Памяти моего отца Лебедева Константина Владимировича посвящается.
Смотрю и вижу!
Мой папа, человек необычайно наблюдательный и внимательный ко всему, что его окружало, обладал замечательным даром художника. Необычность его метода состояла в том, что он мог, поставив любой пишущий предмет в любом месте белого листа, изобразить, не отрывая руки, прелестный пейзаж, построенный по всем законам перспективы и композиции. Делал он это быстро, вдохновенно, просто шутя, не напрягаясь и, на первый взгляд, вообще не задумываясь. Рисунок всегда получался новый, папа никогда не повторялся. «Константин, откуда ты берешь такую красоту!» - Удивлялись его сослуживцы, друзья и близкие. «Из головы» - отвечал папа и забывал про свой рисунок. Друзья иногда забирали рисунки себе, иногда они просто валялись в домашних бумагах. Никогда не прощу себе равнодушие к тому, что делал отец. Простота и легкость, с какой он всё это проделывал, создавала иллюзию, что это пустяковая «забава», не стоящая внимания. Поэтому у меня не сохранилось ни одного папиного рисунка. Но однажды в гостях у соседки я увидела среди бумажного хлама на письменном столе старый, пожелтевший карандашный рисунок, до боли напомнивший мне об отце и его «шутливых» упражнениях в рисовании.
С наслаждением вспоминаю наши с ним долгие поездки в Звенигород по весне, когда мама вдруг замечала бледность и вялость дочери и властно говорила отцу: «Пора девочку на природу, в чисто поле, цветы собирать, чтобы встрепенулась». Долгая русская зима, скудная солнцем и витаминами превращала меня в унылую, бледную тень того сорванца, которому привыкли радоваться мои родители. Чтобы не скучать в электричке мы с папой любовались на природу в окошко, или разглядывали пассажиров.
- Посмотри и скажи, чем отличаются друг от друга те двое справа. – Говорил мне папа, и я начинала подробно рассказывать, какие у них головы, носы, глаза, уши, шеи, плечи и всё, что было в моем поле зрения. А папа слушал, и когда я в нерешительности замолкала, задавал осторожные, наводящие вопросы, помогал мне увидеть, то, чего я не замечала. Звучит банально, но он буквально открывал мне глаза на всё, что было вокруг.
- Смотрят все, а видят немногие! – Любил говорить он, когда я в очередной раз пыталась выведать, почему у него получается рисовать легко и красиво и, главное, похоже, так, чтобы ёлочка была совсем как настоящая ёлочка, дерево, как дерево, бревно, как бревно, и небо, как настоящее небо.
Я знаю, что отец, военный по профессии, никогда нигде рисованию не учился, только сильно любил природу, был настоящим охотником, с удовольствием бродил по лесам и долам, любил рассказывать сказки. Сочинял он их с невероятной легкостью, потому что у него все животные и птицы, букашки и даже растения разговаривали, каждый предмет имел свою душу, мысли, чувства, всё было одушевлено, имело свою судьбу, про которую он мог рассказывать бесконечно.
- «Пап, расскажи сказку!» - Эта фраза из моего детства.
Детей в семье было трое, две сестры и старший брат. Намеренно, или интуитивно угадав особенности непростой ситуации, отец постоянно рассказывал нам «волшебный сериал» про двух сестриц, младшую - Зорьку Утреннюю, старшую - Зорьку Вечернюю, про их братца - Полдень, матушку - Ночку, и батюшку - Ясный День, про то, как сестрицы любили своего единственного братца, как старались, чтобы он любил их, как дорожили его дружбой, и как сменяли одна другую, чтобы хранить его покой и радость. Не помню всех подробностей этой волшебной истории, но навсегда запомнила теплое чувство от прослушивания сказки, от участия в сочинении ее продолжения, от того, какие нежные чувства рождались в детском сердце, как мы учились любить и уважать друг друга. А еще была у нас с сестрой волшебная палочка. Самая простая на вид хворостинка помогала нам собирать грибы в лесу. Надо было лишь повернуться с закрытыми глазами вокруг себя, остановиться и стукнуть палочкой по земле, открыть глаза и собрать тот грибок, что появлялся на этом месте. Мы с сестрой долго верили в чудесные свойства палочки, торжественно прятали ее под мховую кочку на опушке леса, не замечая, что всякий раз доставали из-под разных кочек разные палочки, да и волшебные грибы, конечно же, являлись нам по воле папы, который заранее собирал их в лесу, раскладывал по карманам, или прятал за спиной. Детство прошло, а память о волшебной сказке осталась навсегда. Сохранилась на всю жизнь привычка и умение не только смотреть, но и видеть.
А теперь поговорим серьезно о том феномене, который наблюдала я в течение многих лет, с тех пор, как впервые взяла в руки карандаш, а позже краски. Никогда не забуду чувство отчаянья и досады от того, что соседка, нарисованная на картонке, получилась совсем не такая, как на самом деле. Мой пятилетний мозг плавился от перенапряжения в попытке решить этот сложный вопрос. Снова и снова еще непослушные руки, то правая, то левая, выводили синим карандашом линии, кружочки и треугольники, из которых складывалась женская фигура. Но при взгляде на соседку я замечала, как сильно настоящая женщина отличалась от той, что на картонке. Вроде бы руки, ноги, туловище и голова есть, а не похоже!!! Тогда впервые услышала я от папы:
- «А ты внимательно посмотри и расскажи мне, что видишь. Начни с головы и дальше по порядку. Просто смотри и рассказывай. Какая у тётеньки голова, большая, маленькая, совсем круглая или не совсем. На чем держится?
- На тётеньке.
- Да, на туловище.
- Тувилаще.
- А что между туловищем и головой?
- Не знаю!
- Это шея.
- Шея.
- А на твоем рисунке, где шея?
- Нету.
- А руки какие? Откуда растут?
- Из тётеньки.
- Правильно, из туловища.
- Да, из ту-ви-ла-ща.
- Ту-ло-вища.
- Угу, ту-ло-ви-ща.
(По воспоминаниям папы и мамы говорить правильно я начала очень рано, случалось даже пугала людей, когда вдруг, вытащив изо рта соску, повторяла за взрослыми, не картавя, целые фразы, а потом, как ни в чем не бывало, продолжала ползать по полу за сноровистым волчком или непослушным мячиком. Возможно, поэтому с раннего детства любимой забавой у нас с папой были разговоры).
После таких слов я вдруг замечала, что у моей тётеньки руки почему-то растут прямо из головы, из того места, где должны быть уши (Головоножка! Пиаже, как он прав!). А ноги у нарисованной тёти длиннее головы вместе с туловищем раза в три (и снова Пиаже!). Справедливо заметил Пиаже, что дети воспринимают мир не так, как взрослые, но именно взрослые способны помочь ребенку увидеть мир почти таким, какой он на самом деле ( ЗБР - зона ближайшего развития…).
Так началось мое домашнее обучение рисованию - ненавязчиво, между делом, совсем не ради того, чтобы научить меня рисовать, а как забава, как приятное совместное времяпрепровождение, когда интересно и взрослому и ребенку. Отец никогда не «учил» меня, не поправлял мою руку, не давал наставлений. Он лишь просил меня словами описывать всё, что было вокруг. С самого раннего моего детства мы разговаривали, и нам было не скучно вдвоём. Еще долго я безуспешно пыталась рисовать людей, животных и предметы. Руки не слушались, карандаш не попадал туда, куда мне хотелось, выходили ужасные каракули. Но уже в очень нежном возрасте я начала видеть красоту живой Природы и чувствовать, что у меня так же красиво, как у Неё не получается. Отчаянье сменялось злостью, выливаясь горькими слезами. Отец ни хвалил, ни осуждал меня, он только разговаривал со мной, незаметно подсказывая, что не так. А главное он подводил меня к тому, чтобы я сама находила, как надо. Понимание наступало долго, на это ушло всё мое детство и юность, зато было не скучно жить, и с папой было о чем поговорить.
Помню, как сидела на табурете перед открытым окном и глядела на человека, идущего по дороге. Его движения меня словно заворожили. Я начала сама себе рассказывать, какой это человек, как он размахивает руками, как раскачивается на ходу, как широко шагает. Торопился, наверное. Я была еще слишком маленькая, чтобы нарисовать его правильно, но шея у него уже была, и руки росли правильно, и, самое главное, он действительно шел по дороге, размахивая руками. Получилось очень коряво, но чувствовалась динамика, характер, настроение, как потом прокомментировала мой рисунок соседка, а спустя еще много лет это же увидела я сама, случайно найдя пожелтевший листок в маминой шкатулке.
Метод отца пригодился в жизни не один раз. Судьба предоставляла мне шанс применить его с неизменным успехом. Впервые такая возможность случилась уже в зрелом возрасте, когда я вздумала пойти учиться живописи в художественную студию при солидном предприятии. Так же как мой отец, я советовала своим коллегам прежде всего внимательно смотреть и словами описывать увиденное. Те, кто послушал моего совета, сильно преуспели. Метод подтвердил свою жизнеспособность, когда этот же эксперимент я проделала с пяти-шести летними детьми в другой изостудии. Поставив на табурет простые геометрические предметы, среди которых был также красивый причудливый камень, я попросила малышей сначала поговорить о предметах, выбрать тот, который им больше нравится, сравнить его с другими предметами, найти все отличия и особенности, и лишь потом нарисовать. Разговор у нас был долгий, зато результат получился довольно быстро, и у всех вышло нескладно, но очень похоже. На следующем занятии одна из мам, которые обычно скучали в углу на стульях, призналась, что, наслушавшись наших разговоров, дома сама попыталась проделать то же самое и, как ни странно, у нее получилось, и очень похоже. Потом я стала проверять эффективность методики на других людях, разного возраста и уровня образования. Все клялись, что никогда прежде рисовать не пытались. Но, как любил говорить мой отец: «Рисовать умеют все, у кого голова на плечах, две руки, и два глаза. Только большинство об этом не догадываются, многие из них боятся, другие ленятся, а четвертые просто не хотят».
Речевой и двигательный (мелкая моторика) центры в мозге человека расположены совсем близко, поэтому стимулирование одного приводит к развитию другого. Физиология!!!! Психолингвистика!!! Спасибо моему дорогому папуле!!!!