Серая утка.
На весеннюю охоту мы поехали вдвоём с моим хорошим знакомым Акимычем. Скрадки были сооружены заранее на старице в пойме реки Пышма в пределах видимости друг друга. Акимыч устроился в кусте ивы, который подрезали внутри и сверху, уплотнив срезанными ветками стенки. Мой скрадок устроили на открытом берегу, воткнув кругом несколько кольев, обвязав их верёвкой и забросав стенки старым сеном. Издали он походил на небольшой стожок. Перед скрадком была огромная лужа с выступающими из неё кочками и несколькими зеркалами чистой воды. На них я выставил чучела. Приехали мы до рассвета, едва начало сереть. Утки уже начали летать. Хотя их ещё не было видно, изредка слышался свист крыльев, кряканье, всплески от садящихся и взлетающих птиц. Первого крякового селезня я увидел плавающим неподалёку от чучел, даже не заметив, откуда он взялся. Селезень подозрительно рассматривал резиновых собратьев и держался настороже. Его я взял первым выстрелом, но подбирать не стал, не хотелось демаскироваться. Однако после этого выстрела селезни начали облетать скрадок стороной.
Вот две серых птицы пролетели прямо над моим скрадком, и без разведки сели перед кустом Акимыча. Раздался выстрел, и с воды поднялась только одна утка.
-- Зачем же он уток стреляет – подумал я – ведь весенняя охота открыта только на селезней. Он же старый охотник, должен понимать.
Стайка чирков-свистунков приводнилась между кочками в пределах выстрела. Я выждал, когда от неё отделится селезень и удачно накрыл его дробью. Остальные, заполошно заголосив, улетели. Над скрадком принялся кружить табунок из четырёх уток. Странность была в том, что я не увидел среди них селезней. Сделав два круг, табунок не опустился, а полетел в сторону Акимыча, и там сел. Опять раздался одиночный выстрел, и улетело уже три утки.
-- Да что же это такое! – Со злостью подумал я – если он будет стрелять уток, больше с ним никогда не поеду!
В это время на лугах показался УАЗик. Он проехал мимо Акимыча и двинулся ко мне. Не доезжая метров десяти до скрадка, он остановился, открылась дверца, из неё высунулся ствол ружья и раздался громкий дублет. Дробь широкой полосой накрыла чучела и перевернула одно из них. Я выскочил наружу. Дверца захлопнулась, и машина бойко покатила дальше. Но далеко горе-охотники не уехали. Машина забуксовала, подёргалась туда-сюда и остановилась. Пассажиры выкатились и засуетились вокруг неё. Потом двое с топором ушли в кусты и принялись рубить жерди и хворост.
Охота была испорчена. Я собрал чучела, подобрал добытых селезней, уложил всё это в рюкзак и побрёл к Акимычу. За это время с его стороны был слышен один лишь выстрел.
-- Что сорвали разгильдяи охоту? – этими словами встретил он меня – принёс же их чёрт на нашу голову! Ты я слышал, стрелял, так взял кого?
-- Взять-то взял, вот только ты раньше их мне охоту испортил. Зачем уток стрелял?
-- Тю-у! Чур меня! Каких таких уток? На, посмотри – и он вытряхнул мешок на землю. Выпало три тушки. Селезень широконоски и две совершенно не известных мне – это соксун – толкнул Акимыч носком болотного сапога широконоса --- а это серые утки.
-- Вот и я говорю утки!
-- Чудак-человек, это – серые утки, только селезни, так же как кряква утка и кряква селезень! Птица так называется: «серая утка». Посмотри внимательно, утки они у всех видов бурые с тёмными пестринами и только зеркальца на крыльях раскрашены. А эти сам видишь: общее оперение серое. На груди и зобу чёрный струйчатый рисунок, переходящий на бока. На крыле чётко видимое белое «зеркальце». Бурая шапочка на голове и чёрные надхвостье и подхвостье. А самки, то есть утки, очень похожи на кряковых, только размерами чуть помельче.
-- Теперь я вижу! Ты уж извини меня, я впервые таких уток встречаю! А скажи мне, почему ты широконоску соксуном назвал?
-- Соксун, он и есть соксун. Так у нас этих уток зовут.
Хоть охота получилась не очень удачной, я был доволен. Ведь я получил новые знания. А селезня серой утки я выменял на «крякаша», сделал из него чучело и отдал в районный музей, чтобы и другие знали, что у нас такие утки водятся.