Вскоре после начала войны стали приезжать в нашу деревеньку эвакуированные из Белоруссии и Украины. Их расселяли по избам, устраивали на работу в колхоз, детей записывали в школу. Жили, конечно, очень тесно и бедно, но дружно. Кто-то так и остался в наших местах, кто-то встретил здесь свою половинку и с ней вернулся на родину. Многие из уехавших потом долгие годы поддерживали связь с семьями, приютившими их в трудное время.
Семья Шульман была, по деревенским меркам, небольшая – старенькая бабушка, родители и трое малолетних ребятишек: Роза, Лёва и Лиза. Поселили их в просторной избе тетки Марины. Жила она с младшей дочерью и свекром. Пожилого мужа призвали в трудармию, два сына воевали на фронте, двое трудились в Медногорске на эвакуированном военном заводе.
По соседству с теткой Мариной жила большая семья деверя. Усадьбы разделял невысокий забор. Каждый дом через сени соединялся с общим длинным сараем, разделенным глинобитной стеной. В семье деверя пока воевал только старший сын, второго летом 1942-го призвали было, но на фронт не отправили, продержали с другими призывниками три месяца в учебном лагере под Казанью, а потом отправили всех домой «до особого распоряжения». В ожидании этого самого распоряжения Демьян вместе с родителями и сестрами работал в колхозе.
Осенью или в начале зимы главу семейства Шульман призвали по мобилизации. Жена его, женщина аккуратная и старательная, вместе с теткой Мариной и ее дочкой работала в колхозе, а старушечка по мере своих слабых сил управлялась по хозяйству и присматривала за детьми.
Как-то поздним вьюжным вечером в окошко тетки постучались запоздалые путники. Так бывало часто – деревенька стояла на тракте – большой дороге, соединявшей башкирские рудники со станцией Сара. Обозы с рудой, лесом, иногда и с золотом, проезжали ежедневно и зачастую останавливались на ночевку в просторных деревенских дворах.
Хозяйка предложила гостям разместить коней в пустовавшем сарае. Обозники завели продрогших животных под крышу, задали им корму и ушли, плотно закрыв двери. Поужинали всухомятку и поснули.
Тихо стало у тетки Марины, а в соседней избе Демьян всю ночь наведывался в сарай – вот-вот должна была объягниться единственная овца. В полупустом сарае было холодно, и нужно было как можно скорее забрать новорожденного ягненка в избу. Полусонный парень уже третий раз входил в темноватое помещение. Овца спокойно лежала на подстилке, на ее теплой спине расположился старый хромой петух. «Молодец, нашел теплое местечко», - усмехнулся Демьян и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг услышал доносящийся откуда-то слабый женский голос, зовущий на помощь.
Парень выскочил на улицу. Метель утихала, но в ее завывании не было слышно никаких голосов. «Может, показалось? – решил Демьян. – Ладно, вернусь, сарай закрою поплотнее и спать». Он не успел захлопнуть оставленную раскрытой дверь, когда слабый голос донесся снова: «Ой-вэй! Помогите! Кто-нибудь, помогите!»
Тут уже не оставалось сомнений в реальности услышанного. Но даже обойдя вокруг своего дома и сарая, Демьян снова не обнаружил ничего подозрительного. «Что за чудеса? В сарае стою – кричит женщина, а на улице – нет никого!» Вдруг догадка пронзила недоумевающего парня. Он бросился к теткиному дому и затарабанил в окно:
- Тетка Марина! Тетка Марина! У вас в сарае что-то неладно!
На стук выскочила и хозяйка, и два мужика из обоза. Присвечивая подслеповатым фонарем, они вошли в сарай. Встревоженные кони недовольно фыркали и топали.
- Есть тут кто? – старший обоза поднял фонарь выше. Слабое световое пятно выхватило из мрака лошадиные морды, шеи, спины, а где-то в глубине за ними что-то светлое.
- Ой-вэй! Дева Мария! – в тихом голосе явно слышались слезы.
Возчики, успокаивая своих коней, бросились вперед и вскоре вывели на свет старушку-постоялицу. Одетая в полотняную рубашку и чепчик, в одном стоптанном чувяке, с растрепавшимися седыми волосами, она дрожала, как сухая былинка на ветру, и, кажется, совершенно ничего не понимала. Демьян заметил под ногами коней скомканную выцветшую шаль. Ее встряхнули и, набросив на худенькие плечи старушки, повели бедняжку в избу.
Позже из произносимых ею в горячечном бреду слов предположили, что среди ночи бедолага вышла по нужде в сарай, не зная, что там находятся кони. В темноте заплутала между ними, и не смогла вернуться в дом. Прошло, пожалуй, не менее часа, пока Демьян услышал крики о помощи. После перенесенного потрясения бабушка слегла и очень быстро угасла.
Хоронили ее вьюжным февральским днем. Демьян с пожилым колхозником выкопали на углу деревенского кладбища могилу, куда и опустили грубо сколоченный гроб. Вскоре после этого уменьшившуюся семью Шульман переселили в другую избу, а к тетке Марине направили новых постояльцев.
В семье, где стали квартировать Шульманы, росли девочки-погодки, Тамара и Тая. Семилетняя Тамара приглядывала за немудреным хозяйством, а трехлетняя хохотушка Тая играла с Розой, Левой и Лизой. Вскоре взрослые заметили, что все дети в доме разговаривают на странном наречии, смешивая русские и еврейские слова.
Когда стало известно об освобождении Белоруссии, Шульманы со своими земляками вернулись домой. Через несколько лет после завершения войны они приезжали на могилу бабушки. Сделали бетонное надгробие, нацарапали на нем надпись «Спи спокойно, дорогая бабушка!». Потом проведали семьи, дававшие им приют, обменялись адресами. Переписывались примерно до начала шестидесятых, потом связь прервалась.
За долгие семьдесят лет, минувшие с памятного Дня Победы, многое изменилось в нашей деревеньке. Дом тетки Марины стоит полуразрушенный. Сама она вместе с мужем и одним из сыновей покоится на старом кладбище. На их могилах, огороженных оградками из железных прутьев, буйно разрастаются кусты сирени.
На противоположном краю кладбища огороженных могил нет. Только невысокие холмики говорят о том, что здесь кто-то был похоронен. Кто именно – узнать нельзя, потому что полусгнившие кресты в лихие девяностые стопили в банях хозяева подступающих к самому кладбищу новых домов. Незыблемо только бетонное надгробие, скромно притулившееся в самом углу.
Демьян в марте 1942 года получил то самое «особое распоряжение» и вскоре отправился на фронт. Через два года под Одессой получил ранение обеих ног, прислал из госпиталя письмо, где сообщал о скорой выписке и возвращении домой. Но врачи не смогли справиться с начавшейся гангреной. Не вернулись домой ни старший брат Демьяна, ни отец, призванный последним из семьи.
Непоседа Тая – почетный старожил села. Она старается не поддаваться болезням и всегда рада гостям. Правда, теперь она не может теперь вспомнить ни одного слова на иврите, но с большой теплотой рассказывает о друзьях своего нелегкого детства.
Шульман Роза, Лёва, Лиза! Живы ли вы? Помните ли девочку Таю из далекой оренбургской деревушки? Если да, отзовитесь, пожалуйста!