Из сборника «Страна, которую мы забыли»
Глава 4. Как я поступал в МГИМО (1968-1969)
4.5. Медицинская комиссия
В Советском Союзе желающий поступить в высшее учебное заведение был обязан предъявить среди прочего медицинскую справку, так называемую форму №286. Что вполне естественно. Раз государство тратит деньги на образование будущих кадров, оно должно быть уверено, что деньги эти не будут потрачены зря и после окончания вуза облагодетельствованный гражданин в полной мере (то есть на протяжении всей жизни) отработает кредит доверия. Да и зачем инвалиду высшее образование, если государство гарантирует ему пенсию и бесплатную медицину.
В категорию инвалидов врачи упорно пытались меня определить с семи лет, то есть с первого медосмотра перед школой. Это стремление усугублялось тем, что я был приписан к привилегированной детской поликлинике для сотрудников ЦК ВЛКСМ. Как следствие, меня постоянно направляли в детские санатории для сердечников-ревматиков, хотя происхождение «шума», а потом и «двойного порока» определить так и не удалось. В основном все лечение выражалось в ограничениях: никакого спорта, кроме лечебной физкультуры. Правда, настольный теннис и волейбол допускались. В санатории «Красная Пахра» - иногда даже катание на лодке. Но мне сидеть на веслах и грести почти никогда не разрешали даже под строгим медицинским контролем.
Время от времени мне удавалось извлекать определенные дивиденды из своего «болезненного состояния». Например, в седьмом и восьмом классе у меня был дополнительный выходной день. Правда, учителя просили, чтобы это не был всегда один и тот же день недели, иначе я буду пропускать все время одни и те же предметы. После восьмого класса меня освободили от выпускных экзаменов (тогда еще существовали школы-восьмилетки), благодаря чему мои летние каникулы продолжались полноценных три месяца.
Проблемы возникали только с физкультурой. «Физруки» всегда очень ревниво относились к своему предмету и в любом «освобожденном» видели симулянта, то есть замаскированного прогульщика. Но одному из них самому наскучило проводить дополнительные занятия по лечебной физкультуре, на которые я дисциплинированно являлся. Другой был вполне удовлетворен тем, что я присоединился к группе фанатов, всю зиму ездивших с ним по воскресеньям к семи часам утра в открытый бассейн «Москва» на первый сеанс (билет был рассчитан на 45 минут плюс 15 минут на переодевание).
В новой школе, куда я перешел для продолжения учебы в девятом и десятом классах, эту лафу пришлось свернуть. Хотя в аттестате зрелости вместо оценки по таким предметам, как физическая культура, пение и рисование, вполне разумно была предусмотрена нейтральная фраза «выполнил программу», нужно было еще получить заветную «форму 286». Иначе можно было доиграться до «освобождения» от вступительных экзаменов и обучения в институте. Насколько я помню, мама просто поговорила с учительницей по физкультуре, и они условились, чтобы ко мне применяли так называемый «щадящий режим» (между прочим, тогда и в голову никому не могло придти, что такая договоренность подразумевает не только словесную благодарность). В дальнейшем ситуация еще более упростилась, так как учительница физкультуры оказалась мамой моего нового одноклассника Олега Кузнецова, а я не злоупотреблял ни договоренностью, ни знакомством с ее сыном.
К концу десятого класса обнаружилась еще одна проблема – взаимоотношения с военкоматом. По закону надо было пройти медицинскую призывную комиссию и по ее результатам получить или приписное свидетельство, или «белый билет», освобождавший от службы в армии по состоянию здоровья. Здоровье абитуриента МГИМО должно было соответствовать, как минимум, требованиям, предъявляемым к офицерскому составу Советской армии. Не говоря уже о длительных командировках в страны с тропическим климатом. Соответственно, приписное свидетельство, как гарантия годности к военной службе, входило в комплект обязательных документов, который предъявлялся в приемной и медицинской комиссиях института.
На удивление, в военкомате к моему здоровью отнеслись не менее серьезно, чем в ведомственной поликлинике. Меня вообще всегда удивляло озабоченное и сочувственное выражение лица врачей, которое неизменно возникало после того, как любой из них прикладывал фонендоскоп к моей груди. Однотипные опросы, когда я терпеливо объяснял, что без проблем взбегаю на пятый этаж хрущевки, а также могу целыми днями гонять в футбол во дворе, всегда приводили к одному и тому же результату: о справке для записи в какую-либо спортивную секцию не могло быть и речи.
На этот раз врачи в военкомате меня ни о чем не расспрашивали, а сразу выписали направление на обследование в госпиталь. В соответствии с территориальным принципом им оказалась больница МПС, расположенная вблизи железнодорожной платформы «Яуза» (ныне - Центральная Клиническая Больница №4 имени Н.А.Семашко Министерства путей сообщения РФ). По сегодняшним меркам весьма серьезное привилегированное учреждение. Судьбоносность момента я тогда не осознавал. Меня просто удручало, что предстояла потеря целой недели на совершенно бесполезное и мучительно скучное мероприятие. Да еще во время весенних каникул. Попытка потянуть время в надежде, что «само все рассосется» привела к тому, что в военкомате меня попытались обвинить в уклонении от призыва (ведь я саботировал прохождение медицинского обследования).
В результате мне все-таки удалось сдвинуть сроки и явиться в больницу уже после каникул. В шестиместной палате я был единственным здоровым пациентом. Книгами я запасся, еда была сносная. В общем, запомнились только утренние обходы целой команды врачей, аспирантов, интернов и т.д. Один из них был особенно участлив и приставуч. Моя «история болезни» явно входила в круг его узких профессиональных интересов, то есть совпадала с темой диссертации. Его серьезность меня очень забавляла. На дежурный вопрос « Что вас беспокоит?» я мог ответить только вопросом «Когда меня выпустят?»
В отличие от настоящих больных продолжительность моего заключения зависела не от состояния здоровья, а от инструкции по обследованию призывников. Поэтому срок я отбыл полностью «от» и «до» и явился с больничной выпиской к врачу в военкомате. Молча изучив документы, он произнес удивительную фразу: «Ну, ладно. Только имей в виду, что ты должен поступить в институт в этом году». То есть в инвалиды военврач милостиво решил до поры до времени меня не записывать. Я никогда не верил в чудеса в евангельском смысле слова. Но это было настоящее маленькое чудо. Кстати, приписное свидетельство в те годы выглядело весьма непритязательно. Нет-нет, бумага не туалетная. Потому что туалетная была в дефиците.
Чудеса на этом несколько застопорились. Получить медицинскую справку №286 о стандартном здоровье, имея мою предысторию общения с врачами, было гораздо сложнее, чем решить вопрос с физрой. Спасло то, что в это время в Москве учился в аспирантуре мамин племянник или мой троюродный брат из Махачкалы - Раджик. На самом деле у него было очень красивое имя Серажудин, которое друзья ласково уменьшили в период увлечения советских людей индийскими кинофильмами с Радж Капуром. Увлечение прошло, имя осталось. Так вот, Раджик за 25 рублей купил у своей знакомой в районной поликлинике «форму 286», заполненную на мою фамилию, и еще штук пять пустых бланков с печатью. Конечно, справка получилась явно липовой, так как никакого отношения к этой поликлинике я не мог иметь, будучи прописан в совершенно другом районе Москвы. Вся надежда была на то, что проверять подобные вещи никому в голову не придет. («Советская власть сильна системой учета!»)
В медицинскую комиссию МГИМО кроме «формы 286» надо было предоставить расшифрованную электрокардиограмму. Имея богатый опыт общения с медицинскими учреждениями, я считал, что смогу обойти этот подводный камень. К тому же у моего одноклассника и друга Вити Горбачева вечно была какая-то проблема с анализом мочи. Поэтому для получения очередной справки я исправно наполнял заранее приготовленную баночку, вручал ему, и он относил «свой анализ» в районную поликлинику №77 на улице Цандера. Подобный же метод я решил применить для добывания электрокардиограммы. Но поликлиника была одна для всех жителей прилегающего района, поэтому я не мог попросить Витю об ответной услуге. Ведь он уже «засветился» в кардиографическом кабинете, совершая аналогичную процедуру для себя. Пришлось просить другого одноклассника, Сережу Алексеева. Вручив ему направление со штампом поликлиники МГИМО (то есть справку о том, что мне требуется другая справка), я с волнением ждал результата аферы.
Волновался я не напрасно. Обнаружилось, что медсестра каким-то образом знала Сережу и очень удивилась, что его зовут Коля. Ей казалось, что у него раньше было другое имя. Видимо, это была какая-то случайная знакомая, и ему удалось сомнения развеять. Хуже оказалось то, что кардиограмма зафиксировала небольшие отклонения от нормы. Конечно, не такие существенные, как у меня, но документ оказался далек от идеала.
Вооружившись липовой справкой и дефектной кардиограммой, я смело направился в поликлинику МГИМО, которая располагалась тогда в подвале старинного здания у Крымского моста. С меньшими сложностями, чем в приемной комиссии, но, тем не менее, отстояв немалую очередь, я попал на прием к главному врачу Людмиле Константиновне Титковой. С этим персонажем мы еще встретимся в других главах повествования, а пока, приложив к моей груди фонендоскоп, она без лишних слов взяла красный карандаш и жирно начертала что-то на картонной обложке только что заведенной на меня медицинской карты. Моя смелость, таким образом, была переквалифицирована в самонадеянность.
Пришлось маме обращаться к тем людям, которые уже упоминались в связи с выбором института. Цепочка выглядела следующим образом: мамин знакомый Володя Фролкин, декан Вечернего факультета МГИМО - его жена, Верочка, преподаватель на кафедре бухучета того же института - ее лучшая подруга Евгения Александровна, врач поликлиники МГИМО.
И вот я вновь сижу в коридоре перед кабинетами врачей. Задача усложнилась, так как, вопреки распоряжениям студентов из оперотряда, я должен пройти не в порядке общей очереди, а в определенный кабинет к определенному врачу, имя которого мне назвали дома, но которого никогда в жизни я не видел. Высидев подходящий момент, вхожу в кабинет.
В соответствии с ритуалом произношу пароль - имя мифической для меня Веры Алексеевны Фролкиной. Евгения Александровна (знак судьбы: именно так окрестили бабушку Хадежат в казахстанской ссылке, поскольку не могли запомнить ее нехристианское имя) изучает мою справку №286, фиксирует наличие «нормальной» электрокардиограммы, берет в руки ластик и тщательно удаляет жирно начертанный красным карандашом вердикт с картонной обложки медицинской карты. Еще одно чудо. Но на этот раз, так сказать, рукотворное.
Моя «история болезни» на этом не заканчивается, продолжение последует…
Москва, 2015
На фото бывшее здание МГИМО у Крымского моста.