Посвящается Льву Засыпкину
Помнишь, за Левыми такой домик, ну, развалюха-то, стоял? Так вот в том домике отставной полковник жил – Кузьма Василич – с женой. Уж не помню, как ее звали. Стать – настоящая русская женщина. Правда, она белорусска была…
Кузьма-то Василич, он поддавал сильно. Его из армии два раза выгоняли. А на третий в отставку послали. И он, значит, на лето приезжал, здоровье укрепить. Свалится в кювет и советские песни горлопанит. Мужики его под руки – и в развалюху. А хозяйка – на них: «Вот вы, дескать, такие-сякие…» – понимаешь это самое…
Ну, раз смотрю: этот Кузьма Василич у нас посреди двора маячит. Я-то чего-то один был, и дел было много – дом, там, огород… А он уже, вижу, под градусом. Веселый такой. «Ну, – думаю, – сейчас привяжется, как клещ». А он мне: «Пойдем, Лев Иваныч, борщ есть!» Я удивился: с чего это? Вроде, не особо друзья-то, только здрасьте – до свидания. А он – борщ. Но как тут откажешься? Обида будет человеку. Да еще полбутылки спирта прихватил, какой на работе выдавали для протирки аппаратуры. С пустыми-то руками стыдоба, понимаешь это самое…
Пришли. Не понравилось мне, как его жена нас встретила. Росту под два метра и смотрит так… отталкивающе. А что сделаешь? Ну, сели за стол. Она нам борща, грибочков в мисочке (круглая такая мисочка), чаю. Кузьма Василич самогонку на стол, я – спирт. Но хозяйка его не стала с нами обедать. Мы только первый шкалик подняли, она сразу из дома выскочила. И еще на меня, как ведьма, – зырк через плечо…
Я сразу почувствовал, что дело неладное. Все перед глазами плавает, и цвета меняются. Вроде, и выпили-то чуть. Я: «Прости, дескать, Кузьма Василич. Дом, там, огород… Пойду малым ходом». Он: «Не-е-е, Иваныч, у нас так не принято». Вот и возьми его за рупь двадцать! Ну, еще посидели. Я совсем плохой, с табуретки валюсь. «Спасибо, – говорю, – за хлеб да за соль» – понимаешь это самое. Он теперь: «Ну, на здоровье».
Я иду по деревне – ни бельмеса не понимаю. Куда? Зачем? Сирень клубится белая, над избами луна во-о-от такая… «Ай да луна, – думаю, – кто ж ее там повесил?» А мне голос (как у Левитана): «Ее там не бог держит, а наука!» Я бух в койку - мне видение: негритосы в барабаны стучат, а негритоски в одних юбках пляшут. «А вот это некрасиво, – осуждаю. – Сиськи трясутся». А им все равно… Ночью проснулся: на одеяле крыса сидит, глазки – бусинками. Я: «Кыш!» Она – фюить – и под шифоньер. Может, приснилось… А кто его знает?
Утром чуть свет Кузьма Василич мне в окошко: стук-стук. «Забыл, что ли, Иваныч, что мы за грибами сговорились?» За грибами? У меня голова разламывается, и ноги не идут. Но отказать-то неудобно, понимаешь это самое. Ну, мы и двинули в сторону Займища. Полдня там плутали в окрестностях. У меня пол-корзинки маслят да два подберезовика, а у Кузьмы Василича одни сыроежки. Но потом мне окончательно тошно стало, весь мокрый, да еще комары нажикали. Доехал кое-как до Москвы – и в поликлинику. Там: «А грибочков не ели?» Ну, признался…
Проходит месяц, может, два. Опять встречаемся мы в деревне с этим Кузьмой Василичем. Он, как меня увидел, сразу обрадовался. «Отвезешь, – говорит, – жене в Москву посылочку?» У меня на хребте полный рюкзак, но как откажешь? Повез. Увесистая такая посылочка. Камней он, что ли, в нее напихал? Но я, как положено, все по адресу доставил. Звоню. Она выходит. Вся из себя такая – в пеньюаре розовом. Я ей посылочку, она мне: «Спасибо». Мне чего-то захотелось ей приятное сказать: «Привет вам, дескать, от Кузьмы Василича». А она вдруг: «Да пропади он пропадом, ваш Кузьма Василич!»
А потом-то их домик, ну, развалюха-то, чего-то загорелся среди ночи. Ну, может, мальчишки туда залезли или еще что. Хозяева-то нет… А только слышу: в рельсу бьют и отблески на небе. Прибежал с ведрами – а уж там толпа – и деревенские, и дачники. И тоже – кто с топором, кто в подштанниках. Да где там? Пожарный пруд травой зарос, одни лягушки, к воде не подойдешь. А пожарники только через два часа прикатили, да все в стельку. Бесполезный разговор.
Я недавно эту историю одной докторше рассказал. Ну, она ухо-горло-нос, миловидная такая… «Так это, – говорит, – тебя жена Кузьмы Василича отравила». Во! «Хорошо еще, – говорит, – Лев Иваныч, что не вышел тебе фатальный исход!» А грибочки, дескать, ни при чем, понимаешь это самое.