Шкаф хоть и был очень старый, но раритетом назвать его было нельзя. Он явно, как любая старая вещь, имел свою ценность, и уж точно она была уникальной. Цену ему невозможно было вообще сложить в денежных единицах. И также нельзя было признать его ценность ни как предмет истории, ни как предмет искусства.
Уникальной ценность его сделал человек, чьи руки и его создали некогда. Хотя руки эти и не были руками того творца, который способен создать свое произведение в искусстве, но тем не менее они принадлежали к огромной категории рук умелых, владельцы которых уважают, ценят и любят труд.
Материалы, из которых были некогда создан шкаф, высокой ценой тоже не обладали из-за своей заурядности. Сосновые бруски и рейки, обычная листовая фанера и, уж точно не лучшие по качеству, гвозди. Петли и ручки с трудом можно было назвать мебельными. Они едва отвечали даже самым заниженным требованиям мастера, для которого мебель, сделанная своими руками даже не было увлечением. Мастер, создавший шкаф, вне всякого сомнения не этим трудом зарабатывал себе и всей своей семье на хлеб насущный – этот вывод был очевиден при первом взгляде на творение его рук.
Говоря по-простому, шкаф был мастером сделан из того, что было ему доступно в тот момент. Основным стимулом для его создания явно была только одна острая необходимость в его наличии. Сейчас трудно себе представить ту нужду, которую могла испытывать большая и скромная в своих возможностях семья обычных трудовых людей, для отца которой возникла столь острая необходимость самому сделать шкаф.
Еще труднее себе представить в чем тогда не испытывала нужду семья, в которую доля неожиданно принесла на своих крыльях тройню девчушек, вместо давно уж желанного отцом братика его стершей дочурке. Мастер страстно желал иметь помощника своим рукам. Его жена уже давно их маленькую дочурку привлекла к своим домашним делам, чтобы высвободить свои руки и время для той, другой и основной работы, которая и добавляла к доходам мастера ту часть, которой всегда не хватало, чтобы всем вместе выжить.
Время для сюрприза доля мастера выбрала уникальное - сразу после окончания долгой кровопролитной разрушительной войны мирового масштаба, после которой были разрушены не только жизни и судьбы миллионов людей, но и уничтожено полностью все то, что этим людям удалось нажить за свою довоенную, сложную и тяжелую жизнь.
И вот как-то наступил тот день, который должен был стать последним на долгом веку шкафа. Может это случилось потому, что дом, где он служил верой и правдой шесть десятилетий всем его обитателям, покинул навсегда последний из них. Шкаф к тому дню уже лишился последнего из всех тех, кто готов был защитить его. А может, наступил этот день от того, что в старый дом вернулись все те, кому был дорог создатель шкафа, но не сам шкаф. Быть может, им , тем что вернулись в дом к тому дню, уже не были столь дороги воспоминания о событиях, что происходили возле шкафа с жильцами и хозяином дома. Как знать, ведь часто бывает и так, что предметы только хозяину дома несут радость воспоминаний, а всем его близким лишь боль и страдания. Возможно и так, что память о событиях хранила и для них лишь боль, а может, не было и ее.
Двое из тех, что пришли в тот день в дом, в нем рождены не были. Шкаф они знали, но они не видели то, как он рождался в руках мастера день за днем. А значит, и не знали они, сколько потрачено мастером времени, сил и умения, чтобы создать шкаф таким из того, чем обладал он в тот момент. Они знали даже лучше мастера его другие творения – своих жен, которые и были теми девчушками из тройни, что уцелели в лихие времена. Ради этих повзрослевших девчушек они и взялись за то дело, которое должно было завершить долгую жизнь старого шкафа.
Дело это оказалось не столь легким и простым, каким могло им показаться по началу. Они вдвоем трудились весь день, прикладывая не только силу и опыт, каким обладали, прожив жизнь не многим меньшую, чем шкаф. Им было легче, чем мастеру, разрушать то, что он создал. Рушить – не строить, и в этом зятья смогли убедиться еще раз, дивясь тому, как ладно и крепко удалось мастеру из хрупкости листа фанеры и вязки жердей за счет фантазии и умения, удивительной аккуратности в работе и старания создать несокрушимою твердь. И твердь эта была создана не за счет особой прочности и качества материала или крепостью резьбы на прочном металле. Нет, даже гвозди были мелки и ненадежны сами по себе. Лишь конструкция, которую они крепили из хрупких и тонких частей давали старому шкафу ту прочность, которую два бывалых мужчины столь усердно сокрушали весь тот день, что стал последним для шкафа.
Уже завершив свою разрушительную работу, оба они убедились в том, что применить с пользой что-либо из материалов, из которых был ладно сделан мастером шкаф невозможно. На полу остались лишь обломки тонких гвоздей и непригодные куски фанеры, да еще кучка щепы, что некогда была рейками и брусками. Потраченное ими время и усилия вернули лишь то, из чего некогда и был создан шкаф – мало к чему пригодный материал, из которого невозможно создать что-либо полезное, долговечное и внушительное.
И вновь, уже в который раз, мастер вызвал у них уважение и восхищение тем, как прочно тот строил свою жизнь и все, что было необходимо для счастья в его доме близких ему людей. И если не всем из них удалось перенять его житейскую мудрость и умение прочно и надолго строить свою жизнь, то в том уж точно не вина мастера и отца большой семьи. Ведь каждый имеет возможность брать от жизни все то, что делает жизнь эту крепкой, а значит и долгой. И как мастер, каждый способен оставаться крепким телом и душой даже тогда, когда перешагнул далеко за восьмой десяток лет, уже дождавшись не только внуков и правнуков, но и сладость жития. Ту сладость плодов, что дарует не только любовь, но могут дарить даже деревья в саду, посаженном руками детей своих, которых смог научить мудрости и трудолюбию, которые постигал некогда сам. Жаль, что не каждый эту возможность свою использует, чтобы после себя удивлять наследников плодами дел своих, плодами своей любви, своим отношением к делу, к близким людям, к своей и чужой жизни.