Гл. 33
Перед тем, как лечь спать, Коля Слюсарь подпер дверь старым комодом, подумав, добавил к нему табурет. Проверил, крепко ли держится фанера в выбитом несколько дней назад окне. Не смотря на жару, сжался в комок под старым одеялом. Сегодня он в очередной раз пытался напроситься на ночевку к одному из собутыльников или уговорить дружбанов остаться у себя. Но Викентич с Женькой отказали - у них, видите ли, жены строгие. Эх, надо было не ругаться со своей Людмилой. Приехали бы продавать материн дом вместе, может этот «ночной призрак» побоялся бы его тронуть?
Стук в дверь, а потом в окно оторвал Слюсаря от размышлений. Пьяненьким голосом он тонко закричал:
- Не надо, пожалуйста! Уходи!
Но ночной гость, разумеется, не послушался, высадил фанеру в несколько ударов. На улице кто-то громко выругался:
- Опять эти алкаши чудят. Спасть не дают. Сволочи! Что б им пусто было!
Коля взмолился про себя, чтобы потревоженный сосед вызвал милицию. От него, Слюсаря, заявление принимать отказались. Дежурный недовольно нахмурился и припугнул Кольку:
- Вы там по пьяни морды друг другу бьете. А мне – разбираться? Ничего, не рассыпешься.
- А если он меня убьет? – беспомощно проблеял Коля.
- Одним бомжом меньше будет. Убьет – тогда и расследуем.
Коля запротестовал – никакой он не бомж. Он приехал материн дом продать. Если б не эта хата на краю поселка, давно б его ноги тут не было. Может, правда, бросить все и сбежать, прижиться на каком-нибудь вокзале, хоть холодно-голодно, зато без побоев.
Но сейчас размышлять о том, правильно ли он сделал, что не уехал, времени не было. Первые же удары по листу полусгнившей фанеры, которую Слюсарь днем отыскал в дальнем конце огорода, загнали несчастного под кровать. Но убежище оказалось ненадежным, превратившись в западню. Первый удар черенком от лопаты пришелся в бок, и Слюсарь заскулил, запросил пощады. Но тычки не прекратились.
- Что ты от меня хочешь? – ныл Коля. – Что тебе надо? Денег у меня нету. Ыыыыы. Ничего я не знаю. Оставь ты меня в покое, Христа ради.
- Покайся в своих грехах, сволочь, - рыкнул нападавший. Голос звучал самодовольно, даже весело. Видимо очень ему нравилось то, чем он занимался.
- Каюсь, каюсь, - с готовностью запричитал Коля и начал быстро перечислять, пользуясь полученной передышкой:
- Пью, курю, на жену руку поднимал, но она меня больше била, людей обманывал. Дом вот спалил – та то водка проклятая, я случайно. Не хотееел, - он потянул как можно жалобней. Вдруг этого громилу Людка наняла, чтобы отомстить мужу за пожар, уничтоживший их единственное жилище. Но тот оставался невозмутим.
- Иногда воровал, но по мелочи, - продолжил, заикаясь, Коля. - Плохо жил, плохо. Больше так не буду.
- И все? – вопрос сопроводил ощутимый тычок - опять в бок. Слюсарь застонал.
- Ну оставь ты меня в покое. Не в чем мне больше каяться. Не в чем. Чем хочешь поклянусь. Может в детстве чего натворил, так я уже и не вспомню.
Эта сцена в разных вариациях повторялась уже в четвертый раз. Ночью к нему вламывался неизвестный человек в черной куртке-ветровке, не смотря на летнюю духоту, и трикотажной шапке с прорезями для глаз, натянутой до подбородка, избивал его и требовал в чем-то признаться. Слюсарь уже все свои грешки перебрал – и большие, и малые. Но ночного мучителя это не удовлетворяло. Вот и сейчас он ухватил несчастного за ногу, выволок из-под кровати и хорошенько врезал несколько раз по лицу. Коля, сплевывая кровь прямо на пол, плакал, совсем как маленький – всхлипывая, кривя рот, умываясь красными слезами, повторяя как мантру:
- Ну клянусь, больше ничего! Ничего больше не сделал! Оставь ты меня, Христа ради.
- Серегу Василенко помнишь? – наконец устало произнес человек в черном.
- Серегу? – Слюсарь встрепенулся – с надеждой. – Конечно, помню! Так вот ты… Вот в чем… Так это не я, это Шурка Потапов. Все знают. Его ж и посадили за это.
Мощный удар под дых заставил Слюсаря закашляться.
- Чего вы меня бьете, - заскулил он, обретя способность говорить. Решил, от греха подальше называть своего мучителя на «вы», может смягчится? – Меня жена домой забрала, а Серега, царство ему небесное, тогда еще жив был. Вы хоть у Людмилы спросите – она и Шурку и Серегу видала.
- Жена – заинтересованное лицо, - в голосе, даже приглушенном трикотажем, Слюсарь уловил иронию.
- Так она меня в девять уже домой тащила - детское время. А экспертиза установила, что Серегу не раньше десяти зарезали. Нас и соседи видели на нашей улице. И даже Олег Васильевич.
- Какой Олег Васильевич? – гость напрягся.
- Завадский! Уважаемый, между прочим, человек!
- Да, а Ельцин тебя не видел, случаем? Может он и на протокол подтвердил?
- Причем тут протокол? Никто меня и не подозревал. Тогда соседку спросили, что Людка меня приволокла в начале десятого – и все. Про Олега Васильевича я, разумеется, не говорил ничего. Зачем уважаемого человека тревожить. Ну шел зачем-то на стройку – чего не бывает…
Гость хмыкнул. Может – не поверил.
- И ты предлагаешь мне пойти к Завадскому и спросить, не видал ли он, как супруга волокла домой пьяного Колю-инвалида?
- Да он и не вспомнит уже. Наверное… - упавшим голосом проговорил Слюсарь. Потом вскинулся, прижал к груди искалеченную руку:
- Ну посмотрите вы на меня! Ну разве я мог бы Василенко убить? Он же такой бугай, а я… Да он меня одной левой бы уложил. Вот Шурка – другое дело, он Сереге в силе не уступал, он…
На этот раз гость выбил Слюсарю зуб – плохонький, гнилой. Но все равно жалко было. И больно. Коля беспомощно захныкал. Убьет его этот ненормальный, точно убьет. Не нужно ему никакой правды. Просто предлог, чтобы приходить сюда и избивать его, Колю Слюсаря. Может, запугивает, чтобы Коля потом, когда хату продаст, деньги сразу отдал? Так не такой Коля дурак. Оформит генеральную доверенность на покупателя, получит деньги – и сразу на автобус – куда глаза глядят. А что, если за ним следят? Если поедут следом и ограбят? От сознания собственной обреченности у Коли все похолодело внутри. Конечно, ждут денег. Поэтому сразу и не убивают. Эх… А как только – так и шею свернут, как цыпленку хлипкому. Он опять заплакал, сжавшись в комок. А когда успокоился, ночного гостя в комнате уже не было. До утра Коля зализывал раны, а чуть рассвело, пошел к соседу через три дома.
Коле очень хотелось получить приличную сумму за материно наследство, тем более, что эти деньги оставались единственной надеждой отстроить на их участке новый дом взамен сгоревшего. Была даже мысль перебраться сюда, на родину, но теперь Коля отбросил ее окончательно. Соседу он сообщил, что соглашается на копеечную цену, которую тот согласен был дать за материну усадьбу. Конечно, были и другие покупатели, которые сулили больше. Но одному нужно было для покупки кредит брать, другому – свою недвижимость продавать, а у Анатолия деньги на руках. Коля понял, что больше ждать не может. Они сговорились, оформили доверенность на нового владельца, теперь все остальные бумаги оказались его головной болью. А Коля, получив свои деньги, сел на последний автобус до Краснодара. Больше в поселке его никто не видел.