Преамбула.
Наша часть входила в структуру одного из Главных Управлений Министерства Обороны нашей необъятной Родины. А потому таких частей по Матушке – России очень много и не удивлюсь, если многим эта структура будет знакома. Я служил в одном из Соединений ГУМО что располагалось на Дальнем Востоке (да простят меня читатели, но номер части я называть не буду, а имена и фамилии изменю дабы никого не обидеть). Нам рассказывали «покупатели» о том, какая это замечательная часть, о том, как нам там будет хорошо и что там царит закон и порядок. Об одном они забыли упомянуть – устав не отменил дедовщину. Но та же самая дедовщина была по своему специфичной. И скоро вы поймете почему…
Вроде бы в 2001 году приказом Министра Обороны во всех воинских частях были ликвидированы гауптвахты (или в простонародье называемые КИЧИ). Наше соединение это не касалось. Она у нас работала на всю катушку и попасть на кичу было ну оооочень просто. Устав - наше все!!! А несоблюдение устава несет за собой ряд наказаний. И по сути любой дежурный офицер и прапорщик мог запросто отправить тебя в столь «приятное» времяпровождение за проступок. Однажды мой сослуживец попал на кичу за не застегнутую верхнюю пуговицу кителя и не чищенную бляху ремня. Зная этот случай, никто не хотел загреметь за решетку гауптвахты, ведь время, проведенное там не идет в зачет несения службы. На моей памяти был солдат, который провел за время службы на киче 150 дней и уехал он домой со следующим призывом.
По прибытию в часть нам сразу дали понять, что будет не просто. Наша партия прибыла последней и нас буквально ждали. Первое время мы учились как, наверное, в большинство призывников. Через некоторое время у наших сержантов кончилось терпение и началось самое «интересное». Наша учебная рота в один из дней пошла на обед. Пашка по прозвищу «Груша» шел по раздаче в самом конце и только он сел за стол и приступил к поглощению супа, как последовала команда: «Закончить прием пищи!!! Сдать посуду!». Я видел в его глазах недоумение… Он наспех закинул еще пару ложек гороховой бурды и потащил свой поднос к столу с грязной посудой. Видимо тайком он засунул кусок хлеба в карман х/б, чтобы хоть как-то утолить голод, который его мучал уже неделю. И тем самым он совершил свою первую армейскую ошибку. Это заметил один из сержантов – старослужащих. По прибытию в расположение, нашу роту построили и приказали вывернуть карманы. Проходя мимо Пашки, сержант злобно зыркнул на его оттопыренные карманы, и потребовал достать из них остатки. Пашка густо покраснел и достал недоеденный кусочек серого хлеба. А дальше все было как в тумане. Сержант взял вафельное полотенце, намотал его на руку, чтобы не оставлять синяков и трижды отвесил Пашке мощных и точных удара по печени. Пашка молчал… Я видел его глаза. В них была боль, жалость к самому себе и слезы. Сержанту было этого мало. Он отправил на продуктовый склад своего «коллегу» за «спиртовкой».
Чтобы было понятно несведущим: спиртовка – это ржаной хлеб из стратегического запаса оставшегося со времен Советского Союза. Его невозможно съесть за раз, потому как рацион такой буханки рассчитан на целый день и по моим подозрениям не на одного человека. Чтобы хлеб не портился, его хранили в специальной упаковке и пропитан он был спец составом с содержанием спирта.
И вот хлеб принесли. Пашку поставили перед строем, и вручили ему распакованный хлеб.
- Рядовой, приступить к приему пищи! – скомандовал сержант и Пашка начал его медленно жевать.
- А чтобы у тебя был стимул быстрее все доесть – продолжал он – мы не дадим твоим боевым товарищам скучать!
- Рота! Слушай мою команду! Первая шеренга сделала два шага вперед.
Мы послушно выполнили приказ.
- На счет «Раз!» - выполняем приседание, на счет «Два!» поднимаемся.
Мы видели его озлобленное лицо и желание проучить Пашку.
-Раз!!! – мы присели, Два! – мы поднялись. И тут случилось то, чего мы никак не ожидали.
- Полтора! – прозвучала команда сержанта.
Мы подвисли в полуприсевшем состоянии. Только спустя некоторое время я узнал, что это называется «воздушный табурет». Надо сказать, что неподготовленный человек, не сможет долго продержаться в таком состоянии. На «воздушном табурете» мы подвисли на долго. Я не знаю сколько времени прошло, но слышал, как кто-то в конце строя упал, не выдержав нагрузки. А Пашка все ел и ел. Давился, но старался съесть хлеб как можно быстрее…
Когда в его рту исчез последний кусочек «спиртовки», сержант приказал:
- Встать в строй. Рота закончить приседания! Запомните, ублюдки, золотое солдатское правило: Попал один – страдают все! И еще, чтобы вы понимали: наказывают в армии не за то, что что-то сделал не так, а за то, что попался.
Это был первый урок армейской службы. Ночью я долго не мог уснуть и думал о случившемся. Пашку можно было понять. Голод – не тетка… Многие из нашего призыва озлобились на него и еще долго он был изгоем среди своих. Я же считал, что на его месте мог оказаться каждый.
Дни шли, время тянулось из-за своего однообразия. График был обычным: подъем, утренний осмотр, УФЗ, завтрак, учеба устава, обед, строевая подготовка, учеба устава, ужин, вечерняя прогулка, вечерняя поверка, телесный осмотр, отбой. Нам говорили, что в боевой роте все изменится и скучать будет просто некогда.
Первый случай с сержантами конечно же был не единственным. И я прекрасно понимал, что это было только начало. Поскольку мы были осеннего призыва, то УФЗ у нас стали отменять по двум причинам: Во-первых, был суровый климат Дальнего Востока. Были случаи с регулярным обморожением из-за высокой влажности и низкой температуры. Ну а во – вторых, выпало такое неебическое количество снега, что вместо зарядки перед завтраком мы убирали административно-жилой городок и прилегающую территорию казармы. Меня по началу очень возмущала такое положение вещей, но как оказалось в закрытой части (а у нас была именно такая), солдат – это бесплатная рабочая сила для всех офицеров. Летом мусор, зимой мусор и снег – вот нормальное положение вещей в нашей службе. Ну да ладно – не в этом суть.
Хочу сказать, что не все наши сержанты были контрацептивами. Были и нормальные парни, которые говорили человеческим языком, не лупили и объясняли нюансы и тонкости службы. Был одним из таких, и мой командир отделения - младший сержант Ковалев. Ковалев был парнем умным, быстро все схватывал и старался быть примером для новобранцев. Как я узнал однажды от него самого: желал поступить в высшее военно-командное училище и стать боевым офицером. И вот в один из дней мы узнали, что Коваль, идя из БПК, «поскользнулся» у входа в казарму и ударился головой о бетонную ступень. Увезли его в госпиталь оперативно и увидели только после принятия присяги, когда нас распределили и перевели в боевую роту. Наш замполит долго пытал Ковалева о том, что произошло. Но тот молчал и только говорил о том, что упал.
Офицеры.
Вот кто яро придерживался устава, так это наш офицерский состав. Не скажу, что всем им было плевать на нас, но и напрягаться вовремя учебки наши шакалы не хотели. А потому ставили задачу сержантам: пускай мол учат устав. Главной крысой офицерского состава был ком. роты по прозвищу Дора. Этот утырок не гнушался посылками от родных, которые солдатам слали из дома и потрошил их на предмет вкусного и съедобного. Забирал Дора от посылки примерно треть, и все самое лучшее, следующую треть забирали сержанты, ну а что осталось – ты поделишь на своих товарищей. Я никогда не любил конфеты и печенье, но кто служил в армии, знает, как всего этого там хочется.
За несколько дней до присяги нас повели на стрельбище (а то вдруг кто-то больше никогда не подержит в руках автомат), и нас сопровождали туда несколько старослужащих. Мы их не знали… Мы вообще никого не знали, кроме своих. Со старослужащими мы разговорились и оказалось, что двое из них мои земляки. Ребята были приветливы и общались со мной так, как будто мы знали друг друга не один год. Вот тут то мне и открыли глаза на основу.
Землячество в нашей части было в основном не в цене и большинству было плевать на своих соотечественников. А так же в части были свои порядки, которые к счастью, потом изменились. Основой части была не дедовщина, а несколько иная структура. Всем в части заправляла так называемая «бурота». Помогали им во всем «подтянутые», ну а все остальные – это мясо… Мясо которое никто не считал за людей, и таких было большинство. Как оказалось, эти порядки в части укрепились еще с конца 80-х годов.
Бурота – это костяк отмороженных, беспринципных и жадных типа «правильных пацанов». Каждый «бурый», уходя на дембель, готовил себе замену из «подтянутых» младшего призыва. Все это очень походило на зоновские понятия и уличные порядки. Да оно и понятно, ведь контингент был со всей России, и большая часть была потомками каторжан Урала и Сибири. Бурота была в контакте с офицерами и была жестким катализатором в службе рядовых. Надо сказать, что буротой и подтянутыми были далеко не все сержанты. Ковалев был обычным срочником, который хотел просто отслужить.
Подтянутые – это костяк таких же отмороженных «правильных пацанов». Подтянутые уважают буроту, тянут в общак деньги на благо дела и живут отдельно от кормушки. По плану с одного подтянутого в месяц должно поступить в общак 2000 р. (напоминаю, что год это был 2001 и деньги для того времени очень приличные). Для сравнения месячное пособие рядового солдата - срочника составляло 35 рублей, сержанта ком. от. – 70, сержанта зам. ком. взвода – 100 рублей. Ну а с нас деньги еще никто не брал. Но я знал, что все будет еще впереди.
Думаю, не стоит говорить, что было со всеми остальными. По словам моих новых знакомых, жилось очень нелегко. Мало того, что офицеры давили уставом и требованиями, так еще и бурота с подтянутыми давили физически и психически.
В один из дней произошли события, которые практически полностью поменяли устои и жизнь нашей части.
Как оказалось, бурота была во всех подразделениях нашего соединения. И только наша еще учебная рота была изолирована от реалий. Командование роты говорило о том, как мы будем «хорошо» служить в составе 1 роты батальона. Говорила, что первая рота – это образец показателей боевой и физической подготовки, и что мы должны стремиться стать такими же, кто уже ушел в запас. А со слов старшины, в запас ушли не самые приятные личности, и нам еще повело, что мы не столкнулись с этими «самородками». Про ушедшую в запас буроту ходили легенды. Мы их регулярно слышали от сержантов и впитывали ту истину: Вам еще повезло, что у вас есть Мы!
Когда нашу учебную роту распределили по подразделениям и ротам, из нашего призыва осталось не так уж и много солдат. Нас спустили на первый этаж в образцово-показательную казарму. Командование части построило новую схему размещения солдат. Строилась она по принципу, что молодой призыв никак не должен соприкасаться со старшим призывом. Но видимо что-то пошло не так, и к нашему молодому призыву присоединился Пулеметно-Гранатометный Взвод состоящий из старослужащих. Честно говоря, я морально готовил себя к самому худшему, ждал, что ночью старики начнут беспредельничать. Но мои ожидания не подтвердились. Наши сержанты были большим злом, чем все остальные. Не скажу, что старшему призыву было на нас совсем наплевать, но и явных издевательств над нами не было. «Старики» стали источником информации из внешнего мира в наш. Мы периодически слышали о том, что творила бурота в других подразделениях батальона и части в целом, как туго приходилось сослуживцам из нашего призыва.
Спустя три недели, батальон подняли по тревоге. Ничего не объясняя, нас заставили одеться и выйти на плац глубокой ночью и провели внеочередную поверку личного состава. Мы узнали, что пропало 5 старослужащих солдат из теплотехнической роты. Были созданы поисково-спасательные отряды и отправлены на поиски «лыжников». Утром мы узнали, о поимке 4-х солдат возле Хабаровска, пятого же все никак не могли найти. Шли вторые сутки, и надежда на благополучное завершение таяла с каждой минутой. Солдата срочной службы нашли вечером второго дня. Прямо за КПП 1 повешенным на суке кривой березы. Экспертизу и дознание проводила военная прокуратура, но выяснить обстоятельства смерти так и не смогли. Равно как и не смогли узнать от «лыжников» о причинах побега. Их изолировали в госпитале, а через несколько дней их отправили в другую часть.
Я постоянно думал о случившемся… Ну не мог солдат, которому до дембеля оставалось меньше полугода просто так вздернуться на березе. Видимо ему смерть казалась единственным выходом в сложившейся ситуации. По части ходили регулярно слухи о том, что бурота мастерски издевалась над бегунами, требовала непомерное для солдата количество денег или чего-то еще… Это ж как нужно давить на человека, чтобы довести его до ручки? Что нужно делать, чтобы он добровольно повесился, наплевав на родных и близких. Мир в моих глазах перестраивался сам собой.
Наступала весна. Нашу роту отправили на питомник служебных собак. Зачем? Строить! Командир нашего соединения генерал-майор К. очень любил строительство. Такое ощущение, что целью всей его жизни было построить как можно больше сооружений. Но строить нужно было так, чтобы не нужно было тратиться на строительный материал. Надо сказать, что еще учась в школе, я получил корочки каменщика-штукатура. Командование роты знало о моей специализации из личного дела и решило, что моей квалификации хватит для того, чтобы построить несколько вольеров для собак. Но прежде чем что-то строить, наша рота должна была добыть строительный материал. А именно: разобрать какие-то развалины по кирпичику, каждый кирпичик очистить от прилипшего цемента и доставить уже очищенный кирпич к месту строительства вольера (а это на секундочку пару километров) на ручных вот-вот готовых сломаться носилках. Это был звездец, товарищи. Над душой стоял сержант Д. и пинал каждого по заднице, чтобы ускорить процесс. Убил бы сцуку… Фундамент под вольеры ставили из говна и палок, арматуры для перевязки никакой не было и в помине… но ежедневно приезжал комбат и лично принимал работу. Такое ощущение, что это была стройка века.
На питомнике работали кроме нас еще и старослужащие из роты обеспечения батальона. Так называемый взвод кинологов. Они постоянно о чем-то шушукались, но как только к ним приближались сержанты из моей роты, все дружно замолкали и не произносили ни слова, пока те не уйдут. Было ясно одно: ребята связаны какой-то тайной и не хотели ею делиться с посторонними. Ко мне же они с такой опаской не относились, видимо не считали, что я смогу что-либо понять. Я не лез к ним, они не трогали меня. Такое положение устраивало всех. Но разговоры я их слушал, сначала случайно, потом уже намеренно. Просто был вынужден, ведь работал я с ними совсем рядом. Из их разговоров я понял, что в батальоне происходит какая-то фигня: Борисен (так звали одного из самых опасных бурых нашего батальона охраны) поставил на счетчик всю роту обеспечения и сказал собрать 30 000 рублей к концу недели. Никого не волновало, откуда возьмутся деньги, потому как понимали на что способен этот отморозок. Так же из их разговоров я понял о причинах такого побора и грядущих последствиях. Один из собачников сказал, что почти все готово и скоро будет финальный расчет. И расчет не заставил себя ждать. Рота обеспечения находилась прямо над нами, и мы периодически слышали, как издевается бурота над солдатами. Этой ночью шум был в 5 раз сильнее, была настоящая драка, а потом прогремел выстрел из пистолета.
Утром в столовой ползли слухи. Версий было много, и в какую верить – никто не знал. После завтрака я вновь убыл на питомник, для продолжения работы. На питомнике было пустынно, а из собачников был только один. По-моему, его звали Женя. Я мирно ковырялся с раствором и поднимал стену, Женя подошел ко мне сам и попросил закурить. У меня были только армейский сигареты, в простонародье называемые «бамбук». Мы закурили. Через минуту Женя заговорил, видимо хотел высказаться или поделиться. Я узнал из его рассказа, что вчера вечером собачники и повара пришли в роту после отбоя с желанием умыться и лечь спать. На входе их встретил Борисен с двумя своими подельниками и приказал лечь спать так как есть. Кто-то пытался возмутиться, но тут же получил сапогом в пах. Вот тогда то и прозвучал условный сигнал «Расчет!». Как по команде по батареям прошелся сильный гул, как будто ударили стальным ключом. Каждая рота на своем этаже поднялась. Вооружившись дужками от кроватей и прочим подручным орудием солдаты стали бить буроту в совей роте толпой. Били видимо все. Через несколько минут от спеси некогда сильных и опасных бурых и подтянутых не осталось и следа. Кто-то успел вырваться, разбить окно и закричать о помощи. На крик прибежал дежурный по части, но куда там какому-то майору угомонить 4 роты разъяреных и обиженых солдат. Пришлось стрелять в потолок. Окровавленных, но живых «бурых» заключили под стражу и закрыли на киче, чтобы их не убили окончательно. И такое восстание случилось во всех ротах соединения. Такого восстания никто не ожидал.
Следствие велось несколько месяцев и закончилось только 20 августа. Прокуратура и особый отдел шерстили часть и допрашивали каждого, кто имел хоть малейшую причастность к сложившейся ситуации. Как итог нам на видео показали запись суда. Я видел насколько жалкими были люди, которые в кулаке и страхе держали 1200 солдат. Судили по этому делу 40 солдат и сержантов, 10 из них получили 4 года колонии общего режима, 32 солдата отправились в дисциплинарную воинскую часть в Уссурийск на срок от 1,5 до 2 лет, остальных разжаловали и перевели в другие части нашей необъятной родины.
В сентябре меня в составе караула из 15 человек назначили на сопровождение осужденных до дисциплинарной воинской части в Уссурийск. Я видел все своими глазами. Как только осужденные переступили порог части, вся их спесь мгновенно улетучилась. Их отправляли в колонну по одному в комнату, переодевали в старую «песочку» попутно объясняя о правилах нахождения в части. Это прост жесть. Кто знает, что такое дизбат? Дизбат – это страшный сон солдата. Посмотрите об этом подробнее на «тытрубе». Описывать его я не стану. Скажу только, что получить прикладом в затылок – это самое мягкое наказание сего заведения.
Мы вернулись в часть и поняли, что многое поменялось.
Бурота и подтянутые всегда имели свои отличия от общей массы. Я честно говоря, не знаю для чего это было нужно. Тем не менее опишу что знаю. У бурых складка была за ремнем по середине поясницы. Складки были с права на лево и слева на право. Это определяло призыв – весна или осень. Точно так же был загиб кокарды и прочие «украшательства». У подтянутых были складки сбоку с лева или справа, что тоже определяло призыв. Всем остальным носить складки было не положено. И каралась любая складка на кителе очень сурово. С уходом буроты складки завернули все старослужащие. Таким образом выражали свой протест над режимом «устава». Сначала командование части хотела за нарушение формы одежды посадить зачинщиков на губу, но не посадишь же всю часть… Солдаты степенно обрастали всеми возможными отличиями, шли на всяческие ухищрения чтобы получить то, чего не имели при буроте. И их можно было понять. Любой голодный стремиться насытиться и получить то, чего так долго не имел.
Таким образом жизнь в части получила новое русло. Солдаты не боялись ходить в чайную, покупали хорошие сигареты, ели вкусную пищу. Часть все больше приобретала обличие той, в которых служили большинство из нас. И стала в части прорастать самая натуральная дедовщина. Особенно стали отличаться наши сержанты, которые так ждали воли и свободы. Сержанты подтянули самых сообразительных, сильных и беспринципных солдат из моего призыва. Ах какое они говно подготовили! Загляденье! Я понимал, что сержант хорошим быть не может и знал, что рано или поздно будет новая волна говнюков, стремящихся к власти. Волна не заставила себя ждать. Старый призыв уехал по домам, оставив себе на смену сержантов из моего призыва. Эти новоиспеченные сержанты решили, что теперь они хозяева нашего батальона. Я видел, как собирался костяк, видел, как они строили свои порядки и видел к чему это однажды привело…
Наши вновь испеченные сержанты возомнили себя новой кастой буроты и решили, что могут побирать с молодого пополнения денежные средства. Не прокатило. Ребята быстро смекнули что к чему, и кто-то просто написал анонимку в штаб соединения на имя главного замполита. И закрутилось по новой. Сержантов сначала допрашивали, потом прессовали морально, потом снова допрашивали. В первый вечер они вернулись, построили роту и решили учинить расправу над солдатами. Хрен там. В роту как по часам зашел проверяющий военной прокуратуры, и идея затухла. Вечером второго дня у них был затравленный взор, и я понял, что было им никак не скучно (они просто посмотрели видео обзор про дизбат). А к концу недели сержанты были просто шелковые. Когда проверка уехала, сержант Л. пообещал роте наказать виновного в том, что они испытали. Как говориться напугали ежа голой жопой. Солдаты нарочно провоцировали сержантов на неуставные взаимоотношения. Ждали… и дождались. Через 3 дня Л. сорвался и ударил рядового сапогом пониже коленной чашечки. И это видел замполит батальона капитан Соленов (говно редкое, но свою работу знал и делал очень хорошо).
Ах как он обрадовался, когда солдат написал рапорт… С всего сержантского состава слетели лычки, от мотано 30 дней гауптвахты и проведено немереное количество воспитательной работы. Назначили новый сержантский состав, провели пертурбацию штата, и наши бывшие сержанты стали рядовыми. К счастью никого не посадили, но и того что было – было достаточно.
И пошла рутинная служба: караулы, наряды, тренировки, спорт-часы, и все остальное чем богата солдатская жизнь. Появились увольнения на 1-3 суток, чего не было раньше, ведь часть-то была закрытая и до ближайшего города 78 км. пути. Появились новые возможности и новые устои. Я лично не слышал, чтобы кто-то пытался повторить историю буроты. Приходили новые призывники, их учили, тренировали, и объясняли. Мне не очень бы была интересна судьба призывников, но к концу моей службы меня отправили в учебную роту. И что мне нужно было делать? До дома остался 1 месяц. Учил я новобранцев так, чтобы не было даже упоминания того, что пережил я.
Настал тот знаменательный день. Я был уволен в запас в ноябре в звании старшины. На руках было направление на внеконкурсное поступление в любое высшее учебное заведение страны (включая военно-командные училища) как отличнику боевой и политической подготовки. Я сел в поезд поздней ночью и до дома оставалось 7 дней пути.