Вам приходилось когда–нибудь планировать что-то после большого семейного торжества? Вы назначаете время следующего визита, вычитаете время на дорогу и получите точное время отъезда с семейного ужина. Вы дожидаетесь этого времени, тихо сидя в углу стола за большими букетами цветов, чтобы не дай бог, не быть вовлеченными в дискуссию или спор, которые уж точно не позволят Вам уйти незамеченными. Вы также отказываетесь от телячьих щёчек, которые предложит Вам добрая вдова, и не будете сильно сыпать комплиментами в сторону юных особ, которые обычно через одну сидят за такими вот сытными патриархальными столами где-нибудь в Красногвардейском или Калиниском районе Ленинграда. Вы даже станете поддерживать и сами инициируете безопасный непринуждённый разговор, чтобы не дай бог не быть втянутым в большую эпопею, которую после третьей рюмки Столичной любят заводить учёные мужи за 50. Как-то, например – мог бы всё–таки Наполеон тогда победить в войне 1812 года и что бы было бы теперь с нами – были бы мы жалкими безвольными и беспомощными рабами Франции, или свободными гражданами и только выиграли бы от этого поражения. Или что было бы, если бы Ельцин не умер и жил еще 20 лет, обогнал бы Россия мощью своей демократии Германию? И всё в таком роде. В это время вынесут жареную утку или козлёнка и ваши часы начнут покрываться капельками сала, испаряемого теплым кушаньем. Но Вы всё не включаетесь в разговор, виноват ли Харви Освальд, или не виноват? И когда времени остаётся ровно на то, чтобы одеть ваши зимние сапоги и бутафорской шнуровкой и двумя молниями по бокам, Вы приподнимаетесь и во всеуслышание, громко, чтобы этой речью мгновенно смыть с себя свою вину, что Вы хотели уйти без прощания, и, что ещё хуже, по-английски. Так вот Вы объявите, что все они такие милые, что с ними жутко интересно и всё было так вкусно, особенно нежные телячьи щёчки, но Вам нужно идти! Над столом повиснет гробовое, нет, лучше сказать загробное молчание, которое повисает на Смоленском кладбище в июне в 4 часа утра вне церковных праздников, ибо в церковные праздники там и в 3 часа ночи полно народу, который нервно красит чёрной масленой краской оградки. Так вот в момент этой минуты молчания по Вас, словно Вас провожают на тот свет, Вы почувствуете, что уже сделали величайшую нелепость и глупость вашей никчёмной жизни, которая теперь может пресечься. Вы окинете взглядом лица болельщиков Наполеона и Харви Освальда и прочитаете в их лицах величайшую скорбь и жалость, словно Вас видят в последний раз. Так продлится недолго, может минуты две или три, пока одна женщина не поперхнётся, засмеявшись, и не выплюнет весь кисель из груш на свое кружевное платье и засмущавшись, не побежит в уборную. А ребенок на руках гостьи вдруг заплачет навзрыд. В этот момент рябой долговязый подполковник в отставке, который ухаживает за вдовой-хозяйкой дома, чтобы произвести на неё впечатление, встанет и скажет обвинительную речь, о том что так нельзя уходить, что 80-летний юбилей Афросиньи Салихардовны бываете только раз в жизни и больше никогда, слышите, никогда не повторится и Вы, будете потом жалеть о своем несвоевременном глупом поступке. Константин Павнутьевич с этими словами поднимет молча рюмку и, стоя среди гробовой тишины, выпьет её, даже не закусив. Вы вожметесь в стул времен Леонида Ильича Брежнева, который Вам будет верен, в отличие от вашей неудавшейся измены сей честной компании, и станете ждать. И когда Вы тихо встанете и начнёте продвигаться между кумушками, снохами и крестницами к двери, покрытой волнистым стеклом, - заветному окну в мир свободы и удовольствий, , вам скажут “нет”. На третий раз Вам предложат остаться ещё на чуть-чуть и, положив Вам толстую, тяжёлую как колода, холистериновую руку на плечо, Вы снова опуститесь на брежневский стул под ее весом. Еще через час Вам предложат на прощание выпить большую рюмку Костромской или .Лебедёвской, специально для Вас открыв большую литровую бутылку и ваша совесть просто не позволит напрасно гробить такой прекрасный русский напиток! Затем, чтобы еще удержать Вас, Вам начнут дарить подарки. Это неизменный фарфор, который из-за вашей спешки не успеют протереть от пыли. И конечно же, хозяйственное мыло в брикетах, завёрнутое в жирный “крафт” из-под мяса. Ну какой гость уходит из порядочных гостей без фарфоровой лошади и брикета хозяйственного мыла? После сидения со всеми в передней напосашок, пошлют в комод за ключом и под всхлипывания кумушек в халатах, откроют железную дверь, сваренную из уголка и обитую изнутри остатком персидского ковра. Под русскую народную, извергаемую в слезах хором всеми, кому ещё нет 10 и кому за 50, Вам позволят сесть в лифт. И спускаясь в этом уютном лифте, покрытом изнутри лохмотьями сорванных объявлений, Вы будите слышать рёв крестниц, словно это Вы сделали их такими несчастными! После этого Вам придётся еще помахать под окном родным и близким вдовы-юбилярши и, удаляясь к остановке в двух кварталах от этого страшного дома, периодически оборачиваться и махать остаткам шумной компании, свесившейся на подоконник 12-го этажа 24-х этажного дома. После этого, стерев пот со лба, Вы поймёте, что мероприятие, на которое Вы ехали так точно ко времени, уже кончилось и метро скоро вообще закрывается, а до него еще ехать минут сорок. Тогда Вы решите заночевать у приятеля, а утром, не сменив белья и пиджака, и этим дать понять всем на работе, что Вы вообще не ночевали дома из уважения к вдове, сядете на общественный транспорт и поедите на работу. Знаете, если в какой-то вечер у Вас сочетается ортодоксальный юбилей, смотрины или новоселье с патриархальными вдовами и курсы машинописи, то лучше приехать ненадолго к дому, где Вас ждут, постоять минут сорое под окошком и, мысленно побыв со всеми и помахав всем родственникам, улыбаясь в душе и помечтав о бычьи почках или сердце, взять, да и сесть в маршрутное такси!
12 марта 2016 года, 8 часов, 1 минута утра, пыльное пасмурное предапрельское утро на острове Голодай
Редакция 23 марта 2016 года, 16 часов, 33 минуты.