Для начала я немного расскажу о себе. Мое имя Кварц. Имя довольно необычное, особенно для наших краев, но меня вполне устраивает. В нашем мире это слово является пусть очень редким, но все же именем. На земле же, в том мире, откуда пришли сновидцы, так называется определенный вид камней. Значит, если верить сновидцам, то я был назван в честь камня. Довольно необычно быть названным в честь камня.
Я видел, как люди сдавались. Я с самого своего детства видел, как люди сдавались, сдавались и во многом именно поэтому умирали. Они могли бы жить. Они могли бы радоваться жизни. Но они сдались. Они посчитали себя слабыми. Они поверили в это. И только потому, что они поверили в свою слабость они и стали слабы.
Я не хотел быть слабым. Я не хотел сдаваться. И я однажды дал себе слово, что никогда не сдамся. Дал себе слово, что пока у меня будет такая возможность, я буду совершенствовать себя. И я совершенствовал. Совершенствовал как духовно, так и физически. Я очень много читал. Практически половину всего своего свободного времени. Другую половину я посвящал физическим упражнениям. Насчет физических упражнения, я даже был немного одержим. Я на каждой тренировке выжимал из себя все соки, выматывал себя до последнего. Я работал как с собственным весом, так и с различными утяжелителями. Я практически не жалел себя. И такой подход давал свои результаты. С каждым днем я неумолимо становился сильнее и крепче. Но большой массы мне набрать не удалось, да я и не стремился к этому. Я был так же худощав, как и отец. И тренировки не сделали меня больше, а лишь придали моего телу некую гармоничную завершенность.
Сколько шансов имеет среднестатистический человек родиться на стыке между войной и апокалипсисом? Довольно не много, верно? Но мне в этом случае повезло. Я родился, если можно так сказать, именно на таком стыке. Я вошел в этот мир через несколько десятков после окончания войны и за двадцать пять лет до начала апокалипсиса. Вот так вот. Мое поколение было названо предпоследним. Поколение апокалипсиса, поколение идущих рука об руку со смертью. Моя мать рассказывала мне, что пред самым моим рождением ее преследовали кошмары, в которых неведомая темная тварь охотилась за ней. Но добраться тварь хотела не до матери, а именно до меня. До меня, пока еще не рожденного, но уже подготовленного. Как выяснилось позже, ей это все-таки удалось. Но если бы это удалось только ей. Ведь кроме Волдоара были и другие. Но, я думаю, не будь Волдоара и не будь тех других, у меня бы ничего не получилось. Не встреться мне все это на моем пути, и не писал бы я сейчас эти строки…
Крепкий черный чай остывает в глубокой чашке кремового цвета. Над столом лениво кружится вялая черная муха. Электрическая лампочка чуть заметно потрескивает. Холодный утренний воздух проникает в небольшую кухню сквозь открытую форточку. Он растворяется в душном, пыльном комнатном и до моих легких добираются лишь его остатки. Но и эти остатки дарят мне бодрость и очищают ум.
Окно кухни выходит на восток. Вставай я раньше и за завтраком мог бы наблюдать рассвет. В пепельнице дымится окурок, в сонной голове витают разреженные утренние мысли. Они спутаны и неясны. Они навязчивы.
Из открытой форточки доносится привычная какофония утреннего города. Да, с недавнего времени я обиваюсь в городе. Это продлится недолго. Совсем скоро меня здесь не будет. Скоро я вернусь в поселок. Но это совсем не важно. Часы мерно тикают на стене. Пальцы судорожно стучат по столу. Их мерный перестук вместе с другими звуками как бы плавает в пыльном воздухе.
Вчера я на несколько секунд смог увидеть мир по-другому. Совсем как тогда когда мы с Викой проникли в Сумеречный промежуток. Только в этот раз это произошло спонтанно и совершенно неожиданно. Просто в какой-то момент мое восприятие вдруг резко переменилось. Это тяжеловато предать на словах. Я словно оказался в другом мире и увидел нечто новое, хотя находился в старом мире, но лишь повернутом на другую грань и видел старое, но лишь, если можно так сказать в другом освещении проектора моего сознания. Солнце по-другому отразилось в окнах, все внутренние ощущения обострились до предела, в голове затихли всякие мысли. Я стал кем-то другим на пару секунд, и вместе со мной мир стал чем-то другим. Наверное, я пролез в Сумеречный промежуток, а может быть даже и в сияющий. Очень бы хотелось в это верить.
Так окончился вчера мой день. Мне кажется, что после этого ничего не было. А что будет сегодня? Я даже представить себе не могу. Что будет сегодня с моим сознанием? Может я смогу вернутся к тому удивительному чувству смены восприятия мира? Мне так хотелось бы этого, просто безумно. А сейчас часы тикают, секундная стрелка подгоняет меня.
Как я уже говорил, описать все то, что со мной произошло, я хотел очень давно, но все руки не доходили. Но сегодня я все же начну. Вот прямо сейчас. Выпью чай, запью его порядочной порцией коньяка и начну.
Если сказать честно, то к этому меня подтолкнул сон, привидевшийся мне сегодня перед самым рассветом. С недавнего времени я стараюсь доверять своим снам.
Мне снился обычный зимний вечер. Тучи, затянувшие закатное небо тяжело нависали над Ониором. Это были бугристые темно серые тучи, предвещающие близкий снегопад. Мороз яростно кусал незащищенную кожу лица. Я шагал в одиночестве по улице Безумия. Снег под ногами еле-еле доставал до щиколоток, а на свободных от снега участках улицы холодно поблескивал лед. Серый, тихий зимний вечер. Морозный воздух пробирался под куртку. Заставлял ежиться и втягивать голову в плечи. Прохудившиеся ботинки почти не согревали ноги, в горле першило, глаза слезились от мороза и легкого ветерка дующего прямо в лицо. Губы обветрились и потрескались, улыбаться я не мог, да и не хотелось сильно если честно. Снег на улице безумия был не утоптан. Лишь за мной тянулась одинокая цепочка следов, да еще одна цепочка отходила от крайнего дома, который я давным-давно уже миновал. В темных окнах проплывающих мимо не наблюдалось никакого движения. Все потому что все прочие дома кроме самого крайнего были давно заброшены.
Цепочка следов на девственно чистом снегу. Цепочка следов оставленная не мной. Цепочка более узкая, ведь шаги не такие размашистые, не мужские, цепочка менее заметная, ведь обувь оставившая следы на несколько размеров меньше моей. Цепочка, отходящая от крайнего дома, самого крайнего дома на улице безумия. Цепочка, пьяно петляющая меж стволов трех ореховых деревьев.
Сначала, та женщина вроде бы шла за мной. Она тяжело, шатаясь словно пьяная, медленно шагала за мной, маленькая, бледная, худая, незаметная словно тень. Я буквально чувствовал, как ее глубоко впавшие в глазницы глаза холодно впиваются в мою спину. Иногда меня без причины охватывал неимоверный ужас. Я вдруг начинал чувствовать, что медленно разрушаюсь под этим взглядом. Взгляд разъедал меня словно кислота. Взгляд был ядовит. Я шел, с нарастающим ужасом ощущая, как теплеет одежда на спине. Потом чувствовал вонь, ощущал, что одежда плавится, после, когда ткань была сожжена дело доходило до кожи. Мне становилось больно, но я не оборачивался, опасаясь, что страшный взгляд испепелит мои глазные яблоки. Но вдруг все проходило, и я понимал, что мне все лишь показалось. Что отлично развитое и необычайно живое воображение сыграло со мной злую шутку.
По левую руку беззвучно тек парк, нагромождение мертвых и одновременно живых деревьев, меж стволами которых шныряли тени замечавшиеся изредка лишь периферическим зрением. По правую руку тянулись лишь безликие дома.
В какой-то момент женщина свернула к парку, пересекла улицу за моей спиной и затерялась меж серых стволов. Я смотрел строго вперед, но словно бы увидел все это, увидел зрением совершенно отличным от физического, непонятным, но в то же время ясным и четким. Женщина завернула в парк. Но зачем? Разве она не знает, что с виду безобидный парк смертельно опасен. Она не может не знать, что там за деревьями притаилась ухмыляющаяся смерть. Темный промежуток. Там темный промежуток. А темный промежуток это худшее из того что может существовать. Парк это прямой проход в темный промежуток. Парк может запросто вдохнуть в тебя смерть. Может запросто наполнить твои легкие затхлым воздухом пахнущим разложением, а кожу обратить в тлен. Или стволы деревьев вдруг станут прозрачными и вместо них вдруг вырастут стены. Я видел, как это бывает.
Улица тянулась бесконечно. Улица без поворотов, прямая как стрела, ведущая из ниоткуда в никуда. И теперь я на этой улице был совершенно один. Вроде бы один… Вроде бы один но чувство того что мне в спину пристально смотрят, что за мной неотрывно наблюдают, осталось и даже в разы усилилось.
Короткий крик испуганной птицей взлетел над кронами деревьев. Это наверняка та женщина. Она завернула в парк, и пропасть темного промежутка разверзлась перед ней. Крик продлился лишь пару секунд, а потом резко оборвался на душераздирающей пронзительной ноте. Я коротко взглянул на парк, одному лишь высшему духу известно произошло там. Я мог бы предположить, но мне даже не хотелось предполагать. Перед моим внутренним взором лишь на пару секунд возник силуэт Марка, сновидца входящего в темный промежуток. Силуэт, слегка сияющий на фоне живой трепещущей тьмы. Этот образ-воспоминание заставил меня содрогнуться. Едкий холод, зародившийся внутри живота, быстро переместился к солнечному сплетению.
Женщине пришел конец. Это однозначно. Темный промежуток поглотил ее. Но был кто-то еще, кто-то кто стоял за ее спиной. Кто-то невидимый, но очень сильный. Я чувствовал на себе его взгляд, а во взгляде ощущал силу. По коже пошли легкие покалывания, волосы на затылке зашевелились. Ощутимо запахло озоном. Яростная, совершенно неконтролируема сила. Что же это? Я боязливо оглянулся и не увидел ни кого, никого и ничего, даже мимолетной тени. Кем бы ни являлся наблюдающий, он был, абсолютно не видим. Но он стоял за спиной у той женщины. Это я точно знаю. Как она стояла за моей спиной, так он стоял за ее. И это он погнал ее как безвольную марионетку в парк, погнал прямо на смерть. Это его воля заставила ее повернуть под убийственную сень мертвых деревьев. Злая воля, злая и очень сильная. Теперь эта воля была целиком обращена на меня. Я мог ощущать ее всем своим естеством. Но я не та женщина. Кем бы ни был этот неизвестный ему меня не сломить. Ведь прошел через такое, что некоторым даже в кошмарном сне не приснится. Я видел ужасы, от которых многие бы посидели раньше времени. Да. Именно так все и есть. Ему не сломить меня. Я не поддамся. Многие пытались это зделать, и ни у кого ничего не получилось. К тому же, я умирал, и умирал не раз. А смерть меняет человека. Когда ты переходишь за незримый порог, для тебя все меняется, а когда ты возвращаешься в мир живых, то для тебя все меняется вдвойне. Ты вроде бы остаешься тем же человеком что и был, но в то же время становишься невообразимо другим.
Сумерки сгущались. Ночь подступала. Скоро она сожрет все вокруг. Темнота хлынет удушливой волной. И тогда Темный промежуток станет ближе к Светлому, намного ближе. Один неверный шаг и ты уже там. За спиной послышался отдаленный грохот, очень похожий на … нет, этого просто не может быть! Середина зимы, такое просто невозможно. Но невозможное оказалось вполне себе возможным. Грохот оказался раскатами грома. Я резко обернулся, и увидел низко нависшую пепельно-черную грозовую тучу, ползущую на Ониор с востока. Вся слюна у меня во рту мгновенно высохла, в висках застучало пуще прежнего. С востока ощутимо потянуло холодом. Грохот потряс основы всего сущего. Он отдался легким звоном внутри моей головы. В следующий раз он будет громче, намного громче.
Неожиданно, всего в пару шагах от меня, из парка выскочила та самая женщина, именно выскочила, как будто бы на выходе из парка кто-то дал ей хорошего пинка. Она все была жива. Каким-то невообразимым невероятным образом она осталась в живых. Но только теперь ее одежда была изорвана и запачкана кровью, обувь отсутствовала. А на лице вместо глаз зияли два кровавых провала. Красные дорожки из этих провалов протягивались вниз по щекам. Ручейки крови. Кровь бежала по этим ручейкам, капая на снег. Густая теплая кровь. Все движения женщины были странно изломанными, словно во многих местах ее тела были повреждены кости. Пару раз она упала и когда вновь поднималась на ноги, то на снегу после нее оставалось кровавое пятно.
Тяжелая тень от тучи уже скрыла первую часть улицы. Женщина своей искореженной походкой двинулась ко мне, я невольно отступил на пару шагов назад. Отчетливо услышал, как захрустел снег под ногами. И тут же ужаснулся. Под моими ногами снег хрустел. А под ногами женщины нет. В какой- то степени она не была реальной. Какая-то ее часть осталась в Темном промежутке. Здесь была лишь половина. Ущербная половина того, что раньше было живым и мыслящим человеком. Половина, которая вряд ли сможет дальше существовать. Половина, для которой наилучшим выходом является смерть. Да иногда смерть это единственный верный выход. Что бы там ни говорили все эти моралисты. Но иногда смерть это именно то, что нужно. Я смотрел на женщину и понимал это. Она сейчас была получеловеком-полупризраком, и не могла полноценно существовать ни в мире живых, ни в мире мертвых. Такая участь ужасна.
Внезапно я осознал, что та злая воля, которую я так явно ощущал на себе, исходила именно от тучи. Я вдруг понял это со всей возможной ясностью. Именно туча погнала женщину в парк, и именно туча вытащила ее обратно. Вытащила только затем чтоб помучить, и чтоб показать мне, чтобы сломить меня психически. Туча подступал. Она сгущала сумерки, приближала ночь. Я видел, как кровь на лице у женщины замерзает, схватывается тускло поблескивающей шершавой корочкой. В провалах глазниц, в глубине кровавой мешанины, что-то шевелилось. Я не мог разглядеть что это. Женщина попыталась протянуть ко мне руку, но не смогла поднять руки. Тогда она повернулась лицом к туче и пошла ей на встречу. Медленно, страшно и исковеркано, шатаясь. Но она шла, шла навстречу туче, а туча приближалась к ней.
В какой-то момент туча буквально приковала к себе мой взгляд и все то, что произошло дальше, я увидел невероятно отчетливо. Нижняя часть тучи словно бы оплыла, расплавилась и оплыла, как тает и оплывает нагретый воск. Черный поток вязкой субстанцией потек на землю, а потом вдруг образовал чудовищный смерч. Темные завихрения приобрели отчетливую форму колец. Смерч, на пару секунд крутясь, застыл на месте, завывая, словно голодный волк в лунную ночь. А потом двинулся в нашу сторону. Он приближался к нам с невероятной быстротой, всасывая в себя снег. А женщина шла ему на встречу. Вскоре он поглотил ее. Я понимал, что мне надо бежать, но нерушимо стоял на месте завороженный тем, что вижу. Завороженный смерчем, его силой, совершенством форм и звуком, исходящим от него. Этим мерным полувоем полугулом. Смерч метр за метром поглощал расстояние разделяющее его и меня. Я уже мог ощущать его холодное дыхание на себе, яростное дыхание, беспощадно трепавшее мою одежду. Мой рот приоткрылся, глаза расширились, вся кожа на теле покрылась здоровенными мурашками. На мгновение мне показалось, что я ощущаю силу смерча в себе, прямо внутри себя. Дикую, яростную, ничем не обузданную силу. Гул завывающего ветра рвал барабанные перепонки, секунды растягивались на минуты. Черный смерч приближался, он несся вперед со скоростью поезда. Запах озона резал обонятельные рецепторы.
Но в паре метрах от меня смерч внезапно растаял, распался на части с оглушительным взрывным звуком. Этот звук мгновенно вышвырнул меня из сна. Видение распалось на мелкие кусочки, а кусочки истлели, превратившись в пыль, пыль унесло беспощадным ветром реальности. Я задрожал всем телом, резко выдохнул и проснулся. Во рту царила опустошающая сухость, голова гудела, тело во многих местах вспыхивало тупой болью. Словно бы все то, что я только что пережил, не являлось просто сном, а было чем-то больше. Было… наполовину реальностью? Да, что-то вроде этого. Со мной уже случалось подобное пару раз.
Именно этот сон во многом побудил меня начать мою работу. Он напомнил мне том, что жизнь моя может запросто в любой момент оборваться. Я уверен, что в следующий раз смерч не исчезнет, растворившись в морозном вечернем воздухе, а достигнет своей цели.
Я не знаю, как это будет, я не знаю, кто или что это сделает, но оно случится. Смерть в который раз настигнет меня, но уже больше не отпустит. Безумие уже не сможет меня вернуть. Я знаю это, я ощущаю это. Мой лимит исчерпан. Это произойдет ужасно, в страшных муках душевных и физических, или же напротив тихо и незатейливо, мирно и безболезненно. И я думаю что описание всего того что со мной произошло мой единственный шанс.
Покинув этот мир, я ни хочу попадать, ни в один из возможных промежутков, меня не привлекает сияющий промежуток, и уж тем более не привлекают сумеречный и темный. Я хочу создать свой промежуток, свой отдельный, личный промежуток. Именно это сделает меня по-настоящему счастливым. Я начну создавать свой промежуток на страницах этой рукописи. Рукопись положит основу, фундамент. И умирая, я сосредоточу всю свою психическую энергию на том, чтобы попасть туда, чтобы после смерти мой промежуток стал для меня реальным. И может, Высший дух сжалится надо мной. Может, он позволит мне жить в моем небольшом мирке. Мирке, в котором будет Ониор и близлежащие города. И неведомые дали за этими городами. Я хочу, чтобы они были неведомыми. Но самое главное там будут все, кого я любил, и даже многие из тех, кого я ненавидел. Там будет мое детство и моя юность, там будут мои мечты и мои воспоминания. Там будут все мои сны. Даже те, которые я забыл. И наконец, там будет она, девушка с волосами лунного цвета. И это все что мне будет надо. Больше ничего. Мой личный промежуток. Реальность, составленная из эмоций и воспоминаний. Пейзажи Ониора, которые я так люблю. Мой персональный рай.
Но достаточно. И так уже написано много лишнего. Пора браться за основное.
Все началось за Краем. Некоторые правдивые картины уже бледнеют, становятся прозрачными или даже заменяются ложными, но я помню. Я все еще помню. Вся началось именно за Краем. Край – это преддверие дороги в Иные земли, восточная окраина поселка в котором я живу. Хоть я сейчас и нахожусь в северном городе, но место моего проживания именно близлежащий поселок под названием Ониор.
Два года назад, теплой летней ночью, было видно дрожащее зарево окрасившее небо на востоке. Горел Стальной город.
Ветер дул с востока в сторону поселка и люди могли ощущать отчетливый запах гари. Звезды, обсыпавшие небо, приветливо мигали, парк, находящийся в восточной части поселка был наполнен пением ночных птиц. Многие из жителей Ониора лишь на пару минут вышли из своих домов и, поняв, что ничего интересного кроме зарева им не увидеть, отправились спать дальше. Кто-то, напротив, заводил машину и по пыльной дороге, сопровождаемый светом звезд уезжал на восток. У кого-то в Стальном городе жили друзья и знакомые, у кого-то родные люди. В общем, так или иначе порядочная часть поселка была поставлена на уши.
Я помню своего соседа, восьмидесяти двух летнего старика Аранша Маклина, над которым еще со времен его буйной молодости вечным напоминанием висело прозвище Гиена. Звали его так, потому что в лучшие свои годы, отданные безжалостной войне, он проявил себя как незнающий пощады, безмерно жестокий, коварный, умелый воин. На его парадной форме пылившейся в шкафу висел не один десяток орденов и медалей.
Но сейчас его ранее массивные и твердые черты лица обвисли и стали рыхлыми. Старость брала свое. Пусть из одной войны Гиена смог выйти победителем, но в войне со старостью он проиграл. В этой войне никто из людей не может выиграть. За старость всегда остается последнее слово.
Сына Гиена потерял примерно за пять лет до начала Безумия. Покойник был со мной одного возраста. Он имел светлые волосы и лицо усыпанное веснушками. Я помню его отлично. В школе я учился с ним в одном классе. И потом я видел его очень часто. Парня звали Виктор. Он нашел свою смерть в огне, так же как и многие из жителей Стального города. Но с Виктором все было намного проще. Он упал в костер, когда осенью у себя в саду сжигал сухие листья. Вот так вот просто и незатейливо. Он лишь оступился, потерял равновесие, а рядом никого не было. Виктор всегда любил жечь что-нибудь, с самого своего детства. Но не до фанатизма конечно. Это была пиромания в легкой форме. Что ж в тот вечер он зажег свой последний огонь. Самый яркий. Самый масштабный.
Когда человек горит, разум покидает его. Я это по себе знаю. Боль вытесняет все. Ты уже не можешь здраво мыслить, да и вообще мыслить не можешь. Остается лишь мучение, мучение которое полностью поглощает тебя. Ты просто перестаешь быть человеком, перестаешь быть мыслящим существом. Ты становишься вопящим куском плоти. Кожа чернеет и сползает с кости, мясо шипит, испаряя влагу, глазные яблоки лопаются. Ты уже не помнишь, что надо упасть на землю и кататься. Ты уже ничего не помнишь, не понимаешь и не осознаешь кроме боли.
Сухие листья горят очень хорошо. И люди в своей одежде горят очень не плохо. Одежда воспламеняется и дело в шляпе. Кричи, вопи, брыкайся, но ты уже горишь, и попробуй ка это остановить. Попробуй мыслить здраво, когда огонь танцует на твоей коже…
В ту ночь Гиена вышел на крыльцо почти одновременно со мной. Взглянув на полыхающий восток, он закурил огромную сигару и произнес:
- Черт возьми. – Старик крепко затянулся. – Черт возьми, такого не было со времен войны! Наверняка они снова напали на нас. Проклятые ублюдки! Жаль, что я уже стар. А не то бы, с радостью отправился рвать их чертовы глотки.
И он был чертовски прав. Но лишь в одном. Такого не было со времен войны. Со времен войны никто не сжигал городов. Но в остальном Маклин ошибался. На нас никто не нападал. Дело тут было совсем в другом. Но тогда ни он, ни я не знали в чем именно.
Аранш стоял на крыльце наблюдая красное зарево до того самого момента пока его сигара не потухла. Он стоял окруженный пением сверчков и цикад. Окруженный звуками ночи, шелестом травы и листьев. Когда сигаре пришел конец, он развернулся и ушел в дом, бормоча себе под нос:
- Я уже стар. О высший дух! Почему же я так стар? Будь оно все проклято. Будь оно все…
Бах! Дверь его дома громко захлопнулась.
Ближе к рассвету зарево угасло, а через несколько часов в восточной части неба начала разгораться заря. К тому времени большинство жителей поселка разбрелись по домам.
На следующий день обнаружилось, что из тех, кто ночью уезжал в Стальной город назад вернулись далеко не все. Возвратились лишь те, кто уехал в самую последнюю очередь, тогда когда зарево угасло и начал зарождаться рассвет.
Эти вернувшиеся были бледны как сама смерть. Они все как один рассказывали что, добравшись до города, увидели лишь огромное пепелище. От построек почти ничего не осталось, лишь кое-где одиноко высились черные, обугленные стены. Выжженная земля простиралась на несколько километров. Вот и все что там было кроме этих стен, сплошная выжженная земля. Многие, завидев все это, сразу же поворачивали обратно, но были и такие которые ехали дальше. Вперед и вперед, по мертвой выжженной земле. И эти последние могли рассказать кое о чем поинтересней дымящегося многокилометрового пепелища. Они могли рассказать о Башне.
Конечно же, это сооружение тяжеловато было назвать Башней. Но все почему-то впоследствии стали называть ее именно так. Загадочное строение, которое возникло на месте уничтоженного огнем города всего лишь за одну ночь. Оно пугало и одновременно привлекало к себе. Впоследствии туда снаряжались целые экспедиции, ни одна из которых не вернулась. О Башне мы знали лишь из рассказов тех, кто ездил на пепелище Стального города в первые дни после пожара.
Сам я Башню не видел, и потому описывая ее, опираюсь лишь на рассказы очевидцев. Что ж, надеюсь, что этого будет достаточно.
Башней называлась совокупность шести, поражающих своей величиной и размером, небоскребов. Небоскребы были расположены таким образом, что вместе образовывали ровный круг. Каждое из зданий соединялось с другим с помощью коридоров хаотично исходящих из поверхности стен и протягивающихся во внутреннем круге, по воздуху, от одного небоскреба к другому. Коридоров во внутреннем круге было великое множество, их невероятное переплетение выглядело в целом очень причудливо и странно.
Очень необычно выглядели также и сами небоскребы, окна на темноватых стенах были расположены без какой либо системы и симметричности. Эти окна были разных размеров, от невероятно больших до ничтожно маленьких, некоторые из них были застеклены, а другие напротив, зияли черными бездонными провалами. Те, что были застеклены, отличались деревянными рамами, довольно давно прогнившими, и теперь чуть ли не рассыпающимися. Вообще, создавалось впечатление, что Башня очень стара и стоит на месте Стального города уже несколько веков. Облицовка была очень старой и никуда не годной. Во многих местах весьма отчетливо просвечивали голые бетонные блоки.
Безумие просачивалось в наш мир и раньше. Оно частенько нарушало давным-давно устоявшуюся гармонию Хаоса но, наверное, именно с возникновения Башни и исчезновения с лица земли города Стального начался так сказать его рассвет. В поселке, как и за его пределами, начали происходить невероятные, совершенно не поддающиеся здравому описанию события. Одно из них произошло со мной в первую неделю после появления Башни.
Я помню, как вышел за Край и увидел огромный, чудовищно огромный мясной рынок. Этот свет, местами желтый, а местами чуть красноватый, он освещал все вокруг, весь этот прокляты рынок. Мясо, целые груды красного мяса лежали на деревянных прилавках. Над мясом стаями кружились мухи. Здесь вообще кругом были мухи, большие, наглые, черные мухи. И не одного продавца, ни за одним из прилавков никто не стоял. Рынок был пуст. Только лишь мясо, мухи, этот проклятый, невыносимый свет, нелепо освещавший ряды прилавков, и я. Свет не имел источника. Он был везде и исходил из ниоткуда. Я пошел меж рядами прилавков, задаваясь вопросом, чье это мясо, животных или человека?
Красное солнце разгорается в глазах. Дорожки крови медленно стекают по отполированному дереву. Сточные канавы переполнены красными потоками. Зрелище одновременно и завораживающее и непередаваемо жуткое. От запаха, тяжелым саваном покрывающего все вокруг, слегка кружится голова. И для кого же предназначен весь этот товар? Кто придет за ним глубокой ночью? Кто скрюченными когтистыми пальцами подцепит куски мяса?
В конце концов, мне стало плохо. Я понял, что если не уберусь отсюда в самое ближайшее время, то потеряю сознание или меня вырвет. Мясо издавало тяжелый гнилостный запах. Оно было повсюду. Господи ты боже! Такое невозможно было выдержать. Этот рынок, он простирался за Край настолько, насколько хватало глаз. Как будто вся местность за Краем была заполнена эти рынком, все Иные земли. Как будто весь наш мир – огромный мясной рынок, рынок без продавцов и покупателей. Лишь кучи гниющего мяса, лишь жирные мухи, и этот проклятый свет, исходящий из ниоткуда, способный запросто свести с ума. Кроме меня рынок видели еще многие, пока однажды ночью он не исчез бесследно.
Этот рынок, возникший неизвестно откуда и пропавший неизвестно куда, хоть и являлся меньшим по значимости событием, чем появление Башни на востоке, но все же оставил неизгладимый след в моей памяти. Так случилось наверное потому что именно в рынке я увидел едва различимую тень того что меня ожидало в будущем. И пусть это была лишь неясная тень, но она поразила меня до глубины души. Я почувствовал, что грядет нечто поистине ужасное. Что действительно будут груды кровавого мяса и кучи мух. Я вот думаю. Может, таким образом, наш мир предупреждал нас о том, что ждет нас всех впереди. Может, и не было на деле этого рынка, а был он лишь в наших головах. Мы все видели будущее в образном виде. Наш мир, породивший нас, показывал нам наше будущее. Вдруг так?
Если все было действительно так то будущее, напророченное нам, было не одни из лучших.