Всё началось так спонтанно.
В голову его стеклась кровавым потоком вся та боль, свидетелем которой он вынужденно стал однажды и после ещё очень часто обращал свой взор на страдания, окружившие его и остальных, плотным хороводом.
За один лишь миг, одно незначительное, казалось бы, передвижение секундной стрелки и мир пред очами обыкновенного, среднестатистического человека, невысокого уровня жизни, - перевернулся так, что небо сменилось землёй, а та – отвердела.
Ни к чему тот не стал равнодушным. Всё касалось души его, и каждый миллиметр был чувствителен к окружавшему пространству. Особенно сильно задевала его боль. Любая. Даже мелкий укол или царапинка у другого человека – для него была ощутима и соизмерима с прочным ножевым ранением.
Каким-то неведомым образом всем удавалось упорно игнорировать её, не пропускать через себя, точно закрываясь куполом от столь очевидного стона земли, иглами впивавшееся в сердца всякого неравнодушного и видящего; они были спасены от той участи, что суждена была теперь ему.
Он шире и шире распахивал глаза свои, прислушиваясь тёмным вечером к какому-то загадочному, яростному крику, навзрыд раздававшемуся откуда-то из под ног. Мракобесие то или же плач и стон какого-то исключительно живого существа – он сам первое время совсем не мог разобрать, и, думал было, что всему виной происки нечистых сил. Но с каждым разом, с наступлением вечера или момента того, когда ощущения впивались в его сердце и резали душу его сильнее уже обычного, - он сквозь хандру и неистовую горечь, мыслями своими приходил к тому, что все звуки эти и чувства – не что иное, как крик Земли.
«Она яростно взывает к совести и чести, точно не видя в сынах и дочерях своих той жестокости и грязноподобности, коей они обучили себя с течением времени,»- размышлял он, сидя в припадочной тряске у окна,- «Нет, всё благородство мы не растеряли, что ты... Однако, как же много тех, кто руки свои добровольно по локоть в крови омыл. Они зломерзко ухмыляются слову "добро", "счастье", "мир". Они смотрят чёрными, бездонно-отсутствующими глазами на окружающих, на всё то, что с теплом некогда их объяло и приняло в свой тёплый и уютный дом. Они разворотили всё прекрасное в нём, приравняли к ничему и обезобразили красоту, возомнив себя царями всей планеты...Все вселенной! Им тесно здесь, но им же здесь теперь привольно, ибо всё обустроили те под себя. От морали до общего порядка – всё под контролем безобразных. О, Земля! Облегчи муки сына!»
Последними словами он взывал к небесам, словно позабыв, что ему теперь нет места там.
«Ведь даже там»,- думалось ему, – «не сыскать покоя такому "безумному"».