Я с жадностью съедаю одно кушанье за другим под пристальными взглядами вельмож, наполненными, не буду этого скрывать, одним только отвращением по отношению к моей персоне. А что удивительного в том, что у меня разыгрался такой хороший аппетит? Совершенно ничего. Я никогда за всю свою короткую жизнь не ела фаршированных овощей, мне прежде не доводилось ещё пить ну очень вкусный чай из каких-то там цветов (название уж больно у них сложное, боюсь, что не вспомню его), а фрукты… как же здесь много фруктов! У нас в деревне слишком плохая земля для того, чтобы выращивать подобные культуры, зато здесь, в Эндросе, самой столице королевства людей, — она выше всяких похвал! Фрукты свежие, сочные, сладкие, с нежной мякотью, не могу оторваться от них и остановиться, ах! Бледно-оранжевый сок внезапно выплёскивается из моего рта наружу, попадая прямо на скатерть тёмно-бордового окраса, вышитую наверняка из невероятно дорогостоящих тканей. Странно, раньше я никогда не страдала обжорством. Сходила на охоту, подстрелила какого-нибудь зверька (желательно покрупнее), и вот мой завтрак, обед и ужин в одном флаконе!
— Прошу прощения, я… — невнятно начинаю, всё ещё захлёбываясь соком. К счастью, Исильда вовремя меня спасает:
— Моя подруга во время похода в лес случайно наткнулась на диких ос, бедняжке покусали всю спину, ей совсем нездоровится… — по её бледным впалым щекам катятся слёзы. Ей приходится лгать Фелиции ради того, чтобы оградить меня от неприятностей. Ах, я по гроб жизни буду благодарна этой девушке, которая всегда выручает меня из беды как никто другой! — Я пригласила для неё лекаря в замок, — видно, что через силу она отрезает ломтик свежевыпеченного хлеба и забрасывает его себе в рот, медленно и со всей аккуратностью прожёвывая.
— А подруга ли она тебе? — в холодном тоне спрашивает у неё король, не отрывая от меня гневного, прожигающего насквозь взгляда, под которым я ёжусь чуть ли не через каждую минуту. Не понимаю, как мужчина может настолько спокойно смотреть на девушку, которую буквально несколько дней назад жестоко избил?! Да разве его после такого бесчестного поступка можно вообще называть мужчиной?!
— Завтра же я нареку Анабель своей фрейлиной, любовь моя, — с натянутой слабой улыбкой начинает Исильда. — Я не могу смотреть на то, как мою подругу…
— Довольно всех этих глупостей! — Иосиф резко встаёт из-за стола. Её Величество повторяет его жест, и спустя несколько мгновений они сталкиваются лицом к лицу, даже отчётливо слышно их тяжёлое дыхание, адресованное друг другу. Напряжение повисает в воздухе. Вельможи, поблагодарив своих господ за самый щедрый на свете обед, перешёптываясь друг с другом, удаляются из зала, королева-мать же остаётся, что, без всяких сомнений, меня совсем не радует. — Хватит нести всякую чушь! Если я сказал, что она будет служанкой, значит, она будет таковой до конца своей жизни и не более того! — кажется, даже оскаливаясь, озлобленно показывает на меня указательным пальцем он.
— Теперь я тоже королева, а потому имею право нарекать титулами… Хотя бы тех, кто мне дорог, — спокойно произносит мой ангел в белоснежном платье, заправив прядь выбившихся волос за ухо. Её руки трясутся, а на лице отражается истинный ужас. Господи… да у неё состояние не лучше моего, она вот-вот может потерять сознание! Если это сумасшествие не закончится — Исильде станет совсем плохо. А ведь ей нужны силы, она не может так быстро сдаться своему тирану-мужу!
— Да какая из тебя королева?! Ты всего лишь глупая девчонка, жалкое подобие женщины! — негодующе вскрикивает причина всех наших несчастий. Так Исильду ещё никто и никогда не оскорблял… Да кто… кто вообще имеет право называть этого ангела, заключённого в плену человеческой плоти, жалким подобием женщины?! Эта тварь, да я его… — А ты чего встала, как вкопанная?! Живо убирай всё со стола, иначе я… — он с нервным морганием глаз оглядывается по сторонам и резким движением руки хватает со стола нож, нацелив его прямо на меня. — … проткну им твою чудную, тонкую шейку. И не сомневайся, я непременно сделаю это, если через пять секунд ты наконец не уберёшь со стола чёртовы объедки! — краем глаза я замечаю, что губы Фелиции приподнялись в злорадной ухмылке. И это меня-то Рудольф назвал стервой? Да по сравнению с маменькой свихнувшегося на всю голову короля я ещё божий одуванчик! — Смеешь противиться моему приказу? Что ж, дело твоё, в таком случае я сейчас же покажу тебе гнев короля во всей его силе, на этот раз я наконец… — Его Величество подходит ко мне вплотную, как раз тогда, когда я уже оказываюсь в стоячем положении. — … испробую твою кровь на вкус, а она наверняка слаще любого вина во всех двенадцати королевствах, — с напряжёнными желваками на скулах прислоняет острое, холодное лезвие ножа как раз к тому месту на шее, где сейчас бешено бьётся пульс. Король нежно обводит большим пальцем линию моего подбородка, смотря на меня каким-то… мечтательным, что ли, взглядом. Создаётся такое ощущение, будто передо мной сейчас стоит совершенно другой человек. Не Иосиф. Его полная противоположность. — Помнишь, как ты грубила мне тогда в карете? — ласково интересуется он. Мне же в ответ приходится лишь покорно кивнуть. — Тогда же я и пообещал себе, что ты обязательно заплатишь за это. Неважно, как, очевидно только то, что тебе это явно не понравится, — по моему лицу резко проходится сильная, обжигающая пощёчина. Удар настолько мощный, что я всего за пару мгновений валюсь с ног на пол, при этом даже не успев ничего толком сообразить. Исильда испуганно вскрикивает, но Иосиф, на удивление, не обращает на это ни малейшего внимания. Он подсаживается ко мне на коленях, медленно приближая своё лицо к моему . Едва его губы успевают коснуться моей пылающей после удара щеки —дверь в обеденный зал широко распахивается, и Его Величество, не медля, отстраняется от меня, как ни в чём не бывало спокойно встав на ноги и отряхнувшись.
— Ах, Ребекка, наконец-то ты здесь, моя единственная отрада! — Ребекка? Уж ли не та самая, с которой мне совсем недавно довелось познакомиться? Я поднимаю глаза, встретившись с встревоженным взглядом… Гидеона? А что он здесь делает?! Как?.. Зачем?.. Нет, нет, нет, я не хочу, чтобы этот мальчик видел меня в таком состоянии, только не он! Не хочу расстраивать его, не хочу показаться ему или кому-либо ещё показаться слабой, вообще ничего не хочу! А тут ещё и бастард откуда ни возьмись появляется. Тем временем Исильда помогает мне подняться с пола на ноги, а Иосиф принимается умело плести всем наглую ложь: — Бедняжке совсем нездоровится, её в лесу покусали осы, — объясняет король, подражая тону своей жены.
— Боже, ужас-то какой! — вздыхает Ребекка и обращается к сыну: — Дорогой мой, помоги Её Светлости довести Анабель до её комнаты, пока я тут делаю необходимый отвар. Надеюсь, Его Величество не будет против, если я воспользуюсь столовыми приборами? — это последнее, что мне удаётся расслышать, прежде чем мы втроём покидаем зал. К счастью, Рудольф остался там и не увязался за нами. Ну и славно! Интересно, с каких пор меня стали волновать действия, само присутствие в моей жизни этого напыщенного лиса? Его жесты и прочее… Боже, Анабель, да выброси уже этого негодяя (который, к твоему сведению, привёл сейчас тебе лекаря и когда-то спас тебя от троллей в лесу) из своей головы, он этого не стоит!
— Всё нормально, я сама в состоянии дойти до своих покоев, — остановившись и облокотившись на стену локтём, с тяжёлым дыханием бормочу я, прикрывая ладонью пылающую от удара Его Величества щеку. — Не нужно меня сопровождать, у вас и без меня дел по горло.
— Что за ересь ты несёшь?! — изумлению Исильды нет предела. — А ну-ка встряхнись и позволь своим друзьям помочь тебе!
— Точно! — поддерживает её сын кузнеца с лёгким подмигиванием глаза. — Анабель, я не могу смотреть на то, как вы… То есть ты страдаешь, — и почему его запинания мне кажутся уж больно милыми? На моём лице невольно расцветает улыбка, я настолько сейчас счастлива, что даже забываю о следе от пощёчины, опустив руки к полу. — А… а… это… А это что ж ещё такое? Кто посмел поднять на ва… то есть тебя руку?! — хмурится юноша, озадаченно качая головой и накрывая пылающую огнём кожу своей, на удивление, прохладной ладонью, не отрывая от меня пристального взгляда ярко-изумрудных глаз. Черты его лица детские, однако скулы уже начинают заостряться, а пухлые губы приобретают точную форму, и горбинка на носу только придаёт Гидеону мужественности. Странно, почему я раньше её не замечала?
— Кто это тебя так? — спрашиваю жалостливым шёпотом, осторожно проведя пальцем по этой самой горбинке.
— Ты удивительная! — восхищённо выдаёт парень. — Даже когда ты сама валишься с ног, тебя волнует не собственное благополучие, а моя давнишняя травма, полученная ещё в детстве, которая к тому же уже зажила и больше совсем меня не беспокоит, — на одном дыхании выпаливает Гидеон. — Анабель, я хочу сказать тебе, что ты мне…
— Мой братец сейчас в ужасном расположении духа, — бесцеремонно прерывает юношу непонятно откуда взявшийся избалованный сыночек умершего короля, из-за чего получает от меня гневный взгляд. — Моя королева, имею ли я право попросить у вас об одолжении? — девушка кивает, с внимательностью слушая его (хотя он того не стоит). — Не могли бы вы малость успокоить своего мужа, а то, боюсь… последствия его плохого настроения будут необратимы. Гидеон, друг мой, матушка попросила тебя помочь ей, сходи до неё, а я пока позабочусь об Анабель, — прежде, чем я успеваю осознать, что мы с Рудольфом остались совсем наедине, двое моих самых близких друзей уже успели удалиться из поля моего зрения. Ах, какая досада!
— Вы специально это сделали, — с обречённым выдохом делаю вывод я. — Специально, чтобы наконец закончить начатое тогда после бала.
— Ну что вы, у меня даже и мыслей об этом не было, — без моего на то позволения мужчина берёт меня к себе на руки, точно лёгкую пушинку. А по виду и не скажешь, что он такой сильный. — Хотя соблазн поцеловать вас всё ещё слишком велик и уже практически окончательно затуманил мой рассудок, — а я почему-то даже и не сопротивляюсь ему, уловив знакомый приятный запах, исходящий от его тела, точнее… кхм… от шеи, но это не столь важно.
— Корица, — само собой слетает с моих уст, прежде чем я с явным испугом в глазах затыкаю свой чересчур болтливый рот ладонью.
— Вы очень наблюдательны! — подмечает он, с каждым своим широким шагом становясь всё ближе и ближе к моим покоям. — Желаете попробовать?
— Да ни за что на свете! — сплёвываю на пол образовавшуюся во рту слюну. На удивление, бастард не обращает на столь непристойный для дамы жест никакого внимания.
— А зря. Никто ещё не жаловался, — самодовольно хмыкает этот наглец и бесцеремонно ударяет входную дверь ногой, проходя внутрь моей обители. Аккуратно кладёт мою обессилевшую тушку на кровать и незамедлительно садится подле меня. — Розы… — с загадочностью в голосе шепчет красавец, в предвкушении чего-то явно приятного приложив большой палец к своим приоткрытым губам и неотрывно смотря на меня. От столь страстного взгляда кожу мгновенно начинают тревожить множество проти… нет, скорее приятных мурашек.
— Что?
— Вы пахнете розами, Анабель, — и касается гладкими губами моего лба, в мгновение ока покинув меня, тем самым оставив наедине с самой собой. А я продолжаю лежать в мягкой постели в полном оцепенении и периодически провожу ладонью как раз по тому месту на лбу, какого совсем недавно коснулись уста самого прекрасного мужчины всех двенадцати королевств.
«Розами? Серьёзно? Что за чушь?! Да я никогда вживую-то этих самых роз не видела, чего уж говорить о том, что я ими пахну?!» — бешеным вихрем проносится у меня в голове.
А Рудольф, видимо, тоже, как и его сумасшедший брат, просто без ума от корицы! У меня аж огромный ком в горле образовывается от столь ужасающей мысли. Иосиф с Рудольфом совершенно не похожи друг на друга. И дело вовсе не во внешности или в разных матерях. Иосиф слишком жесток по сравнению с бастардом. Моё тело всегда пробирает сильная дрожь страха, когда я вижу короля. А что Рудольф? Ну да, лёгкое раздражение к нему есть, ненависть… она и вовсе куда-то бесследно испарилась! Да что со мной вообще происходит в последнее время?! Я должна презирать, ненавидеть, игнорировать, в конце концов, того, что едва не взял меня силой, а вместо этого вот-вот начну выискивать его достоинства, лишь бы оправдать столь непростительный поступок. Да что я за человек-то такой?! Разве к таким людям, как этот лис, можно испытывать какие-либо тёплые чувства? Разве это не показатель моей слабости и наивности? Разве это… нормально вообще?!
Не успеваю я подумать о чём-либо другом, как Ребекка, будучи оказавшись в моих покоях на пару с Гидеоном, начинает осмотр.
— Я не заметила следов укусов, можешь одеваться, — с подозрительными нотками в голосе спустя какое-то время выдаёт свой вердикт женщина. — Однако вся твоя спина изувечена, и этот след на щеке… Они не дают мне покоя. Скажи мне правду, Анабель, тебя кто-то бил? Кто-то издевается над тобой? Не бойся, я никому не разболтаю, коли так нужно будет…
— Да, — сильно нахмурившись, подхватываю я лекаря. — Я шла в пекарню за хлебом и наткнулась на… каких-то вельмож, я не запомнила их лиц… Но точно знаю — у них была плеть. До сих пор не могу понять, за что они со мной так жестоко обошлись, я ведь даже слова им никакого дурного не сказала, вообще ничего не сказала, — сбивчиво бормочу я.
— А что тогда с щекой? — спрашивает Гидеон, повернувшись к нам (во время моего полного осмотра он стоял лицом к входной двери). — След ведь совсем свежий.
— Я… я… я… сама себя ударила! Наказала за своё ничтожество. За столом король попросил меня подать ему вилку, а я дала ему… ложку! Он заверил меня, что всё в порядке, ничего страшного не случилось, но я-то до сих пор не смогла с этим смириться! Я так подло с ним поступила, Боже, нет мне прощенья! — слёзы накатываются на глаза. Зачем я вообще покрываю столь грязной ложью эту тварь? Ну вот для чего я это делаю?! Какой нам с Исильдой от этого прок? Наверное, мне просто не хочется осознавать, что правитель царства людей — самый настоящий, ненормальный тиран. И ещё я не хочу, чтобы люди так же, как и мы с Исильдой, держались в неконтролируемом страхе перед ним. Он скрывает ото всех свою жестокость (за исключением некоторых личностей). Но зачем? Хочет быть якобы лучшим правителем за всю историю существования Эндроса?
— К счастью, я взяла с собой специальную целебную мазь. Каждое утро и вечер мажь ей спину, тогда боль утихнет, а шрамы со временем станут менее заметны.
— Спасибо вам огромное, Ребекка, Гидеон! Вы даже представить себе не можете, как я вам благодарна! Теперь я всё что угодно для вас сделаю, всё что только попросите! — нежно глажу их обоих по рукам, пристально смотря в глаза то одному, то другому.
— Знаешь-ка что, моя дорогая? Оставь лучше свои благодарности на потом и передохни чуток, твоему телу не помещает отдых, как и разуму, в общем-то, тоже, — забавно хлопает меня по плечам женщина-лекарь, одновременно с этим укладывая меня в кровать.
— Но я не хочу спать, хочу на улицу, хочу подышать свежим воздухом!
— Ох, дорогая моя, тут уже я тебе не помощник. Сегодня меня ещё ожидает мальчик со сломанной ногой, его брат с повреждённой лодыжкой и женщина, в утробе которой неспокойно ведёт себя малыш.
— Что ж, тогда я ни в коем случае не смею вас задерживать, разумеется, им необходима ваша помощь, — подбадриваю я свою спасительницу.
— Зато с прогулкой тебе может помочь сынок мой, правда же, Гидеон? Тебе всё равно пока что нечем заняться. Мой мальчик давно глаз на тебя положил, — насмешливо шепчет мне прямо в ухо женщина, и я хихикаю ей в ответ, не воспринимая её слова всерьёз и заметив, что прежде бледные щёки Гидеона стали пунцовыми, а его глаза, которыми я никогда не перестану восхищаться, опущены в пол. — Постоянно только о тебе и говорит. Уж не влюбился ли ты в нашу Анабель, сын мой? — без какого-либо стеснения интересуется Ребекка, после чего щёки юноши становятся, кажется, ещё румянее прежнего. — А что в этом такого зазорного? В твоём возрасте у юношей уже имеется по несколько детей, — правда что ли? В шестнадцать-то лет?! Не верю, вот хоть убейте!
— Матушка, боюсь, ты всё совсем неправильно поняла, — начинает оправдываться бедный Гидеон, готовый от стыда вот-вот провалиться сквозь землю.
— Да нет, голубки мои, я-то как раз всё правильно поняла, а вы будто бы ослепли, совсем ничего не замечаете! Точно Куриной слепоты нанюхались! — эх, знать бы, о чём она, собственно, толкует… — Ну да ладно, как я и говорила, дел у меня по горло, не буду вам мешать. Выздоравливай, Анабель! — поцеловав в лоб сначала меня, а потом своего сына, женщина, напевая себе под нос какую-то простенькую мелодию, с довольной физиономией покидает нас, после чего я бросаю встревоженный взгляд на парнишку.
— Ты в порядке? — раздаётся совсем тихое с моих уст.
— Ну-у… да… а разве со мной должно быть что-то не так? — топчась на месте от неловкости, вопросом на вопрос отвечает он.
Ах, вот незадача же, и почему я только сейчас это поняла? Ребекка оставила мне мазь, но не намазала ею мою спину, а боль хоть и не сильная, но всё равно… эти неприятные ощущения в печёнке уже у меня застряли! Нервирует просто! Я начинаю стягивать с себя платье, как вдруг Гидеон, закрыв глаза, испуганно вскрикивает, будто ошпаренный:
— Э-эй-э-й, Анабель, ты что это такое делаешь?!
— Снимаю с себя платье, — спокойно пожимаю плечами.
— Оно и дураку понятно, но зачем же ты всё-таки это делаешь?!
— Хочу, чтобы ты помог мне кое в чём…
— В таком случае, я в этом не участвую, — озабоченно и в то же время твёрдо прерывает меня парень.
— Я хотела попросить тебя, чтобы ты намазал мою спину мазью, которую любезно вручила мне твоя мама, ведь в данный момент мне больше не к кому обратиться, — вполне разумно объясняю всё я.
— Но зачем же сразу раздеваться-то?! Хоть бы предупредила.
— Не понимаю, а что в этом такого? Ты что ли ни разу не видел обнажённую женщину? —и только позже я осознаю, насколько же всё-таки беспристрастно прозвучал мой вопрос.
— Вообще-то… да, — сдаётся парень с тяжёлым выдохом.
— Прости, я не знала, — сглатываю. — Ну раз такое дело… — в полной задумчивости кусаю нижнюю губу. — Ты можешь сам снять с меня платье. Ну в смысле… только сзади, надеюсь, от вида спины со шрамами ты не грохнешься в обморок? — поддразниваю его я.
— Ещё чего! Да я, да я…
— Тогда действуй же скорее, чего стоишь? Как мазь засохнет немного — на рынок с тобой сходим, булочек с каким-нибудь вкусным вареньицем себе прикупим и отведаем, идёт?
— Ага, — я поворачиваюсь к Гидеону спиной, а спустя несколько мгновений его ладони оказываются на моих малость напряжённых плечах.
— И сделай это как можно скорее, пожалуйста, — неотрывно смотря на стену и продолжая по привычке уже во всю жевать нижнюю губу, произношу я.
— Понимаю, тебе и так больно, но придётся немного потерпеть. Мазь поначалу будет жечь…
— Так что ж твоя матушка меня сразу об этом не предупредила-то?!
— Подзабыла, видимо, совсем, — ну да, Ребекка в основном ведёт себя как совсем молоденькая девчушка, а вот по её виду этого не скажешь. В действительности она выглядит лет на шестьдесят с лишним.
— Знаешь, а я ведь тоже никогда не видела мужчину без одежды, — не считая случая с Иосифом, разумеется.
— Правда? — искренне изумляется парнишка, наверняка с неимоверным усилием стянув с меня это чёртово платье вниз и уже касаясь отчего-то подрагивающими пальцами моих лопаток. — А я думал, что ты… Думал, что у тебя уже был мужчина, и не один, — кажется, с какой-то странной долей облегчения в голосе шепчет Гидеон. — Ты ведь такая… красивая.
— Да ты, в общем-то, тоже ничего, — подхватываю его я, и мы с ним начинаем заливисто смеяться. — В чём дело, что-то не так? Почему ты так долго возишься с моими лопатками? — сквозь смех, слегка покачиваясь, выдаю я.
— А? — точно после сна с недоумением спрашивает юноша. — Да нет, всё в порядке, не считая шрамов, конечно. Просто… — меня напрягает его неожиданная отстранённость. — … у тебя очень нежная кожа… там, где её не повредили, даже хочется…
— Что хочется?
— Э-м-м-м, да ничего… Если ты не против, я начну, пожалуй.
— Да, конечно. Кстати, а что ты хотел мне сказать перед тем, как появился лис?
— Э-э… лис? — недоумевает тот, кто лёгкими движениями пальцев рук уже наносит лечебное средство мне на спину.
— В смысле… пиявка, тьфу ты! Бастард, Рудольф, ну ты понял!
— Ах, да так… ничего особенного. И откуда такое плохое отношение к моему другу?
— А ты сам и спроси у него. Интересно, вот какую лапшу он и тебе навешает на уши, — хмыкнув, говорю я.
— Рудольф никогда не обманывал меня, да и вряд ли вообще пойдёт на это, — уверенно заявляет Гидеон.
— Да? И почему же ты в этом так уверен?
— Потому что мы дружим с ним ещё с пелёнок, — не убедило, знаете ли.
— Так он ведь старше тебя… Лет на десять-то точно!
— Ему двадцать один, — странно, а Исильда утверждала, что Рудольфу около двадцати четырёх, и вот кому теперь после этого верить? — Мне послезавтра семнадцать уже будет. Разница в возрасте не такая уж и большая, — м-да… удивил меня Гидеон так удивил. И, чёрт возьми, почему главной темой разговора с кем-либо всё чаще и чаще является именно Рудольф?! Что за чертовщина-то такая?! Ах, раздражает!
— Тогда почему же твой так называемый «друг» не научил тебя, как нужно… кхм… обращаться с женщинами? — недоумеваю я и морщусь, когда спину начинает понемногу жечь.
— Потому что я ни в кого не был влюблён… до недавних пор, — тихо говорит Гидеон, будто боясь оскорбить кого-то своими словами.
— А-а-а, так всё-таки у тебя есть предмет обожания! И кто же она?
— Ну… она очень красивая, — ну это само собой, кто бы сомневался! — Умная, забавная, сообразительная, сильная, а ещё она отлично обращается с оружием и умеет ездить верхом.
— Ух-х, как тебе повезло с суженой-то!
— Это ещё как сказать… Она совсем меня не замечает. Конечно, на её фоне я кажусь никем, она ведь такая, такая… ах!
— Так в чём тогда проблема? Признайся ей в своих чувствах — и она непременно ответит тебе взаимностью! — подбадриваю его я.
— Ты правда так считаешь? – робеет парень.
— Ну конечно!
— Тогда, Анабель, я хочу сказать, что я тебя…
— Розы для прекрасной юной леди прибыли! — с громким свистом врывается внутрь комнаты… ох, да что этому индюку опять от меня надо, в конце концов?! — А чем это вы тут занимаетесь? — в его глазах отражается неподдельный интерес и что-то ещё… то, чего я не могу разобрать, понять, оно совсем недосягаемо… — Мой дорогой друг, вытри слюни, они тебе ещё пригодятся! — отбросив букет роз в сторону, будто самую ненужную на этом свете вещь, бастард продолжает сверлить нас с Гидеоном негодующим взглядом. Но разве он имеет на это хотя бы малейшее право?! — Кстати, Гидеон, ты ведь уже признался Анабель в своих чувствах?
— Ничего подобн…
— Да ладно тебе, хватит уже отрицать очевидное! Он влюблён в тебя, Анабель, по уши ВЛЮБЛЁН! — по слогам выкрикивает Рудольф каждое слово. — Это даже мне понятно, но только не предмету его мечтаний…
— Не смешно, Рудольф, — кажется, я впервые назвала этого нахала по имени. А нет… было как-то раз, да вот только не могу припомнить… Нужно уже начать избавляться от этой дурной привычки, а то так прицепится, что потом никакими усилиями от неё не избавиться!
— А разве кто-нибудь смеётся? Ха-ха-ха, ой, как смешно! Сейчас живот аж лопнет! — бастард поднимает с пола парочку роз и срывает с них один красный лепесток за другим, бросая их прямо в нас с Гидеоном. Приятный запах цветов слегка кружит мне голову…
— Да перестаньте же вы вытворять это безумие! — за пару мгновений натянув на себя платье, соскакиваю с кровати, игнорируя неприятную, щиплющую боль в спине, направляюсь прямиком к Рудольфу.
— Ух-х, сколько страсти, сколько желания и боли! — коварно улыбается мужчина в то время, как я безжалостно колочу его руками по груди, ещё ни разу не остановившись для передышки. — Сколько страданий! Ах, как же всё-таки приятно, да-да, продолжай же это блаженство, не тяни! Я весь в твоём распоряжении! Сейчас или никогда! — продолжает нести всякую чушь он.
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу… — злостно шиплю я. — Хватит! — одним резким толчком отталкиваю бастарда от себя куда подальше. — Убирайтесь из моих покоев! Вы, все уходите, оба! — насильно выталкиваю Рудольфа из своей комнаты, а затем и Гидеона. Странно, что первый мне даже не сопротивляется, хотя, наверное, всё равно понимает (несмотря на то, что у него мозг размером с горошину), что мне нужно сейчас побыть одной. Захлопываю дверь прямо перед носами двух молодых людей и, зарывшись пальцами в волосы, медленно сползаю по стене на пол. М-да уж… сумасшествие какое-то и никак иначе.