Призрак? Он называл его призраком. Потому что все, что происходило, казалось ему призрачным, нереальным. Всего лишь маленький короткий романчик в глубинке Италии. Ничего особенного. Или...
Для такого человека, как Эрик, нет места в современном мире. Его достоинство принижено до такой степени, что он почти никогда не смотрит людям в глаза. На нем клеймо позора, клеймо грешного человека. А все почему? Эрик равнодушен к женщинам, и совсем неравнодушен к людям своего пола.
Мужчины его возраста вызывают у него сильнейшие чувства. В них Эрик находит все, чего ему так не достает. В Италии «призрак» был ему и другом, и братом, и возлюбленным. Эрик сомневался, что сможет влюбиться еще раз так сильно и так надолго. Но многие молодые люди, которые сотнями проходили мимо него, не замечая, будили в нем бурю эмоций. Он был так увлечен ими, что забывал себя, забывал, кто он такой. Все это плотское влечение, вся безграничная любовь к самому человеческому роду, весь стыд и боль съедали Эрика. Он изливал свои страдания в музыке, делился переживаниями самым безобидным и невероятным способом — клавиши были его языком, пианино — горлом.
Можно осудить его. Закидать камнями. Человека, оступившегося и угодившего в бездну тьмы и разврата совершенно осознанно, человека, понимающего, что его ждет, и чем это все грозит ему. Черна душа его — и тут нет правды. Среди той пелены, что застилает нам глаза, Эрик кажется опустившимся и прокаженным. Но нет. Внутри него царят тепло и свет, его мысли чисты. Тело, быть может, утоплено в пороках, но то, что в его душе и сердце — бессмертно. Оно властвует над ним, оно выше всего, что есть в этом мире.
Для общества он просто Эрик. Двадцатипятилетний парень, выглядевший гораздо младше своего настоящего возраста. Бледный, темноволосый и болезненно-худой — вот таким был Эрик, отпрыск небогатой семьи, усыновленный в пятилетнем возрасте. Но в этой семье его уже не желают знать. У него хорошее образование, приличное воспитание, а скромность и чуткость иногда поражают. Яркие его нежно-голубые глаза открывают всю истину его существования, они как окна, сквозь которые можно разглядеть его душу. Эрик, словно не желая позволять людям делать это, держит глаза всегда опушенными.
Может, все дело в его детстве. В результате пережитой им психологической травмы, когда мальчика с соседней улицы, самого близкого друга Эрика, сбила на его глазах машина. Смерть настолько отпечаталась в его сознании, что на полгода Эрик впал в глубокую депрессию, из которой его с трудом вытащили детские психологи. Родители отдавали много средств, лишь бы их приемный сын снова стал нормальным ребенком. Но последствия все-таки дали о себе знать в будущем. Та близкая и нежная дружба, быть может, не дала бы тех всходов, если бы не закончилась так трагически, и со временем переросла бы просто в крепкие дружественные отношения между двумя взрослыми парнями. Однако эта потеря оставила рану на сердце Эрика, и подсознательно всю свою дальнейшую жизнь он стал искать замену тому соседскому мальчику.
У Эрика, с тех пор, как он стал жить отдельно от своей семьи, появилась постоянная работа. Он работал в одной фирме, где постоянно надо было отвечать на звонки различным клиентам фирмы и консультировать их. Работа не пыльная, но до жути скучная. Поэтому Эрик к концу рабочего дня превращался в машину, монотонно бубнившую в трубку консультации и указания. Он не любил эту работу, но деваться ему было некуда: вечера, которые он проводил, играя на фортепиано в дешевых ресторанчиках, приносили ему мало доходов. А Эрик хотел жить хорошо. Кто же из нас этого не хочет?
И для этого «хорошо» требовались деньги, которые Эрик зарабатывал на фирме. Постепенно его жизнь становилась лучше, но это его давно не утешало. Превратившись в замкнутого и нелюдимого паренька, Эрик не находил общий язык с коллегами по работе. Злые языки шептались за его спиной, косые взгляды сверлили его спину, океан презрения бурлил повсюду. Не мог Эрик скрыть своей сущности, и она прорывалась наружу помимо его воли. Поэтому многие знали, кто он на самом деле.
Эрик выключил компьютер, снял пиджак со спинки кресла. Помещение, в котором он обитал с утра до позднего вечера, представляло тесную каморку, отгороженную непрочными стенками от десятка других таких каморок. Эрику это все напоминало порой пчелиные соты, темно-серые, безликие, с пчелками в галстучках и рубашках, роющимися в бесконечных отсчетах и указаниях. Пчелой-королевой здесь был человек, которого Эрик ненавидел больше всего. И это было взаимно.
Не потрудившись снять туфли, Эрик залез на кресло и выглянул из-за своего ограждения, проверяя, нет ли «пчелы-королевы». Нет, босс, видно, ушел сегодня пораньше. Никто не проносился по коридорам, не орал на подчиненных и не щелкал челюстью, поправляя седеющую копну густых волос. Эрик слез с кресла, взял со стола свою папку и быстро направился к лифту в дальнем конце зала. Не глядя ни на кого, он проскочил в серебристое нутро лифта и со счастливым вздохом нажал на кнопку «1». Голубые утомленные глаза скрылись за тяжелыми веками.
Он пообещал вернуться. Но не сказал, когда. Потому что и сам не знает, как сможет вырваться из этого вечного плена, непрекращающегося хоровода серых будней. Эрику осточертел большой город, однако он считал, что слишком слаб духом, чтобы оставить эту реальность насовсем. Его терзали обычные сомнения. Как он будет жить там? Где найдет работу? Что он может там?
«Призрак» сказал, что готов взять Эрика под свое крылышко. Но Эрик слишком горд. И пока он останется здесь.
На улице Эрик поймал такси и назвал свой адрес. По асфальту хлестал ливень. Забравшись в теплый салон машины, Эрик стряхнул капли воды со своих темных волос. От этого города у него разошлась мигрень. Поскорее бы оказаться в уютной скромной квартире, поскорее бы выпить бокал вина и провести хоть одним пальцем по черному, лакированному покрытию инструмента...
От этих мыслей его бросало в дрожь. По счастью, он жил недалеко от места своей работы, поэтому недолгая поездка мало запомнилась. Эрик расплатился хмурому таксисту и вышел из автомобиля. Перед ним дождь омывал старое и сырое здание, в котором он снимал комнату. Эрик распахнул дверь и поднялся на третий этаж по шаткой лестнице, насквозь прогнившей. По воздуху разливался запах пива и жаренного мяса. Как только он открыл дверь своей комнаты, запах сменился ароматом дерева и одеколона. Не снимая обуви, Эрик прошел до кухни. Открыв холодильник, он с наслаждением пригубил вино из начатой бутылки.
Ботинки полетели в сторону. Эрик до краев наполнил бокал вином и направился вглубь квартиры, туда, где стояло его старинное, черное пианино, которое он и добросердечный сосед с первого этажа затаскивали сюда два часа. Эрик оставил бокал на крышки и сел на табурет. Босая нога зависла над педалью. И через секунду из пианино полились нежные звуки.
Музыка была ему другом. Невероятно талантливый, обладающий уникальным чутким слухом, Эрик сочинял бесчисленное количество превосходных элегий, ноктюрнов, прелюдий... Погрузившись в классическую музыку, он впитал ее суть, ее основу, и создавал свои собственные сочинения, которые, увы, никогда не будут звучать в огромных залах, вмещающих в себя благодарную и внимающую аудиторию.
Эрик не мог перестать сочинять. Так уж получалось. Он окончил музыкальную школу. Преподаватели всегда его хвалили, хотя его умения многократно возросли, только когда он стал играть наедине с самим собой, без учителей. Подчиняясь своим душевным порывам, Эрик совершенствовал свою игру и постепенно превращался в уникального музыканта. И некоторые стали замечать это.
«Призрак» любил слушать, как он играет. Любил смотреть на его игру. Любил его касаться в эти моменты, стараясь находиться максимально близко. Будто Эрик был заряженным проводником, по которому бежала сила музыки. Все это было красивым сном, сказкой, быть в которой Эрик считал себя недостойным. Но мысли о любви, которая ожидала его в солнечной стране в тысячах километров от него, грели его и давали надежду. Когда-нибудь он и его «призрак» будут вместе.
Эрик достал из-под груды бумаг на столике позади себя кипу нот и расположил их перед собой. Глаза находили музыкальные знаки, и сразу же в голове складывалась определенная мелодия. Эрик пролистал пьесы и выбрал самую продолжительную. Закрыв глаза, он приготовился играть...
На многое Эрик был способен, как музыкант и как творец. Но к сожалению, его терзали робость, слабость, неумение противостоять внешнему миру. Поэтому в этом городе он был одинок. Вся его жизнь была одинокой, но в одиночестве он находил утешение и покой. Его душа металась среди людей, успокаиваясь только вдали от них. Он не жалел себя, но и не знал, как исправить то, что происходит с ним. Ориентация Эрика и общественное порицание словно загнали его в угол, из которого он не видел выход. Он повернулся к этому углу лицом, боясь обернуться и встретить сумрачную реальность.
7.30. Утро. Эрик просыпается на узкой кушетке. Подушка хранит его запах и не перестает влечь к себе, обещая яркие и полные жизни сновидения. Но Эрик считал опоздание своим личным грехом и всегда старался приходить куда ни было во время. Он без колебаний откинул тонкое одеяло.
В квартире постоянно сквозило. По углам разрослась плесень, а доски на полу скрипели так, что заставляли соседей снизу колотить по батареям и недовольно ворчать на Эрик. Им хватало и звуков фортепиано по вечерам. Впрочем, ворчанием все и ограничивалось. Эрик любил эту квартиру, считал ее по своему уютной.
Это его первое отдельное от родителей жилье, пусть даже и съемное. Пусть даже небольших размеров. Эрику было достаточно места. И темно-бурый, грязный цвет стен, и тараканы, и сквозняк его не пугали.
Эрик натянул брюки, рубашку, затянул потуже галстук. Перед треснувшим зеркалом в ванной он тщательно побрился и причесал волосы. Аккуратность и даже некоторая педантичность были его отличительными чертами. У некоторых это вызывало усмешку. Эрик иногда думал, что общее мнение о мужчинах, которые следят за собой, как о геях, несправедливо. Он уверен, что был бы внимателен к себе и с традиционной ориентацией.
Безликое утро замерло над городом. Эрик вошел в вестибюль, где туда-сюда сновали сотрудники фирмы. Совершая привычные действия, Эрик поднялся на лифте до нужного этажа. Шуршание бумаг, звонки телефонов, бормотание коллег. Он прошел по гладкому серому полу к своей коморке.
Не успел Эрик и утроиться на своем рабочем месте и включить компьютер, как над перегородкой зависло хмурое и раздраженное лицо. Босс Эрика был весьма неприятной личностью. К каждому сотруднику он мог придраться, в каждом найти изъяны, и каждого он ненавидел. Для него было блаженством унизить своего подчиненного. Это было для него своеобразным хобби. Однако, он редко увольнял кого-либо. Проще было уйти от него по собственному желанию. Издевки босса были терпимы большинству.
Его самым любимым предметом для насмешек, несомненно, был Эрик. Конечно, он знал о нем почти все. И ему доставляло удовольствие всячески унижать Эрика, заваливать его кучей утомительной и совсем ненужной работы. И сегодня босс был, мягко сказать, чем-то недоволен.
Эрик поднял голову и посмотрел в черные глаза босса. Лицо красноватого цвета бороздили морщины. Губы сжались в прямую линию. Босс зацепился за край перегородки толстыми мокрыми пальцами и свирепо уставился на Эрика.
- Где мой чертов отчет?! - зарычал он, обдавая все вокруг своим несвежим и разящим спиртом дыханием.
- Какой отчет? - Эрик опустил глаза.
- Который ты мне должен был составить на прошлой неделе, гомик ты недобитый! - прикрикнул босс. Несколько человек выглянули из-за своих мест, чтобы понаблюдать за разворачивающейся сценой.
- Клянусь вам, я в первый раз слышу об этом... - залепетал Эрик.
- Прочисти уши, кретин! Я давал тебе это задание лично. Лично, ты понимаешь?! И ты обязался его выполнить!
- Извините.
- Извините? - босс скривился, - И ты, придурок, еще извиняться вздумал?!
- Я, должно быть, забыл... Много работы в последнее время навалилась.
- Что?! Много работы у тебя, сопляк? Значит, будет еще больше. Через минуту жду тебя в своем кабинете, мразь, - прошипел сквозь зубы босс и скрылся из глаз, метая молнии вокруг, - А вы чего уставились, псы?! Спектакль окончен.
Эрик сел ровно и уставился в темный экран погасшего компьютера. Он всегда был терпелив, и даже сейчас его не колотило от злости. Он просто молча поднялся со своего места, взял папку под мышку с заданием, которое он выполнил вчера дома, и покинул свое рабочее место. Сотрудники фирмы все еще глазели на него из своих укрытий. Послышалось хихиканье.
- Что, голубой, допрыгался?
- Пойдешь лизать ботики начальству?
- А ты в курсе, что босс любит девочек?
Эрик уперся взглядом вниз, в свои туфли, и пошел по направлению к кабинету босса. Тут и там раздавались идиотские смешки. Он весь сжался, превратился в тугой комочек из стыда и страха и старался пройти этот путь как можно быстрее. Почти у самой финишной прямой, он наткнулся на одного из своих коллег, едва не налетев на него лбом. Пылая скулами, Эрик поднял свой яркий взор.
Ни одна душа не устоит перед его глубоким, с примесью опаски и тревоги, умным взглядом. Проблема в том, что Эрика окружали только мертвые души.
- Отойди, пожалуйста, - произнес он, пытаясь обойти человека, но тот, злорадно усмехаясь, не давал ему прохода.
- Что, некуда бежать? - ехидно пропел он, - И что ты будешь делать?
- Отойди, - произнес Эрик гораздо тверже.
- О, мы показываем зубки! - громко сообщил человек всему залу, вызвав всеобщий гогот, - Конечно, конечно, проходите, мистер, а то еще вздумаете дотронуться до меня. Ради бога, я не переживу СПИДа, в отличие от вас.
Эрик сглотнул и почти бегом понесся к кабинету.
- Выродок, - бросил ему вслед обидчик.
Одинокий, затравленный, никому ненужный. Эрик повернул ручку двери. Он не был болен СПИДом. Более того, у него были близкие отношения только с одним человеком. И больше ни с кем.
Сегодня в большом мире к геям отношение, мягко скажем, предвзятое. Люди уверены в извращенности их сознания, в противоестественном поведении и искажении истинно правильных ценностей и семейных порядков. Они видят геев как отбросов общества, несмотря на то, что среди них есть удивительно талантливые и абсолютно интеллигентные люди. Ведь они не накидываются на несчастных в темных переулках, большинство из них не носит женскую одежду, и вообще в жизни они мало чем отличаются от обычных людей с традиционной ориентацией. И что же? Общество так устроено, что бросается на всякого, кто немного отличается от них. Геи терпят унижение и оскорбления, ущемление своих прав. С пеной у рта многие кричат про гуманизм, про любовь к человеку, про равенство — но где же это равенство? Тогда почему на улицах все еще мерзнут бездомные? Почему тут и там вспыхивают конфликты и войны? Почему люди подавляют тех, кто посмел иметь собственное мнение? Где же эта любовь?
Эрик думал, пока входил в кабинет. Вся его жизнь была разрушена из-за того, кто он. И из обломков он не мог соорудить новый мир, как бы не пытался.
Даже само слово «толерантность» в наши дни теряет свой первоначальный смысл. Защита секс-меньшинств и людей с темным цветом к кожи привела к совсем не тем последствиям, которые должны быть. Сейчас эту самую «толерантность» нам навязывают, заставляют узнавать подробности того, чего мы не хотим знать. Да, многие из нас хотят быть толерантными, хотят уважать всех людей на этой планете, но навязывать нам это не нужно. Толерантность стала модой, и разожгла еще больше конфликтов.
И одинокому человеку каждый день приходится бороться как и с самим собой, так и с внешним миром. Потому что он отошел в своем развитии от общепринятых норм.
Босс оперся о стол задом, выпятив брюхо, явно собирающееся прорваться сквозь строй перламутровых пуговиц рубашки. Просторный кабинет был ни чем не заставлен, минимализм звучал в каждом предмете. Даже в белой кружке, которую босс держал в руках. Единственным украшением в царстве офисности была только черно-белая картина, навеянная духом импрессионизма.
Глаза босса забегали по Эрику.
- Душенька, ты же понимаешь, - язвительно начал он, - Я не могу делать всю работу за все ваше тупое стадо. Я для того и нанял вас всех, чтобы вы работали, а не скачивали пошлые видео из интернета. А получается именно так. Я пашу, а вы ничего не делаете. Скажи мне, радость моя, это правильно?
- Нет.
- Еще раз.
- Нет, босс.
- Вот, - протянул он, глотнув кофе из кружки, - Ты, может, и хороший работник, но ленивый. А леность убивает в себе все хорошее. И она, как видишь, вызвала у тебя амнезию.
- Честно, мне правда очень жаль...
- Молчать! - рыкнул босс, - Я не жажду твоих оправданий, мразь. Ты пришел сюда — изволь работать, а не прохлаждаться. Или твои мысли заняты твоим голубыми мечтами?
Эрик не ответил, глядя на пол. Босс широко улыбнулся желтыми зубами.
- О, сколько же вас развелось... Как тараканов. Сколько вас не убей, столько же еще наползет... Вы отрава современного мира, его гноящаяся рана. Вы паразиты. Как с вами справляться, скажи мне?
Пауза.
- Эрик, мой дорогой Эрик, вы не люди, а озабоченные твари. Смысл вашей жизни составляет поиск вам подобных для ваших похотливых утех. Вот чем тебя женщины не устраивают? У меня было много женщин, одна лучше другой... А ты предпочитаешь мужиков. Ты болен, неизлечимо болен. Из-за этого я теряю довольно перспективного работника.... Но сейчас ты возразишь, что твои качества не зависят от ориентации. Я говорю не слишком толерантно, так ведь? - босс облизнул потрескавшиеся губы, - А вот мне наплевать. Зараза внутри тебя заполонила и твои мозги. Я не верю в твое исправление, но я справедлив с тобой, заметь. А ты так поступаешь — не выполняешь мои поручения. Куда пропала твоя совесть?
Эрик перевел взгляд чуть выше, на ботинки босса.
- Что мне с тобой делать, голубчик? Вышвырнуть тебя? Нет, слишком просто. Хватит с тебя лишь того отчета. Только сделать ты его должен до завтра, усек?
- Да.
- Молодец, - босс оторвал зад от стола и приблизился к Эрику почти вплотную, оглядывая его с ног до головы, - Вот вроде ты неплохой парень, а такой испорченный, как старенький телевизор. Кому ты нужен? Стоят ли твои наклонности того, что ты имеешь сейчас в жизни? Вернее, прости, ничего не имеешь. Будь оно законно, я бы лично выставил вас всех вдоль стеночки и расстрелял бы каждого. Твари.
Вдруг Эрик посмотрел ему в глаза, и тот отпрянул от неожиданности. Сердце Эрика забилось у самого горла.
- Сколько в вас ненависти, вы прямо пропитаны ею! - горячо зашептал он, - Но если я стою здесь, значит, богу было угодно существование меня и других таких, как я.
Не дожидаясь ответа от босса, слегка озадаченного его пылким отпором, Эрик покинул кабинет, хлопнув дверью. Под пристальные взгляды он вернулся к себе в каморку, выдернул из ящика чистый лист и принялся что-то усердно писать. Он не ненавидел весь мир. Он боялся его. И был зол на себя.
Вдавливая бедную ручку в бумагу, Эрик нашкарябал заявление. И прокушенной губы выступила капелька крови. Он слизнул ее, выпрямил спину и оглядел свой результат. Его изящный почерк с завитушками и украшениями был безупречен, но мало кому нравился. Глаза уже привыкли к четким, бездушным печатным буквам. Но Эрик был из тех, кто верил, что в слово, написанное от руки, можно вдохнуть жизнь.
Он встал, и, следуя инерции, стул под ним отъехал почти на метр, едва не опрокинувшись. Трясущейся рукой сжимая заявление, он вышел из каморки с гордо поднятой головой, не прячась, встречая многочисленные недоброжелательные взгляды. Одна женщина даже встала коленками на кресло, лишь бы получше разглядеть происходящее. Таких интересных событий давно не было на ее памяти. Пронзительный взор Эрика заставил ее вздрогнуть. Что случилось с этим робким и молчаливым пареньком? Неужели босс сумел добраться до глубокого засевшего самолюбия, чего ему еще не удавалось ни разу? Видать, сильно задели его.
Мужчина в соседней каморке шептал что-то про СПИД.
А что произошло внутри Эрика, он и сам не до конца понимал. Знал лишь только, что в нем что-то проснулось, очнулось, заставило его действовать. Не стоит оспаривать тот факт, что слова босса задели его, хотя он привык слышать о себе вещи и похуже. И это даже не последняя капля. Просто Эрик внезапно понял, что не так все это. Неправильно. Пора все менять. Он проснулся после зыбкого долгого сна.
Хорошенькая молодая Анна — секретарша босса — сидела за своим столом и подписывала какие-то бумаги. Эрика подошел к ее столу и уронил перед ней заявление об увольнении по собственному желанию.
Уставший от всего, он обрел осанку и гордый вид. Анна даже сначала не узнала его и растерялась. Она посмотрела на заявление.
- Ты уходишь? - изумленно спросила она. Анна была едва ли не единственной, кто относился к Эрику как к обычному человеку. Она видела в нем того, кем он был на самом деле. И жизнь Эрика вызывала у нее сочувствие. А Эрик считал низким испытывать жалость к себе. Из-за этого Анна жалела его еще больше.
Она взяла в свои тонкие женственные руки лист с заявлением. Эрик представил, как бархатна и нежна на ощупь ее кожа. Она была красавица, но Эрик смотрел на нее лишь тем взглядом, каким смотрят на античное искусство скульптуры.
- Ты хорошо подумал? - досконально изучив заявление, спросила Анна.
- Да.
- Это, конечно, не мое дело, но...
- Я все уже решил, Анна. Извини.
Его длинный белый палец с круглым ногтем постукивал по поверхности стола.
- Ну хорошо, - она отложила заявление в сторону, - Я отнесу его позже боссу. Мне будет тебя не хватать.
«Тебе одной» - подумал грустно Эрик и улыбнулся Анне. Та расцвела, думая про себя, как прекрасны черты лица этого парня, и как умны его глаза.
Под слегка увядшие смешки, которые все же раздавались за его спиной, Эрик собрал все вещи со своего стола в вместительный чемоданчик. С легким торжеством на душе, он покинул это серое и скользкое место, надеясь, что навсегда.
Он вышел на улицу, и впервые за несколько месяцев обратил взор к небу. Пелена облаков застилала небосвод, прятала солнце. Эрик втянул носом влажные запахи большого города. Он чувствовал себя свободным.
Эрик пришел домой. Впервые, так рано, пешком, глядя вперед перед собой, а не под ноги. Он был почему-то ужасно доволен. И когда он закинул свои вещи в квартиру и спустился вниз к почтовому ящику, его настроение поднялось еще на несколько дюймов выше. Он взглянул на адресованное ему письмо. Он не мог дождаться того, как ноги отнесут его галопом обратно в квартиру, а дрожащие пальцы вскроют конверт. Потом его рука напишет скорейший ответ.
Прижимая письмо к груди, Эрик вошел в квартиру и прикрыл за собой дверь. Он кинулся на кухню, в ящике гарнитура нашел нож и открыл конверт. Вытащив лист тонкой бумаги, он осторожно развернул его. До него донесся слабый аромат лаванды и какой-то незнакомой ему пряности. Знакомый почерк дрожал от волнений и чувств на бумаге. Каждую неделю он ожидал подобных писем с волнением и страхом.
«Милый друг!
Я пишу тебе, а солнце Рима освещает эти строки. Я так рад, так счастлив, что могу коснуться тебя этим посланием. Руки мои дрожат от волнения. Я уверен, что это письмо способно покраснеть от смущения, потому что я так откровенен сейчас. Надеюсь на взаимность и твой скорейший ответ.
У меня вся жизнь течет по-прежнему. Даже нечего сказать. Я обещал тебе написать, но новостей у меня никаких нет, чего не скажешь о мыслях, которые непосильной ношей залегли у меня в голове. Я терзаю себя сомнениями, тягостными раздумьями, потому что смутно вижу твое... наше будущее. Оно так далеко и так туманно. Более всего я боюсь, что нескоро увижу тебя, а ведь я так мечтаю прижать тебя к своему трепещущему сердцу... Право же, я обязан писать о том, что произошло эти выходные, или не писать же вообще. Но я не могу оставить тебя без этой весточки, не могу не поделиться своими чувствами. Благодарю Бога за возможность умело изъясняться на твоем родном языке. На итальянском признаваться тяжелее, честно, да и ты не до конца поймешь
Но я хочу, чтобы ты почувствовал, как каждое мое слово ласкает тебя, дышит и пульсирует. Ты свет жизни моей, любимый. Ты совершенство моих дней. Как я могу сидеть здесь, почему не мчусь к тебе?... Почему ты так невыносимо далеко?
Бросай. Бросай все, что у тебя есть — ты получишь больше взамен. Умоляю, только вернись ко мне. Иначе я побегу за тобой. Они никогда не остановятся, пока не сломают тебя. Ты просто не такой, как они. И чем раньше ты расстанешься со всем, тем будет лучше.
Целующий твои руки, преданный и ожидающий тебя,
К*********.»
Эрик прижал к губам письмо и сидел так с минуту. Мысленно он пообещал себе, что бросит все прямо сейчас. Он ведь уже стал на этот путь. До конца он так и не мог разобраться, откуда у него появилась такая решимость, отчего он вдруг осмелел и бросил работу. Но теперь желание действовать заполонило все сознание Эрика.
Он кинулся в спальню, в тумбочке рядом с кроватью нашел чистый лист, конверт и ручку. Влетев обратно на кухню, он принялся строчить ответ. С той пылкостью, которую сам от себя не ожидал. Его любовь умоляла приехать к нему, и он намеревался исполнить эту мольбу при первом же удобном случае. Он уже прокрутил в голове, когда возьмет билеты на самолет, когда отдаст оплату и ключ за квартиру, и уже совсем съедет из нее. Эрик покинет город, страну, покинет мир... Он сделает то, на что у него раньше не хватало смелости. Но теперь она ворвалась в его разум, приподняла над землей и приближала его к «призраку» с каждым шагом.
Эрик закончил письмо в самой поэтической форме, нежно сложил его пополам и убрал в конверт. Запечатав его, он наклеил марки, указал все адреса, оформил послание, как надо. Оставив его на столе, он встал и добрался до телефона, висевшего на стене. Эрик собирался сообщить директору одного ресторанчика, в котором должен был выступать сегодня вечером, что сможет придти раньше назначенного времени.
И пока он слушал гудки, перед глазами мерещилось светлое лицо «призрака».
Их отношения были чем-то недоступным для понимания остальных. Эрик до сих пор не мог понять, что «призрак» находил в нем. Он всегда был неприступен, холоден, несговорчив... Но его итальянский друг видел его насквозь, и безразличный внешний вид его нисколько не смущал. Он даже иногда подшучивал над этим. Постепенно, Эрик терял робость и замкнутость. В минуты страсти, Эрик открывался ему полностью, вверяя себя «призраку». Тот любил его, привязался к нему всей душой. И для Эрика он тоже был единственной ценностью в жизни, тем, что держало его на этой бренной земле. Неизвестно, кто кого боготворил больше. Но они были словно связаны стальными прутьями, и оба очень хотели, чтобы все так и оставалось.
Директор оживленно ответил, что Эрик может придти на час пораньше.
Вечером, стоя перед зеркалом, Эрик поправлял ворот черной рубашки. Он облачился во все черное и зачесал свои волосы назад. Теперь он чувствовал себя совершенно уверенным в себе. И вместе с этим красота его стала еще ярче.
Закутавшись в пальто, Эрик выскользнул из дома. Письмо «призраку» он уже отнес на почту. Теперь осталось только выступить в ресторане в последний раз, пережить еще одну ночь, а утром вылететь на первом же самолете. Скоро он достигнет цели. По асфальту не переставая бил ливень. Эрик был готов заплакать вместе с дождем, но не от горя, а от всепоглощающего счастья.
Когда он прибыл в изысканный ресторан, народу было больше обычного. Ах, да! Сегодня же пятница. Он выступал в этом ресторане уже много раз. Именно здесь публика принимала его теплее всего. И поэтому, он иногда отваживался играть собственные сочинения. Эрик прошел до кулис и снял пальто. Поправив уложенные волосы, он заглянул в кабинет директора неподалеку. Дверь была открыта.
- Виктор? Вы здесь?
- Эээ, прости, Эрик, - донеслось до него из темноты, - Я сейчас немного занят. Иди, начинай. Анжела объявит тебя.
- Я хотел сказать, что выступаю тут в последний раз.
- Как в последний? - изумленно спросил директор. Послышалось шевеление. - Черт тебя раздери... Ладно, иди на сцену. Обсудим это после.
Эрик прикрыл дверь, стараясь не думать о том, что он смог разглядеть в полумраке. Виктор ему нравился, несмотря на некоторые странности.
Поднявшись на сцену, Эрик сел за роскошный, черный рояль. Погодя пару секунд, он заиграл. Душа его вмиг вспыхнула. Начал он мрачно, но постепенно мелодии стали обретать помпезность и яркость. Он играл по памяти. Эрик знал, что если запнется, то всегда сможет заменить свою ошибку другими нотами. Он слышал одну ноту и знал, какая будет следующая. Звуки нарастали и опускались, как дыхание публики. В этом ресторане его принимали, восхищались им, как талантливым пианистом, мастером игры на фортепиано. Гости ресторана напряглись, дамы зашептали что-то восторженно на ухо своим кавалерам, пока Эрик с чувством и присущей ему виртуозностью исполнял ноктюрн в ми-миноре Фредерика Шопена.
Руки порхали над клавишами, как птицы. Закончив исполнение ноктюрна, он плавно перешел к одной своей сонете. Мысли его снова наполнил образ «призрака». В мозгу расцвели кровавые цветы. Сердце билось все чаще и чаще. Необузданная любовь вспыхивала и мерцала, окутывала Эрика с головы до ног. О, как он играл! Как он одним лишь движением, одной мелодией мог заставить публику дрожать. Сочиненная сонета, за которой следовала другая, затем прелюдия в миноре, отражали все оттенки его чувств, все то, что он пережил и переживал сейчас. Воспоминания о «призраке» подхлестывали его, заставляли играть совершенно.
Час. И он закончил. Все стихло. Люди вышли из оцепенения и отблагодарили Эрика такими аплодисментами, каких еще не было в его жизни. А они, в свою очередь, никогда не видели такого чувственного исполнения музыки. Обычно, такая игра должна служить музыкальным фоном, и так оно было большую часть времени. Люди мало прислушивались к песням музыкантов. Но когда на сцене появлялся этот мрачный и худой, бледный пианист по имени Эрик, все умолкали. Потому что выступление Эрика — истинное шоу, где его музыкальное мастерство соперничало с артистизмом.
Эрик отвесил поклон залу и спустился со сцены. Виктор уже ожидал его за кулисами. Слегка упитанный, лысый директор сиял широкой улыбкой. Он пожал руку Эрику.
- Это было восхитительно, Эрик. Я впечатлен. Но почему ты уходишь от нас?
- Я завтра уезжаю в Италию, - пояснил Эрик, смущенно улыбаясь.
- Правда? К кому, если не секрет?
- К семье.
- Вот как... Ну что же. Мне искренне жаль. Ты делаешь мой ресторан особенным, - Виктор положил Эрику руку на плечо, - Но не стану тебя держать. Полагаю, я должен оплатить твои выступление?
- Последнее выступление дало мне больше, чем смогут дать деньги. Пожалуй, я...
- Нет, нет, Эрик, - перебил его директор, - Это моя единственная возможность отблагодарить тебя.
Виктору действительно было приятно иметь дело с Эриком и с его талантом. Странно, что в своем бизнесе он был на удивление честным и порядочным человеком. Выходя из ресторана, Эрик имел в кармане столько денег, сколько никогда не держал в руках.
Он поднял взор к ночному небу и поблагодарил его за то, что тот позволил ему решиться вдруг на такой резкий уезд. Внутри него все пылало. Эрик прошелся по оживленному бульвару, вдыхая запахи уличной еды и ароматы мимо проходящих, разодетых и очаровательный женщин. Ему казалось все происходящее сказкой, предвкушение скорой встречи с «призраком» занимало всю его голову.
Желая быстрее добраться до дома, Эрик свернул с многолюдной улицы в подворотни, выбирая как можно более короткую дорогу. Роскошная жизнь большого города осталась позади, уступив место глухой тьме мертвых кварталов. Погруженный в счастливые мысли, Эрик не заметил, как за ним с самого начала следует небольшая группа людей. Постепенно они стали нагонять его. Зайдя в самую глубь в кварталов, где ни души вокруг, Эрик, еще не зная, сам загнал себя в ловушку.
Он пришел в себя только когда один из людей встал перед ним, перегородив дорогу. И тут Эрика кольнуло под сердцем. Их было пятеро. Все на голову выше его. Вокруг никого — одни серые холодные дома. Пока он позовет, пока помощь придет, будет уже поздно. Эрик сунул трясущуюся руку в карман с деньгами. Он планировал потратить их на билеты, но теперь готов был расстаться с ними, лишь бы его оставили в живых. Страх подкрался сзади и взял его за горло скользкими пальцами.
Они окружили его, нависнув грозной тучей. Внутри Эрика все мгновенно похолодело, будто пожар, горевший секунду назад, обратился в лед.
- Ты Эрик? - хрипло спросил парень в спортивной куртке, стоявший у него на пути.
Эрик кивнул, не зная, куда ему бежать. А что, если он резко кинется в сторону? Они поймают его, ведь они быстрее и сильнее, и их больше. Деваться некуда.
- Тебе подарочек от босса, - хрюкнул парень, замахнулся и взрезал Эрику по лицу. Тот откинулся, и воздух перед ним прорезала струя горячей, яркой в свете фонарей, крови. Остальные члены шайки подхватили его и повалили на землю. Следующие минуты Эрик плохо помнил.
Они начали бить его ногами, жестоко. Как стая обезумевших голодных волков раздирает бедного испуганного олененка. Удары приходились на живот, спину, лицо, голову, руки... Эрик только смог инстинктивно сжаться в позу человеческого зародыша, поджав колени, оберегая живот и голову от мощнейших ударов. Но он ни мог не чувствовать оглушающей боли. Он ощущал каждый удар, каждый взмах ноги. Один раз он услышал треск, но точно не был уверен. Так или иначе, он не смог даже сопротивляться.
Они били его и били... Его палачи. Смеясь, выкрикивая грязные и низкие ругательства, задевавшие душу Эрика больше, чем их пинки и удары. Он кашлял кровью, и они смеялись еще громче. В одном из них он узнал одного парня, с которым работал.
- Получай, свинья!
- Надеюсь, это отобьет у тебя тягу к мужикам!
Эрик захлебывался собственной кровью. Глаза застелил красный тлен, он перестал различать фигуры своих мучителей. Ему казалось, что каждый удар ломал ему кости, выбивал жизнь из его тела.
- Таких тварей надо убивать сразу же и навсегда! Вы должны гореть в аду, - с этими словами, главарь шайки, тот самый парень в спортивной куртке, вложил в последующий удар всю свою силу. У Эрика зазвенело в голове. Все чувства замкнулись, и он перестал ощущать боль. Он начал падать в какую-то бездну, бесконечно летя сквозь время и пространство. Смешки и крики затихли где-то вдали.
Замутненный взор прояснился, и Эрик увидал белый свет. Душа перестала метаться и отдалась какой-то гармонии, занявшей все существо Эрика. Он увидел фрагменты воспоминаний, таких же неясных и нечетких, как реальность вокруг него. Они проносились перед ним слишком быстро, чтобы он мог их запомнить, но потом вдруг все замерло. Эрик различил лицо, знакомое ему. Светлое, нежное, будто бы лицо ангела. Пшеничные волосы, искристые глаза. Он увидел маленькую темную родинку на плече, ровную без изъянов кожу, бледные стройные ключицы, изгибы высоких скул... Он мог перечислять все, что видел, в своей голове бесконечно, но не стал... Эрик потянулся к ангельскому образу, потянулся обеими руками. Ангел, улыбаясь, раскрыл свои объятия и принял его, как желанного и старого друга.
В голове пронеслась строчка из письма: «Они никогда не остановятся, пока не сломают тебя».
Ангел исчез. Эрик резко открыл глаза. Его окружала со всех сторон тьма.
За минуту блаженства и единения с небесами он заплатил невыразимо огромной ценой. Если бы он мог хоть что-либо чувствовать, он бы корчился от ужасающей боли. Но сейчас она полыхала где-то вдали, как маленькая несуразная звездочка на темно-темном небосводе. И Эрик был рад этому, потому что вряд ли он смог пережить все последствия произошедшего кошмара.
Почему он все еще жив? Почему он думает, мыслит, видит, слышит?
Эрик повернул голову в сторону. Где-то далеко раздался автомобильный сигнал. Совсем рядом перепорхнула с ветки на ветку птички. Хотя Эрик не помнил, чтобы поблизости было дерево. Он снова посмотрел наверх, и облака обрушились на него.
Они унесли не только его деньги, но и пальто и часы. Они оставили его умирать. Бездушные, уродливые люди. Почему они так жестоки? Почему так обозлены?
Эрик проклинал их, что они не добили его до конца. Медленно, он поднялся на ноги. Вся его одежда была перепачкана кровью, левая рука с трудом слушалась. Под боком будто зияла дыра. Того, что у него вообще есть тело, Эрик почти не чувствовал. Не ощущал он и холода, и ветра, и того, как внутри у него все было изломано и перебито. Он сплюнул на землю и пошел вперед.
Вся память о дороге домой обратилась в пыль. Придя в квартиру, он не узнал ее. Не узнал свое обиталище, где провел столько лет, где столько сочинил и столько надумал. Все вещи в этой квартире были чужды ему, это был не его дом. Он, наверно, ошибся. Хотя, нет. Вон его фортепиано. Вон и зеркало в коридоре. И круглый стол на кухне.
Не слушающимися пальцами Эрик расстегнул рубашку и сбросил ее с себя на пол. Он вошел в ванную, едва взглянув на свое отражение в зеркале. И отшатнулся. Что за чудовище смотрело на него за рамкой зеркала? Он открыл кран и долго-долго стоял без движения, пока ванная не наполнилась горячей водой. Под потолком скопились клубы пара. Эрик закрыл кран и опустился в ванную, не разуваясь. Вода обволокла его всего, приняла в свою массу все его раны. На миг Эрика кольнуло сладкой болью, обожгло его оголенные увечья. Он уставился перед собой невидящим взором. Он даже не спросил себя: зачем? Он знал ответы на все свои вопросы. Теперь точно знал.
Под мерный стук капель из проржавевшего крана, Эрик погрузился в воду с головой. Все инстинкты самосохранения он подавил так легко, будто их и никогда не было. Он дернулся только раз, и позволил обжигающей воде заполнить свои легкие. Сознание оставляло его стремительно. В последний Эрик представил, как он встретится со своим небом, как падет в объятия своего ангела. И потом его поглотила темнота.