Александру Блогу, Руфабула, с высокомерием
Времена нынче, как х...й у туркмена, скукоженные, но на понтах. Мало кто знает, а знает, так молчит, что раньше у х...я были уши. Еврей Алешковский пытался намекнуть пару раз, но его махом обломали, подослали Евтушенку с уговорами, но тот, пьяным делом, начал гнать поэму о гидроэлектростанциях, вот уши и отвалились. А Юз спился.
А Дугин - он надежный. Как ППШ. Патрон пистолетный, тэтэшный, прибор же - говно, вечно клинит, что барабан, что рожок, охлаждение, опять же, ни к черту, тяжеленный прибор. Словно Каганович за час до рассвета. Бывало, его три денщика и кухарка не могли перевернуть на нужную сторону, слева направо. Храпит пьяный, бздит карбонадом, даже во сне покою не знает.
И вообще...
Я вышел покурить, а вернувшись не одобрил написанное. Чё за на х...й, стремный ручеек сознания, месячные у нашистки, а не поток, смывающий остатки здравого смысла за Полярный круг западного полушария головного мозга. Эта часть мозга, послушная Бехтеревой, рулит логикой, потому, наверное, Америку и отменили, чтоб не заморачиваться лишний раз. Заодно уж и остатки похерили.
- Остатки чего ?
Я оглянулся, но никого не увидел. По-ходу, это голос моей совести. Сейчас начнет стыдить, попрекать нелюбовью к людям. Глупый голос, какая нелюбовь, обожание просто, еще бы водородную бомбу, а сверху термитными снарядами. Ковром. И для надежности - Циклон Б. Хотя, Циклоном и без фантазий моих уже вовсю херачут, достаточно в рожи вождей глянуть, сразу все ясно становится, вот он : токсик холокост.
- Да чего хочешь. Вон, Баронова, глобально е...шит, миру-мир, е...ся в сраку.
- Плюрализьм, - вздохнула совесть.
- Он самый, - не стал спорить я, - свобода выбора. Между калом и говном.
- И что народ выбирает ? - Приставала совесть.
- Как обычно, - я пожал плечами. - Героическую смерть.
Мне уже поднадоел бессмысленный разговор с совестью, но я, как настоящий патриот и самобытный бытовичок ( ни х...я не политицкий, прошу заметить), не мог увильнуть от совести, стыд-то я давно потерял, помнится, мне тогда годика три было. Пришла к нам почтальонка. Пришла и говорит :
- Пиз...ц целине.
Тут я стыд и подарил ей.
- Держи, - говорю, - гражданка трудящаяся, возьми, - говорю, - в руки свои мозолистые, заверни, - говорю, - в вату, закатай, - говорю, - в матрас и ступай, - говорю, - курсом на северо-запад. Найдешь, - говорю, - там Ляксандру Глебыча Невзорова. - Говорю, а сам, махонький, но уже высокоразумный, слезьми заливаюсь. - Дашь ты ему...
- Я комсомолка, - прерывает меня почтальонка, - даю только вышестоящему руководству. Глядишь, орден какой дадут. Да только сказала мне подружка, что отсосать придется столько, что хватит от Воркуты до Магадана. Два раза. Масштаб.
Вынимает она из сумки своей, сшитой из шинели дедовской, линейку логарифмическую. Что -то там прикинула, пригорюнилась.
- Не хватит таланту. - И линейку в окошко. - Да и родилась я в Горьковской области, а не в Перми. Или Пензе ?
Она задумалась, а потом рукой махнула. Какая, на хрен, разница.
- Да я помню, - влезла совесть, - стыд еще тогда мне на прощание песню спел.
Совесть откашлялась ( мои привычки !) и хриплым голосом заревела из " Toxic Holocaust" :
- Wild dog, wild dog, wild dog.
Замолчала, а потом спрашивает, неугомонная :
- Чё делаешь ?
- Александру Блогу в любви признаюсь.
- А это кто ?
Вот любопытная.
- Х...й знает, мордач какой-то.
- А любовь к чему ?
- Ни к чему, - объясняю ей, - а от чего.
- И от чего ?
Задолбала, однако.
- От теннисистки. Она тупого включила, - печально повествую совести, - огорчилась, по-ходу.
- На что ?
- Да в один ряд ее с собой и Энштейном поставил. Он, как ты знаешь, признавал собственную глупость целиком и полностью.
- Это да, - подтвердила совесть,- было время. Слушай, - придумала она выход из ситуации, - забей ты на мордача этого, Машке историю подгони.
- Думаешь ? - С надеждой встрепенулся я.
- Я думать не умею. Чувствую.
Уложил я ее спатиньки. Лег перед ноутом. И прочувствовал...
... Балдерис, короче...
Вот и вся история, любовь моя Маша. Балдерис. Прикинь, имечко какое. Пиз...ц просто.