Три монаха, склонивших головы, один из которых ещё и взвалил на спину большой деревянный крест, стояли рядом с широкоплечим высоким купцом. Капитан Бильбоу рассматривал этих людей, не скрывая своего интереса, в то время как купец называл цену и место, куда им необходимо было попасть. Капитан Бильбоу про себя присвистнул, за такую пустяковую поездку купец предлагал большие деньги. Знал ли он, что по такому расчету можно провести до 100 людей. Но раз такая цена была назван не им самим, капитан считал себя вправе не сразу дать согласие. И было кое-что, что ему не нравилось, что его смущало.
- Доставить крест до Капилонского монастыря я берусь, мы сможем прибыть в Капилон-порт ночью, а там моя команда поможет вам его донести, но этот крест… Я не помещу его на нос своего корабля.
- Это для нас важнейшее, крест должен прибыть в Капилонию именно так, - отвечал купец со странным акцентом.
- Я не люблю устраивать представлений, - не сдавался Бильбоу, он и сам не знал, что ему больше хотелось: увеличить и так высокую цену или спрятать крест в трюм, чтобы никто не видел, какой груз он везет.
- Мы прошли больше, чем пол земли. Мы шли от далеких и суровых Русских земель и шли по снежному морю, наш путь близится к завершению, и крест должен возвратиться домой, как хозяин, а не как груз из трюма, где он будет стоять между бочками с вином и ромом.
«Откуда он знает про бочки?» - подумал капитан, но вслух произнес:
- Тогда плату за проезд нужно увеличить вдвое.
Купец не спеша достал кожаный кошель и открыл его. В нём лежали золотые и серебряные монеты, блеск их ударил капитану в глаза. Купец изрек:
- Здесь в полтора раз более того, что я обещал, и это всё, что есть. Возьмешь ли ты нас?
Капитан ещё раз окинул взглядом пришельцев: монахов восточного христианства в коричневых шерстяных и ужасно заношенных одеждах, подпоясанных кожаными поясами. Посмотрел на купца высокого, сурового мужчину с густой русой бородой, морщинистым изрезанным ветром лицом и суровыми голубыми глазами. По их виду, по тому, что с ними более не было вещей, капитан понял, что у них больше ничего нет. Разве что монахи держали в руках четки, но те были совсем обычными, деревянными и стоимости не имели.
- Я возьму вас на судно, - как бы нехотя ответил капитан. - Но крест прикрепите сами.
«Все равно первая волна его снесет, а с другой стороны, какое хорошее прикрытие. Судно, которое доставило монахов в храм, обретет хорошую славу. Может быть, и удача будет всегда с нами».
Купец отдал кожаный кошель Бильбоу, и пассажиры взошли на корабль. Капитан наблюдал, как монах с крестом приблизился к носу корабля и, несмотря на тяжесть ноши, аккуратно снял его со спины. Два других монаха ему в этом помогли, затем они водрузили крест на борт и быстро-быстро перевязали его кожаными поясами, которыми ещё недавно были подвязаны их одежды. Бильбоу с интересом наблюдал: крест был слишком тяжел, чтобы его можно было таким образом серьезно закрепить. Первая же большая волна снесет драгоценную ношу монахов.
Капитан поднялся на борт и подошел, чтобы убедиться, что крест не выдержит путешествия. Он ухватился за него рукой, попытался раскачать, но крест стоял как влитой. Монахи, молчаливо стоящие рядом, только перебирали свои четки и смотрели себе под ноги, склонив головы.
- А крест-то тяжел, -усмехнулся Бильбоу, а про себя подумал, что монах, его несший, должно быть, очень силен, а гляди-ка какой святоша, даже глаз не поднимает.
Всё было готово к отплытию небольшого судна. Команда из 4 человек, капитан и пассажиры разместились на корабле и двинулись в путь. Море было спокойным, солнце светило ярко и высоко, день только-только достиг середины. И не было ничего, что могло бы испортить эту дорогостоящую поездку.
Капитан, сидя у себя в трюме, считал прибыль, он прибыл в порт сегодня рано утром и выгрузил мешки с зерном. За этими мешками он плавал 3 месяца, но зато ему заплатили достойную цену. Что и говорить, в последнее время команде «Морского пути» как нельзя везло. Сама команда была на редкость разбойничьей, помимо зерна они везли краденый ром и вино, а кроме того, капитан и знать не хотел, где этих 4 человека пропадали, пока судно стояло на постое в порту Санатоса. Но они никуда не совались, не устраивали никаких бунтов, никаких передряг, чего бы ещё мог хотеть капитан? Он отдаст свою долю с перевозки зерна, отдаст краденые ром и вино и получит свою долю с этого, а ещё приберет практически все деньги с этих пассажиров, отдав команде только причитающееся за перевозку 4 человек и их ничего не стоящего груза. Да за эти деньги можно начать такую жизнь! Капитан присвистнул. Затем собрал все бумаги, счета и запер в тайном сундуке.
На палубе было непривычно тихо. Монахи торжественно стояли под крестом, чем вызвали усмешку у Бильбоу. Купец стоял чуть дальше, опираясь руками о борт корабля и глядя на море. К нему-то капитан и подошел, просто так, поболтать.
- И что вы, везете этот крест издалека?
Купец сдержанно кивнул.
- Это дар монастырю? От кого?
- От самого Господа, нам же просто дали задание привести его.
- И сколько вы путешествуете, если не секрет?
- Монахи до встречи со мной проделали путь в 300 дней, со мной в 400.
- Почти два года, и всё ради креста.
На этих словах купец выпрямился и посмотрел на капитана.
- Это не просто крест. Это путь для каждого из нас. На этом кресте мы распяли свои желания, свою мирскую жизнь, но скоро наш путь будет окончен, и крест пребудет в монастырь.
- И что же вы сами оставили на кресте?
- Я оставил на милость Божию свою семью.
- Вы, правда, думаете, что кто-то о ней позаботиться? - капитан грубо рассмеялся. - Пока вы здесь везете деревяшку за большие деньги?
- Я оставил семью в самом надежном пристанище: на милость Божию, поэтому о ней весь мир позаботится. И вы помните о своем обещании, ведь вы тоже часть мира.
- Я довезу вас до порта. Ветер сегодня дует нам в паруса, - со смешком сказал капитан, ему хотелось каким-нибудь формальным способом закончить разговор с обезумевшим фанатиком. Купец кивнул и опять стал глядеть на море, по его губам было видно, что он молится.
Ещё только на небе сияло солнце, ещё только невинные белые барашки венчали мелкие морские волны, как подул ветер с запада. Солнце стало клониться к земле, и огромная черная туча, которая неслась всё быстрее и быстрее с ветром, под лучами заходящего солнца, окрасилась в угрожающий красный цвет. Эта темная стена, наползающая с запада, покрыла всё небо к середине ночи, и море заволновалось. Корабль, который старался держаться не особо далеко от берега, стало подбрасывать на набирающих силу волнах. Вспышки молний, будто огромные ветвистые лапы, протягивались от неба до земли, а удары грома били с чудовищной силой и звуком, так, что в ушах будто бил набат. Невольный ужас закрался в душу. Капитан и члены его команды заметались по кораблю, убирая паруса, стараясь выровнять ход корабля, привязывая бочки и ящики крепкими канатами. Но всё было бесполезно: начинался ураган чудовищной силы, корабль для такого противостояния был мал и слаб, хотя любой корабль в этом урагане был таким.
Капитан, немея от ужаса, смотрел, как корабль захлестывают волны. Члены команды, 4 несчастных человека, сначала метавшиеся по кораблю, теперь бросили всякую попытку бороться. Корабль не успел приблизиться к берегу до начала стихии. В этом ужасе, когда казалось, мир рушится, монахи поражали своей невозмутимостью, они стояли на палубе, рядом с ними был и купец. Они,конечно же, молились, но шкипер вдруг среди этого громыхания с ужасом крикнул: монахи читают отходную.
Корабль накрыла волна – крест устоял.
Корабль накрыла другая волна – крест устоял.
Корабль накрыла третья волна – крест под силой воды снесло, и он упал в море, послышался звук разлома.
Почти сразу же корабль накрыла четвертая волна – и корабль разломило на две части, как буханку хлеба."Вот он - хлеб твой, человече окаянный".
Капитан очнулся в воде, он держался за деревянную балку, а рядом плавали бесполезные даже не обломки, а щепки корабля. Судно просто разметало, и не было ничего и никого, кто бы уцелел, кроме капитана.
Занималось раннее утро. Исполинская туча, уходя, закрывала собой большую часть неба и раннего солнечного света. Бильбоу огляделся в успокаивающемся море, но оно уже поглотило всё, что произошло. Капитан стал кричать, звать кого-нибудь из команды. Тщетно, никого не было. Все утонули. Мужчина покрепче ухватился за балку, силы его почти покинули, и по злой иронии берег виднелся совсем недалеко, но до него было уже не доплыть.
Когда капитан очнулся снова, то нашел себя лежащим на берегу. Было совсем светло. Бильбоу огляделся, увидел слева в дали исполинский хребет и среди моря небольшой остров, всего-то несколько метров земли среди воды. Это был Капилонский порт. Капитан прибыл в место назначение, но прибыл один, без своих пассажиров и их проклятого груза. Бильбоу встал, шатаясь, и увидел, что крест лежал справа от него, на одну треть в воде.
- Значит, только мы с тобой, то ли самые крепкие, то ли неприкасаемые.
Бильбоу вытащил крест из воды, ставший ещё тяжелее от влаги, и еле-еле взвалил его на спину.
Пляж переходил в небольшую рощу,а за ней виднелась окраина Капилона, ещё дальше в вышине, на горе стоял тот самый монастырь, в который должны были благополучно прибыть пассажиры. Теперь-то капитан понял, что монахи тайным образом знали будущее, потому и цена была так высока. Купец так же был с ними в сговоре.
«Кто же из нас ещё преступник и пират? Сгубили 4 человека и корабль», - Бильбоу выругался. – «Донесу крест до монастыря и потребую плату за всё: за корабль, за команду, за всё разбитое имущество, иначе разломаю его прямо перед монастырем».
Бильбоу медленным тяжелым шагом продвигался вперед. К полудню он вышел из рощи и попал в тихую мощенную камнем улочку. Солнце уже сильно пекло, и капитана мучила невыразимая жажда. Он сбросил с себя крест и стал пить воду, которая скопилась в больших листах деревьев. Это заняло у него много времени и отвлекло всё его внимание, поэтому, когда он опять взвалил на себя крест и прошел по улочке, поднимаясь всё выше, то совсем неожиданно перед собой увидел приближающуюся траурную процессию.
Шли люди в черном, с суровыми, отстраненными лицами, но никто не плакал. Дамы и мужчины были богато одеты, и кое-кто из них нес в руках цветы, а впереди процессии несли гроб. Когда процессия почти поравнялась с Бильбоу, представительный мужчина, шедший почти в первых рядах, вдруг скомандовал всем остановиться. Он тут же вышел из толпы провожающих в последний путь и подошел к капитану.
- Путник, как хорошо, что мы тебя встретили! Продай нам свой крест! Видишь, мы идем без креста хоронить этого доброго человека.
Бильбоу от манерности его речи передернуло, однако, судя по всему, за крест могли немало заплатить.
- Если человек, которого вы хороните, так добр, почему же вы раньше не позаботились о кресте для него?
Капитан уместил крест поудобнее на спине, показывая, что не собирается с ним расставаться. Человек в черном промолчал.
- Ну что ж, во всяком случае, в монастыре его ждут и заплатят мне за него намного больше, чем кто другой.
- Я заплачу много, - сказал человек в черном и вытащил большой кожаный кошель. Эту ношу мужчина и протянул капитану.
- Сколько здесь? – глухо спросил Бильбоу.
- Больше 100 золотых.
Сумма была огромная, однако, капитана вдруг взяло любопытство.
- А всё-таки, зачем вам понадобился мой крест? Почему вы не озаботились о нем раньше?
Покупатель окинул взглядом Бильбоу и, подумав, ответил прямо:
- Нам никто креста продавать не хочет. Умерший был ростовщиком, и никто его особо не любил, так что все мастера нам отказали.
- Славно жил этот «добрый человек», - хохотнул капитан и снял с себя крест. Его тут же подхватил новый владелец и едва не уронил. Крест был слишком тяжел. Из толпы на подмогу выбежал ещё один человек.
- А кем вам приходился «добрый человек»? – крикнул ему вслед капитан. Из толпы отозвалось: «Отцом».
Посмеиваясь, Бильбоу ушел.
Сначала он думал купить на эти деньги корабль и уплыть, но это было слишком правильно. Вместо этого капитан пошел в ближайшую таверну. Здесь он заказал себе для начала бутылку рома, но уже после первой его ужасно развезло, он стал петь грубые песни и громко ругаться. Его ругань, обращенная ко всем и ни к кому конкретно, подняла на драку несколько других захожих этого злачного и убогого места. Бильбоу, хотя и пьяный, был чудовищно силен в бою, одному он сломал челюсть, другому порезал лицом, украденным тут же в таверне ещё в начале ночи тесаком. Ему сегодня везло, как никогда. Бильбоу выбил направленный на него пистолет и выстрелил в руку нападавшему. Тогда вся таверна встала на дыбы, преступники и всякий сброд, кто готов был драться, повскакивали со своих мест, доставая ружья, ножи, сабли, но Бильбоу махнул на них рукой и, пьяно заваливаясь, крикнул: «Всем вина, я плачу». Из его рук посыпались золотые. Хозяин таверны тут же выкатил из погреба несколько бочек: и пьяная драка превратилась в пьяную оргию, гремевшую до утра. Бильбоу ещё изредка отбивал попытки быть ограбленным, но к середине ночи, всё были так пьяны и одичалы, что никто больше не покушался, потому как, не смотря на помутнение разума, капитан ловко орудовал тесаком и был всё так же силен в бою.
Таверна гуляла до утра, смрад, гвалт и разбор стоял нечеловеческий. Здесь же бродяги пили, горланили песни, здесь же они совокуплялись с проститутками, блевали по углам. К концу ночи, когда стало заниматься утро, когда таверна после ночного разгрома вся заполнилась пьяными недвижимыми телами, опустив голову на стойку, не спал Бильбоу.
Он не то заснул, не то оказался на грани со сном, и перед его глазами оказался один из монахов, которого он вез на своем корабле. Монах плыл по воздуху из дальнего угла таверны. Он был в тех же заношенных одеждах, но они сияли, и весь его образ сиял, опаляя глаза капитану. Едва ноги скользящего по воздуху монаха коснулись стойки, он зашагал. Там, где только что проплыла его фигура, будто вновь нагнеталась тьма и из её бездн выглядывали не лица, не морды, не маски. Нечто, будто насмехающееся, извращающее, убивающее образ человеческий. Лица лежащих вповалку на столах и на полу бражников тоже стали меняться. С ужасом, который заставил его замереть словно кролика перед ударом кобры, Бильбоу наблюдал, как ужасное существо, оттянув рот одного из мужчин до невозможных размеров, залезало в него. При этом все тело этого мужчина ходило волнами, будто там и без того не хватало места.
Монах, медленно переступая босыми ногами, оказался над Бильбоу. Капитан заглянул монаху в лицо снизу вверх и увидел человеческий лик, тихий и спокойный, лик этого монаха был музыкой, а его образ будто запечатлевался в роговицу глаз. От монаха волнами исходило спокойствие, будто всё рядом могло рухнуть, провалиться, разлететься в щепки, а монах остался бы на своем месте недвижим.
- Что?!- пьяно закричал Бильбоу. – Что?! Пришел пугать меня? Пугать пришел…
Капитан не мог больше смотреть на монаха, его собственное тело будто ломалось, ходило волной, его стало тошнить. Его тошнило, но изо рта ничего не выпадало, капитан просто корчился, ему казалось, что внутри есть какая-то пустота, ничто, которое нужно убрать, но оно никак не уходило.
Капитан в ужасе стал хвататься за одежды монаха, тот был осязаем. Капитану становилось всё хуже и хуже, один вид монаха вызывал новые позывы к этому ужасному состоянию, но никто, кроме монаха, знал Бильбоу, не может ему помочь.
- Спасения, - прошипел мужчина, когда его тело будто завернуло в непонятный узел. Бильбоу согнуло направо, он стал прыгать на месте и подвывать. Затем упал на пол.
- Пощады, - сквозь собственный лай, кричал капитан. – Пощады. Прощения.
Монах склонился над Бильбоу, который теперь уклонялся от него. Когда монах поднял над ним руку с четкой, капитан постарался встать и убежать, его ноги так бешено били пятками по деревянному полу, что в два удара разбили доски под ними. Монах крепко ухватил Бильбоу за плечо и возложил ему на лоб четки с деревянным крестом.
- Господь мой приказывает выйти всем беса из этого человека.
Из тела капитана тут же вышли десять десятков. Тут же стены таверны не выдержали и обвалились вместе с крышей. Бильбоу вылез из обломков весь в холодном поту, над руинами стоял монах, его ноги не касались земли. Медленно повернувшись на восток, монах пошел в гору, в направление монастыря и через несколько мгновений исчез вовсе.
- Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй… - шептал Грегори Бильбоу, уткнувшись носом в обломки. Из-под досок, пластов соломы и глиняных черепиц стали вставать те, кто до этого лежал пьяным. Они вставали, как ни в чём не бывало, будто ничего не произошло. С их лиц смывало прежние выражения, но острые черты, странные оттенки кожи всё же оставались с ними почти незаметно.
Бильбоу встал со своего места, шатаясь, и, постепенно набирая скорость, побежал в гору. Он довольно скоро нашел то место, где продал крест, а дальше, двигаясь наугад, стал искать кладбище. Ему пришлось долго плутать по улочкам, выходя изредка на широкие городские дороги, по которым уже ехали повозки крестьян. К одной из таких повозок Бильбоу и припал, лихорадочно объясняя, что ему нужно найти.
- Надо спуститься ниже, и пройти левее и левее у большого дуба, - помог ему один человек, медленно погоняя своего мула. В телеге отзывчивый мужчина вез глиняные горшки, заполненные молоком. Звон, с каким горшки стукались друг о друга, остро врезался в слух Бильбоу. Ему казалось, что он очень давно не слышал, как звучит обычная жизнь. Повозка поехала дальше, скрипя большими деревянными колесами по камням и песку, а Грегори пошел в указанном направлении.
Указанный крестьянином дуб рос немного под углом на каменном валуне, за ним пролегала, уходя влево дорожка, ведущая к серой ограде, за которой и лежало кладбище. Бильбоу неторопливо подбежал к воротам, сделанным из железных прутьев, толкнул одну створку, но она не поддались, затем ещё и ещё раз дернул. Бесполезно, закрыто.
- Открывайте другую створку, - вдруг прозвучал старческий голос. Капитан увидел, как с той стороны ворот к нему, еле шагая, идет старик с колотушкой, обросший бородой, со слезящимися глазами, которыми он часто моргал.
- Давно я не видел, чтобы молодые так на кладбище спешили, - старчески посмеиваясь, сказал сторож и открыл ворота.
Бильбоу сунул старику в руку сохранившиеся у него золотые монеты и спросил.
- Здесь недавно был похоронен ростовщик. Где он?
- Какой же это ростовщик? – не сразу понял сторож. Был он уже очень стар и немного слаб на ухо.
- Я не знаю, как его зовут, но вчера у него были пышные похороны.
Старик пожевал губами.
- Не было здесь такого, - медленно ответил он. – Нет совсем.
Бильбоу от нетерпения зарычал.
- Я вчера видел, что шла огромная процессия здесь недалеко, несли гроб, в котором лежал ростовщик, которому никто не захотел сделать креста.
Старик послушал всё это и с замедлением кивнул, глядя на монеты в своих руках. В молчании прошло несколько минут, и капитан уже было хотел сам пойти по кладбищу, но тут сторож заговорил:
- Это, наверное, господина Панайотиса Камидиса хоронили.
Старик с замедлением перекрестился.
- Где это, старик? Где? – нетерпеливо перебил капитан.
- Где же… Это вперед и вперед нужно пройти, у самого края кладбища. Меня сказали там постоянно лампадку зажигать. Сын господина Камидиса дал мне золотой, чтобы я не забывал, а я и так никогда не забываю, я всё помню, и помню даже…
Бильбоу не стал дослушивать, он быстро прошел по дорожке в указанном направлении, у него сбилось дыхание. За своей спиной он услышал шум колотушки и, обернувшись, увидел, как старик медленно переставляя ноги, уходит куда-то направо.
Капитан издалека увидел нужную могилу, узнал её по высокому кресту, который высился над другими мраморными памятниками. Крест был явно сделан не для кладбища, он был слишком высок, на нём не было совсем никаких украшений, только была прибита табличка с именем умершего. Бильбоу прочитал, что это действительно был Панайотис Камидис.
Мужчина наскоро перекрестился перед могилой и постарался вырвать табличку, она была деревянной. Дерево, треснуло и всё-таки поддалось, но гвоздь так и остался торчать в кресте. Голыми руками Булибоу вскопал у основания креста и выкорчевал его из земли.
Теперь оставалось только выполнить своё обещание: донести крест и забыть всё это, начав жить по-новому. Капитан взвалил ношу на спину и двинулся к выходу. Колотушка тихо отзывалась где-то в восточной части кладбища, так что мужчина с крестом в это ранее утро вышел с кладбища не замеченным.
Потратив ещё два часа, Бильбоу, наконец, добрался до монастыря, и теперь стоял у его ворот. Опустив крест на землю, мужчина сильно постучал в тяжелые деревянные двери, эти удары гулко отозвались во внутреннем дворе.
Сначала за оградой никто не отозвался. Были слышны только обычные звуки: шум города внизу, птичье пение, хлопанье крыльев, шелест. Солнце пекло прямо в голову капитану, а с него самого стекло уже семь потов, рубашка прилипла к телу, волосы, будто смоченные водой, прилипли ко лбу, лицо заблестело на солнце, когда капитан поднял голову от земли, чтобы оглядеться. Прошло несколько минут и ворота, наконец, открылись. Молчаливый послушник, глядя в землю, отворил их. Здесь же стоял маленький старец, сутулый, в черных одеждах, с заросшим бородой лицом и ясным, прямым взглядом. За спиной старца стояло множество монахов. Кто-то с иконами, кто-то с крестами.
- Крест Господень прибыл, - сказал старец и упал на колени, вслед за ним пали на землю все монахи. Они вслух прочитали одну молитву, а затем несколько монахов по указанию старца поднялись и взяли из рук Бильбоу крест. С пением, с молитвами, с каждением, со старцем во главе процессия двинулась вглубь монастырской территории. Капитан уже было хотел уйти, но другой монах в летах коснулся его плеча и указал, что ему так же следует быть со всеми. Бильбоу подчинился и, идя последним, наблюдал, что происходит. Монахи вынесли крест к самому обрыву горы, на самый её край, там, где земля кончалась, и внизу расстилалась земля с вечнозелеными лесами, а слева лежал торговый город и море.
Капитан засмотрелся на открывшийся вид, этот вид любого мог поразить в самое сердце. Отсюда открывался новый старый мир, там внизу лежащий обесцененным, тут наверху – казавшийся новым.
Молебен по случаю водружению Креста на гору длился не меньше двух часов. И монахи и далее продолжали бы петь, как вдруг старец знаком указал что-то, и наступила тишина. Все монахи как один встали на колени и стали читать молитвы снова, но они уже были другие, это понял даже капитан.
Старец, двигаясь чрезвычайно живо, не так как сторож кладбища, подошел к Бильбоу. У капитана внутри всё затрепетало, а ведь он был не из пугливых. Он не раз и не два сражался на море, брал на абордаж, сражался на суше, однажды его чуть не казнили. Много раз капитан перевозил запрещенный груз и рабов, а теперь, даже не в память о прошлой ночи, которая почему-то немного забылась, он затрепетал. Старец приблизился к нему, и Бильбоу чрезвычайно удивленный увидел, что у старого монаха в глазах стоят слезы, и он улыбается, как дитя.
- Сын мой, ты принес в нашу обитель неизмеримую радость, но ты многое испытал на своем пути.
- Мой корабль и члены моего экипажа утонули, и купец, и монахи, которые везли крест тоже.
- Мы будем молиться об упокоении их душ, чтобы они стали сопричастниками вечной радости. А теперь же пойдем со мной, я передам тебе награду, и запишу имена погибших моряков.
Старец очень быстро засеменил к небольшому дому, замазанному белой глиной с маленькими окошками под низкой крышей. Внутри оказалось довольно просторно, но аскетично. Пройдя по короткому коридору, Бильбоу вместе со старцем зашли в комнатку с деревянным столом, стулом и шкафчиком, где в стопках лежали пыльные толстые тетрадки с хрустящими страницами. Старец стал перебирать эти тетради, открывая их и отыскивая заложенные в них монеты, не во всех тетрадях они были, но когда монах закончил, на столе набралась хорошая горка золота. Старец поискал, во чтобы можно было завернуть деньги, и не найдя ничего подходящего, вырвал один из листов тетради, свернул его конусом и ссыпал туда монеты. Затем он вырвал ещё и ещё листы и вышел из комнаты, ведя Бильбоу дальше.
Так капитан и его проводник заходили в различные хозяйственные комнаты и то тут, то там находили серебряные и золотые монеты. При этом на лице монаха, когда он искал плату для капитана, отражалось такая радость и блаженство, что Бильбоу даже позавидовал ему, что взрослый человек, уже старец чему-то может радоваться так сильно и так глубоко.
К концу обхода у капитана в руках оказались три больших кулька, которые он неловко прижимал к груди. Старец, видя его затруднение, в трапезной, через которую они пришли, идя на выход, нашел кусок чистой, но грубой ткани, видимо служившей ранее полотенцем. В неё Бильбоу и завернул свою плату.
Около двери дома стояло нечто вроде широкого пня, чтобы колоть дрова. Пень был массивный и тяжелый, но старый монах его легко приподнял и оттуда выудил ещё две серебряные монеты, их-то он на прощание и вложил в руку капитана.
- Благослови тебя Боже, - сказал он низким, мягким с легкой хрипотцой голосом и перекрестил капитана на прощание.
Теперь обещание было исполнено и капитан, отказавшись разделить вечернюю трапезу с братией, ушел за стены монастыря.
Вот теперь уже можно было начинать новую жизнь, но Грегори не знал, с чего начать. В руках у него было большое богатство: всё денежное имущество монастыря, собранное трудолюбивыми монахами. Ни пред кем обязательств он больше не имел, но в мыслях Бильбоу воцарилась пустота такой гулкости, что капитан весь день и вечер проходил по порту и огромному рынку, не предпринимая и ничего не покупая (кроме наплечной сумки для денег), а заночевал капитан в саду, на скамье. Ночью множество планов посетили Бильбоу, но всё каких-то далеких. Он думал жениться, завести детей, или опять плавать по морям, стать большим купцом, а то и податься в большой свет, стать светским человеком…
Рано утром, очнувшись от короткой дремы с мешком в руках, Бильбоу почувствовал себя растревоженным. Он подумал, что хорошо бы для закрытия любых счетов, купить на рынке крест и водрузить его над могилой Панайотиса Камидиса.
Капитан двинулся мимо ещё не проснувшегося рынка в сторону кладбища, и тут на пути ему повстречалась процессия. Это опять были фигуры в черном, они опять были молчаливы и не плакали, но это были не похороны. Группа монахов несла крест, тот самый, который ещё недавно высился над городом. Возле монахов шёл сторож кладбища и что-то оживленно рассказывал. Впереди процессии шёл знакомый капитану старец.
- Что вы делаете? – закричал Бильбоу.
Старец посмотрел на него печально и ответил:
- Мы возвращаем Крест туда, где он теперь должен быть.
- Но это крест монастыря, - закричал капитан, при этом глядя на сторожа кладбища. Бильбоу догадывался, чьих это рук дело. – Это он вам сказал? Этот безумный старик?
- Этот крест стоял над могилой господина Панайотиса Камидиса, - отозвался сторож, он не успел ещё толком договорить, как Бильбоу перебил его:
- Паскудный старый пес, продажный стукач.
Капитан в бешенстве бросился на старика, но между ними вырос, будто из-под земли, молодой монах. Бильбоу отшвырнул его на землю, но новый монах опять встал перед сторожем, и второго капитан повалил, и тогда перед сторожем встал старец.
- Не злись, сын мой, но Парамонимос сказал нам то, чего не сказал ты - Правду. Если бы не он, мы бы впали в большой грех.
Бильбоу всё еще дрожал от ярости, его руки непроизвольно сжались в кулаки, и ничего другого теперь не оставалось делать.
- Возьмите ваши деньги, - сказал капитан и сбросил сумку с деньгами на землю.
- Нет, мы не возьмем твоей награды, - ответил старец спокойно.
- Они не мои. Я не сдержал обещание.
- Ты сдержал его. Но пират выполняет обещание, как пират. Наши братья выбрали тебя, чтобы доплыть до монастыря, это их выбор, их вина.
Больше ничего не было: ни обвинений, ни упреков, ни проповедей. Просто процессия опять проследовала дальше, и сторож, опасливо оглядываясь, в их числе. Капитан тоже пошел вослед, но держался на расстоянии. Он видел, как монахи дошли до могилы, видел, что там стоял, тот же самый человек, что и купил крест. Видел, как старец глубоко склонился перед сыном ростовщика, а тот испугался, что ему кланяется сам настоятель монастыря Евфимий, и крест вернули на прежнее место. Монахи стали молиться. Их молитва доносилась, словно дыхание ветра, до капитана Грегори Бильбоу, пирата и вора. Вкус у ветра стал горький. Капитан, как много плававший по морям, нередко слышал этот привкус в морском воздухе, но он теперь почему-то связал это с тем, какое горе испытывают монахи, когда Крест, который они так ждали, не прибыл домой.
Старец Евфимий сказал, что обещание исполнено, что пират выполняет обещание, как пират. Вина на монахах и купце, а за души погибших пиратов они будут молиться.
Мешок с деньгами болтался на плече у Бильбоу. Ему самому, взрослому и уставшему от жизни мужчине, хотелось плакать. Он немного отошел от кладбищенской ограды, спускаясь ниже и ниже, ближе к морю и, когда никто не смог бы увидеть, заплакал оттого, что воздух на вкус был горьким и на ум не приходило ни одной молитвы. Как же было горько и как пусто.
Грегори Бильбоу - в Греции, в Англии, в Турции
Григор Бильбоу – в Болгарии
Григорие Бильбоу – в Румынии, в Молдавии
Григор Бильбов – в Украине
Григорий Бильбоев – в России
Грегори Бильбоу проделал огромный путь сушей и морем. Для выполнения того, что до него сделали монахи и купец, он потратил на 50 дней больше, но, в отличие от монахов, Грегори доплыл до Капилонии живым и не имел на всём продолжении пути постоянных помощников. Грегори в дальней стране встретил жену погибшего купца. Это была красивая, статная женщина, у неё было 4 детей. Грегори удалось ей объяснить , что стало с её мужем.
Новый Крест был найден в другой обители. В нескольких милях, от той, где был обретен первый Крест. По оценкам капитана примерно таким же было расстояние от того места, где потерпел крушение его корабль, до берега Капилонии.
Жизнь капитана и сам капитан изменились за 750 дней. Бильбоу всё казалось, что он не сможет уже почувствовать что-то обычное, земное, когда вернется в ждущий его монастырь, но поднимаясь в гору с крестом, который к тому времени уже будто бы стал частью его спины, Грегори испытал огромную радость, делавшую каждый новый шаг наверх легким и светлым. По-домашнему скрипнули ворота обители, стоящие во внутреннем дворе монахи были узнаны как родные, был жив старец Евфимий, а в черных монашеских одеждах за его спиной стоял новый монах – сын ростовщика.
Старец правду сказал, что пират исполняет обещание как пират, и из круга жизни сложно было бы вырваться, если бы у каждого человека не было бы неизменной возможности всегда избрать другую часть, благую часть.
- Я исполнил обещание, отец. Исполнил как Грегори, а не как пират. Но я принес вам много боли.
- И ты дважды принес нам радость обретением Креста.