Мерло. Бокал первый. Значимое.
- Я люблю писать все слова с большой буквы. – Зачем-то сказала Марика, осушив первый бокал. – Не знаю, почему. Вроде бы глупость. Но они так кажутся как-то торжественнее и больше. В них появляется какая-то осанка. Вот взять и написать «в мире» или иначе: «В Мире»… Сразу появляется какая-то широта, не правда ли? В школе меня часто ругали, почему я так делаю, представляете? Говорили, что с большой буквы пишутся только имена собственные. Но мне кажется, что очень многие слова – это имена собственные. Вот, например, «Мир»? Разве это не имя собственное? Но ведь его так называют, зовут? Или «Я»? Разве я – это не собственное имя? По-моему, самое собственное на свете! Ведь я – вот она. Руки, ноги, голова. В зеркале себя вижу. Живу с собой, сплю. Мне кажется, всё должно быть с большой буквы. Деревья. Небо. Весна. Счастье. Всё красивое и важное должно начинаться с заглавной. Иначе оно становится каким-то междометием. Скользящим. Как будто важности в нём – ноль. Или вот, к примеру, слово «Ты». Это же тоже важное слово. Обращаешься к кому-то, а в нём, может быть, скрыта целая галактика. И как можно называть его с маленькой буквы? Но есть такие люди, не спорю, к которым не только в слове «ты», а даже и в имени нужно маленькую букву писать. Если бы люди были чуть потоньше и почутче, они бы понимали, что нет ничего хуже, чем когда ты был для человека «Ты» с большой буквы, а стал с маленькой. И ничто тебе больше заглавную букву не нарисует. Потому что она не на бумаге, а внутри.
- Точно! – Задумчиво и грустно рассмеялся доктор Рошель. – Вы очень необычно видите мир, Марика. Он для вас невероятно объёмен и резкость событий настроена слишком хорошо. Даже, я бы сказал, черезчур. Вы многое воспринимаете близко к сердцу и умеете замечать такие детали, которые «обычному среднестатистическому глазу» даже не заметны. Это и делает вас прекрасной. Ну, той самой, красивой Марикой, которую я сейчас вижу перед собой. Это именно та красота, о которой вы говорили. Я начинаю понимать. Огромная мозаика, сложенная из мелких деталей, хороша не общим рисунком, в ней должна прекрасна и особенна каждая мелочь – каждый кусочек гигантского паззла. Общаясь с вами, я понял одну очень простую истину. Жизнь не может быть счастливой, если каждый отдельный день не прожит полноценно счастливо. Главное процесс, жить, говорить, чувствовать, чёрт возьми… Вы очень живая. Конечно, немного своеобразная и сложная, с непростым характером, но всё же, одна из интереснейших личностей, с которыми мне доводилось общаться.
Марика хихикнула.
- Хотите расскажу вам одну историю? – Спросила она невпопад, накручивая на палец прядь белых разлохмаченных волос.
- Весь во внимании. – Доктор Рошель одобрительно кивнул и отпил глоток из своего бокала.
- Однажды я не могла уехать с одного конца города на другой по очень дурацкой причине. Я не рассчитала, сколько денег уйдёт у меня на дорогу. Не хватало всего одной пустячной монетки. В магазине бы даже простили такую сумму, а вот в транспорте нет. Я пересчитывала деньги три раза – но монетки всё же не находилось нигде… Ни в дырявом кармане рыжего плаща, ни в сумочке, ни в кофте. Погода стояла ужасная, шёл дождь. Благо, у меня был с собой зонт. Много раз со мной случалась подобная ситуация. Много раз я, заискивающе улыбаясь, подходила к кому-нибудь на остановке и просила пару монет на проезд, придумав историю про потерянный кошелёк. Я просила даже пять монет и совсем ничего страшного в этом не видела. Но почему-то в тот день я решила ничего не просить. Я пошла пешком. Я шла под зонтом, лил дождь. Я смотрела под ноги, пытаясь отыскать под ногами мелкую блестящую денежку – вдруг кто-то потерял. Смешная ситуация, ей-Богу. У меня есть лисье боа, редикюль и дорогой телефон, но нет одной монеты, поэтому я иду пешком и трясусь от холода. Путь предстоял неблизкий. Я шла, разглядывала прохожих, шла, шла, шла и вдруг увидела скрипача, мальчика, играющего под дождём какую-то совершенно жуткую мелодию. Звуки его скрипки напоминали мне скрип старой двери. У меня не было всего одной маленькой монеты, а у него в шапочке на асфальте лежало много. Люди проходили мимо и бросали ему то монетку, то две. Я подошла и высыпала в его зелёную шапку с помпоном всё, что у меня было. «По-крайней мере, теперь мне не обидно, что я иду пешком» - Весело решила я и пошла дальше, по дождю и ветру. Что только не встречалось мне – и выброшенные фиолетовые босоножки, и кукла без головы, и помятый наушник и чья-то пуговица… И вдруг, во дворе моего дома, когда остаётся уже пара метров до парадного, я вижу её. Монетку. Одну. Кто-то потерял её и она лежит себе, лежит… Никто её не берёт. Странная история. Забавная… В ней что-то есть. Просто я ещё не могу понять что. Но что-то непременно есть! Это называется Взросление.
Мерло. Бокал второй. Бог.
- Интересно вы рассуждаете. – Грустно и немного отрешённо улыбнулся доктор Лоррельфельд. – А вы верите в Бога, Марика? Вот я раньше, в детстве, верил. А потом со мной приключилась одна история. – Рошель вкратце поведал о том, как лежал на операции, как решил, что Бога нет, а есть Вечный Свет и как раньше хотел прийти к Богу в лодку и заставить его перестать расчёсывать свою длинную бороду. Почему-то сегодня Рошель впервые почувствовал, что рассказывать такое надо, что это необходимо. Всё перевернулось. Теперь Марика была его психологом и он отдался этому удивительному, новому ощущению с примесью спокойной печальной иронии.
- Я не знаю, кто такой этот Бог, но на всякий случай пишу это слово тоже с большой Буквы. – Улыбнулась Марика. – Вдруг он есть и обидится, если я буду писать с маленькой. Мне кажется, что мы – такие маленькие маленькие песчинки и что Бог настолько огромен, что не может увидеть нас, а мы не можем увидеть его. Как бактерии не могут понять, что они живут на человеке, а не в своем государстве и как человек не видит этих бактерий. Печально. Я думаю, Богу очень одиноко. И ему вообще наплевать на нас. Ведь, когда нам одиноко и мы плачем, мы не берём в счёт то, что на нас сидит ещё миллиард-другой бактерий, размножается, пляшет, справляет свои бактериальные свадьбы и поминки. Этот Бог – он неплохой парень. Просто очень большой.
- Бедняга… - Рассмеялся Рошель и в глазах его промелькнули мальчишеские, весёлые искорки. – И что, вы думаете, это никак не решить? Что сознание одной такой бактерии настолько мало, что не может понять, охватить его, большого Бога?
- Вот где конец у Космоса?
- Не знаю. Говорят, что Космос бесконечен.
- Может, он просто круглый. Я тоже не знаю. Наш мозг не может постичь такого. Так же и Бог. Он для нас как Космос – бесконечно огромен. Даже не складывается в образ. Ну просто в голове нет такого. Мы такого никогда не видели. Он очень-очень-очень внеземной. – Марика сверкнула своими бутылочными глазами. – Для него, на самом деле, даже большой буквы мало. Его как музыку, наверное, можно записать. Как он звучит. Нота может записать звук – это придумали люди. Звук – тоже с большой буквы. А как звучит Бог? Как он дышит? Как огромный кит? Или у него вообще другая материя? Я бы хотела такой символ, который бы записывал Бога на Земле.
- Крест?
- Нет, крест – это всего-лишь символ смерти Божьего проповедника и значок «Скорой помощи». Скорая помощь ездит с этим символом Иисуса и всех спасает. Ну, пытается спасать. Бедный Иисус. Породитель брендов.
Мерло. Бокал третий. Число двенадцать и старые пластинки.
- Да, есть в ваших словах доля правды. Мои мысли… - Протянул Рошель. – Всё же, возвращаются к этой записке. Дом двенадцать. Двенадцать, двенадцать… Может быть, здесь скрыта какая-то числовая символика? Что может значить двенадцать, вы знаете?
- Гугл в помощь. – Со вздохом отозвалась Мари. –Вот, поглядите. Двенадцать. Считалось сверхсовершенным числом, символом "философского камня", законченности и божественного круга, вращающего вселенную. Двенадцатеричная структура мироздания, присутствие числа 12 во многих реалиях жизни и религиозно-духовных традициях отмечались многими исследователями. У нас есть 12 знаков Зодиака, 12 часов дня и ночи, 12 главных олимпийских богов, 12 библейских колен, 12 апостолов, 12 дней Рождества. Двенадцать символизирует космический порядок и спасение. Оно соответствует числу знаков Зодиака и является основой всех двенадцатеричных групп. С ним связаны понятия пространства и времени, а также колеса и круга".
- Всё это только путает меня. – Доктор схватился за голову, отставив бокал. – Как будто зацепки есть везде, но я чувствую, что всё это не то, всё это приманки. Слишком сложно, не правда ли?
- Слишком просто. – Вздохнула Марика. – Ну и сложно, конечно, тоже. Как без этого?...
- Можно везде искать символизм, а его не будет. Или наоборот – видеть прямой факт, а на самом деле, это окажется символом. Странный у нас, всё же, мир. Никак его не понять.
- Мир символов в реальности фактов. – Цокнула языком Марика.
- Должно быть что-то ещё. Я не могу это объяснить, но с вами я стал чувствовать. Так вот. Сейчас именно такой случай. Я не такой уж и скептик всего мистического, ведь я в здравом уме и понимаю всю объёмность нашего мироздания.
- Может быть, двенадцать – это действительно не просто номер дома? – Марика задумалась. – Здесь что-то не то. Я тоже это чувствую.
- Ладно… стоп-стоп-стоп… Давайте забудем об этом! Вы сегодня познакомили меня со своим другом, весьма интересным человеком. Он навёл меня на любопытнейшие мысли. Если угодно, мы с вами можем допить вино и отправиться в гости к моим знакомым, чтобы они отвлекли нас от этих круговых раздумий. Чудесная семейная пара, очень давно дружу с ними. Он – коллекционер старых пластинок, владелец магазинчика с антиквариатом. А она занимается реставрацией старинных картин.
- Ого! – Воскликнула Марика. – Да только сейчас же ночь.
- А вы думаете вы одна такая безумная? – Хитро сощурился Рошель. – Допивайте своё вино и пойдём. Они живут в соседнем квартале.
Мерло. Бокал четвёртый. Любовь.
Марика влила в себя четвёртый бокал Мерло. Для четырёх бокалов она вела себя довольно стойко и мужественно. Доктор Рошель был загадочно-весел, он улыбался и глаза его блестели. Они погасили свет в гостиной и вышли со стороны главного входа, заперев большую резную дверь на ключ. Безлюдная улица коттеджного района встретила их ночной прохладой, редкими фонарями, светом из чужих окон и спокойной тишиной, нарушаемой стрёкотом цикад.
- Марика, вы ненормальная! – Смеялся доктор. – Вы ей Богу, ненормальная! Впутали меня в такую историю, но всё же… всё это так удивительно, у меня в голове не укладывается до сих пор.
- Посмотрите, какие звёзды. Как горох. – Марика задрала голову, обмотав вокруг шеи лисье боа, как шарф. – Август – пора звездопадов. Скоро звёзды начнут летать и гаснуть. Это так странно. Ведь они уже умерли, а до нас только-только дойдёт их свет. Мир такой удивительный.
Рошель закурил. Ему было холодно и он надел черные кожаные перчатки. Два силуэта шли, иногда не совсем ровно, по дороге, ведущей в соседний квартал. Откуда-то доносился заводной джаз, едва слышно.
- Чудесная ночь. - Марика много смеялась и дурачилась и вдруг посерьёзнела.
- Как вы поняли, что любовь – ушла? – Спросила она. Рошелю ещё никто не задавал такого вопроса. Его спрашивали, верит ли он в любовь, любил ли он, был ли любим. Но этот вопрос был обречённым и тяжёлым. И каким-то очень важным. Рошель так почувствовал. А чувствовал он за последние сутки что-то уж слишком много.
- Я перестал говорить ей, на что похожи облака и улыбаться. – Ответил доктор тихо. Всю оставшуюся дорогу они шли молча. Этот ответ был более чем понятен Марике. – А вы?
- А я просто так и не поняла, начинала ли я любить. – Ответила Мари у самого дома с лампами и музыкой. Она бросила тоскливый взгляд на окна.
- Мне нужно домой… Извините, господин… Ро. – Вдруг грустно и тихо сказала девушка. – Я не хочу туда идти…
Доктор Рошель пожал плечами.
- Ну что ж, я провожу вас. Только, пожалуйста, будьте на связи.
- Договорились.
В эту ночь покинутый и непьющий психолог, доктор наук, господин Рошель Лоррельфельд, красивый, успешный и всегда спокойный, был настроен нализаться вина, как последняя свинья, потому что ничего другого ему уже не оставалось.