Лето сорок шестого было грозовым и жарким. Травы уродились на славу.
Отец отыскал не занятое место и принялся за покос. Мама уходила к нему после обеденной дойки. Где-то там находился и покос нашего деда. Несколько раз,
они брали меня с собой. Покосам этим было почти полвека. Место, отвоёванное у тайги.
Помошник, из меня был никакой, я только всех отвлекал от работы и брать меня потом перестали. Очень скоро я перезнакомился со сверстниками. Самым первым и верным другом стал мой сосед по бараку Юрка Антипенко. Тётка Анна осталась вдовой и поднимала одна троих детей. Дочери Зина и Валя, и младший сын был Юрка.
Старший сын Володя - её первенец, служил на Дальнем Востоке моряком. Когда он вернулся и стал работать, ей стало легче. Вечерами с торца барака собиралась молодёжь.
Девчата и парни садились на сваленные берёзовые длинные поленья угощали друг друга семечками.Володя выносил балалайку и очень прилично на ней играл. В основном это были плясовые наигрыши.Были и самодельные песни о несчастной любви, которые исполнялись с надрывом и слезой. Так проходили летние вечера.
Все дни, молодёжь косила и метала в стога сено для совхозного стада. Однако вечером все собиралась снова, словно и не было этого тяжёлого изнурительного труда. Косили и вручную и конными сенокосилками. Сенокос в деревне сплачивал, как и посевная, как и уборочная. Выходили все. Старики отбивали косы и меняли сломанные зубья у граблей. Пожилые же женщины кашеварили или сгребали оставленную сухую кошенину. Потом был обеденный отдых.
Поев, мужики кучковались и курили. Разговоры были разные. Женщины сходив к ручью,
ложились в тень зарода и, прикрыв лица косынками, блаженно расслаблялись.
Где-то с семи восьми лет и ребятня тоже помогала с покосами. В деревне оставались,
старики и дети, за которыми нужен был догляд. Так вот нас, возрастом от четырёх до семи лет, собиралась довольно приличная ватага. Мы проходили школу выживания. Кусок хлеба в кармане, остальное в поле и в тайге. Военные и послевоенные голодные годы, приучили нас – ребятню, находить съестное везде. Медунки, петушки, пучки
дикая сарана, заячья капуста, дикий лук – вот неполный перечень нашего рациона.
Но ещё мы брали из вороньих и сорочьих гнёзд по два - три яйца. А уж куриные, а их в бурьяне, возле птичника было предостаточно, мы порой несли в магазин и меняли на конфеты. Послевоенные конфеты. Ириски, подушечки, леденцовые, помадки.
Выбор был великолепный. Особенно «подушечки», в которых была на все вкусы самая разнообразная начинка.
Она перекочевала и в нынешние конфеты, которые стали теперь непомерно дорогими.
Лето 46 года. Фронтовики ещё не стеснялись носить боевые награды. Это уже потом
местные партийныё и профсоюзные чиновники, которые отсиделись в тылу, начали с пренебрежением смотреть на награды. После войны фронтовики отчаянно пили, по любому поводу, как будто старались заглушить в своей памяти образы погибших товарищей, весь ужас, который они увидели на освобождённой после оккупации земле.
Выпившего фронтовика начинали упрекать, в том, что он позорит награды. И, постепенно они снимались и ложились под божницу. Только в конце 60 годов появились орденские колодки, которые снова стали носить наши постаревшие отцы.