелкие осколки, но полуторка, не сбавляя скорости, мчалась в сторону спасительного леса, за которым впритык начинаются немецкие посты.

Еще несколько секунд — и грузовичок-перебежчик, вильнув на повороте раскуроченным кузовом, скрылся из виду.

— Отходим! — приказал немец.



Глава 31


Утро следующего дня,
Борисов, развед-диверсионная школа.

Докурив папироску, Козлов бросил окурок в наполненное водой ведро и, толкнув дверь, вошел в столовую. Война войной, а обед по распорядку. Кивнув нескольким офицерам, уминающим наваристый борщ, он протёр алюминиевую ложку салфеткой и молча посмотрел в строну раздаточного окна. Повариха тут же зачерпнула в тарелку первое и, подойдя к нему, поставила на стол.

Склонившись, Емельянова прошептала:

— Егоркин и Лена вернулись. Час тому назад видела, когда на рынок уходила. Их Фишер встречал вместе с переводчицей. Герлитц собственной персоной заявился. Вона как!

Козлов едва заметно кивнул, ясно давая понять, что не дурак, мол, всё понял. Не закончив с борщом, он встал и, застегнув верхнюю пуговичку кителя, неторопливо покинул столовую.

Только на улице он, чуть ускорив шаг, зашагал в сторону административного корпуса. Когда до корпуса оставалось всего ничего, оттуда вышел обер-лейтенант Фланцгаер и, поманив к себе, на ломанном русском приказал Козлову:

— К капитану Фишеру, живо.

Приняв информацию к сведению, тот, уже особо не таясь, почти бегом, перескакивая через две ступени, бросился на второй этаж. Туда, где находился кабинет начальника развед-диверсионной школы. Перед обитой дерматином дверью, Козлов остановился. Оправил и без того ладно сидящий китель, постучал и, заглянув в образовавшуюся щель, проговорил:

— Разрешите, господин капитан?

— Входите, Козлов, входите…

Как обычно, за рабочим столом начальника развед-диверсионной школы сидел полковник Герлитц, рядом, на приставном стуле, переводчица. А, напротив, в торце, находился Егоркин, одетый в линялую офицерскую форму и Майорова, превратившаяся в сержанта медицинской службы.

Капитан Фишер кивнул вошедшему и молчаливым жестом приказал — садитесь. После встал, прошелся по кабинету и, вернувшись обратно, присев на край стула, глядя в глаза Егоркина проговорил:

— Итак, Вестовой, сделайте одолжение продолжайте…

— Да, в общем-то, продолжать-то нечего. Я этот… вроде обо всём рассказал, — потрогав синяк под глазом, он поморщился. — Хочу, чтобы знали: я готов вернуться обратно в тыл, но… Не откажите в любезности, обуздайте этого своего Риделя! Пусть не забирает у нас денег, нам это самое… самим не хватает!

— С деньгами разберемся, — ответил Фишер, — но после. Пока же ответь-ка на один вопрос, — он посмотрел на притихшую Майорову. — Елена Федотовна, а почему, собственно говоря, вы приняли решение не возвращаться обратно?

— Я беременна… — со смущением произнесла та. — Мне становится все тяжелей и тяжелей перемещаться по лесам. А наша база в Святунах надежна только до поры до времени.

— Это как? — озвучила вопрос Герлитца переводчица.

— А вот так, — с вызовом ответила Лена. — Это вам тут в тылу кажется, что мы там малину собираем! Вот вам и легко рассуждать!

— Тихо! Я кому сказал, ти-хо…— прошипел Егоркин. — А ну, мать твою!.. Замолчи!

— Стоп, стоп, стоп, — заинтересовался Фишер. — А в чем дело? Не откажите в любезности, поясните.
— Наш последний рейд не задался… — со вздохом начал Егоркин. — На перегоне «Отрадное» заложили под полотно мину. Вроде нормально сработали, а состав прошел как по писанному. Я отправил четырех человек проверить, в чем дело…
— И?

— А те на разъездной патруль нарвались, ну и… — он перекрестился. — Упокой Господь, рабов своих. Пришлось уходить от преследования…
— А что потом?

— Еще пятерых потеряли, итого — девять! — опечалился Егоркин. — А когда в Святуны вернулись, под утро заявился Ридель. Этот, прости Господи, подполковник Иванилов! Разило от него, извиняюсь, как от пивной бочки. Хоп, с кассы и в карман, а перед посадкой в виллис ещё и пояснил. Вы мол, и без денежного довольствия перебьетесь, а мне на дела надо. Я говорю, позвольте, господин ректор, мы что, по-вашему, не люди? А он мне, при жене и при людях в глаз как засадил!

— Погодите вы со своим глазом, — раздраженно проговорила переводчица. — Вы сказали, что деньги Риделю были нужны для дела. А в чем оно состояло?

— Да хрен его знает! Я особо-то не в курсе дел Риделя. Слышал, правда, будто после того, как он с осмоленной мордой в госпитале валялся схрюкался… Виноват! Сошелся с каким-то там начальником. А каким — понятия не имею.

Полковник Герлитц выслушав переводчицу, помолчал, обдумывая ситуацию, после поманил к себе капитана Фишера и принялся что-то долго нашептывать тому на ухо. Начальник развед-диверсионной школы временами кивал. По окончании подошел к двери и, открыв её, распорядился:

— Фланцгаер.

— Я!

— Проводите Майорову к машине господина полковника…

Неожиданно Фишер перешел на русский и обратился к Козлову:

— Отведите Егоркина на обед, а после в казарму. Пусть отдохнет, и смотрите, глаз с него не спускать! — после приказал переводчице: — Фрау Хелен, вы тоже пока свободны, погуляйте с Еленой Федотовной Майоровой поблизости от машины…

После того как все покинули кабинет, полковник Герлитц, неторопливо извлек из нагрудного кармана два листа папиросной бумаги, — исписанным посланием Риделя — разложив на столе, нацепил на нос очки и еще раз все перечитал.

Закончив с шифровкой, начальник «Абвера-103» откинулся на спинку кресла. Помассировал виски он, прикурив сигарету, удовлетворенно подметил:

— Кажется, нам, капитан, удалось, накрутить на кулак хвост птице удачи… Вы не находите?

— Мне тоже так кажется, — заметил Фишер. — Из переданной радиограммы следует, что, пребывая в госпитале, Ридель познакомился с неким майором Гавриловым, начальником связи полка первого Прибалтийского фронта…

— Слов нет, друг мой, информация крайне полезная. Крайне…

— Особенно если учесть, что Прибалтийский фронт своим пиком упирается в армию генерал-полковника Рейнгарда. Я не сомневаюсь, что в течение нескольких месяцев Ридель элементарно прощупывал этого связиста…

— Но, — продолжил Герлитц, — к вербовке приступил только дней десять назад.

— Очевидно, это было обусловлено определенными трудностями…

— Не исключено… — пыхнув дымком, согласился Герлитц. — И именно это меня естественным образом радует. Но кое-что все же больше…

— Что?

— За свои услуги этот майор Гаврилов попросил пятьдесят тысяч марок — огромная сумма…

— Очевидно, информация стоит того, — предположил Фишер. — Начальника связи полка переводят с одного фронта на другой. Это может означать только одно: с прежнего места службы, Гаврилов унес в своём клюве нечто очень серьезное… И именно осознание этого позволяет ему заломить такую несусветную сумму…

— Которую, заметьте, этот самый Гаврилов намерен потратить отнюдь не в СССР, — продолжил Герлитц. — Если вы помните, капитан, то Ридель сообщает, будто связист готов продать только часть информации, а затем уйти с деньгами обратно. Следующую же встречу Гаврилов назначает через три дня… Но теперь желает, чтобы ему передали ещё двадцать пять тысяч марок. Каков вывод?

— Завербованный Риделем человек не уверен, что возможное наступление красной армии на Восточном фронте увенчается успехом и… заранее готовит себе отход?

— Судя по всему это так!

Полковник Герлитц вышел из-за стола, затушил сигарету и двинулся к выходу. Однако, не доходя до двери, остановился и, повернувшись к Фишеру, произнес:

— Капитан, эту… Майорову я забираю в Минск.

— Что прикажите делать с Егоркиным?

— Незамедлительно начать подготовку к обратной заброске. Да ещё одно… не забудьте снабдить его группу деньгами. А Риделю немедленно отправить радиограмму: информация по майору Гаврилову принята к сведению. Пусть ожидает решения финансового вопроса, связанного со связистом в течение трех последующих дней.

— Яволь, господин полковник!



Глава 31


Полдень следующего дня Святуны

На околице хутора под палящими лучами полуденного солнца стоял видавший виды и потрепанный боями тихоходный биплан «По-2», любовно величаемый среди летчиков «швейной машинкой».

Неподалеку от самолёта прохаживался часовой.

По всему было видно: ох, и достала его эта треклятая жарища — сил просто нет! Оправив сползающий оружейный ремень, солдат осмотрелся — никого!

Может, отлить вон-н там, под навесиком?

Часовой только собрался сделать шаг вперёд, как вдруг дверь крайней избы распахнулась и, на свет божий вышел старший лейтенант Мальцев. Часовой, инстинктивно пригнувшись, отскочил и, оправив сползающий оружейный ремень, только собрался козырнуть, но старлей, сжимающий под мышкой длинный увесистый сверток, прицыкнув на бойца, проговорил:

— Тихо!

И, сменив гнев на милость, приветливо кивнув, запрыгнул на крыло. Затолкав свёрток под сиденье «второго номера», он сдвинул фуражку на затылок и весело и многозначительно, закончил:

— Откроешь рот, Осипенко, пристрелю. Вопросы?

— Да какие там вопросы?! Всё я понял, товарищ старший лейтенант.

Старлей хотел еще что-то добавить, но дверь командирской избы распахнулась и появившийся на крыльце полковник Старостин, нервно покуривавший папироску, оглядываясь, крикнул:

— Мальцев! Мать твою за ногу… ты, где шлёндраешься?

— Да тут я, товарищ полковник, — выходя из-за самолета, откликнулся тот, — тута я. Прохаживаюсь.

— Я тебе, — грозя здоровенным кулаком, прошипел Старостин, — так, мать твою, гульну, что кровавыми соплями умоешься! А ну живо ко мне! Ишь, прогуляться с утра приспичило!

— Да бегу я, товарищ полковник, бегу…

Оправив по ходу гимнастерку, Мальцев вбежал по ступенькам, зацепив в сенях коромысло, которое с грохотом упало на пол. За спиной послышался длинный и вычурный матюг полковника Старостина, сопровождаемый толчком в спину старшего лейтенанта.

Почти влетев в горницу, старлей приложив правую руку к фуражке, четко произнес:
— Разрешите войти, товарищ генерал?

Сидевший за широким столом, застланным потрепанной картой, начальник «Смерша» ВВС генерал Макеев кивнул и поглядел на сидящего неподалёку переодетого в форму полковника-летчика капитана Свиридова.

Молчаливо приказав стоящему в дверях Мальцеву — «садись», Макеев продолжил инструктаж полковника «Белова», роль которого должен был сыграть Свиридов.

— Всем внимание! — приказал генерал. — Второй раз повторять не буду, — он ткнул остро заточенным карандашом в точку на карте: — Летите вот так, строго на север. Около Запрудья ваш самолёт огибает небольшой немецкий гарнизон противовоздушной обороны но… Не просто так, а с вывертом.

— Это, с каким? — не понял Мальцев.

— Надо так пролететь, чтобы фрицевские зенитки вас не зацепили. Усекли задачу, капитан?

— Так точно! — разглядывая карту, откликнулся Свиридов. — Надо так надо.

— После Запрудья, — продолжил Макеев, — опять берете чуть-чуть северней и неторопливо чухаете над расположением двести пятьдесят второй пехотной дивизии фашистов…

Начальник Смерша ВВС извлек из кармана портсигар, вынул папироску и, прикурив от зажигалки, поданной полковником Старостиным, проговорил, обращаясь к Мальцеву.

— Как только отдалитесь от Запрудья, вы, старший лейтенант, зажигаете дымовую шашку — дыма много, огня ноль.

— Это как будто нас «сбили», — догадался тот. — Зажжем, товарищ генерал! Главное, чтобы эта этажерка… Виноват, кукурузник этот драный, до срока не развалился…

— Мальцев! — рявкнул Старостин. — Я приказываю, мол-ча-ть! Не приведи Господи, накаркаешь, я тебе… Короче, сам, поди, в курсе, что я из тебя сооружу!

Генерал-лейтенант Макеев усмехнулся и, пыхнув дымком, продолжил:

— Капитан Свиридов свою вынужденную посадку совершит, не долетая до Горян километров с десяток. Надобно немцев пообождать. И ещё одно: в плен сразу не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Для начала постреляйте. Снимите пулемет и, вперед… минут на десять войны патронов хватит.

— Постреляем, за этим не заржавеет, — уверил капитан Свиридов. — Постреляем.

— Да о чём вы говорите, товарищ капитан?! — слёту подхватил Мальцев. — Постреляем… еще, как постреляем! Уж поверьте мне на слово, товарищ генерал-майор, за этим у нас никак не заржавеет! Так постреляем, что фрицам мало не покажется. Уж что-что, а стрельбе мы с товарищем капитаном обучены…

— А вот это… Я имею в виду, стрельбу, — посуровел полковник Старостин, — тебя, Мальцев, касаться не должно. Твое дело десятое: забраться на дерево и убедиться, что «полковник Белов» пленен фрицами. Вопросы?

— Но…

— Я тебе приказываю, Мальцев, превратиться в белку и наблюдать за тем, как будет пленен полковник Свиридов, — от осознания того, что перепутал фамилию, Старостин со злостью бабахнул по столу: — Ты меня достал, Мальцев, понял, нет?

— Так… так точно!

— Так вот, — уже спокойней проговорил Старостин, — Убеждаешься, что Белов… Тьфу ты черт, Свиридов захвачен в плен и… Что делаешь?

— Как что? Сижу на дереве будто бы я, по вашему меткому определению, белка и зырю во все глаза.

— Правильно мыслишь, — похвалил тот. — Но если узнаю, что ты хоть разок пульнул, отправлю в ремонтную роту рядовым шпалы с места на место перетаскивать. Уразумел?

— Так точно, — пригорюнился Мальцев. — Понял, чего уж тут не понять, шпалы таскать не каждому нравится.

— Теперь следующее, — генерал Макеев хохотнул и продолжил. — Вы, Мальцев, убедившись, что «полковник Белов», а главное, портфель с документами у немцев, скрытно выдвигаетесь на встречу с начальником разведки партизанской бригады «Дядя Коля» старшим лейтенантом Рудаком. Он переправит вас через линию фронта, где вы должны будете отчитаться об успешном проведении операции начальнику отдела начальнику Смерша первого Прибалтийского фронта генерал-майору Виноградову. Вопросы?

— Никак нет!

— Ну, и последнее… — Макеев извлек из лежащего на столе планшета тоненькую пачку истрепанных листиков, фото и протянул Свиридову. — Это вам, товарищ полковник. Заложите в офицерскую книжку.

— Что это? — он присмотрелся. — Письма жены… понял, — он упрятал все в нагрудный карман. — Разрешите приступить к выполнению задания? — Макеев кивнул. — Пошли, Мальцев, полетаем. Я тебе, брат, такое покажу — ахнешь…

— Не поверите, но этого я ох как боюся…Скажите откровенно, товарищ капитан, а летать-то хоть умеете?

— Я что, по-твоему, в Особый отдел из ансамбля песни и пляски прибыл? — оправляя китель, спросил Свиридов.

— А что, — хитро сощурившись, осведомился Мальцев, — разве нет?

— Дать бы тебе в лоб за такие слова, — беззлобно парировал тот, — но некогда. Но на всякий случай запомни: в Особый отдел я прибыл именно из авиации. Понял, тетеря нестроевая?

— Так точно, понял, — улыбнулся Мальцев. — С авиации прибыли, с авиации. Все откуда-то прибыли. Только один я прибыл…

— Да замолчишь, ты, Мальцев, в конце концов или нет?! — теряя терпение, прошипел полковник Старостин. — Хватит пороть чушь! Пошли работать.



Казалось, что от нестерпимого пекла всё плавится. Зависшее в зените солнце убрало тени, и всё вокруг оказалось в плену испепеляющего жара. Полусонные куры, раскрыв клювы, пошатываясь, передвигались по двору, то и дело попадая под ноги солдатам из числа охраны хутора Святуны. Вялый механик заканчивал предполётный осмотр, что-то закручивал под крылом потрёпанного «По-2». Он так увлёкся этим делом, что даже не заметил, что позади него остановился генерал Макеев.

Пыхнув дымком, он затушил окурок и, отщелкнув его от себя, спросил:

— Заканчивай, Ерофеев, заканчивай. Погодка на ять, да и время поджимает!

— Так всё… — он выпрямился и треснулся о крыло, — всё готово!

Полковник Старостин, шуганув старшего лейтенанта Мальцева, отправил того немедленно переодеваться в маскхалат, а сам, приобняв капитана Свиридова, озабоченно проговорил:

— Ты, Володя… поаккуратней там. Договорились?

— Да уж как получится, товарищ полковник, — проверяя лямки парашюта, отозвался тот. — Тут ведь, сами понимаете, не подгадаешь.

— А, брат, постарайся подгадать. Постарайся, — настаивал Старостин. — Война-то, Вовка, на исходе. Ты уж поверь мне, не хочу тебя терять. Ох и не хочу…Ни тебя терять не хочу, ни этого обалдуя Мальцева — никого не хочу терять. Постарайся, Владимир Леонидович…

— Постараюсь…

Взбираясь по приставной лесенке в кабину вместе с пухлым портфелем, ответил капитан Свиридов. Усевшись, он осмотрелся, потрогал рычаги управления.

Нормально!

Свесившись вниз, он произнёс:

— Да не горячитесь вы так, товарищ полковник. Всё будет нормально. А то мне самому не хочется будто бы в Берлине большую нужду справить. Да ради такого праздника я уж расстараюсь. Вы мне верите?

— Верю, Володя, — отходя и закуривая, ответил Старостин. — Но ты всё равно запомни: помереть за просто так ты попросту права не имеешь.

— Всё будет нормально.

— Смотри мне, — он огляделся. — Да где же этот Мальцев шляется! Зла на него не хватает!

— Да тут я, товарищ полковник, тут.

Появившийся из-за угла старлей, подойдя к самолёту, запрыгнул на крыло и, забравшись на место второго номера, закончил:

— Жестковато, однако, тут. Товарищ капитан, а товарищ капитан…

— Чего тебе?

— Вот теперь, — он хохотнул, — я окончательно понял, из-за чего вы из авиации в Особый отдел переметнулись. Больно жестко под задом-то.

— Дурак, ты Мальцев… — усмехнулся Свиридов и, собравшись с духом, гаркнул. — А ну, мать вашу, в тридевятое царство! — от винта…



Тихоходный «По-2», отработав положенное расстояние, неожиданно вынырнул из пушистых облаков, но не подрассчитал лётчик, слишком низко прошелся над немецким гарнизоном ПВО.

Но все равно, немецкая служба раннего оповещения сработала нерасторопно, и не дала отмашку зенитчикам. Вследствие этого те не успели перенастроиться, и лакомый кусочек упорхнул птичкой. Вымещая раздражение, фрицы принялись палить со всех стволов. Позади сидящего за штурвалом Свиридова раздалось радостное ржание Мальцева, скрашенное надрывным воплем:

— Ну, что бараны? Попали? Накоси, выкуси! Лопухи!..

Натужно ревя мотором, биплан принялся за набор высоты, чтобы обогнуть с севера двести пятьдесят второй пехотный полк фашистов.

Потихоньку дело двигалось, но тут наново забухали разрывы…

Неожиданно самолет резко качнуло вначале в одну сторону, после в другую и он, сделав опасный крен, принялся поначалу медленно, а после всё быстрей и быстрей нестись к земле…

Из-под разодранного брюха повалил черный дым.

Свесившись, старший лейтенант Мальцев увидел, как несколько автомобилей и три мотоциклиста, суетясь муравьями, несутся по полю за медленно теряющим высоту самолетиком…

Капитан Свиридов зло выругался — рычаги не слушались — их сбили!

Отвести бы этот кукурузник куда подальше! — подумалось ему. Ну хотя бы вон до той полянки… Стараясь выжать из покорёженного биплана всё, что только возможно, он ценой невероятных усилий, на какое-то время выровнял падение, но… всего через несколько минут, они уже неслись к набегающей земле…

И все-таки капитан Свиридов выровнял закрылки и почти дотянул до полянки… Посадка, обещала быть очень жесткой.

Толчок!

Биплан измученно подпрыгнул, приземлился, опять подпрыгнул, и… правая стойка шасси угодила в колдобину. Несущая стойка, не приспособленная к таким нагрузками, разорвалась и с угрожающим стрёкотом отлетела. Самолет, сдерживаемый летчиком, клюнув носом, вонзился в землю. Сорвавшийся винт, пропахав траву, вонзился в грунт почти до середины и развернул биплан в сторону предполагаемого появления преследователей.

В наступившей тишине прозвучал спокойный голос Свиридова:

— Приехали, Мальцев!

— Тута я, товарищ капитан…

— Живой, — освобождаясь от парашютных лямок, проговорил Свиридов, — это очень даже хорошо, что ты, брат, живой.

Выкинув из кабины портфель с документами, он спрыгнул сам и, осмотревшись, закурил папироску. До возможного появления фрицев время было.
 
Немного, но было…

Пыхтя дымком, заскочил на крыло и принялся возиться с болтами, удерживающими станковой пулемет на стапелях. Освободив с кряхтением, сбросив его на землю, после спрыгнул сам и, не выпуская папиросы изо рта, принялся готовиться к обороне.

Мальцев соскочил почему-то вместе с автоматом. На недоуменный взгляд Свиридова ответил с обезоруживающей улыбкой:

— С собой прихватил. Подумал, мало ли что, авось понадобится…

— Да ты, Паша, охренел?!

Свиридов, вырвав ППШ и размахнувшись с силой, зашвырнул автомат в болото. После притянул старлея к себе, чётко, отделяя одно слово от другого, произнёс:

— Тебе было приказано отойти?

— Так это где было… — продолжая наивно улыбаться, отозвался тот. — На базе. А мы где? Тут! А раз мы тут, то…

Нежданно-негаданно прогремело несколько длинных пулемётных очередей, — а вот, стало быть, и гости!

Оперативники, не сговариваясь, инстинктивно присели… вовремя! Из обшивки вырвались куски фанеры!

Метрах в пятистах на самом краю поляны показались немцы. Приближаясь, они неслись в их сторону, на трёх мотоциклах грамотно рассредоточившись. Не надо было быть великим стратегом, чтобы понять — их окружают, стремясь отрезать от леса.

Отпихнув от себя, Мальцева капитан Свиридов подскочил к пулемету, тщательно прицелился и выпустил длинную очередь слева направо. Мотоциклисты, сбив ритм преследования, стали рассредоточиваться на поляне, используя в качестве укрытий редкие деревья и овражки.

— Товарищ капитан, — умолял Мальцев. — Особо-то не усердствуйте!.. Постреляйте и сдавайтесь…

В трех метрах от них вздыбились фонтанчики сухой земли. Капитан Свиридов, не выпуская изо рта папироску, прицелился и огрызнулся в ответ — есть попадание!

— Сдавайтесь, товарищ капитан! — орал Мальцев. — Я… я клянусь вам, все будет хорошо!

— Паша…

Капитан Свиридов, не прекращая стрельбу, застонал — шальная пуля шарахнула в плечо:

— У меня… Пашка… уже было хорошо! Даже более того, — продолжал стрелять орал он. — У меня всё было пре-кра-сно! Понимаешь ты, всё! До тех пор было, пока все мои не погибли под бомбёжками в Новороссийске! А теперь, Паша, я хочу, что все было так, как надо, а не просто хорошо. Понятно? — Мальцев кивнул. — А теперь, пошел отсюда к чертовой матери! Пошел, я приказываю!..

Пятясь задом, старлей принялся отползать к овражку…

Скатившись вниз, Мальцев приподнялся и, коротко взвыв, несколько раз от отчаяния выстрелил в небо. И, промокнув проступившие на глазах слезы, рванул в сторону леса. Не оборачиваясь, он проворно взобрался на дуб, пристроился на толстый сук, тонущий в густой зелени и только после повернулся.

Бой затухал. Хотя какой там к черту бой, когда против раненого с десяток фрицев!

 Капитана Савельев умирал, но обступающие его фашисты всё же не рисковали. Мало ли что! Осторожно приблизившись к израненному «полковнику Белову», они постояли — убит? — по всей видимости, да.

Из болота выбрался молоденький немец и протянул обер-лейтенанту кожаный портфель с «документами», что-то проговорил, кивая назад. Начальник открыл портфель и,  внимательно просмотрев содержимое, крикнул и быстро пошел к стоящему неподалеку автомобилю. Пока бежал фрицы подхватив окровавленного капитана Свиридова за руки-ноги и закинув в кузов грузовика, забрались сами.

Едва только фашисты расселись по бокам, прогремел оглушительный взрыв! Мальцев, закусив до крови губу, изо всех сил несколько раз треснул кулаком по шершавому стволу дуба и зарыдал.


Отрывисто — с тяжелым придыханием…
Ближе к вечеру старший лейтенант Мальцев спрыгнул с дерева и, поминутно оглядываясь, двинулся строго на север. Еще через час он остановился и, присев под сосной, осветил карту карманным фонариком — вроде все нормально.

Безумно хотелось курить, но он решил не рисковать без повода. Проверив пистолет, на всякий случай, затолкал под ремешок наручных часов запасную обойму, чтобы не тратить, случись что, лишнее время на поиски.

Встав, притоптал за собой место, двинулся дальше.

Ещё через час с небольшим оперативника Смерша тихонько окликнули. Мальцев неторопливо повернулся, поднял руки вверх, сжимая в кулаке гранату-лимонку с выдернутой чекой.

— Да ты не суетись, — выходя из кустов, произнес Рудак. — Свои мы, свои. Гранату-то опусти, Мальцев. Опусти, а лучше в карман спрячь…

— Не могу, — старлей выглядел утомленным, — чеку где-то посеял.

— Скворцов! — кликнул Рудак. — Помоги человеку. Сделай доброе дело, а то не ровен час, он нас тут всех на капусту покрошит.

Скворцов, здоровенный бородатый детина, вышедший из кустов, аккуратно принял гранату из рук Мальцева. С минуту поколдовал и вопросительно посмотрел на Мальцева, как бы спрашивая, «можно взять»?

— Бери, — равнодушно бросил Мальцев. — Не моё — не жалко.

— Как с заданием, — справился Рудак, — выполнили? — оперативник кивнул. — Корнеев, Стоценко — офицера на подводу и за линию фронта!

— Есть, товарищ капитан.

— Чтоб к утру были у меня с отчетом. Выполнять!

Из кустов неспешно выкатила кобылка, запряженная с телегу, заваленную душистым сеном. Офицер «Смерша» Первого Белорусского фронта плюхнулся на мягкое и сразу же спросил у Рудака:

— У вас случайно спирта нет, друга помянуть.

— Откуда? — вместо требуемого, угостил его папироской. — Если бы мы, брат, всех друзей спиртом поминали, то поверь, давным-давно бы спились, — Рудак стеганул кобылу по крупу хворостиной. — Пошла, родимая…



Глава 32


Полдень следующего дня,
Управление разведки и контрразведки фашистской армии «Центр»

Полковник Герлитц выглядел довольным! Сидя в кресле напротив генерала Лейбница, он всеми силами старался не выказывать своей радости. Основания были более чем весомые. Вечером ему передали из двести пятьдесят второго пехотного полка очень любопытные документы, которые отметали все сомнения. По ним выходило, что Сталин предпримет наступление именно на Украине!

Удача явно сопутствовала начальнику «Абвера-103» и именно поэтому сбитый зенитчиками начальник штаба третьей Воздушной армии «Советов», летевший по делам службы на тихоходном биплане оказал ему, а следовательно, и Рейху неоценимую услугу.

Закончив чтение документов, начальник Управления разведки и контрразведки немецкой группировки «Центр» генерал Лейбниц сложил бумаги в папку, подошел к сейфу и, достав из него бутылочку французского коньяка, налил на четверть в хрустальные рюмки.

— Браво, полковник! — Лейбниц пригубил. — Ваше усердие, друг мой, не уступает вашему чертовскому везению! Примите моё восхищение.

— Благодарю.

— Вы с блеском подтвердили предположение фельдмаршала Кейтеля, — он сделал ещё глоток, — заявившего, что начала наступления не будет до тех пор, пока силы вторжения западных союзников СССР, высадившееся в начале июня этого года, не укрепятся в Нормандии.

— Янки и англичанам еще надо будет закрепиться в Нормандии, — подхватил Герлитц. — Потом ещё надо будет создать все предпосылки для так называемого «крупного успеха»…

— …Которого при существующем положении вещей может и не произойти.

— Так точно! — согласился собеседник. — Теперь мы уверены: русские непременно нанесут удар на Украине, в Галиции, но никак не по нам, армии «Центр». Это подтверждается напрямую начальником штаба третьей Воздушной армии полковником Беловым, сбитым зенитчиками двести пятьдесят второго пехотного полка.

— Вы совершили невозможное, полковник, — с одобрением проговорил Лейбниц. — Я немедленно отправлю шифровку в Берлин лично в канцелярию фюрера. Смею вас уверить, друг мой, без наград вы не останетесь, как, впрочем, и те, с кем вы так славно поработали по Борисовскому направлению. Подготовьте отношение о награждении капитана Фишера, Риделя… ну, а остальных сами решайте, чем наградить.

— Кстати, о ректоре Риделе…

Герлитц аккуратно опустил на край стола рюмку, откашлялся и продолжил:

— С невероятным трудом ему удалось завербовать начальника связи одного из полков первого Прибалтийского фронта. Новый агент жаждет сотрудничать с «Абвером» исходя из… меркантильных соображений.

— Даже так?.. — заинтересовавшись, произнёс Лейбниц. — Продолжайте.

— Необходимо учесть, что место нового назначения завербованного агента соседствует с третьим Белорусским фронтом северо-западней и юго-восточней Витебска. Точно напротив армий Типпельскирха и Рейнгарда. Я так полагаю, что исходя из всего вышеперечисленного, можно разыграть неплохую оперативную комбинацию.

— То есть?

— Завербованный Риделем некто Гаврилов готов продать информацию — я подчеркиваю — «продать» и, что характерно, за немецкие марки. Согласитесь, господин генерал, упускать такую возможность преступно. Нам необходимо точно знать: планируют или нет красные лобовое наступление на Витебск. От этого зависит итог войны, если да — выигрыш на нашей стороне, а если нет, то, смею вас уверить, Вермахт не останется в проигрыше…

— Кому как не начальнику связи полка знать о таких «мелочах», — подытожил Лейбниц. — Любопытно. Я бы сказал, — крайне любопытно. И что же вы предлагаете?

— Отправиться на встречу лично, и решить вопрос с Гавриловым на месте, — полковник Герлитц встал. — В конце концов, требуемая им сумма не столь высока, а возможный результат, судя по всему, будет значителен.

— То есть, — улыбнулся Лейбниц, — вы хотите лично встретится с завербованным Риделем агентом? — Герлитц кивнул. — Рискованно, друг мой, очень рискованно. Но отговаривать вас я не буду, — он помолчал. — Но есть ли в смысл в столь рискованном рандеву?

— Смею вас уверить, господин генерал, что смысл есть, — ответил полковник Герлитц. — Я уверен: нам удастся получить чрезвычайно ценную информацию, позволяющую перехватить стратегическую инициативу у противника. Опасности в грядущей встрече нет. Я же буду не один, а с охраной.

— Ну что ж… если вы так уверены в исходе, то… — Лейбниц встал и вышел из-за стола, — идите на встречу. Пусть удача всегда будет на вашей стороне…

Почувствовав, что аудиенция закончена, начальник «Абвера-103» встал, коротко поклонился и покинул кабинет. Бодро сбежал по ступеням. На ходу извлек из кармана портсигар, достал сигарету, прикурил и коротко приказал прогуливающейся около машины переводчице:

— Едем в Минск. Необходимо забрать Майорову.

— А после?

— А после, фрау Хэлен, в Борисов! — он устроился на переднем сиденьи. — Поторопитесь! У нас не так много времени, а дел по горло.



Глава 32


Москва, площадь Дзержинского,
главное Управление НКО СССР «Смерш».
До операции «Багратион» осталось 36 часов

Генерал-полковник Абакумов, стоя около приоткрытой форточки, курил. В дверь кабинета постучали, и появившийся на пороге ординарец, не переступая порога, проговорил:

— Генерал-лейтенант Зелени и генерал-майор Шилин.

Комиссар госбезопасности кивнул:

— Пусть входят.

— Заходите, товарищи, — пригласил ординарец. — Прошу вас.

Застегивая на ходу верхнюю пуговицу гимнастерки, Абакумов затушил папироску и устроившись за длинным столом, застланным картой, придвинув пепельницу и обращаясь к генералам, закуривая новую, проговорил:

— Располагайтесь. Можете курить.

Он подождал, пока вошедшие генералы рассядутся, после произнёс:

— Давайте-ка по порядку. Что у нас по единому сигналу для начала операции «Багратион»?

— Решено не мудрствовать лукаво, — разминая папиросу, начал Зеленин. — Сегодня вечером мой ординарец подполковник Кокорин отправится на Шаболовку и передаст для Левитана, заранее написанный текст для «Совинформбюро». В котором, в частности, будет сказано, что пехотинцы энской дивизии освободили пять деревень: Толмачево, Красный Пост, Дементьево, Федоровку и Бурю. Название последнего населенного пункта послужит сигналом для внезапной атаки танкистов первого гвардейского Донского танкового корпуса. Они по бревенчатым гатям, вместе с пехотинцами рванут через болото, и ударят по тонкой линии пикетов тридцать шестой механизированной дивизии «Вермахта», захватив врасплох сорок первый танковый корпус и две пехотные дивизии противника…

— И примерно в это время, — продолжил Абакумов. — Первый Белорусский фронт под командованием Рокоссовского нанесёт удар по Бобруйску. Сходу захватывает этот укрепрайон и берет под контроль низовье Березины, — он помолчал и продолжил. — До всех ли доведена кодовая фраза?

— Так точно! — отозвался Шилин и, поглядев на часы, проговорил. — Ровно через полчаса начальники «Смерша» всех фронтов, участвующих в операции «Багратион», доведут до сведений начальников штабов и командующих армий смысл кодовой фразы «Буря», переданной через «Совинформбюро»…

— Ну, а теперь поговорим о Герлитце. Что по нему?

— Операция по его пленению запланирована вот на этом участке фронта, — генерал-лейтенант Зеленин указал на точку в карте. — Тихое, спокойное местечко. На левом фланге три пехотных батальона фашистов, а на правом — танковая рота. Примерно за полчаса завербованный «подполковником Иваниловым-Риделем» начальник связи полка Гаврилов в сопровождении Вестового-Егоркина выдвигается на передовой рубеж пехотной роты, в самый дальний и укромный уголок, где и передает Герлитцу за приличное вознаграждение «информацию» о наступлении Красной армии на Ковель…

— Кто сыграет роль Гаврилова?

— Майор Чистяков, — ответил Шилин. — Вчера в полночь Ридель отправил в Борисов радиограмму, что коридор для прохода, завербованного им агента, окончательно сформируется ближе к утру.

— А стоит ли так рисковать?.. — поинтересовался Абакумов. — Может, пошел этот Герлитц к чертовой матери. Куда он денется?

— Захват полковника Герлитца, — произнес Зеленин, — чрезвычайно важен для планирования дальнейшей оперативно-разведывательной работы против «Абвера».

— Да это я так… пошутил, — усмехнулся Абакумов. — Естественное дело, что Герлитца брать надо, раз уж вышла такая оказия. Продолжайте…

— Чистякову, то есть Гаврилову, и Егоркину нужно продержаться час… ну максимум полтора. А после начнется такое, что только держись.

— По информации нашего агента «Вебера», — продолжил Шилин. — Полковник Герлитц уже нисколько не сомневается в том, что Красная армия наступает на Украине. Надо полагать, его убедили «документы», сбитого начальника штаба третьей Воздушной армии. Наш агент особо подчеркнул, что сыграли роль письма «жены» и надпись на фото, которая говорит о том, что «сын» с мамой ждут, не дождутся, когда будет освобожден их родной Ковель.

— И, тем не менее, Герлитц берет с собой заложницу — беременную Майорову, — заметил Абакумов. — Получается, что прикрыться женщиной для столь опытного разведчика — это порядок вещей. Да, кстати, агент «Вебер» ещё не выходил на контакт с Майоровой?

— По последней информации нет. Как только такая возможность представится, «Вебер» это непременно сделает.

Абакумов, выйдя из-за стола, прошелся по кабинету. Подойдя к окну, он в молчании поглядел на улицу, после повернулся и, закурив новую папиросу, подвел окончательную черту в разговоре:

— Совещание окончено. Всем готовность номер один…



Глава 33


Вечер того же дня, Борисов,
развед-диверсионная школа Абвера

Ночью прошел дождь. Несильный, скорей так… покапал и прошел. Взамен облегчения навалилась духота. Казалось, что ещё немного — и самый настоящий грянет ливень, но, увы, нещадно палившее солнце, висевшее в голубом небе, быстро осушив немногочисленные лужи, принялось прожаривать вовсю всех без исключения.

Из административного корпуса, торопясь, едва ли не срываясь на бег, вышла повар развед-диверсионной школы и, уворачиваясь от курсантов и солдат, бережно придерживая (чтобы не приведи Господи, не разбили) пузатый чайник, заспешила в сторону столовой.

Уже на подходе её чуть не сбили с ног несколько фрицев, волокущие на погрузку в грузовик длинный, и, судя по всему, тяжелый ящик. Ловко увильнув от них, она вошла и, бросив поднос с чайником в мойку, прихватив новый с плиты, развернувшись, устремилась обратно в сторону административного корпуса.

Обойдя подогнанный впритык к парадному входу чадящий выхлопом грузовик, она, проскользнув мимо часового, быстро взошла на второй этаж. Пройдя по коридору, остановилась напротив двери с приколоченной надписью на немецком и русском языке: «Ректор Козлов», тихонечко постучав, с улыбкой проговорила:

— А вот, господин ректор, и чаек поспел.



Козлов и думать не думал ни о каком там чае. Но всё равно при появлении явно взволнованной поварихи, не задавая лишних слов, встал и, оправив ладно сидящий на нём мундир капитана, украшенный железным крестом, кивнул топтавшемуся напротив стола курсанту:

— Свободен, Дубовик.

— Так это… — недоумённо почесав затылок, произнёс тот, — а как же…

— Пошел вон, — не повышая голоса, произнёс Козлов. — Выполняй приказ!

Едва только дверь за курсантом закрылась, Анна поставила на стол чайник и прошептала, оглядываясь, на всякий случай на дверь:

— Тут такое дело…

— Что случалось?

— Сегодня во время обеда, — присев на край стула начала повариха, — этот… как его?.. А! Матюшин. Ну, тот, который взрывников готовит, заявил, что теперь он «Иванов Илья Иосифович». Усекаете?

— Кому заявил, тебе?

— Да нет же! Соседу своему заявлял, этому жирному кабану Паше Владимирову, — продолжила та. — Они еще вместе с этого факта покатывались со смеху. Мол, если так и дальше пойдет, то вся Белоруссия от Витебска до Бреста превратится в подпольную диверсионную школу. Вона как…

— Черт! — выругался Козлов. — Давай-ка сделаем так, Емельянова… — он задумался. Вот черт! Дело в том, что школа по личному приказу полковника Герлитца подлежит немедленной эвакуации…

— Вот так новости… — изумилась та. — А куда, позвольте узнать?

— Говорят, в Восточную Пруссию, а куда конкретно — не знаю. Правда, есть, слух, что в какой-то там Бисмарк.

— Да как же так? А может, я и ехать-то никуда не хочу!

— Да кто тебя спрашивать будет… — он выудил из портсигара папиросу, но закуривать не стал. — Короче, сделаем так: сейчас двигай на кухню и сиди там тихо, как мышь.

— А вы?

— А я метнусь и постараюсь разнюхать, что да как. У меня такое чувство, что придется тебе на всех порах нестись к Крюкову — уж больно новость важная!

— А как же я школу-то покину? Никого ведь не выпускают!

— Придумаем что-нибудь. Давай бегом на кухню!..

Выпроводив Емельянову Козлов наскоро прибрался на столе, сложил разбросанные бумажки в ящик письменного стола и, прихватив фуражку, покинул кабинет.

А теперь, спокойно!..

Перейдя с бега на шаг, Козлов, отмахнувшись от вставшего было ординарца, двинулся к двери, скользнув при этом нелюбопытным взглядом по сидящей на краю стула беременной Майоровой.

И только сделав два решительных шага вперёд, он был остановлен требовательным окриком переводчицы Герлитца, курившей тонкую папироску у распахнутого окна:

— Стоять!.. Вам туда нельзя.

Козлов повернулся, откашлялся и проговорил, стараясь при этом ничем не выдавать своего возмущения:

— А позвольте узнать, почему?

— Сядьте… — приказала фрау Хелен. — И не вздумайте проявлять ненужную инициативу.

— Позвольте узнать почему?

— Потому, — туша папироску произнесла та, — что там совещание. Когда освободятся, вас позовут.

Козлов снял и повесил фуражку на изогнутые рога, исполняющие роль вешалки. Кивнув Лене Майоровой и искоса посмотрев на переводчицу, потянулся за папиросой.

— Не курите, пожалуйста, — попросила Лена. — А то вон она курит, курит… смолит, как паровоз, а мне дышать нечем!

— Заткнитесь, Майорова, — закуривая новую папироску, бросила переводчица. — Я не могу по вашей прихоти всякий раз уходить на улицу. В любую минуту я могу понадобиться полковнику Герлитцу.

— Как вам не совестно, — возмутилась Лена, — в таком тоне разговаривать с беременной! Я буду жаловаться.

Чтобы пресечь разгорающийся скандал, Козлов встал и, посмотрев вначале на переводчицу, после на Майорову и четко отделяя одну фразу от другой, выразительно и со значением произнёс:

— Всем молчать! Вы не на базаре…



Эвакуация борисовской развед-диверсионной школы не было актом трусости. Скорей, это был акт разумной безопасности — мало ли что могло случиться. Тем более, что засвеченное место уже заинтересовало противника, обладающего к тому же в немецком тылу отлично организованным боевым ресурсом, а это могло окончиться трагично, чего опытный разведчик никак не мог допустить. Поэтому он и отдал распоряжение о немедленной эвакуации. Противника всегда надо опережать на шаг вперёд, а лучше на два или на три…

Внизу, надрывно взревев мотором, от парадного отъехал загруженный грузовик. Его место тут же было занято другим, и погрузка пошла опять.

Полковник Герлитц, отойдя от окна, вернулся за стол и, устроившись в кресло, потрогал пальцами чашку с дымящимся кофе. Вздохнув, он посмотрел на обер-лейтенанта Фланцгаера, облачённого в форму полковника.

Сам руководитель «Абвера-103» фашистской группировки «Центр» был одет не в военную форму, а в добротный партикулярный костюм, делавший Герлитца похожим в одночасье и на успешного инженера, и на бухгалтера.

А стоящий на столе портфель лишь усиливал это впечатление…

Оправив нелепый гражданский пиджак, он проговорил:

— Итак, господа, повторим все этапы грядущей операции еще раз, — он отпил кофе. — На тот случай, если Гаврилов решит узнать кто из нас кто… вы, обер-лейтенант, сыграете меня. Вопросы?

— Никак нет, господин полковник!

— Продолжим… — он потрогал чашку — кофе остыл. — Фланцгаер, запомните: полковник теперь вы, а я… я просто «темная лошадка». Запомнили? — тот кивнул. — А теперь пойдём дальше.

— Прежде чем передать деньги, — обер-лейтенант указал на портфель, — я потребую вначале устных комментарий, а после документальных.

— Допустим, — произнёс сидевший в конце стола Фишер, — вы их получили. Что потом?

— Едва только бумаги окажутся у меня, — продолжил тот, — один из солдат сфотографирует Гаврилова вместе со мной. И только после этого он и сопровождающий его Егоркин уведет Майорову. А переговоры в блиндаже продолжатся.

— Ваши действия в случае непредвиденных обстоятельств? — спросил капитан Фишер.

— Я не могу оценивать ситуацию, базируясь только лишь на размытых предположениях, — ответил Фланцгаер. — Но в любом случае, прежде чем что-то предпринимать, я всё же должным образом оценю ситуацию. И, сделав соответствующие выводы, ликвидирую Гаврилова, а оставшиеся на улице люди устранят Егоркина и Майорову, которая, надо понимать, и взята на тот случай, если возникнет фактор так называемой непредвиденной ситуации…

— Которая, надеюсь, все же не произойдет, — продолжил Герлитц. Допив остывший кофе, он закончил: — Идите, обер-лейтенант, идите… Отправляемся через полчаса.

Фланцгаер взял со стола портфель и покинул кабинет Фишера. Оставшись наедине с начальником развед-диверсионной школы, полковник Герлитц, отставив чашку, вышел из-за стола и, разминая затёкшую от долгого сидения спину, проговорил:

— Я думаю… нет, я убеждён: все обойдется. И все наши страхи не более чем издержки напряженных нервов.

— Мне тоже так кажется, — согласился Фишер. — Я никогда не считал себя паникером, в истерике дергающимся от каждого шороха, но предчувствиям доверял. Поверьте, господин полковник, у меня нет ни тени сомнения, что задуманное вами разрешится самым благополучным образом.

— Это хорошо, — надевая шляпу, произнес Герлитц. — Однако ж, капитан, в любом случае к завтрашнему утру казармы борисовской развед-диверсионной школы должны пустовать.

— Будет исполнено!

— И ещё одно: шестьдесят восемь наших лучших агентов из числа преподавателей должны перейти на нелегальное положение…

Герлитц подошел к двери. Капитан Фишер, обогнав его, распахнул её, и Фишер проговорил:

— Смею вас уверить, господин полковник, всё будет исполнено в лучшем виде. Через неделю, даже господь Бог ничего не будет знать, кто есть кто.

— Я очень… на это надеюсь!

Полковник Герлитц приветливо кивнул вставшему по стойке «смирно» Козлову, а принявшейся приподниматься Майоровой помог, подставив руку. Обращаясь к переводчице, проговорил, кивая на Лену:

— Фрау Хелен, женщину в машину…



Два черных «Опеля» находились под охраной трёх автоматчиков неподалёку от КПП. В одном из них, положив портфель с деньгами на колени, с невозмутимым видом Сфинкса сидел стремительно повышенный в чине обер-лейтенант Фланцгаер. А рядом с другим автомобилем, облокотившись о капот, покуривала переводчица, исподтишка наблюдая за несколько взволнованной Леной Майорова.

На ступенях, чуть в стороне, чтобы курсанты ненароком не задели погружаемыми в грузовик ящиками, стояли новый ректор школы Козлов, что-то говоривший капитану Фишеру, и равнодушный ко всему Герлитц.

Не туша, переводчица выбросила папироску и сразу же закурила новую. Возмущенная Лена, решительно приблизившись к ней, потребовала:

— Послушайте!.. Мне надоело, что вы постоянно дымите. Надеюсь, вам понятно, что этим вы…

— Да пошла ты…

Переводчица, неторопливо подойдя к Майоровой, притянула её к себе и с гадливой улыбкой закончила:

— Вам просил передать привет майор Чистяков…

Что-то увесистое опустилось в карман Лениного плаща. Сунула руку в карман и с немалым изумлением всё поняла — мать честная! — пистолет!

— Пистолет уже снят с предохранителя, — она с брезгливостью отпихнула от себя Майорову. — Стрелять только по приказу!

Мотнув головой, женщина кивнула и повернулась в сторону административного корпуса. Полковник Герлитц похлопав Козлова по плечу, очевидно, утомленный долгим ожиданием, пошел к машине, придерживая шляпу.

Подойдя к одному из автомобилей, устроился. Сразу же к нему подошла Лена и звонким голосом произнесла:

— Я прощу вас разрешить мне ехать в другой машине. Ваша переводчица, господин полковник, слишком много курит!

— О чем она лепечет? — справился Герлитц.

— Уверяет, что сигаретный дым на неё плохо действует.

— Пошлите ее к черту! Я тоже курю, — улыбаясь, проговорил он. — В конце концов, пятьдесят километров не так уж и много. Можно и потерпеть. Пусть садится!



Капитан Фишер и следовавший за ним по пятам Козлов, рассекая сгорбленных в три погибели немецких солдат и курсантов, продолжающих погрузку, неожиданно для Герлитца развернулись и быстро вбежали на второй этаж.

Отомкнув дверь своего кабинета, не задерживаясь, подойдя к столу взял и протянул стоящему позади Козлову папку в коленкоровом переплете:

— Возьмите. И запомните: за это отвечаете головой.

— Что это?

— Установочные данные на оставляемых нами агентов. Берите, — проговорил он. — Ещё раз напоминаю: за сохранность отвечаете лично!

— А можно у вас кое-что узнать?

— Только быстро!

— Скажите честно, господин капитан, у нас… я имею в виду у Вермахта, есть предпосылки, говорящие о том, что возможно наступление противника?

— Предпосылок нет, — закуривая, ответил Фишер, — а вот элементарная предусмотрительность есть. Дело в том, друг мой, что Абвер достойно отработал по смоленскому направлению. Пора бы начать новую игру.

— Какую, например?

— О том — «какую», мы поговорим позже… — с улыбкой ответил тот. — А пока возьмите документы с новыми именами агентов, упрячьте  в сейф и на погрузку. Помните, Козлов, о личной ответственности. Исполняйте приказ!

— Есть!

— Идите.

Давая понять, что разговор окончен, проговорил капитан Фишер и жестом указал на дверь.

— Есть!



Козлов остановил пробегающего мимо курсанта и приказал:

— Бери двоих и через пять минут у меня. Живо. Нужно погрузить сейф, исполняй приказ!

Тот, козырнув, бросился на поиски помощников, а Козлов между тем, старательно изображая нервозность, начал открывать дверь своего кабинета.

Открыл!..

Оказавшись внутри, первым делом извлек из папки, отданной ему Фишером, пачку документов и, затолкав себе за пояс, затянулся ремнем — нормально — если не приглядываться, то особых изменений и не заметишь!

В дверь то торопливо постучали.

— Да!

— Мы это самое… За сейфом, господин ректор…

Усевшись на край стола, Козлов, молчаливо приказал — немедленно приступать!

Три человека, поплевав на ладони, взялись по углам и… ого! — тяжеленный ящичек-то! Покряхтели, покряхтели, но все же приподняли и поволокли на выход.

Новый ректор всячески помогал грузчикам. То с одной стороны поддержит, то с другой. После получаса вконец измотанные курсанты, в конце концов, выволокли тяжеленный сейф на улицу и криками затолкали его в подкативший грузовик. Молчаливые и уставшие, как псы, немцы втиснули его в самый дальний угол.

Полдела сделано…

Теперь вторая часть. Козлов снял фуражку, промокнул вначале вспотевший лоб, после — внутренний обод фуражки. Вслед за тем размял руки-ноги и, обратившись к ожидавшему дальнейших приказов седовласому курсанту, промолвил:

— Если меня кто искать будет, то я на кухне, чаю попью. Понял?

— Так точно!

— Ну, я пойду.

Завернув за угол дома, Козлов подождал, пока курсант затеряется в толпе грузчиков, после почти бегом рванул в столовую.

Оказавшись внутри, он первым делом запер на щеколду дверь, задернул занавески и, уединившись с выглянувшей на шум Емельяновой, в закутке проговорил, вынимая из-за пояса документы.

— Немедленно к Крюкову.

— Ку-ку.. куда?! — укрывая бумаги под блузой, спросила та. — К Крюкову? Да как же так, а? Ведь никого ж не выпускают!

— Ждать меня тут, — он прихлопнул по столу. — Из столовки ни на шаг!



Выскочив из столовой, Козлов огляделся и прямиком пошел к ремонтным мастерским, вошел внутрь — определённой цели не было. Был лишь кураж!

Вот, мать твою…

На территории огороженного дощатым забором хоздвора четыре курсанта с явной ленцой и неспешностью разбирали какой-то станок и без спешки поковали лоснящиеся от машинного масла узлы в ящики. При появлении ректора те нехотя встали.

— Что вы тут за дом отдыха устроили?! — мгновенно озлившись, проорал он. — А ну, твари, отвечать!

— Нам велели токарный станок разобрать, — пробасил высокий детина. — Работаем вот, господин ректор. Можно сказать, пашем…

— Все готовятся к эвакуации, — тихо и со значением начал Козлов, — а вы, подонки краснопузые, прохлаждаетесь около сраного токарного станка. Да он на хрен кому будет нужен!

— Но…

— Никаких «но»! — вытаскивая пистолет, прошипел ректор. — Если вы, скотины паскудные, через секунду не вымететесь отсюда к чертовой матери, всех расстреляю как саботажников!

Курсанты, восприняв угрозу живо и должным образом, быстро побросав работу, посмывались от греха подальше.

Выждав с минуту, Козлов вернулся обратно в столовую и через некоторое время воротился на хоздвор вместе с Емельяновой.

Действуя споро, но без ненужной суеты, он, забравшись по лестнице, ударом ноги вышиб решетку. Помог подняться, и втиснутся в узенькое оконце женщине. Козлов протолкнул Емельянову на улицу — шлеп!

С другой стороны донесся сдавленный шепот:

— Вы-то как, а?

— Запомни: Крюков обязан передать куда надо, что я отбываю вместе со школой. Всё понятно?

— А может, вместе рванём?

— Нет у меня приказа уходить. Нет. Хорош болтать. Бегом к Крюкову!

Выждав еще с минуту-другую, Козлов наспех приладил выбитую решетку на место. Спрыгнул на землю, привел себя в порядок и, быстро выйдя с хоздвора, пошел в свой кабинет.



Глава 34


Крюков никак не ожидал гостей в столь неурочный час. Он как раз закрыл дверь мастерской на здоровенный замок. Развернувшись и сделав два шага, подпольщик нос к носу столкнулся с взволнованной Емельяновой, он даже «ойкнул».

— Ты чё? —  спросил он. — Сдурела?

— Тут… тут, — она присела на ящик. — Тут такое дело…

— Какое?

Выслушав сбивчивый рассказ, Крюков подхватил Емельянову под руку, и, обойдя дом, влетел в небольшую конюшню, в которой находилась «дядькина» пролетка, запряженная в бодренького рысака, с полнейшим равнодушием жевавшего сено.

— С места, — наказал он, — не сходить и даже не двигаться. Сидеть тихо и ждать!

— А вы, то есть… ты куда?

— Куда, куда, — передразнил тот, — на кудыкину гору воровать помидоры. Через минуту буду.

Проскользнув в едва заметную дверь, Крюков, зацепившись за что-то в темноте, грохнулся, поднимаясь «чертыхнулся» и, перепрыгивая через две ступени, устремился на чердак.

Открыв ссохшуюся дверцу, на четвереньках добрался до маленькой клетки с двумя воркующими голубями, вынул одного и, наскоро что-то нацарапав на бумажке, прикрепил послание к лапке «почтаря» и выпустил на свободу.

После приподнял полуистлевшую корзину, вздыбив облачко невесомой пыли и выудил на свет божий ухоженный «наган». Сыпанув в карман две жмени патронов, растолкал по карманам несколько «гранат-лимонок». Приподнявшись, пошарил на полке и вытащил из какого-то закутка завернутый в мешковину немецкий автомат и бросился вниз, в конюшню.

Не обращая внимания на Емельянову, Крюков приподнял заднее сидение и упрятал под него автомат и принялся выводить из конюшни пролетку. На улице поманил к себе Емельянову и кивнул — «садись». Подождал, пока та устроится, а после с оттяжкой стеганув коня по крупу и с веселой злой отчаянностью, крикнул:

— А ну, пошел, родимый!..

— Куда мы едем-то?

— К своим, тетя, к своим. Куда ж ещё? — понукая коника, бросил тот. — Даст Бог, все сладится, к утру на месте будем!

— Еще раз назовешь меня «тетей», — тихо огрызнулась Емельянова, — я тебе так в лоб закатаю, что до конца жизни косить будешь! Понял?

— А что ж так?

— А вот то и «так», — пояснила та, — что я тебе никакая не тётя. Мне всего-то двадцать пять лет, а ты — «тетя, тетя»…


База партизанской бригады «Дядя Коля»

В сторону командирской избы несся красноармеец, то и дело, поправляя сползающий с плеча ремень карабина. Остановившись около распахнутого окна, боец заглянул внутрь и с заиканием пробормотал:

— То… то… варищ ком…бриг! С…срочное донесение от Крюкова.

— Ну-ка, ну-ка…

Лопатин принял из рук бойца бумажку, вчитался и после непродолжительной паузы, высунувшись в окно до половины, позвал начальника разведки бригады Рудака, сидевшего под навесом в окружении партизан, сгрудившихся вокруг карты.

— Петро, а ну, живо ко мне!

— Есть.

Подойдя и облокотившись об подоконник, он закурил и выслушал комбрига.

— Тут такое дело, братка… Крюков сопровождает из Борисова крайне ценный груз, — проговорил Лопатин. — Повторяю, Петро груз настолько ценный, что ни при каких обстоятельствах не может быть утерян.

— Что за груз?

 — Повар развед-диверсионной школы Емельянова. У неё ценнейшая информация от «Следопыта».

— Понял.

— Примерно через сорок минут, — продолжил комбриг, — они должны появиться у Швабовки. Там через Гайну единственный не взорванный мост, который немцы стерегут пуще глаза…

— Вот зараза! — ругнулся Рудак. — Это не Крюков, а чистой воды мешок с недоразумениями. Чего ж он через Холхолицы не двинул? К Швабовке ж почти батальон фрицев-строителей нагнали со всей округи вперемежку с пехотой!

— Значит, у Крюкова не было иной возможности, — заметил комбриг. — Сколько можешь людей организовать?

— Вторая и третья роты ночью выдвинулись на рубеж, — проговорил тот. — Могу только троих человек организовать да плюс к ним я. Итого, четверо…

— Если в бой ввязываться не будешь, хватит. Короче, Петро, поднимай людей, бери на привязь две лошади для Крюкова с Емельяновой и вперед.

— Понял, — туша окурок о стенку дома, проговорил Рудак. — Сделаем все в лучшем виде…

— Только я тебя умоляю, — попросил Лопатин, — без фокусов, понял? Приехали, подобрали людей и назад. Вступать в стычки категорически запрещено!

— Да понял, я понял, — усмехнулся Рудак. — Разрешите идти?

— Давай, Петро, давай, брат…



Деревянный мост с чуть просевшими опорами, переброшенный через неторопливую речку Гайну, единственный из не взорванных партизанами, охранялся усиленным нарядом полицаев. Крюков, поменявшись местами с Емельяновой, встал с ногами на заднее сиденье и присмотрелся.

Дело дрянь!..

Два немецких бронетранспортера стояли у обочины, неподалёку грузовик с откинутым тентом, да плюс к этому в рядок выстроилось с пяток мотоциклов. «Серьезный резерв», — подумалось Крюкову.

Сдвинув картуз на затылок, он сел развалясь и тихо приказал сидевшей на козлах поварихе:

— Давай, тетя, трогай потихоньку…

Та хлопнула коника вожжами по крупу, покатила пролётку к охраняемому мосту. К Крюкову, сидевшего с видом истомленного жарой барина, подошел полицай. Но, признав в нём своего, с поклоном пропустил — одна проверка прошла так быстро, что даже замечена не была. Но Крюков не расслаблялся — впереди ещё один пост, этот покрепче будет:

— Тпру…

Емельянова натянула вожжи. К ним подошел здоровенный, как медведь, полицай с перебинтованным горлом. Откашлявшись, он принял документы и пробасил:

— Куда?

— К куму, — сквозь зевок проговорил Крюков, — в Хохлицу.

— А это кто? — полицай кивнул на Емельянову.

— Как кто? — с хохотком отозвался тот. — Дед Пихто, кто ж ещё.

— Ты на вопрос-то ответь, — озлился проверяющий. — Поди, не в цирке. Так кто эта баба?

— Жена.

И тут, — вот досада, так досада! — ошеломленный взгляд полицай уперся в торчащую из-за пояса рукоятку нагана — подол рубашки выбился. Секундная оценка — и рука охранника, судорожно дергаясь, принялась отстегивать клапан кобуры. А сам он с ужасом отступать назад.

Крюков понял все!

Выхватив наган, он, не целясь, всадил в полицая две пули. И, приподнявшись, проорал:

— Гони, тётя, гони!

И сразу же, поворотившись назад, швырнул в группку полицаев гранату и сразу другую. Ухнуло два взрыва и сразу раздались выстрелы, заглушаемые стонами раненых. Испуганный коник, заржав, рванул вперёд и пролётка снесла к чертовой матери хлипкий шлагбаум.

— Гони! — извлекая из-под сидения автомат орал Крюков. — К лесу гони! Там болото, к нему гони!

Устроившись поудобней, Крюков принялся отстреливаться, поливая суетящихся на мосту фрицев.

Еще самую малость совсем бы чуть-чуть — и беглецы, перевалив через горб холма, стали бы недосягаемы для преследователей. А там ищи ветра в поле!

И тут один из бронетранспортеров, рывками поднявшись на мост, на мгновенье замер, и пулеметчик, тщательно прицелившись, принялся палить по беглецам длинной очередью! Строчки попаданий приближались все ближе и ближе, догоняя пролетку и наконец догнали!

Пуля, угодив в ось, перебил стойку, и пролетка, завалившись на бок, рухнула. Крюков и Емельянова, пролетев по воздуху с несколько метров, грохнулись в болотную жижу, подняв фонтан грязи…

От моста рванул бронетранспортер, грузовик и несколько мотоциклистов.

Слегка контуженный при падении, Крюков вскочил, помог подняться на ноги Емельяновой и, пригибаясь к земле, увлёк её за собой в сторону леса.

— За холм, быстро! — орал он, навскидку отстреливаясь от преследователей.


Понукаемая криками, женщина старалась изо всех сил. Добежав до края леса, они с разбега сиганули с обрыва в вымахавшую выше человеческого роста осоку.

Шлепая по грязи, Крюков, помогая Анне, упорно продвигался дальше.

Выбравшись на маленькую полянку, окруженную со всех сторон чахлыми березками, они упрятались за поросшим мхом пнем. И, надо заметить, вовремя: на гребне обрыва показалось тупое рыло бронетранспортера, окруженного немцами.

— Вон, видишь… лесок? — сплёвывая наземь сгустки крови, прошептал Крюков. — Туда… нам …туда… нас обязательно встретят.

Преследовавшие их немцы стали торопливо спускаться с обрыва. К ним уже прибыла подмога — грузовик, забитый молчаливыми фрицами. Эти не чета полицаям — волки битые-перебитые! Такие обычно успокаиваются, когда видят перед собой трупы. Они на рожон не лезут, а действуют измором.

Крюков, с боями пробивший кольцо окружения в сорок первом, прекрасно осознавал, подмога не из дурней скомплектова!

Грамотно рассредоточивается ударная группа, состоящая вперемешку из полицаев и немцев, выдвигается при огневой поддержке бронетранспортера в лоб, а правый и левый фланг, состоящий из подмоги, грамотно окружал болота, отрезая Крюкова и Емельянову от леса.

«При таком раскладе, — подумалось Крюкову, — нам даже Господь Бог не поможет!» Откинув приклад автомата, он отстегнул и выбросил пустой магазин, и сунул руку во внутренний карман за новым… что такое? — кровь… этого еще не хватало!

Да пошло всё куда подальше! Пристроившись за пнем, Крюков тщательно прицелился и, раздраженно сплюнул от досады, дрянь, а не автомат у немцев! И какой болван его только выдумал — пули разлетаются веером, и попаданий при таком расстоянии не ожидается…

Нежданно-негаданно из-за их спин огрызнулись пулеметы — пришли наконец-таки! — обрадовался Крюков. И точно: метрах в двадцати от них в рост стоял и поливал немцев из «дегтяря» Рудак. По левую и по правую сторону от него фрицев поливало еще три человека.

— Крюков! — крикнул Рудак. — Тебе что, мать твою за ногу… Особое приглашение требуется? А ну, бегом к нам!

Те, пригибаясь к самой земле, бросились в сторону стреляющих.

Едва только они перевали за бугорок, начался шквальный обстрел! Да такой, что все враз попадали.

Рудак, прижимаясь к земле, подполз к ним и, смахнув со щеки налипшую травинку, проговорил, кивая на Емельянову:

— Это, что ли, ценный груз?

— Так точно… — откашлявшись, произнес Крюков. — Ей Козлов передал ценные документы… списки диверсантов, которых капитан Фишер оставляет после эвакуации школы…

— Списки, говоришь? — женщина кивнула. — Это хорошо…

Рудак приподнялся и сразу рухнул обратно. Над головой выстрелами срезало ветки.

— Неплохо стреляют… — прошептал он, — научились все-таки к концу войны-то. Как полагаешь, Крюков?

— Может, и научились…

— Короче, — проговорил Рудак, — сделаем так: Алиев, Кондратенко, Костя Белоус и Шендрик, ко мне! — разведчики подползли. — Тут дело такое, мужики. Фриц прет…

— Прет… — согласился бакинец Алиев. — Так прет, что, пожалуй, через полчаса, мы в котле плавать будем.

— Соображаешь, Гейдар Алимханович, соображаешь. Но немцам нас надо до темноты взять, — с усмешкой продолжил начальник разведки. — Поэтому насчет получаса, ты, брат мой, погорячился. У нас времени… гораздо меньше. Вследствие чего, ты, Гейдар, бери в охапку бабу и Крюкова и начинай отступать.

— А вы как же?

— А мы, естественным образом, на прикрытие. Вопросы? — бакинец кивнул. — Тогда вперёд, брат, вперёд!..



Три всадника следовали по узкой перемычке между двух почти примыкающих друг к другу болот. За спинами уходящих в глухие леса людей слышалась отчаянная перестрелка. По всему было видно, что дела там складываются не лучшим образом.

Побледневший Крюков, натянув поводья, сполз на землю и слабо застонал. Обеспокоенный Алиев, склонившись, осведомился:

— Ты как, Крюк?.. Помочь, да?

Приподнявшись на локте, Крюков к чему-то прислушиваясь, проговорил:

— А ну-ка тихо…

— Что… что случилось? — поинтересовалась Емельянова.

Но, увидев медленно проступавшее на рубашке бывшего красноармейца пятно, ойкнув, прошептала:

— Коля, да ты ж ранен!

— Я сказал, всем тихо! — просипел раненый. — Это и тебя касается, тетя.

В наступившей тишине, он тяжело с надрывом откашлялся и произнёс:

— Стрельба-то вроде того… стихла.

— Может, отступают? — предположила Емельянова. — Точно отступают!

— Ай! — озлился Алиев. — Что ты, мелешь, женщина? Ну, вот что ты ме-ле-шь?! Запомни до конца жизни: Рудак никогда не сдается — это не тот человек…

Бакинец стянул с голову поношенную фуражку с зеленым околышем и, размахнувшись, швырнул её наземь.

— Всё… — обречённо прошептал он. — Погибли ребята…

— Гейдар, а Гейдар…— Крюков поманил его к себе, — оставь мне свой автомат… бери Емельянову и цугом на базу.

— Что ты такое лепечешь, Крюков? — взбунтовался тот. — Где твоя простая человеческая совесть? Как не стыдно так говорить?..

— Я тебе сказал: бери Емельянову и дуй на базу, — всерьёз разозлился Крюков. — Ни тебе, ни ей меня один хрен не дотянуть!.. У меня…

Из-за спины, оттуда, откуда пришли они, прогремели автоматные очереди. Безответно стреляли с двух сторон, — добивая раненных.

— …По-видимому, у меня, легкое того… пробито. Уходи немедленно! Я приказываю: бери Емельянову и вали отсюда, Гейдарка, к чертовой матери вали! Пойми, болван: без тебя ей дорогу не найти…

Передав Крюкову автомат и запасной диск с патронами, Алиев помог взобраться на коня женщине, запрыгнул сам. После, склонившись, похлопал раненого по плечу, смахнул с глаз слезу и, коротко выругавшись по-азербайджански, пнул коня каблуками под ребра:

— Дождись меня, Крюк! — попросил он. — Понял? Дождись, брат.



…Крюкова убили в тот момент, когда сумерки, переступив границу ночи, окрасили всё окрест чернильным цветом.

Немцы взяли расстрелявшего все патроны связного в плотное кольцо, обойдя со всех сторон и добивали почти в упор.

Отчаянно хрипя, Крюков, лежа на боку, дергался в предсмертной агонии. Рядом валялся ставший уже ненужный почерневший от копоти автомат.

Небритый и чертовский уставший немецкий обер-лейтенант, пнув ногой умирающего, и закурив перекрученную, как бечевка папиросу, приказал стоящему позади него ефрейтору:

— Мамбергер.

— Я, господин обер-лейтенант!

— Добей его, Клаус. И в болото… пусть разделит судьбу своих.

— Яволь!

Уставший обер-лейтенант Гинц, проваливаясь по колено в болотную жижу, побрёл в сторону стоящего на некотором отдалении броневика.

Гинцу элементарно хотелось выспаться, попить кофе, переодеться… да и помыться в конце концов не помешало бы! А тут… этот идиот, решивший прорваться сквозь охраняемый мост.

Да пошло всё к черту!

…Обер-лейтенант отошел-то всего метров на десять от Крюкова, которого Мамбергер с двумя солдатами оттягивал к болоту, когда неожиданно бабахнул взрыв.

Это было так странно, что Гинц даже не осмыслил до конца, что осколок взорвавшейся гранаты, которую прижимал к груди Крюков, перерезал, как бритвой, сонную артерию обер-лейтенанта.



Глава 35


За полтора часа до начала операции «Багратион».
Передовая тридцать четвёртого пехотного полка «Вермахта».   

Начальник разведки пехотного полка, высокий, немного сутулый капитана в испачканном маскхалате, рукой, сжимавшей автомат, указывал путь следования. Старый вояка уверенно шел вперёд, а на некотором отдалении от него следовали обер-лейтенант Фланцгаер, полковник Герлитц и переводчица, волокущая под руку то и дело спотыкающуюся беременную Майорову.

Капитан, остановившись на маленьком пяточке, от которого пути траншеи расходились налево и направо, откашлялся и хрипло проговорил, кивая на позиции противника.

— Напротив нас позиции двести тридцать четвёртого минометного батальона красных…

Он с готовностью протянул подошедшему полковнику Герлитцу бинокль:

— Шесть дней назад, — продолжил он, — там стояли артиллеристы, потом сняли. Их сменили пехотинцы, те за три дня прокопали почти шестьсот метров сообщающихся между собой окопов полного профиля…

— А после их, судя по всему, сменили минометчики, — приглядываясь к позициями, скорей утвердительно, чем вопросительно осведомился начальник «Абвера-103». — Это так, капитан?

— Так точно, господин полковник! — ответил тот. — Причем все было сделано так стремительно, что мои парни даже не успели зафиксировать направление, по которому они удались.

— Это плохо… — возвращая бинокль, заметил Герлитц. — Однако ж хотелось бы вам напомнить, капитан, что «полковник» — он, — последовал кивок на Фланцгаера. — А я… я рядовой «клерк» финансового управления армии «Центр», который озабочен тем, чтобы кругленькая сумма дошла до адресата.
— Виноват!

— Оставим это… — миролюбиво проговорил «финансист». — Расскажите-ка, капитан, еще раз, как прошла недавняя встреча?

— Слушаюсь, — офицер жестом предложил следовать дальше. — Но прежде, господин пол… Виноват! Прошу вас, господин проверяющий, дойдём до цели.

Четыре автоматчика, Фланцгаер, переводчица и Майорова повернули направо и двинулись дальше.
Полковник Герлитц и капитан-разведчик шли позади всех.

— Около трех часов назад, — начал офицер, — с восточного фланга появился старшина-пехотинец и, представившись «Вестовым», после назвал переданный вами пароль «Людвигсхафен».

— И?..

— Времени у него, у «Вестового» то есть, было совсем мало. Он сильно торопился, поэтому сразу приступил к подбору места предстоящей встречи.

— Этот «Вестовой»… э-э-э… Он сам выбрал блиндаж, в который мы идем?

— Никак нет, господин проверяющий! Это сделал я, учитывая то обстоятельство, что разговаривать перебежчик будет с вами.

Очевидно, они пришли к цели. Капитан-разведчик извинился и, зайдя вперед, открыл тяжеленную дверь, окованную толстыми стальными листами, осмотрев помещение, он пропустил вперед всю процессию и, повернувшись к полковнику Герлитцу, продолжил:

— Смею вас уверить, господин пол… Господин проверяющий, это бывший полевой склад артвооружений. Надежней места, пожалуй, трудно отыскать на всем протяжении Восточного фронта…

Герлитц одобрительно кивнул и, переступив порог, осмотрелся.

— Толщина стен — полтора метра, — продолжил капитан, — крыша трехслойная со стальными перемычками, выдерживающими попадание снаряда, автономное электроснабжение, состоящее из пяти секций аккумуляторных батарей. До недавнего времени этот «рай» принадлежал радистам…

— Неплохо, неплохо… — похвалил начальник «Абвера-103». — Весьма недурственное прибежище. В котором часу ожидать гостей, капитан?

— Что-то они задерживаются… — глядя на часы, озабоченно сказал капитан. — Время, предложенное «Вестовым» за ожидаемое, уже почти прошло. Я приказал наблюдателям дать зеленую ракету, как только «гости» окажутся на нашем участке.

Едва только он сказал про зелёную ракету, та вспыхнула на левом фланге, и принялась медленно опускаться к земле.

Капитан, вскочив на приступок, поднес к глазам окуляры бинокля и с удовлетворением отметил:

— Вижу! Идут гости, господин полковник.

Отбросив церемонии, он, войдя внутрь блиндажа, еще раз оглядел всё внимательным взглядом.

Что имеем?

Русская беременная женщина в поношенном светлом плаще сидит, сгорбившись в углу на пустом снарядном ящике, пусть сидит — опасности не представляет, а это главное! В глубокой чернильной тени два автоматчика, эти, если что, чваниться не будут! Что ещё… В центре за железным столом «полковник Герлитц». В его руке кожаный портфель, рядом еще солдат, и тоже вооружен автоматом.

Переводчица чуть за спиной. Напряжена? Исключено! Скорей всего волнуется фрау, поэтому-то и делает вид, что разглядывает радиоприемник.

Кивнув на прощанье «финансисту», капитан, коротко козырнув, проговорил:

— Вдоль всего пути их следования выставлены мои люди. Удачи, господа!



По траншее в накинутой на плечи плащ-палатке неторопливо шел и оглядывался Егоркин, неся опущенный стволом вниз новенький автомат ППШ. За «Вестовым» следовал озабоченный майор Чистяков и, прижимая к груди потертый кожаный портфель, тоже озирался.

Перед самым входом в бункер они были остановлены требованием капитана:

— Сдайте оружие, — на неплохом русском попросил тот. — Все, что есть, сдайте…

Егоркин с вызывающей улыбкой сунул немецкому капитану под нос дулю и ухмыльнувшись, произнес:

— А это видел?

— Я повторяю еще раз… — спокойно повторил офицер. — Сдать оружие…

— Отдай автомат, — извлекая из кобуры свой пистолет, приказал Чистяков. — Пусть подавится.

— На… — бросая автомат и пистолет, прошипел Егоркин, — подавись! Один черт, если что случится, вы нас на лапшу порубите!

Получив желаемое, капитан отступил назад, пропуская их вперед, и сразу же запер за ними дверь. То же, но с той стороны, проделал майор Чистяков.

Опустившись на любезно предложенный Герлитцем табурет, «завербованный» ректором Риделем красный офицер снял фуражку и, промокнув пот, глядя на сидящего напротив обер-лейтенанта Фланцгаера, одетого в форму полковника, потребовал:

— Покажите деньги…

Переводчица, выступив из тени, сразу же перевела. Выслушала ответ «Герлитца», кивнула и проговорила в ответ.

— Господин полковник просит продемонстрировать предмет наших переговоров, прежде, чем говорит о деньгах. Согласитесь, это логично.

Чистяков не стал спорить.

— Логично так логично, — проговорил он. — Вот, смотрите себе на здоровье…

Он поставил портфель на колени, открыл и издали показал бумаги.

— Убедились? — пряча назад документы, проговорил он. — А теперь, господа хорошие, ваша очередь. Ну? Долго прикажете ждать?

Герлитц-финансист поднялся из-за стола и неспешно подошел к другому столу, за которым с важным видом восседал Фланцгаер и, действуя без ненужной суеты, открыл и, достав из своего портфеля пачку купюр, потряс ими:

— Убедились, что это деньги? — поинтересовался переговорщик. — А теперь прошу вас, передайте свои документы.

— Ну, так это ж другое дело!

Радостно проговорил Чистяков и тут же сунул руку обратно в портфель и…

Дальше произошло невероятное!

Взамен обещанных документов, он вырвал пистолет и, сразу же пальнул в «полковника Герлитца», угодив тому в лоб.

— Лена! — взвизгнула переводчица, — стреляй!..

За спиной изумлённого, не успевшего перепугаться Герлитца, хлопнули два выстрела и, старый лис, опытный контрразведчик, начальник «Авера-103» армии «Центр», к своему вящему ужасу, мельком увидел заваливающихся набок солдат.

Мгновенно всё осознавший, единственный из выживших телохранителей, сорвав с плеча автомат, выпустил короткую очередь в Чистякова… но расторопный Егоркин опередил его и метнул во фрица узкую длинную финку, выскользнувшую из рукава гимнастёрки.

Падая, фашист продолжал стрелять.

Описав дугу, пули прошлись по бетонированному потолку, выбивая из него каменные крошки, но одна всё же угодила в Майорову, попав ей в плечо, отбросила женщину к стене.

— Ленка! — проорал Егоркин. — Жива?

— Да жива я, жива…— ответила та, — Не ори так…

— Ну, если все живы, — спутывая руки-ноги Герлитца, бросил Чистяков, — то не будем попусту терять время…

Поднимая с пола автомат, переводчица, передернув затвор, проговорила:

— Не будем… Радиоприемник там…

По закрытой двери блиндажа барабанили пули, но Чистяков, не обращая на это внимания, бросился в угол и прялся шарить.

Через минуту раздался радостный возглас:

— Нашел!

Почти новый «Тефундрик» бережно был установлен на стол. Несколько минут майор, вертя ручку настройки, настраивал частоту. Наконец сквозь треск помех эфира послышался голос:

— От Советского «Информбюрю». Вчера гвардейцы-пехотинцы направленным и мощным ударом освободили от немецко-фашистских захватчиков пять деревень: Толмачево, Красный Пост, Дементеево и Бурю. Слава войнам-освободителям!..

— Слава, слава… — согласился Чистяков. — Еще какая слава.

Он закурил и обратился к Герлитцу по-немецки:

— Повоевали, полковник. Пора и о смысле жизни подумать.

— Это, простите, как? — усмехнулся тот. — Неужели вы предлагаете мне стать священником?

— Священником… — пыхнув дымком, ответил Чистяков. — Какое там священником… Судить, вас будут, Герлитц, судить. Или вы рассчитывали на место в санатории? Напрасно…



Глава 36


1945 год, начало июня,
Мюнхен, лагерь военнопленных,
расположенный в зоне ответственности США

На спокойной и немного ленивой в своём течении реке Изгар расположился несколько вальяжный в своём архитектурном изяществе Мюнхен. Город, практически не пострадавший от войны.

Пока Красная армия штурмовала Берлин, «пивное сердце» Германии без боя было отдано на откуп союзникам. Девятнадцатая Отдельная армия фашистов почти с радостью сдавалась не особо усердствующей коалиции союзников полками и дивизиями. Потому-то и был сохранен для потомков и солнечный купол шедевра зодчества замка Ноноптрес, плавающий на шелковистом ковре Английского сада, а заодно и весь комплекс дивных зданий баварского кронпринца Людовика, возжелавшего, очевидно, из тщеславия сотворить из некогда провинциального Мюнхена город-сказку.

Одним словом, рай в перепаханной войной Германии…

Лагерь военнопленных, отведенный американцами под «фильтр» для фашистов, располагался в восьми километрах от города на живописном берегу реки Изгар. Под него был отведен маленький стадион, на котором на поле впритык стояли небольшие деревянные бараки, огороженные от остального мира высоким дощатым забором, увитым мотками колючей проволоки.

По всему периметру вышки, без них никак! На них бдительные часовые, которые своим свирепым видом полностью исключали попытку побега. Впрочем, немцы и не решились бы на подобный идиотизм — не было смысла.

Они ж не дурные с озверевшими русских связываться!

Тем более, что тактичные янки поили и кормили фрицев как на убой. Кроме всего этого американцы разрешали «арийцам» погонять в футбол на специально расчищенном для этой цели маленьком пяточке.

Рай, истинный рай! Заслуженный выходной после войны…

На длинной скамейке, находящейся на возвышении, развалясь сидел Козлов и с полнейшим равнодушием смотрел на резвящихся фрицев, гонявших по полю мяч.

За время, прошедшее после стремительного бегства из Борисова, бывший ректор сильно изменился. Черты лица заострились, на висках проступила седина, это был уже другой, немало повидавший на своём веку человек.

Щурясь от солнечных лучей, Козлов вытащил из-за уха окурок и, закурив, поглядел на неспешно приближающегося к нему американского майора, идущего в сопровождении здоровенного негра с нашивками «штаб-сержанта» на рукаве.

Подошедший к Козлову американский офицер поприветствовал его как старого знакомого и, глядя снизу вверх, проговорил на чистейшем русском языке:

— Собирайтесь.

— И куда это? — зевая, спросил Козлов.

— Разговор есть.

Накинув на плечи пиджак, он встал и, спустившись вниз, заложив руки за спину, встал впереди негра, вооруженного автоматической винтовкой.

Американский офицер, щурясь от солнца, прошел через КПП, сделал в журнале запись относительно того, что забирает заключенного такого-то с собой.

После жестом предложил Козлову располагаться в припаркованном неподалеку «джипе». Сел сам, приказал водителю:

— В штаб.

— Так куда мы все-таки едем? — выбрасывая окурок, справился Козлов. — Погулять или как?

— Я же сказал,  — улыбнулся офицер, — что есть предметный разговор.

— Ну, если предметный, — подавляя зевок, произнес он, — тогда другое дело.

Через полчаса автомобиль остановился перед вычурным зданием — бывшей резиденцией бургомистра, приспособленной оккупационной администрацией под штаб-квартиру разведки военно-морского флота США.

Майор, выйдя из автомобиля, размялся, подождал, покуда выберется Козлов, после жестом предложил тому следовать за ним и взбежал по ступеням внутрь помещения. Пройдя по коридору, остановился перед кабинетом, расположенным в самом конце. По ходу что-то произнес на английском, обращаясь к конвоиру.

Тот кивнул и сел на деревянную лавку, зажал между колен автоматическую винтовку.

— Прошу… — пропуская вперед Козлова, проговорил офицер. — Проходите, проходите. Чувствуйте себя как дома.

Тот вошел в помещение и встал по стойке «смирно».
 
За столом сидел пожилой полковник лет шестидесяти. При их появлении он пальцем определил место для бывшего ректора Борисовской развед-диверсионной школы «Абвера» — в углу.

Налив из сифона воды, выпил и, промокнув обильный пот на лысине, устало произнес:

— Жара…

— Не могу с вами не согласиться, господин полковник, — присаживаясь, проговорил майор. — Такого пекла нет, пожалуй, даже в Калифорнии.

— Итак, Истомин… — обратился он к майору, — Судя по всему, убедить Козлова поработать на разведку военно-морского флота США не получилось, верно?

— Увы, — огорчился тот. — Он требует, чтобы его передали Советам.

— Он хоть понимает, что его ждет?

— Не сомневаюсь.

Майор извлек сигарету и, молчаливо справился — «можно?». Получив разрешение полковника, закурил. После встал и, подойдя к сидящему в уголке Козлову, угостив его куревом, вернулся обратно и сел.

— У него было трудное время, — произнёс он. — Очевидно, сказалось напряжение. С русскими это часто бывает. Особенно после всего пережитого. Русским всегда кажется, что стоит вернуться домой, бухнуться на колени и покаяться, то можно начинать жить заново.

— Ну, что ж…Вам видней, вы же русский, — полковник отпил глоток воды. — Впрочем, оставим сантименты. Обстоятельства требуют от нас решительных действий. Я ознакомился с личным делом этого Козлова… Он более чем нужный для нас человек. Вначале войны — командир Красной армии, после начальник разведки крупного партизанского соединения, действовавшего в нацистском тылу и, в конце концов, он ректор развед-диверсионной школы «Абвера». Согласитесь, майор, после того, как эти болваны из Управления стратегических операций забрали от нас Фишера, мы не вправе лишаться еще и Козлова.

— Согласен. Что вы предлагаете?

Полковник встал из-за стола и, подойдя к висящей на стене карте, взял указку и, ткнув в малюсенькую точку на карте, проговорил:

— Через час из «Большого Берлина» прибывает комиссия, состоящая из русских, разыскивающая в наших тылах тех, кого без сожаления можно поставить к стенке…

Кивнув на Козлова, он продолжил:

— Я ни сколько не сомневаюсь, что под первым номером пойдет этот человек. Мой план таков, — указка уперлась в точку на карте. — Слушайте внимательно, майор: в Аугсбурге находится советская комендатура, именно оттуда прибудет комиссия, прилетевшая сегодня утром на самолете.

— Я видел, как работают парни из этой комиссии, господин полковник, — отозвался майор, — Они как шакалы, переворачивающие всё с головы на ноги.

— Тем более. Поэтому вы сразу после нашего разговора, берете Козлова за шиворот и с единственным сопровождающим немедленно отбывает вот сюда, — он ткнул указкой в новую точку. — На причале вас будет ждать катер, который подкинет вас на десять миль вниз по течению. После садитесь в поджидающий автомобиль и в Ландек, а после самолетом в Берн и все. Вам все ясно?

— Так точно, господи полковник!

— Приступайте.

После получения задания Истомин встал. Вслед за ним медленно приподнялся Козлов и, сразу опустившись на корточки принялся завязывать распустившийся шнурок, при этом украдкой разглядывать помеченную красным флажком точку — Аугсбург.

 Черт возьми, это же Аугсбург! — город, в котором располагалась советская комендатура! Расстояние от Мюнхена не более пятнадцати километров — есть смысл рискнуть. Они вышли на улицу под палящие лучи солнца.

— Поторопитесь, Козлов, поторопитесь! — нетерпеливо бросил майор. — У нас практически не осталось времени…

— Так куда же мы все-таки путь держим? — устраиваясь в джипе, спросил он. — Или это военная тайна?

— Нет никакой тайны, друг мой, — соврал Истомин. — Просто вас переводят в другой лагерь. Поближе к Австрии.


Едва только предместья Мюнхена скрылись за густой стеной леса и автомобиль, увеличив до предела скорость, принялся наматывать километры на колеса, Козлов, решился — пора!

— Майор… — попросил он, — вы не могли бы ехать помедленней?

— Что? — повернувшись, спросил Истомин. — Вы что-то сказали?

— Я прошу вас, сбавьте скорость, — повторил Козлов.

Майор кивнул в знак согласия и, передал его пожелание водителю, тот тоже кивнул и постепенно сбавил скорость до отметки на спидометре сорок километров.

Джип вкатил в зеленый тоннель: с левой и правой стороны длинными нитями свисали ветви могучих дубов, сквозь которые пробивались прохладные лучи солнца. Поглядев на сидящего с равнодушным видом негра, Козлов, совершенно неожиданно подтянул к груди колени и с силой уперся в спинку водителя.

От неожиданности тот вывернул баранку, и автомобиль, сбросивший скорость, слабо влип в ствол дуба.

И сразу же Козлов локтем нанес охраннику сильнейший удар в грудь. Тот захрипел и откинулся назад, а он, перемахнув через бортик, полетел в овраг, устланный густым кустарником.

Скатившись на дно оврага, он перевернулся на спину и прислушался.

Сверху отчаянно орал Истомин, слышалось чье-то аккуратное соскальзывание вниз.

Козлов поднялся на ноги и огляделся. Бежать? Стоп, отставить! Метрах в трех труба водотока, ведущая в тыл стоящим на дороге конвоирам. Бросив на землю пиджак с напрочь оторванным рукавом, он нырнул в неё и через минуту вынырнул с другой стороны. Отдышавшись, принялся подниматься вверх, стараясь, лишний раз не шуметь.

Выглянув из-за бордюра, увидел Истомина, на что-то указывающего спускающимся вниз водителю и негру.

Подойдя к нему на цыпочках, он похлопал его по плечу. Едва только тот повернулся, Козлов, вложив в удар всю силу, впечатал тому в челюсть. Да так, что ноги майора оторвались от земли, и Истомин полетел на дно оврага, туда, где минутой тому прятался беглец.

Сев за руль, Козлов включил зажигание, отжал сцепление и сдал назад. Нашарив в отделе для перчаток пистолет и пачку сигарет, вынул одну и, закурив, дал по газам!

Примерно через полчаса джип остановился, трасса расходилась налево и прямо. «Куда теперь?» — задумался Козлов и надел на голову забытую Истоминым фуражку. Впереди показалась колона грузовиков, отбросив прочь сомнения, он вывернул руль и свернул налево…

Контрольно-пропускной пункт, разделяющий зону ответственности между союзниками и СССР, находился на мосту, перекинутом через безымянную речушку. На обочине длинный ряд автомобилей — проверка документов, перед пересечением полосы разграничений.

А впереди-то Аугсбург — территория, подконтрольная СССР…

Джип медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, принялся, продвигается вперед. Остается последняя не решаемая задача — проскользнуть на ту строну, что априори было невозможно!

Вооруженный регулировщик, делая круговые движения, давал понять «наглецу», что надо бы соблюдать правила и встать в конец.

Козлов, в ответ махнул ему фуражкой — мол, понял я, понял!

Однако когда до шлагбаума осталось пятнадцать метров, резко до упора вжал педаль газа и, сорвав автомобиль с места, понесся вперёд. Снеся к чертям собачьим шлагбаум, джип, подскочив на мосту, полетел вперёд.

Тот же час американцы, сообразив, что да как, открыли по автомобилю шквальный огонь со всех столов. «Ничего! — подумалось Козлову, — Бог не выдаст, так и свинья не съест!» Вот зараза! — со стороны Аугсбурга выезжает колона черных блестящих «эмок», капоты, которых украшены советским флажкам.

При виде несущегося на них джипа автомобильная процессия мгновенно перестроилась. Вперед из сопровождающего колонну грузовика дружно выскочил взвод автоматчиков.

Всё, хана!

Дав предупредительный залп по колесам раскуроченного американского автомобиля, советские солдаты прекратили стрелять. Но, судя по всему, временно. Бабахнули по новой!

Раскуроченный джип, заваливаясь на сторону, застыл. Из-под капота повалил густой черный дым.

«Может, помер?» — подумал Козлов, вываливаясь наружу и теряя сознание…

Сквозь толпу советских офицеров пробился военврач. Опустившись на корточки, оторвал рукав пропитанной кровью рубашки Козлова и вкатил ему в вену укол.

Тот слабо застонал и, открыв глаза, пригляделся — майор Чистяков?!
Быть того не может! Но почему не может? — Ведь это он, точно, он! Правда, не майор, а уже полковник. Козлов попытался привстать.

— Лежи, лежи… — пускаясь на колени, прошептал Чистяков.

Однако тот все же предпринял новую попытку присесть. Козлов даже приподнялся, но, издав отчаянный вопль, повалился на землю и опять лишился сознания.

— Что с ним? — с трудом опираясь на трость, спросил Чистяков.

— Потеряно чересчур много крови… — пояснил военврач. — На нём живого места не осталось.

— Осталось… — закуривая, не согласился Чистяков. — В нем, брат ты мой, столько места осталось, что на всех хватит…



Послесловие

Главное Управление контрразведки «Смерш» Народного комиссариата обороны СССР разработало и провело в условиях абсолютной секретности блестящую дезинформационную операцию против «Абвера». Каждый её этап контролировался лично генерал-полковником Виктором Абакумовым. Логическим итогом этой уникальной операции стало освобождение Белоруссии.

После войны 4 мая 1946 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Абакумов был назначен Министром государственной безопасности. А 12 июля 1951 года руководитель «Смерша» был арестован по надуманному обвинению «в государственных преступлениях» и приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР к расстрелу.

В 1994 году вынесенный ранее приговор переквалифицировали со статьи «за измену Родины» на статью «за злоупотребление властью». Абакумов не реабилитирован до сегодняшнего дня…

Капитан Мальцев и начальник отдела «Смерша» 1-го Белорусского фронта полковник Старостин погибли в боях 2 мая 1945 года на юго-востоке Берлина, похоронены в Германии…

Полковник Чистяков (Честнейший) умер от ран в 1956 году, похоронен в Новосибирской области…

В 1945 году у Елены Майоровой и Егоркина родился сын, сразу после его рождения «Вестовой» по решению суда был приговорен к 25 годам лишения свободы. Полностью реабилитирован в 1956 году.

Однако полученные награды: ордена Красной звезды, Отечественной войны 2-й степени, медали «За победу над Германией» и удостоверения участников войны им удалось получить только в 1985 году.

Егоркины умерли в 2001 году. После них осталось трое детей и семеро внуков. Разведчики похоронены на Украине, в Запорожской области…

Капитан Фишер перебрался в Аргентину, где, сойдясь с президентом Пероном, стал советником специального отдела по борьбе с терроризмом. Умер в 1973 году в США, отравившись угарным газом в своем автомобиле. Похоронен в предместье Сан-Диего…

Полковника Герлитца в 1947 году приговорили к расстрелу, однако он был помилован и получил 25 лет.

В 1954 году, после специально простроенной операции, бывшему начальнику «Абвера-103» фашистской группировки «Центр» удалось «бежать» из плена. Вначале в Польшу, затем в Венгрию и через Австрию — в Германию.

Герлитц поселился в маленьком городке Людвигсхафен, был членом правления партии ХДС/ХСС земли Райнланд-Пфальц. Позже, по распоряжению КГБ СССР вступил в «Организацию Гелена», которая была преобразована в западногерманскую контрразведку — БНД. До 1968 года Герлитц возглавлял отдел, работающий против стран Варшавского договора. Погиб в автомобильной катастрофе в 1970 году, похоронен в Бонне…

Ректор развед-диверсионной школы Ридель умер в Зальцбурге в 1972 году. До конца жизни он работал над своими мемуарами. Однако после смерти рукопись исчезла…
Начальнику «Смерша» 1-го Белорусского фронта генералу-лейтенанту Зеленину и его заместителю Шилину удалось избежать сталинских репрессий. До 1975 года они работали в центральном аппарате КГБ СССР. Умерли в 70-х, похоронены в Москве…
 
Начальник разведки партизанской бригады «Дядя Коля» старший лейтенант Рудак и бывший красноармеец Крюков до сегодняшнего дня числятся в списках пропавших без вести…

Герой Советского Союза комбриг Лопатин после войны остался жить в Борисове, городе, ставшем для него родным. Работал заместителем председателя горисполкома, потом райисполкома. Умер в июле 1974 года. Похоронен в белорусском местечке Беденичи рядом с братской могилой бойцов бригады «Дяди Коли»…

Оперативнику «Смерша» капитану Свиридову в 1965 году Указом Президиума Верховного Совета СССР посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза…

Козлов был арестован в июне 1949 года. В постановлении на необоснованный арест было сказано: «Будучи начальником учебной части Борисовской развед-диверсионной школы «Абвера» высказывал резкие антисоветские суждения и запугивал «курсантов» репрессиями со стороны НКВД в случае явки с повинной».

Полностью реабилитирован по предоставлению КГБ СССР в 1963 году. В том же году Козлову были возвращены награды: орден Красного Знамени и Отечественной войны 2-й степени. Спустя некоторое время ему было присвоено звание Почетного гражданина города Борисова. До недавнего времени разведчик проживал в Краснодарском крае…

Анна Емельянова (Матусевич) после войны вышла замуж и до недавнего времени проживала в Минске. За мужество и героизм, проявленное в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками награждена орденом Красной звезды и медалью «За победу над Германией». Похоронена в Беларуси…