Агропром. Работа. Годы и Жизнь
После ухода Мамия Амберковича, я в определенной степени утратил интерес к работе в Минторге. Да и материально положение не слишком удовлетворяло меня. Надо сказать, что новый министр относился ко мне более чем хорошо. Он был слишком высоко мнения о моей роли в министерстве, и даже мог прилюдно высказать это. Мне кажется, что он меня переоценивал. В этот период, как я уже отмечал, со мной встретился наш бывший зам министра и осторожно справился, соглашусь ли я уйти из минторга. Примерно через полгода после этого он еще раз увиделся со мной и объяснил.
Прошло, наверное, еще погода, пока меня не пригласили на собеседование к Председателю Агропрома. Его только недавно перевели с должности первого секретаря Абашского Райкома партии. Там он очень прославился. Получил звезду героя и буквально под звук фанфар, был переведен сюда. На его примере я наиболее зримо ощутил, что у медали действительно две стороны. О нем много писали, говорили. Очень выпукло изображали его. Один известный писатель даже очень эпитетную книгу написал о нем - «Что произошло в Абаше?»
Разумеется, во внешнем мире человек должен был соответствовать созданному образу, а внутри ведомства можно быть «как хочу». Если сюда добавить, происхождение и пройденный путь, можно было предположить, что система управления была, мягко говоря, не слишком сдержанной. Нельзя отрицать, что человек обладал достаточно выраженным умом, острым ощущением ситуации, и умением хорошо понимать в какой именно момент требуется именно то, а не иное решение. К моменту нашего знакомства Министром в полной мере владела идея агротехнической интеграции. Идея была новая, модная, но дорогу себе пробивала достаточно робко.
Надо признать, что Г. Мгеладзе приложил немало сил для того, чтобы пробить эту идею в верхах. По сути дела он являлся одним из признанных инициаторов новой системы. Ее суть заключалась в следующем.
В то время раздельно работали три министерства: сельского хозяйства, мелиорации и материально-технического обеспечения. Все они призваны были работать на селе и обеспечивать высокий результат. Фактически получалось наоборот. Каждое ведомство было озабочено выполнением только своих показателей. Кроме того существовало 6 ведомств, занятых переработкой сельхозпродукции. Они тоже думали только о своих показателях.
Идея заключалась в том, чтобы объединить все ведомства, связанные с селом, и заставить их всех работать на единый результат, и под единым руководством. В конечном итоге именно так и произошло. К моменту моего прихода весь этот ажиотаж только начинался.
Мне были предложены вроде бы неплохие условия. Должность выше. Начальник главка(Главного управления). Зарплата намного выше. Личный автомобиль. И впоследствии оказать помощь в улучшении жилищных условий. Заманчиво? Вроде бы да. К тому же никто и не поинтересовался, а справлюсь ли я с этой работой. Видимо к тому времени ставить меня под сомнение никому не приходило в голову!
Так или иначе, я согласился и перешел. В первые дни я чуть на стенки не лез от ситуации, в которую попал. Вся документация и документооборот на грузинском языке. Я абсолютно не знаю терминологии даже на русском языке, а тут надо на грузинском! Все сотрудники по сравнению с минторгом - простые колхозники. В течение дня даже словом перекинуться не с кем.
А главное все таки в другом. Мой главк должен был распределять ресурсы, что было главным достоянием республики. В особенности машины и трактора. Например, в Колхиду, где болотистая местность нельзя давать колесные трактора, которые там утонут. Туда надо гусеничные. А в Ахалкалаки, где сплошной скалистый грунт нельзя давать гусеничные они немедленно выйдут из строя. Туда надо колесные.
Но откуда мне все это знать? Я взял книгу «трактора» и стал буквально зубрить. Например, трактор Т130. А как он выглядит? Я старался, чтобы при названии того или иного трактора перед моим мысленным взором всплывало его фото, а потом и назначение. То же надо было и с автомашинами. Я даже немного начал паниковать, как я могу руководить службой, суть которой для меня темный лес.
Я в первый месяц очень много работал, изучал суть и содержание порученного мне дела. Через месяц мне стало посветлее. Еще, через какое-то время я стал уже довольно неплохо ориентироваться в технике, что ею можно делать, и где надо применять. Но тут возникли проблемы иного рода. Из минторга мне очень настойчиво предлагали вернуться. А здесь я себя чувствовал, как сирота, заброшенный во враждебный лагерь, да еще и иностранный. Дело в том, что в Минторге был пестрый состав, с миру по сосенке. Был ощутим дух интеллигентности. А здесь было монолитное, единое по своей сути, связанное общими понятиями сообщество. Туда посторонних не брали и не пускали. Я был первый чужак, со стороны, да еще и безъязычный! Это немного трудно представить себе. Еще стократ труднее находиться в такой ситуации.
Протерпел я месяцев 6 и пошел поплакаться к Мамия Амберковичу. Он внимательно выслушал, а потом сказал. Если ты вернешься, твоя карьера погибла. Все сочтут, что ты способен работать только в одном месте - минторге. Все другие двери перед тобою будут закрыты. Потерпи до года. Если и после этого тебе будет невмоготу, тогда возвращайся. Надо сказать, что тогда и материально мне было очень плохо. В Минторге были какие-то премии, бонусы и т.д. А здесь ничего.
Хорошо, что из системы Минторга ко мне пришел человек, с которым мы дружили, и сказал: «насколько я понимаю, ты здесь сдохнешь». После этого он стал ежемесячно, до истечения года, заходить ко мне и немного поддерживал. Абсолютно бескорыстно. Я благодарен судьбе, что через время мне представилась возможность выровнять с ним отношения.
Но к концу первого года пребывания судьба улыбнулась мне. Мы очень подружились с одним строителем. Он был управляющим нашего строительного треста на периферии. (трижды светлая память этому человеку!) Хотя мы были почти ровесники, он очень опекал меня, как старший. Очень радовался, если мне удавалось достичь по работе успехов. При неудачах пытался вместе со мной найти более правильное решение. Он объяснил мне, кто есть кто, и что есть что? Пояснил некоторые непонятные мне движущие пружины всего механизма. Всячески поддерживал меня, в том числе и при решении некоторых задач в Москве. Одним словом с его появлением мое сиротство закончилось. Благодаря ему и некоторые другие посчитали, что со мной наверное можно дружить. Стена отчуждения, подобно Берлинской стене, пала.
Кстати сын этого человека в последующем стал министром внутренних дел Грузии. Но с ним, в особенности в этом качестве, мы не контактировали.
Было еще одно обстоятельство, буквально впихнувшее меня в новое для меня общество.
В то время почти все мероприятия, проводившиеся в ЦК, были на русском языке. А у нас его мало, кто знал. Правда, у шефа были русскоязычные помощники, но они были журналисты, писали очень грамотно, но мало кому понятно. Надо сказать, что с приходом в Минторг, мне для Мамия Амберковича надо было написать доклад. Большой. Страниц на 50, а я никогда этого не делал и не знал, как это делается. Поэтому на всех совещаниях и коллегиях я начал внимательно прислушиваться к его манере разговора, применяемым оборотам и даже хохмам, и стал записывать их. Все это я потом вставил в составленный мною доклад.
Он был очень похож на разговорную речь докладчика. Вначале это у всех вызвало недоумение. Особенно у старого помощника министра. Обычно они брали прошлогодний доклад, кое-что в нем меняли и так отдавали старому шефу. Он тоже не слишком критично относился, и все сходило.
Но М.А. доклад и его необычная стилистика очень понравились. Мы, по существу, оба были новые. После доклада многие интересовались, он, что вообще без текста выступал? Речь то почти разговорная. На мероприятии присутствовал Первый Секретарь Ц.К. Он дал очень высокую оценку докладу, и тем самым прекратил полемику о новом стиле. У нас много раз возникали разногласия со штатными помощниками. Они доклад писали так же, как и статью в журнал, а это все же очень разные вещи. В Минторге я стал одним из наиболее популярных спичрайтеров, хотя, вероятно, и слова этого тогда не знал. Иногда кое-кто из чужих пользовался моими услугами. За эту работу, как правило, хорошо платили. В то время доклады и публичные выступления очень много значили. От уровня и качества выступления зачастую напрямую зависела карьера.
Мой новый руководитель был в моде, и выступать ему приходилось очень часто. А цену выступления он знал лучше меня. И всегда очень тщательно готовился к ним.
Я еще не был оформлен на работу, как он мне дал ознакомиться с каким-то докладом, с которым он через два дня должен выступить в Москве. Доклад мне страшно не понравился. У меня был всего один день. Я решил сделать его заново. Позвал знакомую машинистку, вдвойне заплатил ей, посадил рядом с собой и каждую страницу, еще теплую, отдавал ей для напечатания. Закончили мы с ней работу одновременно.
Я созвонился с будущим шефом. Он не знал, что я сделал новый вариант. Я отнес ему текст. Он извинился, что уже нет времени прочесть, и обещал это сделать в Москве. Мероприятие было, какое-то научное. Вместе с шефом. было несколько наших ученных. Он публично зачитал им оба текста, попутно объяснив, откуда взялся новый вариант. Все признали, что текст неизвестного им автора намного лучше. Он выступил с ним. Очень удачно. Больше всего его поражало, что доклад, над которым почти месяц работала целая команда, один человек за один день сделал заново. Приехав, он мне все рассказал, поблагодарил и сделал вывод. Такого помощника у меня еще никогда не было. Да мне такой и не полагается. Если ты не возражаешь, то я «подарю» тебя Первому!
Я не захотел «дариться» и начал свою трудовую жизнь в Агропроме. Но моя первая удача с докладом мне очень дорого обошлась. За 8 лет совместной работы, ни одно его выступление не миновало моего письменного стола. Это конечно создавало мне двойную нагрузку, поскольку от основной работы меня никто не освобождал.
Однако нельзя не признать, что одновременно это создавало мне ореол личности, «приближенной к особе императора».
Иногда у меня было такое чувство, что моя основная работа его мало интересует. Но это было до тех пор, пока не проходила докладная лихорадка. А после этого спрос был по полной. Он полагал, что разрешив мне взять зама по своему уму, я должен был научить его замещать меня, когда я занят. Вероятно, он был прав, но так не получилось. Если в мое отсутствие вызывали моего зама, у него сразу же становилось предынфарктное состояние. И ответить толково на какой-либо вопрос уже не получалось.
А между тем, я основательно вошел в новую должность. Пытался внедрять какие-то новые вещи. Кое-что неплохо стало получаться. И ЦК и Госплан стали признавать, что впервые в отрасли стали внедряться расчетные методы распределения ресурсов. Поскольку я был человек новый и старых правил не знал, я по большому блату нашел новую книгу с рекомендациями о порядке расчетов потребности в ресурсах. По этой книге я и сделал все расчеты на будущий год, и отправил материал в Москву, в Госплан.
Вскорости меня вызвал шеф и дал письмо, чтобы я ознакомился. Это был разгромный отзыв на мои расчеты и заявку. Неправильно. Не соблюдена методика. Нарушена система обоснований и т.д. Я попросил Министра дать письмо мне, и разрешить на него ответить. Ответ был очень скрупулезным. Номера страниц руководящей книги. Параграфы. Примеры расчетов, приведенные в книге и т.д. Вскорости из Москвы пришел ответ. По сути дела, они извинились перед нами. Дело в том, что я все расчеты и выкладки сделал по новой методике. А она еще официально не дошла до Плановых органов. Они считали по-старому.
Надо сказать, что этот эпизод очень положительную роль сыграл не только для меня лично. Вверху поняли, что внизу не все идиоты, и надо с ними считаться. Кстати говоря, все наши последующие контакты с этими органами были весьма уважительными, а в отдельных случаях даже переходили в дружеские. Думая о времени, проведенном в Агропроме, я никогда не могу избавиться от некоторых противоречивых оценок.
Выше я писал, что Минторг был моим звездным часом. И это конечно правильно. Но там я был в замкнутой среде, и знали меня только свои. Здесь я вышел на республиканскую арену. Меня знали в каждом районе республики. Ко мне приходили не только руководители районных звеньев Агропрома. Очень часто, чтобы выбить какие-нибудь дополнительные ресурсы ко мне не гнушались приходить и первые секретари райкомов.
Зная, что я по тогдашним понятиям «фаворит» Главного, общались они со мной достаточно вежливо и обходительно. Такой же подход сохранялся и в тех редких случаях, когда я попадал в район. Я мог бы решить очень многие вопросы для себя лично, но мне, почему-то и в голову не приходило использовать коньюктуру для личных дивидендов. Очевидно, я полагал, что существующее статус-кво сохранится навсегда. Не сохранилось. И я вышел из этой системы, как выходят при пожаре.
Через многие годы, встречаясь с бывшими сослуживцами, которые на должностной лестнице стояли много ниже меня, я искренне удивляюсь, сколько вопросов они смогли решить для своего будущего. Что касается меня, то я был искренне доволен своим тогдашним положением. Не нуждался. Принят в обществе. Смог решить небольшие вопросы улучшения жилья путем обмена. Я уже знал многих маклеров и в принципе понимал технологию этого действа.
Мой друг был прав, обсуждая со мной целесообразность перехода в Агропром. Здесь я действительно стал т.н. фигурой республиканского масштаба. Пусть я ничем особенно не воспользовался для себя, но в глазах местного бомонда со мной уже надлежало вести себя, как минимум на равных, а зачастую и как со старшим.
Конечно, обидно, что я ничего весомого не смог сделать для себя. Но заработанная репутация все же не раз сгодилась в последующем.
Особое место в эпохе Агропрома, принадлежит его руководителю.
Наши взаимоотношения строились вроде бы на дружеской основе. Но нередко возникали и серьезные осложнения. Я их целиком и полностью отношу на крайне не сдержанный характер шефа. Он родом из Ланчхути. Попав в Тбилиси, еще в школьные годы, не имел своего ни кола ни двора. Вырос на улице и хорошо знал все ее законы и правила.
В последующем ему удалось окончить институт, проявлять упорство и терпение на каждой работе, которую приходилось делать и мало-помалу выбиться в элиту. Он обладал особым таланом заводить знакомства с высокопоставленными лицами, и даже устанавливать с ними достаточно дружеские отношения, что было очень важно и для формирования карьеры и для ее сохранения.
Но юность и среда, в которой она прошла, манера общения и ее атмосфера, видимо остались в нем навсегда.
В результате этого, его общение с подчиненными лицами весьма часто было очень резким (вплоть до грубости) причем на очень повышенных тонах и публично. По натуре он был не злой человек, так что чаще всего дело кончалось этими нахлобучками.
Но для меня, даже когда дело не касалось меня, подобные сцены были крайне удручающими. Хотя с его точки зрения он был крайне милостив ко мне. Поэтому он был в крайнем недоумении, если я, попав под горячую руку и тоже получив, немного жару, почему-то надувал губы. Ведь я так был обласкан.
Причем, надо честно признать, что добрых жестов наверняка было больше. Но я, прошедший уже другую школу, не хотел ни того ни другого. Я вновь начал чувствовать себя, как «гвоздик не от этой стенки». При этом следует сказать, что все неудовольствия, которые мне пришлось выслушивать, никогда не касались моей основной работы. Все и всегда было связано с подготовкой очередного доклада. Я это воспринимал с огромной обидой. У него был большой штат помощников, а я не был помощником. Я был начальником главка. И так занимаюсь не своим делом, так еще ругать меня за него?
Однажды мы вдвоем с его помощником были у него в кабинете и совместно работали, над каким-то текстом. Он разошелся более обычного. Не совсем понятно было, на кого он кричал: на своего помощника, или на обоих. Вдруг я почувствовал, что воспринимаю это, как прямое оскорбление, и если сейчас же что-то не сделаю, то потеряю сознание, или вообще сдохну! Я поднял голову, положил на стол ручку и сказал очень громко:
«Чего Вы хотите? Хотите, я сейчас встану, выйду в эту дверь, и никогда больше в нее не войду. А заявление пришлю через секретаря!» Воцарилась тишина. Я до сих пор не понимаю, как он, при своем «диком» характере не сказал: иди, а точнее «пошел вон!» Даже я, если кто-нибудь из моих сотрудников, посмел бы себя так вести, и сказать мне такое, ответил бы: «иди!» Он хорошо увидел, что я дошел до края и это не был пустой разговор. Видимо все же, он потерять меня не хотел.
Я на самом деле бы ушел, навсегда, сломав свою жизнь, семьи и всех близких. На такие должности попасть без санкции Ц.К. было невозможно. Да и на любую другую руководящую работу тоже. Я через эту процедуру проходил при приеме на эту работу. А ведь у меня не было никаких запасных позиций. Но очевидно человек иногда доходит до такого уровня, что готов и жизнь поставить на кон!
У нас пауза очень затянулась. Увидев, что я больше не беру ручку в руки, он меня спросил: «ты что и этот текст заканчивать не хочешь?» (а выступать надо было на следующий день.) Я ответил, опять, наверное, дерзко: «Плохо же Вы меня знаете. Если бы даже я насовсем ушел, то все равно свою работу бы закончил, а сейчас я пока здесь». Кое-как мы закончили эту работу и разошлись. Больше он никогда на меня не кричал. Видимо, окончательно пришел к выводу, что я не благодарный человек.
Отношения вошли (почти) в более привычное для меня русло. Не было большой близости, но не было и незаслуженных взбучек. Его помощник много лет удивлялся, как я посмел сказать такое всесильному тогда функционеру.
Мне много раз удавалось создавать для него особо удачные тексты. Однажды в Москве, после очень удачного выступления в ЦК КПСС, он очень растрогался и сказал: «Я вынужден честно признать, что без тебя, я бы так не выступил. Все. Вот мы сейчас приедем, я пойду к Первому и упрошу его сделать для тебя квартиру». Он возвращался поездом. Дорога длинная. Наверное, забыл обещание.
К сожалению, я с годами научился, не слишком доверяться обещаниям сильных сего мира. Возможно, есть исключения. Но, в конечном итоге сделанным оказалось только то, что я сам сделал.
Мне до сих пор очень трудно дать однозначную оценку шефа, в части его отношения ко мне. Он слишком много места занял в моей жизни. Я не исключаю, что он мог сказать моему новому другу в этом конгломерате, что надо немного присмотреть за этим парнем.
Меня всегда коробило, что он ко многим, даже своим старым друзьям, если они были ниже по рангу, относился очень хорошо по сути, но по форме, как русский классический барин к своему холопу, даже любимому. Я как-то выпадал из этой обоймы, поэтому отношения со мной для него тоже были не совсем простыми, или легкими. Мне однажды передали его высказывания по этому поводу.
Возможно, что я был, не совсем прав в своих отношениях. Будь все по-другому, может он более охотно решил бы некоторые мои проблемы.
Без малого 25 лет прошло, как закончилась наша совместная работа. Но связь между нами окончательно пока не прервана. Во времена Гамсахурдиа, он был вынужден уехать в Москву. Я несколько раз слетал к нему, желая как-то, по возможности, поддержать. А работал я уже в другом министерстве.
Однажды вызывает меня министр и говорит; «Вот список от президента Республики. В нем лица, которые посещали «врагов нашего народа» (Во врагов тогда записали всех крупных руководителей прошлого). Оказывается, что Вы дважды посещали бывшего шефа. Всех лиц, из этого списка предложено уволить. Я ответил: «в списке не точность. Не два, а три визита должно быть. Во-вторых, даю Вам слово, что если Вас уволят, я и к Вам тоже поеду». Такое объяснение удовлетворило президента, и он разрешил оставить меня на должности.
Возвращаясь к своей оценке личности моего многолетнего руководителя, должен сказать следующее.
Свое главное обещание в части квартиры, он не выполнил. В то же время я, по существу получил полную свободу действий по работе с ресурсами. А ведь это была святая святых всей отрасли. Однажды он предупредил меня: запомни, что ресурсы это позиция моя. Но я доверяю тебе. Однако знай, если хоть у одного человека в республике возникнет мнение, что ты самостоятельно, без меня можешь решить вопрос выделения кому либо даже одного трактора, или автомашины, знай, что будешь уволен немедленно.
Таковы правила игры. А правила игры я понимал и соблюдал их всегда очень точно. Так что по этому поводу недоразумений за все годы у нас никогда не было. Первые годы из районов зачастую приходили жалобы на меня. В особенности от друзей шефа. Разобравшись с расчетами, я понял, что многие из них пользовались необоснованными льготами.
Но я хорошо готовился, и почти всегда выигрывал любые разборки. В особенности при поддержке шефа. Иногда он выходил из себя и кричал, поддерживая жалобщика. Но вникнув в расчеты, он понимал, что нельзя рушить систему, и поддерживал меня. Иногда поручал мне добавить им что-нибудь из резерва. В эти закрома я старался особенно не соваться. Только напоминал, что годовой резерв, вы съели за квартал, или два.
Постепенно на местах поняли, что выиграть у меня - вопрос бесперспективный. Я все, в пределах возможного, старался делать честно, по расчетам. Лучше дружить. К тому же я постепенно становился своим, табло чужака потихоньку стиралось и все старались не создавать лишних проблем.
Я очень много и подробно говорил о службе.
Но ведь был дом. Были две болеющие бабушки. Была жена. А главное очень быстро подрастал Женя. Обоюдными усилиями мы решили те проблемы, которые он сформулировал в свое время в аэропорту. Он с блеском окончил школу с золотой медалью. Успешно учил грузинский язык. На вступительных экзаменах нашел такое решение задачи, которое никто до него в университете не знал. Слава «первооткрывателя» сопровождала его до конца учебы. «А, это тот самый, что на вступительных экзаменах нашел новое решение задачи».
Такого рода фразы сопровождали его всю учебную дорогу. Учился он легко и успешно. У нас по этим вопросам никогда не возникало проблем. Мы в этот период много общались. Этому способствовали длительные прогулки на Черепашье озеро. В результате взгляды и понятия по многим вопросам сильно сблизились. Он еще в институте, никого из нас не посвящая, начал делать диссертацию, которую защитил с блеском, через два года после окончания института.
Один из его научных руководителей профессор Гегелия, сказал мне, правда на застолье в честь защиты диссертации, что у Жени такая хорошо проработанная тема, и такая полнота материала, что можно было сразу замахиваться на докторскую.
Не скрою, что это конечно льстило моему самолюбию. Через пару дней человек около десяти на микроавтобусе приехали к нам в деревню Шавшеби, чтобы там отметить такое событие. Хлебосоль были подготовлены шикарно. Один из моих сотрудников занимался всей кухней, а другой, который много раз хвастал своим умением делать классные хинкали, был занят именно этим. Я уже не говорю обо всех изысках Лены. Короче компания приехала часов в 10. А уезжать вообще не хотели. Кое как выпроводили их, когда стало совсем темно. А дело было в начале лета. Они выпили почти 2 боцы ( 40 литров) вина. На пути домой большинству из них стало не совсем хорошо. И еще долго, года два, наверное, Шавшеби, в разговорах этих людей, оставалось символом страшного перебора.
В эти годы Женя поражал всех не только своими научными результатами, но особой нацеленностью на их достижение.
Он собрал огромную библиотеку, и иногда случались такие казусы, когда у маститых ученых возникали какие-то разногласия, они зачастую могли обратиться к Жене, зная, что у него обязательно найдется нужная книга.
Авторитет Жени в научных и университетских кругах, а также среди коллег был просто оглушительным. Хорошо, что он не зазнался и вел себя достаточно скромно. Я, с полным основанием могу признать, что в трудные для меня времена Агропрома, и последующие нелегкие годы, Женя не создавал для семьи никаких проблем. Единственное, что беспокоило его родителей, это его неумеренная вспыльчивость. До поры до времени он воздерживался от того, чтобы это было направлено в мою сторону. Ну, а потом, когда уже стал взрослым, случалось и такое.
Тем не менее, я очень благодарен Жене, что в течение многих лет, он полностью вникал в проблемы семьи и всегда принимал в них посильное участие.
Следует сказать, что к этому периоду, мы сделали еще один обмен квартиры бабы Нины, на двухкомнатную на улице Павлова, после чего он реально и перешел туда жить. Фактически он превратился в отдельную семью, со своими расходами и обязательствами. Это очень рано приучило Евгения жить по средствам и очень экономно. После падения Советской власти, ни постоянной работы, ни нормальных доходов, ни у кого не было. Это уже не говоря о проблемах с газом, светом, водой и чем угодно.
На плечи Евгения почти полностью легли проблемы ухода за больной, а потом и умирающей бабушки. Был период, когда Лену оперировали в Москве, я был вместе с нею, а Женя остался почти один на два дома и двух бабушек. Баба Нина была особенно тяжела, ходила под себя, и не контролировала свои действия.
Женя, по натуре эстет, и ему особенно трудно было менять загаженные простыни и обтирать больную.
Я привез Лену из больницы в Москве за два дня до кончины матери. Она попросила прямо из аэропорта заехать к матери. Сама она была после тяжелейшей операции очень слаба. Общими усилиями мы взобрались на третий этаж. Лена заглянула в комнату матери и помахала ей рукой. Затем, мы почти снесли ее вниз и уложили у себя дома. Я не разрешил ей принимать какое либо участие в похоронах матери. Хотя если бы и разрешил, она все равно не смогла бы.
Более того, я на двери написал плакат. «Лена очень больна, и просьба ее не беспокоить выражением соболезнования. Мы заранее благодарны всем, у кого было желание высказать сочувствие.»
В пределах своих возможностей, мы пытались ее оградить от дополнительного стресса.
Необходимо отметить, что в эти дни особо достойную роль сыграл один Женин друг.. Он все эти дни был рядом с Женей. В том числе и ночью. Он ухаживал за Женей, как мог. Кормил его и был при нем, как нянька. В то время Жене это действительно было очень нужно. За его роль после кончины бабы Нины, я ему искренне благодарен всегда.
За период, связанный с агропромом мне дважды пришлось заниматься квартирными делами.
Я уже упоминал, что примерно в 1984 году однокомнатную квартиры бабы Нины с определенной доплатой, мы разменяли на двухкомнатную, на улице Павлова. Улаживанием формальностей мы занимались почти год.
От этих мучительных мероприятий того времени запросто можно было «сыграть в ящик». А в самом конце Баба Нина вдруг заупрямилась. Никуда я не пойду. Похороните меня, а потом делайте, что хотите. Я был вне себя. Столько трудов, нервов и средств. И нате вам, все ломается. В это время Валера был у нас. Был учебный отпуск. Я позвал обоих сыновей и сказал. Все. Мои силы кончились. Я больше ничего не могу. Пошли они вдвоем к бабуле. Что и как они говорили, я понятия не имею до сих пор.
Однако, вскорости они пришли, и гордо заявили: вопрос решен, можно перевозить вещи.
Квартиру мы неплохо отремонтировали, и Женя начал там обустраиваться со своими книгами, кушеткой, которая была подобрана под его рост и нигде не помещалась. Пришлось под нее подрубать несущую стену.
Впоследствии эта квартира вместе со всем домом подверглась реконструкции. После отъезда в 1996 г. Жени с женой за рубеж, она какое то время пустовала, а уже почти 10 лет в ней живу я. Ниже я поясню, почему произошел такой вариант.
К периоду моей работы в агропроме относится еще одно чрезвычайно важное для нашей семьи событие.
В 1990 году вместе с детьми, которые, как мне кажется, и были инициаторами, на постоянное место жительство в Израиль выехали и Володя с женой и детьми
Нам стало очень одиноко. За годы их жизни в Сухуми, наши контакты были постоянными, и мы привыкли, как будто вместе живем. Я уже отмечал, что наши взаимоотношения с Володей были совершенно исключительными, а когда подросли дети, и с ними были установлены очень дружеские и доверительные отношения. Мне кажется, что и Саша и Люда были, в особенности на первых порах, достаточно активной морально-психологической поддержкой для своих родителей. Ведь людям в возрасте всегда сложнее даются всякие перемены.
Мне хочется, чтобы все мои близкие разделяли нашу оценку, что и Саша и Люда прекрасные семьянины. Довольно редко случается, что с раннего возраста для людей интересы семьи становятся наиболее приоритетными.
Считаю очень важным, что они сохранили кровные связи со мной и с моими детьми. Я трижды был в Израиле. В последний свой приезд, уже вместе с Ирмой, мы фактически уже были больше гостями детей, чем родителей. Конечно, хотелось бы, чтобы связи были теснее, а встречи чаще. Но если так не выйдет, то я попросту хотел бы пожелать им всем счастья, как членам нашей единой семьи.
Я люблю Вас всех!