Ромка теперь часто вспоминает, как идёт с сестрой ближе к закату по деревне, в котрую приехали к бабушке. Дорога идёт под горку, они идут на речку, только бабушке говорить об этом нельзя. Ромка не может сдержать радости и на пару шагов позади Юльки сунув в карманы руки прыгает козлом. Точнее непоседливым маленьким козлёнком. В конце спуска у разлапистого дерева их ждут ребята. Как Юле им лет по восемь. Ромка младше сестры всего лишь на два года , но тогда это было «на целых два». Ромке хорошо. Хорошо оттого, что есть тайна, которая кажется самой-самой и оттого. Но только сейчас окончательно ясно, как ему было хорошо. Потому что был вместе с сестрой. И сейчас хочется, чтобы тогда он тогда держал за руку, а не оттягивал карманы шорт. Он и сам не очень-то понимал почему, но очень хочется, вот такая маленькая заноза в воспоминании.
Ромка за жмурился от яркого слепящего солнца и его обдали с ног до головы брызгами. Ромка смеясь побежал и стал брызгаться. А потом вечером лежал под лёгким желтоватым пододеяльником и вспоминая уходящий день улыбался. Живот оттягивала тёплая картошка с укропом, ноги гудели оттого, как за день он набегался, пыльные пятки и коленки были отмыты в тазике и Ромка стал уже погружаться в сон , как вдруг присел на кровати и полусонный шепнул в сумраке :
-Юль, спой корабельную, а.
-Хочешь к тебе лягу?
-Ага... Ты подушку только свою не бери, мы вдвоём на одной поспим. Ну чтобы совсем-совсем ВМЕСТЕ. Говорят, на одной подушке люди одни и те же сны видят, но это чушь, наверное.
-Ладно , Ромуш, ты ложись , а я начну.
Она присела над Ромкой , провела по его черным космам нежной маленькой ладошкой и запела :
Город пыльные утихает,
Огни в окнах потухают,
Всё кругом-тишина,
Светит яркая луна.
А где-то на просторе
Брызгов солёных моря
Луч кораблям свой кидает
Маяк, путь освещает.
И трубки курят моряки,
И нипочём суднам буйки,
Но всё же так они малы
Для необъятной глубины,
В ночи не слышны крики чаек,
Шторма корабль их качают,
Но Бог их всё же пощадит
И маяком путь осветит.
Ты успокойся,
Спи, не бойся...
Это была Юлькина неумелая колыбельная, перекаверканая в «корабельную». Потом , когда у них появилась лакированная поющая гитара вместе появилась и такая же неумелая музыка, Юлька с Ромкой пели под неё. Юлька отрастила две красивые косы, которыми Ромка в тайне ото всех гордился. С Юлькой всегда было хорошо, по-домашнему спокойно. Тайны были. Самые-самые сокровеные...
А потом война... Всё в миг поменялось. Отец ушёл на фронт, голод , холод, похоронка на отца, а потом мама от тифа умерла... Всё быстро, беспощадно... Юлька слабая, последний кусок Ромке отдавала , он брал с брезгливостью. Неприятен ему был этот быт. Жить бы сытно, да и хорошо, как раньше. И глупым был, когда о настоящей войне мечтал.
Ромка вернулся из школы, взмёрз весь, на куртке не единой пуговички. Да чтобы всё это!... Тьфу! Надоело! От злости плакать хочется. По-злому. По-волчьему выть.
Он распахнул с размашки дверь, так что та чуть с петель не слетела. В школу Юлька не ходила , не могла, и в том, что она дома не было сомнений.
-Ю-у-ль! Пуговицы пришей мне, а то все до единой оторвались!
-Ром, ну не могу я...
Она еле найдя силы вышла в коридор и стояла обопёршись о косяк. Она истощала , глаза впали, а под ними были нехилые мешки. От озноба Юльку легонько трясло и она куталась, как старушка в шерстяной платок. Ромку это выводило из себя.
-Правда не могу...-она смотрела на Ромку жалостно,-Ты попробуй сам, поищи в сундуке катушку ниток и иголку...
Ромка хлюпнул носом раз, другой и уже захлёбывался в солёных слезах вперемешку с соплями :
-А мама бы пришила! Ты значит у нас «за старшую», да?! Я ненавижу тебя!
Он ненавидел эти сальные, обрубленные ножом космы, хотя вспомнил , что у самого из причёски остался хохолок на выбритой голове. Ненавидел её немощность, отданные ему последние куски чёрствого хлеба.
-Ром... Ну что ты, а?..
-Ууу, ведьма! Убери руки свои!-он резко дёрнулся так, что чуть не разбил локтём сестре нос.
-Ведьма! Ведьма! Ведьма! Ты ужасный человек! Нелюдь! А будь я не прав пусть... Да пусть случится то, что больше всего я боюсь!
Ромка выбежал из квартиры.
Да что ему, Ромке терять? Чего он сейчас боялся! Ни-че-го! Но вдруг он пришёл в себя. Вспомнил, забытое за войну, ожесточившею его. Вернулось , то что было в нём самое-самое. Вспомнил КАКИМ он был. Чистым, честным, добрым. Настоящим... А сердце сжалось , кольнуло... Понял Ромка , что боится-то он больше всего не увидеть Юльку. Никогда-никогда... Или ещё хуже - она рядом, вроде рядом, а не могут быть вместе по-настоящему. Говорить , смеяться, держаться за руку...
-Юльк... Извини меня ты-пытался сказать Ромка и рвался к ней, но не смог открыть дверь.
Всё как в страшном сне. Он почему-то взлетел. Просрочился сквозь потолок и чердак и полетел на городом. Легко, как ветерок. Он вслипывал, вздрагивал... Он не удивлялся.
Летел стало тяжело, он перестал удерживаться в воздухе и просто падал вниз. Упал в развалины дома. Никак не мог понять где он находится, да и вообще не всё ли равно? Он горько усмехнулся : а ведь раньше летать хотел , как пушинка... Это было мечтой и счастьем, а теперь?... Теперь большим горем... Боже, боже сколько он наговорив за эти пару минут, а? Юлька ведь винит себя, хотя он всё это . Он-самая последняя свинья. Юлька стала за последние годы лучше , добрее , а он не понимал этого. Нет, пожалуй она всегда была такой, только не так всё заметно было.
Теперь у него есть время подумать над всем этим... Куча времени. Вечность.
Он умер? Нет, врятли.. Тогда бы его , Ромкино тело лежит на лестничной клетке. Юлька увидела бы ЭТО и не выдержала бы. Не выдержала бы его смерти. Мама, папа-это она вытерпела, стиснув зубы, со слезами в подушку украдкой по ночам, но Ромка был бы последней каплей. Любила его, гада последнего. Он её на самом деле тоже, забыл только, забыл каково это. Нет, она не поверит ЭТОМУ, ждать будет до последнего. Впрочем и этого самого «последнего» не существует для неё. А найдёт ли он её? Сможет ли вернуться таким, как прежде? Неполу-призраком.
Ему холодно. Не по-живому, но всё же холодно. Изнутри. А ещё может плакать, а радоваться уже никогда... А ведь сколько людей вот так , как он... Гадости всякие говорят и думают. Сколько?! А такие, как Юлька ещё из-за них страдают...
Он вспомнил Юлькины руки. Обветренные, костлявые, от работы в синяках на костяшках, с царапинами и зелёными венкамий, с синеватым ногтем на указательном пальце левой руки. А ещё она дома не одевала своё пальто, хотя и мёрзла. Специально, чтобы закалять силу воли. А в платок всё же куталась. Усмехнулся грустно. А глаза... Боже, какие у неё глаза. Теперь с тенью болезни и усталости, но добрые-добрые. Такие глаза не могут предать, обмануть, а вот его , бесстыжие...
Славины глаза были почти такие же,как и Юлькины, только голубые, а не яркими зелёными с рыжими крапинками и совсем детские. Слава... Русая, улыбается, в венке, похожем на Юлькин сарафане, с маленькие солнышками-веснушками, да и сама она грела его тогда всё время. Такой помнится она Ромке. Познакомились, когда она переехала в Павкин дом. Скоро в школу вместе пошли. Ромка и Слава в «б», а Павка в «в» попал. В школе она была такая же, как и все девчонки - сторгая, аккуратная, идеальная и холодноватая, но это-лишь маска. Когда Ромка смотрел на неё хотелось тихо, но искренне улыбаться. Ещё в августе она научила его плести венки, вместе лазили на деревья, где сидели вдвоём часами, и никто не знал где они. Юлька только знала, Ромка не говорил ей об этом, сама узнала, и он знал, что она знала. Сейчас Ромка напрочь не помнит о чём говорили, но это вообще неважно. Быть может, они больше молчал. Молчать тоже можно о чём-то. Со Славкой молчали о Счастье даже за разговоре, даже в школе в коротких переглядках, тогда Слава оттаивала на миг, так что замечал это только он. Странно вот, им тогда было по семь, а понимали больше многих. Они друг для друга-целая жизнь, её смысл. Да и какая разница -семь, или семьдесят семь, когда человек счастлив?
Ромка помнит её голос, запах её волос, развивающихся от тёплого майского ветра, помнил необычайно хорошо. И босые пятки, помнит , как стоят они, совсем ещё маленькие по колено в траве. Он её любит , она его, только не говорят об этом вот так прямо. Да и зачем? Ясно всё без слов. По взгляду читается, на расстояние чувствуется... Как-то ночью было ему почему-то совсем за Славку неспокойно. Ворочался, уснуть всё не мог, в конце концов выбежал из дома тёплой ночью и побежал к Славу иному дому. Дверь квартиры опечатана. Ромка нашёл лишь записку от Славы своим аккуратным почерком на листочке в косую линеечку. Она уехала из города внезапно, сама заранее не знала. Всё хорошо, только вместе кончили первый класс, казалось впереди солнечнее лето, будут смывать с босых пяток пыль из колонки и пить её ржавую холодящую воду. Он Славке обещал сделать воздушного змея, лёгкого такого, крылатого. А получилось вот так вот...
Павка его утешал всячески, несмеясь вовсе. Эх, и Павка такой был... Сколько раз его мозолистая ладошка ложилась на Ромкино плечо , когда это очень нужно было. Легла и тогда. Ромка стоял с тем самым опоздавшим змеем над обрывом реки, тяжёлые серые облака были совсем низко, ветер чуть не порвал бумагу, и верёвка от порывов ветров шаталась, будто, вслипывая, вздрагивала от горя и плакала.
Павка, Павел... Пшеничные волосы, кривозубая улыбка. Вместе выросли. Но и он уехал через год , и то меньшепосле Славы, в конце апреля. Они шли по весеннему городу и было жарко. Павка всё смеялся, подбодрял Ромка, но тот сказал только : «Слушай, не надо, а... Мне ни капельки не легче , да и тебе от этого хуже только, наверно. Ты лучше это... Ну дай руку. Я завтра приду на вокзал. И писать буду.» Они шли дальше молча. Грустно было, но всё же они были пока вместе. Проводить пошёл один, отец предлагал вместе с ним, но он только молча мотнул головой. Юлька только утешила по-настоящему. Одним взглядом, присутствием , мыслью. Эти она была похожа на Славу. И чем-то ещё напоминала маму. Особенно, когда наклониться к нему, щекотнёт волосами. Девчонки , женщины такие, силой такой необъяснимой обладают.
А написать Павке не успел.-Война началась. Всё поменялось, но хуже всего то, как поменялся он сам. Ромка думал об этом с ужасом.
Потом и папа, и мама, только они навсегда уже...Осталась только Юлька. Она теперь ведь тоже совсем одна, как и он...