Из сборника «Страна, которую мы забыли»
Глава 7. Как я принимал в МГИМО (1977-1985)
7.5. Медицинская комиссия
Медицинскую комиссию возглавляла бессменный главный врач поликлиники МГИМО Людмила Константиновна Титкова. О причинах такого длительного служения на одном и том же посту можно строить только предположения. За все время моего пребывания в институте я столкнулся с ней всего три раза. Последствия первой встречи, когда она выявила мою ущербность, удалось преодолеть с помощью знакомых. В результате второй встречи я не попал в студенческий стройотряд (по причине той же самой ущербности). Третья встреча заслуживает отдельного рассказа.
Как я уже однажды упоминал, здоровье желающих поступать в МГИМО должно было соответствовать армейским требованиям. То есть для школьников приписное свидетельство, как гарантия годности к военной службе, входило в комплект обязательных документов, который предъявлялся в приемной комиссии. И вот в кабинет ответственного секретаря, то есть ко мне на прием, приходит родитель абитуриента, который вместо призывного свидетельства предъявил «белый билет» - военный билет с освобождением от службы в армии. Ранее с этим же документом парень явился в медицинскую комиссию, где ему и был немедленно дан поворот от ворот. Кажется, его фамилия была Ситников.
Папаша не стал юлить и сразу приступил к делу. Будучи директором Центра технического обслуживания автомобилей «Жигули», Ситников-старший имел, по его словам, неограниченные возможности в своей Карагандинской области. Как принято говорить, ногой открывал двери кабинетов всех местных начальников (и в этом можно было не сомневаться). Подзуживаемый женой, которая требовала решить проблему службы их чада в армии, он, обратившись прямо к военкому, легко устроил тот самый «белый билет». Кто ж при социалистической плановой системе загадывает на шаг вперед?!
И вот, теперь получалось, что отец собственными действиями лишил сына возможности даже попытаться поступить в МГИМО. Одно дело, когда человек не прошел в знаменитый институт по конкурсу, и совсем другое, когда его не допустили к экзаменам по глупости могущественного родителя. «Жена мне не простит»,- вполне резонно сокрушался он и просил о следующем: допустить Ситникова-младшего к первому экзамену, а тем временем Ситников-старший слетает в Караганду и оформит у того же самого военкома стандартное приписное свидетельство.
Возможно, сыграли роль мои собственные медицинские приключения, но мне стало очень жалко незадачливого папашу. Взвесив все за и против, я распорядился принять у его сына документы и выписать экзаменационный лист. Вместо приписного свидетельства злополучный абитуриент представил обязательство доставить «забытый дома» документ к указанной дате. Достаточно хорошо изучив к тому времени принципы отбора, я понимал, что риск был невелик. Как и шансы иногороднего школьника из торгашеской семьи, да еще со средненьким аттестатом.
Тем не менее, не успел счастливый Ситников-старший отправиться за авиабилетом, как ко мне явился бдительный сотрудник из факультетской комиссии. Валера Часовой пришел меня предупредить, так как хорошо запомнил этого нагловато-высокомерного (вот оно, клеймо дефицита автомобильных запчастей!) абитуриента. О каком забытом приписном свидетельстве может идти речь, когда тот уже предъявлял военный билет?! Поняв, что какие-то риски все же недооценил, я поблагодарил коллегу за бдительность и пообещал разобраться. По крайней мере, у меня хватило ума не предавать гласности душещипательную предысторию. Приемная комиссия МГИМО – не место для сантиментов.
В общем, отступив от буквы закона, каковым являются правила приема, но сделав, как мне казалось, доброе дело, я заполучил подопечного, к экзаменационным результатам которого не мог теперь оставаться безразличен. По крайней мере, до тех пор, пока не объявится его папаша с приписным свидетельством.
Информация - мать интуиции. Поэтому вполне закономерно, что я не ошибся. Как и следовало ожидать, по сочинению Ситников-младший получил три балла. Но еще до второго экзамена Ситников-старший, как и обещал, привез приписное свидетельство сына, который сразу же отправился повторно проходить медкомиссию.
Тут уже не на шутку встревожилась Людмила Константиновна. Она запомнила этого абитуриента по страшному диагнозу. В военном билете он был зашифрован под номером какой-то статьи, но у нее был соответствующий справочник для «служебного пользования». То ли военком перестарался, то ли наоборот, поступил, как ему было проще, но диагноз подразумевал какое-то действительно ужасное психическое отклонение, прямая дорога с которым вела в обычный сумасшедший дом, а вовсе не в МГИМО. И вот теперь этот же абитуриент явился к ней повторно. К тому же, по словам врачихи, вел себя больной вызывающе самоуверенно, чем еще более усугублял ситуацию.
Чтобы успокоить Людмилу Константиновну пришлось даже спуститься к ней в кабинет. Я полагал, что при личном общении пожилая дама не сможет противостоять моему подчеркнутому спокойствию и уверенности в собственных силах. Объяснив испуганной женщине, что у Ситникова уже нет шансов успешно преодолеть сито вступительных экзаменов, мне удалось уговорить ее не раздувать скандал по пустякам. Тем более, что с формально юридической точки зрения у нас не было никаких доказательств подлога, кроме утверждений самой Людмилы Константиновны.
На втором экзамене мой герой вновь получил трояк и, потеряв надежду на успех, забрал документы. Следует напомнить, что тройки и двойки на приемных экзаменах в МГИМО преподаватели старались не ставить. Такие оценки могли только спровоцировать апелляции, а четверка и без того уже была сродни провалу. Я незамедлительно позвонил врачихе. Она была благодарна. Ведь теперь никто не мог обвинить ее в том, что она прохлопала вопиющий медицинский казус. А может быть, она решила, что это именно я сделал все, чтобы обвинение в ужасающей некомпетентности не коснулось ее незапятнанной репутации.
Однако моя собственная часть истории на этом не закончилась. В те годы москвичи относились к провинциалам со смесью пренебрежения и жалости. Впоследствии мы могли убедиться в том, что, сочувствуя им, не стоит все же недооценивать их пробивную силу. Вот и Ситников-старший умудрился раздобыть мой домашний телефон. За многие годы это был единственный звонок от совершенно постороннего человека во время моей работы в приемной комиссии. К этому времени я уже очень хорошо знал, как настойчивы могут быть родители, когда дело касается их чад. Осознав неизбежность встречи, о которой настоятельно просил отец бывшего абитуриента, я решил поставить все точки над «и» как можно скорее. В общем, по анекдоту: проще отдаться, чем объяснить, почему не хочется.
Расположившись на скамейке в сквере с фонтанами у метро ВДНХ, мы затеяли довольно двусмысленный разговор. Папаша планировал повторить попытку поступать в МГИМО на следующий год и в моем лице явно пытался завязать полезное знакомство. Поэтому для начала, в качестве благодарности за спасение от гнева жены, он вручил мне шкуру рыжей лисы, якобы убитой им самим на охоте, а также трехлитровую банку местного казахского меда и еще какие-то нейтрально-бесполезные «сувениры».
Затем он начал долго и нудно допытываться, что же надо предпринять, чтобы его сына все-таки приняли в МГИМО. В ответ я старался так же нудно и заученно разъяснить политику партии и правительства относительно того, кто достоин учиться в идеологическом вузе. Он не выдержал первым и открыто спросил, сколько денег и кому следует заплатить. Для него деньги – это не проблема. Я ответил почти так же откровенно: «Если бы поступление в МГИМО зависело от денег, то поступали бы одни только грузины (устаревший термин, синонимом которого сегодня в известной мере является понятие «новый русский»).
Неприкрытая дискриминация по национальному признаку ни для кого не была секретом, и мой аргумент возымел желаемый эффект. Вполне искренне поблагодарив меня за прямоту, Ситников-старший ретировался раз и навсегда. Возможно, он даже мог рассказывать в Караганде, что «мы расстались друзьями».
Еще долго после этого случая я укорял себя за то, что не заказал всесильному новому знакомому распредвал - самую дефицитную запчасть для «Жигулей». Лисью шкуру я переправил Фружи, своей венгерской знакомой. Однако, уже в Будапеште лиса стала катастрофически быстро лысеть. Наверное, охотник был более профессионален, чем скорняк…
Москва, 2015