Асфальт безлик. Часть 26. Сочи - город грехов

Ирина Попович
СОЧИ

После окончания практики на Щекинском газовом заводе мне предложили путевку в Шепси, недалеко от Сочи. Ехать я должна была из Тулы. Мой друг отказался меня провожать:

«Сочи – это город грехов, я категорически против твоей поездки!»

Я ужасно расстроилась: тогда было принято всех провожать, даже если человек уезжал на несколько дней. В результате меня отвезли на вокзал сокурсники Виктор и Игорь. Перед ними я не могла поплакать, а в поезде уже не хотелось. Я сразу попала в обстановку праздника.

В купе ехало трое детей и четверо взрослых, все шесть полок были заняты. Молодой мужчина вез на море двух мальчиков дошкольного возраста. Во второй семье грузин вез русскую жену знакомиться со своими родственниками. У них была очаровательная, очень живая девочка Мэри. Отец двух мальчиков сразу оценил красоту девочки:

«Еще от Москвы не отъехали, а уже встретили «Княжну Мэри».

Все только и говорили о море и красоте тропической растительности и гор. Когда вдали засверкала вода, все пассажиры вагона выскочили в коридор. От Туапсе состав пошел по берегу моря, а в Шепси прямо по пляжу. До дома отдыха надо было подняться по многопролетной лестнице.

Дом отдыха был небольшой. Это был деревянный дом с большой верандой, которая была и столовой, и солярием. С веранды был вход в большую комнату для спорта, она называлась «пинг-понг», но спортом там не занимались, в этой комнате мы жили.

В дороге у меня протухло масло, и я хотела от него избавиться как можно скорее. Но как только я вынула его, ко мне подошла соседка по комнате с большой банкой:
«Складывайте масло в банку и посмотрите на мой загар!»

Она мне продемонстрировала великолепный ровный загар, она не обгорела.

Протухшее масло применялось как косметическое средство. Так мы познакомились с Таней. Таня относилась к морю как чему-то живому. Мы спустились к морю, быстро вошли в воду, и Таня закричала:

«Люблю море и Сережу!»

Таня и Сережа перед войной окончили Московский Медицинский институт и собирались пожениться. Началась война, всех мужчин их выпуска забрали в армию. Последние дни перед расставанием они все ночи напролет гуляли по Москве:

«Милиционеры нам улыбались.»

Пять лет Таня ждала Сережу. Как только его демобилизовали, они поженились. В Шепси железная дорога проходила прямо по пляжу. Когда были большие волны, мы ложились загорать головами на шпалах. На пляже мы познакомились с молодой местной женщиной. Ее на лодке привозил муж, они с мужем работали в морском ведомстве. Эта женщина была гречанкой. Она была загорелой до черноты, замечательно плавала, имела фигуру спортсменки. За буйками ходили разные лодки. Гречанка нам объясняла, где служба спасения, где береговая охрана, но к нашему берегу эти лодки никогда не приставали. Я ждала, что женщины, отдыхающие со мной, будут подробно рассказывать, что пережили во время войны, но они ни слова не сказали об этом времени.

Среди немногочисленных отдыхающих были и «дикари». Каждый день мы встречались с пожилым художником. После завтрака мы спускались к морю, а он с этюдником поднимался наверх. Над нами он подтрунивал, но незло. Больше никаких мужчин в окрестности не наблюдалось, пока не прибыла нарядная дама из Краснодара. Она приехала, чтобы найти суженного и даже сумела его найти, но ненадолго. Это был шофер, который один раз привез продукты. Но дорога до Шепси была разбитой, и этот шофер больше не приезжал.

Курорт Шепси окружал чахлый лиственный лес на тонком слое грунта между большими валунами. Гулять было негде. Когда были большие волны, ничего не оставалось, как ехать в Сочи, в город с цветами и пальмами. Путевки в дом отдыха были на 21 день. За это время я побывала в санатории Большого театра в Лазоревском, где природа была не такая суровая.

В вагоне, в котором я возвращалась в Москву, оказалась группа балерин из Большого театра. В моем купе находилась молоденькая балерина Артемия Иванова с годовалой дочкой. Она была маленького роста и танцевала в балете «Аистенок». Ее провожал муж, известный летчик. Они погрузились в Лазоревском, и он проехал с нами несколько остановок. Мне все это показалось сказочным: и принцесса, и принц, и ангел с крылышками. В нашем купе все время сменялись посетители из нашего и других вагонов, навещавшие Ату. Приносили фрукты, горячую картошку, умывали и переодевали ребенка.

ВРУБЕЛЬ

Вернусь немного назад. Когда я писала эту часть, наступила очередная годовщина со дня рождения Врубеля, и я достала книгу с его картинами 1911 года издания, которую подарили папе на день рождения в 1934 году.

В это время мы жили в Ленинграде на проспекте Карла Маркса большой семьей: папа, мама, бабушка, младший папин брат Леня и я, не семья, а целое государство.

На книге была надпись от дарителей: «Поповичу старшему от Шпиро младших. Римма. Борис. 23 марта 1934 года».

В разных местах книги автографы оставили Леня, Тоня Борисевич и сам папа. На последнем форзаце они устроили настоящую переписку друг с другом.

С Борисом Бернгардовичем Шпиро папа учился в институте. Его старшего брата расстреляли во время НЭПа. Он будучи комиссаром влюбился в девушку из кафе-шантана и истратил казенные деньги. И Борису досталась двойная любовь родителей. С их одобрения он женился на красивой и энергичной женщине – Римме. Она часто приходила к нашей бабушке жаловаться на Бориса. Я занимала в бабушкиной комнате место на сундуке. Римма снимала обручальное кольцо из двух половинок, змейкой, снимала янтарные бусы, и все украшения я немедленно напяливала на себя. После войны они развелись, Борис уехал в Москву, и Римма вышла замуж за капитана дальнего плавания.