1
…Русские бескрайние поля, травы и цветы, небольшие кустарники. Леса, берёзовые рощицы, темноватые еловые и сосновые чащи. Небольшие озерца, извилистые речушки. Деревни, уютные старенькие домишки, роскошные сады, более новые кирпичные постройки. Люди, медлительные старички и старушки, суетливые рабочие, весёлые, озорные дети. Вокзалы, перроны, мелкие магазинчики… Снова леса, поля... И бесконечные столбы, массивные опоры для нескончаемой линии электропередач.
Андрей с интересом созерцал всю эту благодать через окно. Поезд неторопливо ехал уже очень далеко от Московской области, монотонно стучали колеса, убаюкивая, покачивался вагон. «Как давно я не был в этих местах, - подумал Андрей, - хорошо, что я поехал поездом. Такая красота вокруг». Он прикоснулся лбом к холодному стеклу и продолжил о чём-то размышлять.
Выйдя на своей остановке, Андрей, сжимая рукой ручку своего небольшого чемодана, в нерешительности остановился посреди вокзала: «Вот оно, моё родное село». Мужчина огляделся вокруг, словно попав в далёкое детство, казалось, почти ничего не изменилось тут с советских времён. Старенькое, подремонтированное здание вокзала, колонка с ключевой водой, облупившаяся водонапорная башня.
Андрей пошёл от вокзала по направлению к единственной асфальтовой дороге, проходящей через середину села. Дом, как чётко помнил мужчина, находился у самой дорого, недалеко от поворота. Приезжий москвич шагал не спеша, осматривая окрестности, некоторые старые домики казались ему знакомыми. Далеко отойдя от пыльного вокзала, мужчина глубоко вдохнул тёплый летний воздух. Он почувствовал слабые запахи разгоряченного на солнце сена и свежего коровьего молока… Снова нахлынули ностальгические воспоминания…
Подходя к своему родному дому, Андрей поравнялся с соседским дощатым забором. Он притормозил и заметил сгорбленного бородатого старичка, сидящего на скамейке возле своей старенькой избы. «Не может быть, это же… Кондрат Евсеевич! – подумал Андрей, - Живой! Совсем старенький стал!» Он подошёл к забору и поприветствовал своего соседа:
- Здравствуйте, Кондрат Евсеевич! Как поживаете?
Но старик ничего не ответил. Он неподвижно сидел, опершись на кривоватую трость, лишь глаза его тревожно забегали.
- Это я, Андрей! Не узнаёте? – громко прокричал Андрей. В ответ ни слова. «Оглох, что ли, на старости лет? – подумал приезжий, - да и не узнал, похоже. Столько лет прошло…»
- Андрюша, Андрюша!
Мужчина обернулся в сторону своего дома и увидел бежавшую к нему навстречу тетю Антонину. Для своих преклонных лет женщина выглядела очень моложаво, к тому же, было сразу видно, как она вся прямо светилась счастьем, наконец дождавшись своего любимого племянника.
- Здравствуй, тетя Тоня! – Андрей подбежал к взволнованной женщине, и они слились в крепких объятиях.
- Мальчик мой, мой родной, - тётя Антонина заплакала, - как я по тебе соскучилась! Какой же ты у меня взрослый уже!
Женщина взяла племянника за руки и развела их в стороны:
- Настоящий мужчина! – приосанившись, гордо произнесла улыбающаяся тётя Тона, - Не узнала я тебя, слепая совсем стала! Гляжу – идёт по дороге паренек незнакомый! Потом присмотрелась – Андрюша мой вроде! Как шесть лет назад! А как стал ты кликать Кондрата, тут уж я и сомневаться перестала! Только он глухой стал… Не признал тебя, столько лет прошло, ну да ладно… Ну, пойдём в дом!
- Тётя Тоня, - растроганный Андрей не знал, что и сказать, тетя крепко держала его за руку и вела к калитке, - я тоже так рад…
- А я всё сидела на крылечке, ждала тебя! Все глаза проглядела! – тараторила женщина, открывая калитку и придерживая устремившуюся к племяннику собаку, - получила письмо, так мол и так, приезжает мой племянничек десятого числа, вчера то есть! А тебя нет и нет… И позвонить нечем…
- Самолёт мой отменили, - оправдывался Андрей, гладя ластившуюся к нему овчарку, - да и потом, от аэропорта надо было ехать на чём-то… Решил на поезде…
- А у меня уж всё готово было вчера! Курицу зарезала, с картошкой запекла, молока надоила, варенья там всякие… Ну пойдём к столу быстрее, оголодал, небось, с дороги-то!
- Тетя Тонь, да я не…
- А я всё надеялась, что с женой всё же приедешь, с детишками! – тетя Антонина остановилась на ступеньках крыльца, - Андрюша! Да бог с ними! Главное, что ты приехал! Добрался! Живой, здоровый!.. Я же всё одна, да одна… Так я давно тебя не видела!.. Ты же мне как родной! Сыночек…
Тётя Тоня обвила Андрея своими мягкими руками, горячо разрыдавшись…
2
После шикарного вкуснейшего обеда потяжелевший Андрей открыл чемодан, подарил своей тёте небольшие подарки, различные бытовые безделушки. Та была безумно рада. Казалось, это её осчастливило гораздо больше, чем немалые деньги, которые племянник посылал ежемесячно. Потом они сели рассматривать фотографии. Сначала новые, которые Андрей привёз с собой, он показал тёте самые свежие фото своих детей – тринадцатилетней Даши и девятилетнего Серёжи, снимки своей жены Виктории. Больше всего Антонине Ильиничне нравились совместные фото, где вся семья была в сборе, вместе с родителями Виктории. «Только меня не хватает на этих фото» - сокрушалась тетя Тоня. Андрей в который раз сожалел, что не смог уговорить поехать жену и детей, с которыми Антонина Ильинична не виделась шесть лет. Он наврал ей, что дети приболели, а Вика занята делами. А на самом деле, Виктория, будучи избалованной, высокомерной девушкой из богатой семьи, ни за что не хотела «соваться в какую-то глухомань, в старую, тесную избу без удобств, к пожилой, болтливой бабушке». Да и дети не особо горели желаньем «ехать в скучное, дикое место, где даже нет интернета». Потом Андрей с тётей взялись рассматривать старинные фотоальбомы, которые бережливая бабуля достала из своего укромного уголка. Мужчину снова охватила ностальгия, когда он увидел свои детские снимки, до боли знакомые и, в то же время, уже немного чуждые. А, увидев последние фотографии своих молодых родителей незадолго до их гибели в автокатастрофе, Андрей едва удержался от слёз. Особенно его пронзил до глубины души совместный снимок, где он со своими вечно молодыми мамой и папой, маленький симпатичный одиннадцатилетний мальчик, не подозревающий, что совсем скоро он останется сиротой…
- Тётя Тоня, - отложив фотоальбомы, заговорил приезжий дрожащим голосом, - прости ты меня, что я так редко тебя навещаю! Работа, бизнес, дела, семья, ты же понимаешь… Устал я тебя уговаривать переехать к нам, в Москву… Я… я так благодарен тебе, что ты меня вырастила! Поставила на ноги... Подожди, не перебивай!.. Я… я не помню, чтобы говорил тебе, что я… как я люблю тебя! Дорогая тётя Тоня! Ты – моя вторая мама!
Андрей обнял свою родную тётушку, и они дружно немножко поплакали.
После ужина уставший, переполненный эмоциями москвич почти сразу лёг спать. Однако, лёжа в постели, Андрей вдруг узнал свою комнату. Да, это была та же самая детская, в которой он жил до самого окончания школы. Как изменилась его жизнь, когда он уехал в Москву – учиться в ВУЗе, работать, жениться… А здесь всё тот же потолок, те же стены, правда, с полинявшими обоями, та же мебель, уже вполне ставшая антиквариатом. Мужчина стал ворочаться и размышлять о прошлом. Окончательно расхотев спать, Андрей вышел на улицу и закурил. Он стал рассматривать старинный деревянный дом. Такой большой и добротно сделанный, для своих лет смотрелся всё ещё на редкость внушительно. Приезжий бизнесмен вспомнил былое время, когда пятикомнатная изба была полна людьми, там жил он с сестрой и родителями, тётя Тоня с мужем, дедушка и бабушка. А теперь… В темноте эта грустная обитель казалась еще более опустевшей и отчужденной. Андрею стало безумно жаль свою тетку. «Как она, бедная, живёт тут совсем одна?! В исконно-русских условиях! Держит кур, корову, собаку! Зимой топит печь! Сколько хлопот… Зато, благодать-то какая! Природа, чистейший воздух! Свои овощи и ягоды… Да, мы, закоренелые москвичи, уже совсем другое поколение…»
На следующий день Андрей и Антонина Ильинична пошли на кладбище, к могилам родителей Андрея и мужа тёти Тони. По дороге мужчина заметил, что школа, в которую он ходил, превратилась в заброшенные руины. На вопрос, что же случилось, тетя Тоня ответила, что после перестройки многие семьи уехали, детей осталось очень мало, в селе, к тому же, была эпидемия какой-то болезни, и школу закрыли…
…Антонина с племянником поставили цветы на могилках, пропололи сорняки, зажгли свечки. За соседней оградкой шло захоронение какого-то старичка. «Отмучился, Степан Аркадьевич, бедолага-алкаш, - причитала Антонина Ильинична, - ну, пусть земля будет пухом, все там будем». Андрей обратил внимание, что, похоже, проводить усопшего в последний путь пришли только его соседи, всего только шесть пожилых человек, никого из возможных родственников, казалось, не было.
Когда Андрей с тётей покидали кладбище, внезапно оглушительно зазвонили колокола стоявшей рядом колокольни. От неожиданности москвич даже вздрогнул.
- Это что, по этому умершему старику звонят? – спросил он тетку.
- Да не, ты что, слишком много чести, - фыркнула та в ответ, - это у нас в селе традиция такая, передается из поколения в поколение. Каждый год двенадцатого июля в полдень бьёт набат тридцати трёх ударов. Столько пареньков забрали в этот день в сорок первом году на фронт, и не один из них не вернулся…
У приезжего москвича стало тоскливо на душе. От заброшенного тёмного кладбища, уже поросшего массивными деревьями, от посещения могилы любимых родителей, на которой давно не был, от похорон неизвестного одинокого старика-алкоголика… А каждый звонкий, беспощадный удар тревожного набата сбивал биение сердца Андрея, подёргивая каждый нерв его расчувствовавшегося организма…
3
После сытного обеда, немного отойдя от неприятных мыслей, Андрей сказал, что хочет прогуляться по селу один, хотя тетя Тоня хотела вместе с ним сходить к своим подругам-соседкам. Возле калитки Антонина Ильинична наставляла своего племянника, будто он был ещё ребенком, чтобы не уходил очень далеко, чтобы не разговаривал с незнакомцами. Мужчина, отходя от дома и чувствуя на себе испепеляющий взгляд глухого Кондрата Евсеевича, всё также сидящего на своей скамейке каменным изваянием, пообещал, что скоро вернётся.
«Поле, русское поле! Светит луна или падает снег…!» - нараспев воскликнул Андрей, дойдя до края села и увидев перед собой просторное, жаркое, солнечное раздолье. Сколько раз, будучи беспечным мальцом, он ходил сюда воровать созревшую картошку! «Как много её было!.. А теперь широкое поле никто не возделывает, даже небольшие молодые деревца выросли кое-где!» - подумал москвич. Сколько раз он с родителями, потом с дядей и тётей ходил по краешку поля до густого леса, где собирали столько грибов и ягод. «Где же теперь это всё?..» - Андрей в душевном порыве рухнул на мягкую траву. В глаза ослепительно бьёт июльское солнце, над головой кружатся цветастые бабочки, слышно приятное жужжание мушек, шмелей и едва уловимый шелест молниеносных стрекоз. Со стороны леса доносится разнообразное милое птичье пение. На склонившейся над лицом травинке ползёт божья коровка. Добежав до самого верха остренького листочка, красный в крапинку жучок расправил крылья и улетел. Голые руки чувствуют живительную силу ароматного разнотравья. Андрей сел на корточки и огляделся вокруг: полевые васильки, иван-чай, лекарственные ромашки, конский щавель, зверобой, тысячелистники, одуванчики… «Боже, я помню названия всех трав! – удивился московский бизнесмен, - Всех трав, которые мне показывала мама и тётя Тоня!» Мужчина вскочил и стал внимательно рассматривать каждое растение, которое казалось ему знакомым…
…Уже подходя к своей улице, Андрей, теребя в руках собранный венок из полевых цветов, вдруг услышал какой-то странный стук. Это был монотонный звук, как будто кто-то стучит в дверь. Но ритм оказался удивительно точным, словно, замедленное тиканье часов. Москвичу стало интересно, он свернул с дороги к дому и пошёл по направлению доносящегося стука. Источник этой «дроби» оказался на соседней перпендикулярной улице, взору Андрей предстало необычное зрелище. За наклонённым деревянным забором мужчина увидел старую-престарую женщину, то ли скрючившуюся от своего возраста, то ли имеющую очень небольшой рост. Её рука, непропорционально большая и длинная, с массивными сморщенными пальцами, настойчиво стучала в дверь дома, с поразительно точной периодичностью в шесть секунд. У Андрея всё похолодело внутри и тревожно защемило сердце. Вид убогой старухи, явно не в себе, упорно стучащей в такой же убогий домишко, ошеломил приезжего. Он с полминуты стоял неподвижно, не решаясь, то ли уйти прочь, то ли заговорить с отталкивающей, казалось, полуживой женщиной. Наконец, оглядевшись по сторонам и не увидев ни души, Андрей произнёс:
- Бабуля, вам помочь?
Ноль внимания. Полностью поглощенная своим «занятием», бабуля и плечом не подернула, продолжая мерно отбивать такт на злосчастной двери. Обескураженный Андрей, слегка покраснев, постоял еще немного и пошёл прочь. Но, когда мужчина отошёл от забора метров на десять, стук внезапно прекратился. От неожиданности бизнесмен встал как вкопанный. Он буквально физически почувствовал на своей спине пронзительный взгляд. Медленно обернувшись, Андрей увидел, что старая карга исподлобья пристально взирает прямо на него. Он в жизни не видел такого взгляда! Сколько ненависти, сколько злостного гнева было в этих выцветших, слабых глазах! И, в то же время, какой невыносимой болью, горькими страданиями были полны эти впавшие глазницы… Не в силах больше испытывать этого умопомрачительного воздействия, Андрей поспешно направился к своему дому… Возобновившийся стук, казалось, продолжал преследовать его до самой калитки…
После ужина, поговорив со своей тётей о том, о сём, Андрей, так и не преодолев любопытства, спросил её:
- Тётя Тоня, не знаешь, что за полоумная бабуля живёт на соседней улице?
- Какая бабуля? – недоумевала Антонина Ильинична.
- Сегодня я услышал, как она стучит в дверь какого-то дома…
- А, поняла, - сообразила тетя Тоня, - это Васильевна, древняя фронтовичка, она в свой собственный дом колотится, в незапертый. Спятила она, горемычная. И давно уже за ней замечали. Всё хуже и хуже делалась… Началось всё в войну, конечно, дай бог памяти, партизанкой, вроде, была… Воевала она недолго, ранение в плечо получила. А брат с мужем погибли, где-то под Сталинградом. Тогда у ней и помутилось в башке. Бывало, разговаривала с ними, как будто живые они, с ней в одной комнате сидят. Готовила еду на троих… Ой, несчастная баба! И позаботиться-то о ней совсем некому было, одна осталась… А сейчас вот, в последнее время, как плохая сделается, так примется стучать в дверь своей избы, мол, муж её не пущает! Слышала, ссорились они до войны, бил он её, ей-богу, бил… Мы уж, как можем спроваживаем её от этой напасти. Как увидим – колотится – давай её вразумлять, так мол и так, давно уже твой муженек помер, иди в свой дом да приляг!.. А сколько ей лет, мама родная, не сосчитать… Одному богу известно…
4
Ночью Андрей плохо спал. Ему приснился кошмар: он и его семья тонут в каком-то грязном болоте, неподалёку стоит видеокамера и снимает эту ужасную сцену. По берегам этого зловещего омута стоят трибуны, на которых сидят люди различных национальностей и наблюдают за тонущими мучениками. И всё это творилось под отвратительную ритмичную музыку с оглушительным перезвоном колоколов и назойливыми медленными ударами в барабаны… Проснувшись ни свет ни заря мужчина мог поклясться, что даже из своей комнаты он слышал, как чокнутая Васильевна всё ещё барабанит по двери своего дома. Однако, внимательно присушившись, бизнесмен различил только хор стрекочущих цикад…
…Третий день Андрей и Антонина Ильинична провели, хлопоча по хозяйству. Племянник, несмотря на подавленное состояние, отремонтировал протекающую крышу в сенях, подлатал забор, наколол запас дров для последующих холодов. Вечером они с тётей ходили в гости к подругам Антонины Ильиничны, некоторых из них Андрей помнил еще из раннего детства. Когда Андрюша был юным приветливым пацаненком, с ним общались многие селяне, они тоже не забыли его и очень тепло приняли. Для них мужчина был не чуждым московским бизнесменом, а оставался всё тем же свойским знакомым пареньком.
Пролетели три дня, как одно мгновение. Отпуск Андрей только начался, но пора было возвращаться в Москву, вскоре Андрей с семьёй должен был лететь на отдых в Испанию. За это короткое время, проведенное в родном селе, мужчина испытал двойственные чувства. С одной стороны, он был счастлив вернуться хотя бы ненадолго в свой отчий дом, вновь ощутить себя маленьким мальчиком в своей любимой детской комнате, полюбоваться истинной русской природой, её дарами и богатствами. С другой стороны, закоренелый москвич немного стеснялся всего этого нахлынувшего откровения, уже немного чужого мира, в котором всё по-другому, ему было трудно общаться с людьми, которых он знал и любил, но не жаловал вниманием все эти годы, тяжело было осознавать себя уже взрослым, семейным человеком, без тех искренних интересов узнавать всё новое, без шаловливого азарта, без наивной беспечности, свойственных только детям, чистым, как лист бумаги…
Вещи были собраны, тетя Тоня наготовила для Андрея и его семьи кучу гостинцев, так что ему пришлось купить в местном сельпо чемодан на колёсах, отказываться от подарков было неудобно.
Провожая племянника до калитки, Антонина Ильинична выглядела неважно. Было видно, что она накануне утром плакала.
- Родной мой, Андрюша, - залепетала тётя Тоня, - ты уж прости меня, старую, что я не могу тебя до вокзала проводить, нога у меня захворала…
- Ну что, ты, дорогая, ничего страшного, что…
- Годы берут своё, бывает у меня всякое… Ты, пожалуйста, приезжай в следующий раз с детьми, с женой, я хоть посмотрю на вас… Сама-то я уже не приеду, была, вот, шесть лет назад, а кажется, только вчера… Как уже Дашенька и Серёженька подросли! Присылай еще фотографии! Как на юга съездите – всё присылай!
- Обязательно, тётушка!
- Ну, ступай, опоздаешь, не дай бог!.. Передавай приветы от меня, я вас всех очень люблю!..
Они долго стояли, обнявшись. Наконец, Андрей вышел за калитку, едва успев остановить тетю, чтоб она не помогла со вторым чемоданом. Закрыв за племянником калитку, Антонина Ильинична опустила слезившиеся глаза и тихо произнесла:
- Андрюшенька, сынок, ты не присылай столько денег… Куда мне, старой?.. У меня и пенсия, пусть не большая, но всё же… Ты детям своим побольше покупай там, одежку какую или к школе… А мне не надо, не надо столько. Ты, главное, приезжай сам почаще, это лучший подарок для меня…
- Тётя Тоня! Да нам и так хватает!..
- Ну всё, сынок, ступай… До свиданья!
Андрей в нерешительности попятился к дороге, махая рукой на прощанье своей тёте. Ему невыносимо защемило сердце, ноги не слушались. Пройдя несколько шагов, мужчина развернулся и опрометью вернулся к забору родного дома, несмотря на тяжесть до упора набитых чемоданов.
- Тётя Тонечка! – сокрушенно затараторил москвич своей тёте, всё также стоявшей у калитки, - умоляю тебя в который раз! Давай продадим этот дом! Зарежем всех этих кур, сделаем…
- Нет, нет, Андрей! Нет, я не могу!
- Не могу я смотреть, как ты мучаешься! Совсем одна! Нельзя тебе в таком возрасте, тем более, с таким здоровьем!.. Корову хоть продай!
- Нет, хватит, даже не уговаривай! – лицо Антонины Ильиничны слегка посуровело.
- Переедешь в Москву к нам! Я тебе могу квартиру купить!
- Я же сказала – нет! Не нужна мне твоя Москва! – почти закричала покрасневшая взволнованная женщина, - Не могу я продать эту землю! Это дом моего отца, а до него здесь был дом моего деда! Ты же знаешь! Не уеду я отсюда! Ни за что! И хозяйство не запущу! Здесь родилась – здесь же и помру!
С этими словами Антонина Ильинична развернулась и пошла к дому.
- Тётя, давайте хоть ремонт сделаем, поставим тебе нормальное отопление вместо этой печки! – крикнул вдогонку Андрей, но тётя ничего не ответила и скрылась за входной дверью.
Московский бизнесмен, еще немного постояв возле закрытой калитки, взял чемоданы и направился к вокзалу. Не пройдя и двадцати шагов, Андрей услышал чей-то старчески хриплый, но очень гневный мужской окрик с немного странноватой интонацией:
- Уходи, уходи и больше не возвращайся сюда, подлец!
Едва не уронив багаж, москвич обернулся и увидел всё также сидящего на своей раскачивающейся скамейке Кондрата Евсеевича. Но теперь тот, как будто, приосанился, расправил плечи и недружелюбно пронзал москвича диким взглядом. Оказалось, у глухого старикана голосище ещё был о-го-го. Впрочем, даже его глухота казалась липовой.
- Не место тут таким, как ты! – в сердцах добавил старче, - Не приезжал столько лет – и сейчас не надо было! Тоньке и без тебя хорошо! Сиди в своей Москве! Воруй там, сколько влезет! А нас, честных людей, не трошь!..
5
Андрей шёл очень быстро, словно два его чемодана были лёгкие, как перышки. Брови его были нахмурены, волосы взъерошены. Он ничего не ответил злостному Кондрату Евсеевичу, ему было противно даже думать о нём. «По какому праву этот престарелый доходяга вздумал на меня бочки катить?! Что я ему сделал?! И еще тётка на меня обиделась! Ей я тоже не причинил никакого вреда! Неблагодарная самодура! Столько денег ей присылаю, а она ещё нос воротит!.. Боже, зачем я сюда приехал?!» - так размышлял бизнесмен, как вдруг услышал знакомый равномерный стук. «Чёрт, этого мне ещё не хватало!» Москвич удивлялся, как эта древняя, еле живая старушенция умудряется так громко колотить в дверь. Он старался не обращать внимания на преследующие его ритмичные звуки, но ноги его сами собой замедлили шаг.
- Нет, это просто возмутительно! – закричал Андрей неизвестно кому, - В какой дурдом я попал! Неужели не найдётся ни одного человека, который успокоит эту сумасбродку?!
Московский бизнесмен огляделся вокруг и увидел лишь запущенные сады с безмолвными домами.
Немного погодя он подошёл к уже знакомому почерневшему забору и бросил надоевшие чемоданы. Разгоряченный мужчина метнул свирепый взгляд на издевающуюся над дверью возмутительницу спокойствия и гаркнул:
- Уважаемая! Вам помощь не требуется?!
Как и в предыдущий раз, совершенно не обращая внимания на незнакомца, старуха продолжала упорно стучать. Рассвирепевший Андрей, презрительно фыркнув, с силой толкнул калитку – та легко распахнулась, оказавшись незапертой.
- Скажите мне, Васильевна, как ваше имя?
Тук, тук, тук…
- Не могу же я называть вас просто Васильевна!.. Вы вообще говорить можете?!
Тук, тук, тук…
- Ну хорошо же… Девушка! Ваш муж мёртв, его нет в доме! Входите, дверь не заперта!
Тук, тук, тук… Андрей не выдержал и схватил бабулю за стучащую руку. На его удивление ему пришлось приложить немалое усилие, чтобы остановить её. Он опустил руку женщины и за скрюченные плечи повернул её к себе. Старуха, будто каменная, не смотрела на него, опустив голову. Тут мужчина пришёл в себя, разглядев перед собой жалкое, уродливое, несчастное, всеми брошенное существо, лишившееся не только всех своих родных, но и, похоже, рассудка. Ему стало так стыдно, так больно на сердце… Андрей отдёрнул свои руки от дрожащих великовозрастных плеч. Он закрыл лицо руками и прошептал: «Простите меня…». Открыв лицо, москвич увидел перед собой встревоженные широко открытые старушечьи очи и её полуоткрытый беззубый рот.
- Ты почему не на войне, сынок? – внезапно возмущенно промямлила женщина своим скрипучим, слабеньким голоском.
- Какой войне? – растерялся Андрей.
- Ступай, ступай немедля! – закряхтела старуха, - Сейчас муж мой выйдет, как увидит, что хлопец незнакомый тут баклуши бьёт – не обрадуешься! Надевай форму и кыш отсюда, окаянный! Догоняй своих! Ужо всех увезли! И брата моего… Скоро и муж отправится…
- Бабушка, опомнитесь, - запротестовал москвич, - война-то кончилась уж давным-давно!
- Чаво?! Молчи, окаянный, не гневи мужа моего! Вон отсюда!
Уже не слушая сумасшедшую, Андрей открыл простую задвижку, распахнул дверь и махнул внутрь рукой – мол, входите. Растерявшаяся бабуля глянула в дом, потом на «хлопца», широко открыв рот.
- Ой, чаво-то мне нехорошо…
Мужчина едва успел подхватить падающую без чувств бывшую фронтовичку. Он взял её на руки и вошёл в дом. Окна все были зашторены, на полу мусор какой-то, в нос ударил отвратительный запах. Андрей нашёл спальню и положил старуху на кровать.
- Васильевна, как себя чувствуете?
- Воды… - еле слышно отозвалась та. На кухне приезжий чудом наткнулся на задвинутый под стол бидон с мутной водой, ничего лучше он приметить не смог. Потом за засаленными дверцами буфета Андрей нашёл более-менее чистый стакан и вернулся в спальню. Приподнявшись и отпив из стакана, болезненная женщина немного просветлела.
- Прости, прости ты меня, милок, каргу старую… Ступай своей дорогой.
- Это вы меня простите… Мне надо было сразу открыть вашу дверь.
- Нет, нет, ничего… Бывает у меня… Зато так отрадно на сердце, когда верую, что муж мой живой и здоровый…
- Понятно… Ну, будьте здоровы! До свиданья!
Андрей уже собирался закрыть за собой дверь, но престарелая женщина из последних сил окликнула его:
- Милок! Поди-ка сюда!
Мужчина возвратился в спальню и подошел к лежащей старухе.
- На-ка, вот, возьми, - женщина с трудом пододвинулась к стоявшей у кровати табуретки и, взяв что-то с неё, протянула правую руку с вещицей незнакомцу, - это старинный крест… Животворящий… Маменьки моей… Ах, беда-то какая… Не одела я его на шею ни мужу своему, ни брату… Запамятовала… Время-то какое было… Не до того… Вот они, родимые, и не вернулись…
Женщина заплакала, прикрыв левой ладонью лицо.
- Да вы что, бабуля! Не могу я! Такая вещь…
- И не упрямься! Бери немедля! Хоть тебя Бог убережёт от ненастий! Бери!
- Нет, нет, нельзя так!.. Пошёл, я, бабушка, пора! – поспешно попятился Андрей, нащупывая рукой дверь.
- Умоляю, возьми! Время-то какое неспокойное! Пропадёшь ведь, ей-богу, пропадёшь! Кругом враги окаянные! Сынок!..
Но Андрей уже ничего не слышал. Он схватил чемоданы и сломя голову помчался на вокзал…
…Необъятные невспаханные поля, дремучие леса, заросшие пруды и реки с обваливающимися берегами. Разваливающиеся накренённые избы, полупустые ободранные исписанные вокзалы, недостроенные огромные кирпичные особняки. Понурые, одинокие люди, бредущие со своими котомками по узким тропинкам вдоль путей. Снова поля, леса… И бесконечная линия электропередачи: покосившиеся деревянные столбы с провисшими толстыми проводами…
Андрей отрешенно уставился в окно вагона, его веки безучастно моргали от быстро проносившихся снаружи одинаковых пейзажей. Теперь почему-то вся эта местность воспринималась по-иному… Тоскливо было на душе у московского бизнесмена, постепенно приближающегося в сторону столицы. И тревожно, неспокойно. Словно, что-то забыл Андрей в своём родном краю, в котором он так долго не был. Быть может, свою совесть?.. Ведь только спустя двадцать с небольшим лет он решил приехать в свой отчий дом, навестить родную тётю, которая вырастила его, подняла на ноги, как родного сына… Тяжелые мысли роились в голове у мужчины… Он смотрел на двух подростков, судя по всему, брата и сестру, сидящих напротив. Они уткнулись в свои планшеты, во что-то играя. Андрей обратил внимание на их не по годам сильно ссутуленные плечи, и то, как близко они держат экраны у своих глаз, почти вплотную, будто бы, уже страдают близорукостью. Рты их чавкают ароматными жвачками, периодически выпуская огромные пузыри, внезапно громко лопающиеся под мерный стук колес. Девчонка одета в маленький люминесцентного цвета топ, почти купальник, на лице – взрослая косметика, в ушах – серьги. От мальчишки с полностью выбритыми висками и густой чёлкой разило куревом… И тут Андрей вспомнил своих детей, которые, пожалуй, мало чем отличались от этих ярких представителей современной молодежи… «Боже, куда мы катимся?» – подумалось успешному московскому бизнесмену. У него раскалывалась голова, в глазах потемнело, мужчина впал в полудрёму... В ушах его всё ещё звенел тревожный набат, тот самый, с кладбищенской колокольни. Скорбел ли этот малиновый звон только по тем тридцати трем красноармейцам, не вернувшимся с фронта?.. Гораздо больше людей уходят и не возвращаются. Не только в буквальном смысле… А ещё прямо в сердце Андрея стучала спятившая полуживая старуха, как неизвестная судьба, предначертанный фатум, мерно отбивая такт своего жуткого заклинания, вызывая какие-то нечистые силы, протягивающие исподтишка свои мерзкие костлявые, испещренные трупными червяками руки… Крестик-то Андрей не взял…