В давние советские времена я инженер-гидротехник был в Белоруссии в тот год, когда на западных рубежах Советского Союза происходили военные учения «Днепр».
Наша изыскательская партия В.О. «Союзгипролесхоз» в то время базировалась в старинном белорусском городе Мозырь и жили мы в старой деревянной двухэтажной гостинице, неподалёку от такого же старого деревянного крытого колхозного рынка.
Начальником нашей изыскательской партии была очень энергичная женщина, несмотря на свою молодость, уже успешно отработавшая главным инженером в других изыскательских партиях. В этом же составе наш дружный коллектив работал бессменно уже второй год.
Своими старыми постройками послевоенный Мозырь был обязан, как не странно отсутствию крупных боевых действий на его территории во время Отечественной войны, и отсюда, сохранение в неприкосновенности всех его ветхих строений.
К примеру, белорусский город Гомель после войны был весь в руинах и поэтому его полностью отстроили заново.
Техническим заданием нашей изыскательской партии было предусмотрено всестороннее обследование заболоченных территорий Гослесфонда Белоруссии, его лесной растительности и почвенного покрова для последующего научного анализа существующего состояния заболоченных лесных угодий и перспектив развития лесного хозяйства на этих землях.
Для сбора необходимого количества исходных данных приходилось посещать большое количество лесничеств по всей территории этой республики, путём многочисленных перелётов из одной области в другую, и проживания там какое-то время.
Во время нашего нахождения в Мозыре пришлось арендовать на местном аэродроме маленький двухместный вертолёт, для посещения отдельных далёких точек, а также визуального осмотра недоступных иным путём заболоченных территорий.
Недалеко от гостиницы, где мы жили, была небольшая возвышенность, покрытая редкой травой, свободная от всяческих городских строений, вот на неё и прилетал по утрам арендованный нами миниатюрный вертолёт с одним несущим винтом (его хвостовое оперение было только раздвоенным).
Лётчиком на нём был коренастый мужчина около сорока лет, уже пенсионер, а до этого он летал на больших пассажирских авиалайнерах.
Летать с ним по заранее намеченным маршрутам, и приземляться в нужных местах для взятия почвенных образцов было поручено мне.
Первое ощущение отрыва от земли, сидя в штурманском кресле, справа от лётчика, с картой на коленях, было естественно (и с непривычки) волнующим.
Вся земная поверхность, видная сквозь прозрачную переднюю стенку кабины под большим углом вниз, после нескольких минут грохота вертолётного двигателя, внезапно (что даже немного дух захватило) и с быстротой уходит под свободно расставленные в кабине ноги вниз и назад. И сразу же вокруг обилие неба, а внизу уже в уменьшенном виде домики и улицы старинного Мозыря.
Летали мы обычно на высоте около двухсот метров (и не ниже ста).
Первым делом мой лётчик связывался с аэродромом, сообщал о своём появлении в городском небе для получения разрешения на дальнейший полёт, и, получив его, направлял свою «стрекозу» уже в нужном нам направлении (и в заранее оговоренном воздушном коридоре).
К чему я поначалу ни как не мог привыкнуть, так это сильный гул (как в тракторе) в кабине от работающего двигателя, и поэтому разговаривать с лётчиком не было ни какой возможности.
Оставались два варианта общения с ним, это кричать ему в ухо, что есть силы, или же писать нужную фразу на листе бумаги.
Переговорных наушников с лётчиком у меня не было (может быть по причине секретности его переговоров с авиабазой), и постепенно я научился общаться с ним характерными жестами, показывая нужный курс полёта на лежащей у меня на коленях крупномасштабной карте.
У меня до того уже был достаточный опыт работы с топографическими картами и я довольно хорошо в них ориентировался, что в этих полётах сослужило мне хорошую службу, и значительно облегчило работу нашему лётчику, который теперь всецело положился на меня, при прокладке предстоящего воздушного маршрута.
При полётах на больших авиалайнерах его обслуживал штурман, здесь же его не было.
В новой для него лётной ситуации он выходил из положения просто: когда наш воздушный маршрут почти совпадал с крупными транспортными объектами (железной и автомобильной дорогой), или реками (в нашем случае, Припятью), он спокойно летел параллельно им какое-то время.
Когда же надо было лететь в сторону от характерных наземных объектов, тогда на выручку ему приходил я. У меня была топографической карта более крупного масштаба, чем у него и я быстро включался в прокладывание дальнейшего курса к нужному нам месту, и к своей новой роли штурмана я привык довольно быстро и даже весьма охотно.
Однажды в нашем рабочем полёте произошла непредвиденная ситуация, которая, слава Богу, разрешилась благополучно.
В тот день нам надо было сделать облёт самых дальних участков припятских болот и визуально нанести в наши пикетажные журналы все особенности их рельефа и характер растительности на этой болотистой территории.
Но «гладко было на бумаге …», когда мы повернули от Припяти в сторону болотистой бескрайней равнины, на которой изредка росли маленькие берёзки и местами торчали их сухие тонкие стволы берёз (не успевших превратиться в большие деревья). Записывая всё что было видно под нашим вертолётом и продолжая дальнейший полёт, я стал отмечать появление на болотистой территории небольших блюдцевидных озёр, что тоже отметил в своём пикетажном журнале.
Вокруг без конца и края расстилалась гиблая, болотистая территория, упираясь своей однообразной унылой мрачностью в самый горизонт и обречённо продолжаясь за ним.
Так мы летели какое-время, и вдруг увидели какое-то сооружение, возвышавшееся над этим болотом.
Подлетев ближе, мы поняли, что это рукотворный деревянный помост в виде большого креста, вдали вырисовалась высокая (сплошная) треугольная вышка, как мы сразу же поняли, это была наблюдательная вышка.
Лицо моего лётчика, всегда бывшее розовым, сразу же побелело.
Он вмиг понял, что мы случайно залетели на военный полигон, который на моей карте, составленной много раньше, не был обозначен, и быстро наклонил рулевой штурвал вниз и вбок, в сторону от этого зловещего креста, и на максимально низкой высоте, повернул нос вертолёта в обратную сторону.
Дальше мы летели молча, понимая, что могло нас ожидать совсем рядом с прицельным крестом военного полигона, между прочим в это самое время на территории Белоруссии начинались военные учения Днепр-67» ( или просто «Днепр» — общевойсковые учения Вооружённых сил Советского Союза в 1967 году. Учения проходили в сентябре 1967 года, в канун 50-го юбилея Октября, в Белоруссии между Днепром и его правым притоком — Припятью. Учения проводились под общим руководством министра обороны Маршала Советского Союза А. А. Гречко. В них участвовали войска Киевского, Белорусского, Прикарпатского и других военных округов. )
Потом, вспоминая те события, я отметил большую высоту прицельного помоста. Он был построен с расчётом на весенний разлив реки Припять, превращавший всю эту болотистую территорию в громадное море, над которым одиноко продолжал бы возвышаться прицельный помост.
Те блюдцевидные озерки, которые я отмечал в своей пикетажке, были просто остатками воронок от снарядов (или ракет), пущенных в направление этого прицельного креста.
Почти наверняка нас видели с высокой наблюдательной бронированной вышки, и могли без предупреждения сбить, но, надо полагать, при виде миниатюрной «стрекозы», непонятно как оказавшейся на их «подведомственной» территории, решили пощадить бестолковых лётчика и его пассажира.
А может быть военные запросили Мозырский аэропорт и получили там все разрешительные на наш полёт сведения, поняв, что мы просто случайно сбились с намеченного рабочего курса. Обратный наш полёт опять не запланировано продолжал быть теперь уже над расположением ракетной части.
Когда наш вертолётик перелетел из этого злополучного болота в соседний густой хвойный лес, то лётчик, увидев там узкую автодорогу, привычно привязался к ней, чтобы по ней в дальнейшем выйти на большую транспортную магистраль, а там и в Мозырь.
Я отметил, что эта дорога была без боковых полос безопасности и растущие в лесу деревья с двух сторон почти вплотную подходили к полотну этой самой дороги, что характерно для автодорог военного назначения.
И точно, через некоторое время, сбоку этой дороги появился многократно огороженный участок, на котором были видны закрытые люками ракетные шахты, одна шахта была открыта и одна ракета лежала рядом, людей вокруг не было видно.
И опять «из огня, да в полымя», но, опять, слава Богу, нас благополучно пронесло и тут.
Когда мы, уже с некоторым облегчением, подлетали к Мозырю, то между собой договорились ни кому не говорить о наших злоключениях в этот (каким-то образом даже), счастливый день.
Было очень интересно лететь на небольшой (около ста метров) высоте над Припятью, и видеть, как государственные рыбаки вытаскивают свои большие сети с блестящей на солнце рыбой.
ОДНАЖДЫ нам повезло с рыбой, которую мы только видели с высоты нашего полёта. Новый участок, где я должен был взять почвенные пробы (с разных глубин вырытого мной шурфа) находился как раз неподалёку от реки Припяти и самой рыболовецкой артели.
Уложив мешок с пробами грунта и лопату на два задних сидения в кабине, я решил сбегать к рыбакам и купить у них немного рыбы.
В качестве «авосек» я взял (признаюсь, от жадности) две пары больших резиновых болотных сапог с отворотами, которые всегда находились тоже на задних сидениях вместе с другими изыскательскими вещами.
Держа резиновые сапоги за связанные верху ушки, я быстро побежал к Припяти и, выбежав на песчаный речной берег, увидел совсем рядом бригаду рыбаков, в очередной раз выбирающих свои сети, которые, мне сказали, что они видели пролетавший над ними вертолёт, севший потом за деревьями и поначалу подумали, что это вертолёт рыбнадзора.
После моего объяснения, что этот вертолёт изыскателей из Москвы, и выслушав мою просьбу купить у них немного рыбы, они поняли, что я с этого вертолёта, после чего вежливо отвернули в сторону мои протянутые деньги, и единодушно, без лишних слов, радушно вставили (головой вниз) в мои четыре сапога четыре большущие рыбины. Они были такими большими, что их хвосты далеко торчали из сапог.
Я так был растроган таким щедрым подарком, что долго благодарил их, на что рыбаки великодушно сказали, что пусть это будет их подарком москвичам, оказавшимся на гостеприимной белорусской земле.
В Мозыре высадив меня на нашем безлюдном холме с четырьмя сапогами с торчащими из них рыбьими хвостами, лётчик обещал прийти вечером в нашу гостиницу на дегустацию такого щедрого подарка припятских рыбаков.
Нести эти рыбины было очень неудобно. Четыре тяжёлых сапога расположились попарно на моих плечах с двух сторон моей головы.
Верёвки, которыми были попарно связаны ушки резиновых сапог, сильно резали мои незащищённые плечи.
Я вынужден был идти очень медленно, оттого, что торчащие из сапог рыбьи хвосты колебались в такт каждого моего шага, и временами хлопали своими холодными плавниками по моему лицу и голове, заставляя периодически останавливаться, хорошо, что весь мой путь был под горку.
Когда я шёл уже по городской улице, то все прохожие с большим удивлением смотрели на такое невиданное транспортирование огромных рыбин, и потом ещё долго оборачивались, не веря увиденному.
Наконец я появился в своей Мозырьской гостинице перед очами своей начальницы, в обрамлении четырёх рыбьих хвостов, усталый, но счастливый от такого неожиданного рыбного презента и возможности обрадовать своей такой ношей всех наших изыскателей.
Начальница, тут же оперативно велела снять с меня сапоги с рыбой и отнести в гостиничный ресторан на первом этаже.
Там ею был заказан большой праздничный ужин из этих рыбин: приготовить самые различные рыбные блюда, которые умеют делать в этом ресторане, а что останется лишнее, она великодушно разрешила взять сотрудникам ресторана себе.
Ужин выдался на славу, за обширным столом были наш лётчик с супругой, лесное начальство города Мозыря и другие «нужные» в нашей командировке люди.
Эта «рыбалка» надолго запомнилась мне, рыба оказалась необычайно вкусной и ароматной, её хватило не только на массу всяких вторых блюд, но и на большущую кастрюлю благоухающей и наваристой ухи.
Наше близкое знакомство с добродушным лётчиком-пенсионером сослужило в дальнейшем добрую службу в нашей работе по сбору информации о лесных насаждениях в интересующих нас лесничествах.
Когда нашей начальнице надо было получить исходные материалы в Могилёвском лесхозе, тогда наш вертолётчик на Мозырьском аэродроме отвёл меня к самолёту, летевшему в Минск.
После нескольких убедительных слов, меня там усадили в самое переднее кресло (которое традиционно зарезервировано за самим летевшим экипажем), и это не всё. В Минском аэропорту меня также конфиденциально отвели к самолёту, летевшему теперь в Могилёв.
После одного дня пребывания в Могилёвском лесхозе, где мне скопировали нужные мне материалы, я появился в Могилёвском аэропорту, и дождавшись того самого (с тем же бортовым номером) самолёта, на котором прилетел в Могилёв, вылетел в Минск, где, тоже дождавшись нужного мне рейса, также на переднем сидении прилетел обратно в Мозырь.
Приведённый мною один этот эпизод в нашей изыскательской работе, говорит о крепкой дружбе и необыкновенной взаимовыручке в среде лётного состава тогда в Советском Союзе (не знаю, сохранилась ли такая традиция сегодня).
Ведь, по просьбе лётчика маленького вертолёта были задействованы экипажи двух рейсов больших авиалайнеров, наверняка его имя знали все экипажи Белорусских авиалиний.