Всё также тихо журчит вода в мелководной речушке под названием Белка, протекая по своему руслу, как и сотни лет назад. Берёт река своё начало высоко в горах и, спустившись на равнину, проходит вблизи станицы Кахановской. За тем, недалеко от неё, впадает в Сунжу. Всё также тихо и размерено, как и вода в реке, проходит чередой своих дней и жизнь в станице. Но не досчиталась станица многих казаков после Русско-турецкой войны 1877 – 1878 годов.
Всё проходит – и хорошее, и плохое. Но особенно быстро и незаметно для всех, протекает время. Жизнь идёт своим чередом и вот уже всё также незаметно, повзрослели дети погибших на войне казаков Евграфия и Авдотия.
У Авдотия было двое детей, это сын Никита да дочь Наталья, а у Евграфия было трое детей, коими были дочь Глафира и два сына Климентий и Филипп. Дарья и Лукерья, так и не вышли замуж. Они воспитывали своих детей сами, хотя для них это было трудно. И воспитывали они их так, чтобы те выросли честными и добропорядочными казаками и казачками.
Данила, живя в Старощедринской, как и обещал, во всём помогал семьям убитых – как семье родного брата Авдотия, так и семье Евграфия друга его брата. «Далековато, конечно – через две реки переправиться нужно, ну что ж поделаешь? Дал слово – держи. Войны, войны, бесконечные войны. Сколько стоит Русь, столько и воюет. Начиная с Ильи Муромца и по сегодняшний день, воюем, и всё нет мира. Кроме внутренних войн и междоусобиц, ещё и внешние войны. Но Святая Русь стояла, стоит и будет стоять несгибаемо перед невзгодами жизненных трудностей» — размышлял Данила. А ещё Данила думал: «Почему же нет мира меж казаками и чеченцами, особенно в станице Кахановской?». Но не знал он, да и не мог знать того, что будет ещё хуже и спустя годы вовсе не станет станицы Кахановской – разрушат её чеченцы, напав на станицу на рассвете 29 декабря 1917 года. Уцелевшие от пожара дома казаков разберут чеченцы по бревнышкам, да и увезут на своих бричках себе в аулы, а тех людей кто не смог убежать из станицы в тот день, безжалостно убьют.
Когда-то давно царскому правительству было угодно ещё за четыре года до окончания продолжительной войны покорения Кавказа в 1860 году заселить среди чеченских сёл казачью станицу Умахан-Юртовскую. Правительство и военные начальники подумали и решили, что, таким образом, будет легче контролировать горские народы. Заселили её затеречными казаками из Кизляро-Гребенских и Моздокских полков, и после заселения стали они относиться ко 2-му Сунженскому полку Терского войска.
Располагалась станица на месте бывшей русской крепости в месте, где Белка впадала в Сунжу. В 1894 году станицу Умахан-Юртовскую переименовали в станицу Кахановскую – в честь генерала Каханова.
Четырнадцать чеченских сёл Веденского округа окружали станицу, и жители этих сёл бесконечно нападали на неё, досаждая казакам воровством и разбоями. Но вот продолжительная Кавказская война в 1864 году закончилась.
После Кавказской войны прошло несколько лет и, жизнь вроде бы как, стала потихоньку налаживаться, но сказать, что война закончилась – будет сказано неверно. Воина газавата просто затаились, накапливая силы, выжидая удобного момента для осуществления своих целей. И чтобы сделать обстановку нетерпимой для проживания казаков в терских землях, многие из них по-прежнему продолжали досаждать разбойными нападениями и воровством жителям казачьих станиц. И особенно тяжело от этих нападений и грабежей было, как и прежде, жителям станицы Кахановской.
Когда началась русско-турецкая война 1877 – 1878 годов по освобождению угнетённых христиан, болгар и сербов, от зверских издевательств над ними турецких солдат башибузуков, многие чеченцы и ингуши пошли защищать независимость Болгарии от посягательства на неё Османской империи. Были созданы кавалерийские полки, как чеченский, так и ингушский полк. Но не все горские народы выступили в защиту угнетённых турками в Болгарии людей. У многих народов Дагестана и Чечни, начавшаяся война вызвала недовольство, которое переросло в вооруженное восстание. Восстание вспыхнуло не в защиту угнетённых христиан болгар и сербов, а в защиту своих единоверцев турок-мусульман, которые зверски убивали сербских или болгарских стариков, отрезая им головы, насиловали детей, женщин, а затем вспарывая им животы своими кривыми турецкими ножами. К зиме восстание улеглось, но ненависть к казакам и русским людям по-прежнему оставалась.
Давно отгремела Русско-турецкая война о которой люди понемногу начали забывать. Дети погибших на той войне казаков подрастали. Но, как дети играющие, например, за околицей станицы в чехарду или другие игры, так и взрослые люди опасались того, что в любую минуту к станице могли подойти чеченцы для того чтобы совершить разбойное нападение; своровать скотину или похитить и увезти себе в жены молоденькую казачку. Зная эту особенность, матери никуда не отпускали своих повзрослевших дочерей из дома. Единственным исключением было похождение к реке за водой с ведрами, да и то в сопровождении старших – брата, дяди либо иного родственника с оружием.
У Климентия появилось два друга – Евсей и Евстигней, а у Натальи появилась подруга по имени Акулина. По вечерам, когда молодёжь станицы собиралась на вечеринках, они часто виделись.
О том, что Климентий с Натальей были обручены ещё в детстве, все станичники знали. Жениться или выходить замуж за того, кого выбрали родители для казаков было законом, которого нельзя ослушаться, а нарушь его – заплюют с презрением такого нарушителя станичники либо вовсе с позором выгонят из станицы.
Наталью Климентий уважал, но не любил, так как любил её подругу Акулину. Акулине, тоже нравился Климентий, но что толку? и предначертанную родителями судьбу не исправить…
Евстигнею, как, впрочем, и Климентию, тоже нравилась Акулина, но она даже не смотрела на Евстигнея. Поэтому, каждый из влюблённых смирившись со своей участью, просто жил и радовался жизни ни на что, не надеясь.
В свои двадцать лет Климентий стал совсем взрослым, достигнув совершеннолетия и первого января (14-го по старому стилю) его призвали на службу. Школу по подготовке новобранцев, Климентий прошел достойно. Это, очень ответственный этап в будущей службе казака, потому что нужно научиться многому.
— Тонкогубов, шашку держи крепче! Отрубаешь на хрен уши своему коню! На лозу 1* у меня пойдёшь сукин ты сын! Сколько тебе говорить?! Держи шашку крепче! Не бойся ты её, мать твою бог любил! Держишь её как кочергу! – злобно кричал обучающий новобранцев инструктор. – Полосу прошел неплохо, но где уверенность в руке? Нет, иди на лозу, — вновь сказал инструктор, обращаясь к Климентию.
Шли годы и в 1904 году, ему исполнилось 32 года, его брату Филиппу 30, а Сестре Глафире 34 года. К тому времени, Климентий отслужил уже не только первую четверку, находясь неотлучно в гарнизоне, но и ещё шесть лет из двадцати двух лет, положенных ему отслужить. Теперь ему оставалась служить самую малость – совсем “немножко” всего каких-то двенадцать лет. И Климентий по этому поводу думал: «Для бешеной собаки – сем километров не круг. Но ничего, дослужу и я эти годы, как положено…». В 1904 году 24 января, началась война с Японией. «…Ура! На войну едем!» — ликовали, радуясь, казаки, узнав о том, что они в составе сборной Дикой дивизии собранной из Кубанцев, то есть Екатеринодарских и Уманских полков, двух Терских, Кизляро-Гребенских и Сунженско-Владикавказских полков, и конной батареи, поедут показать этим японцам свою удаль молодецкую. – «Ну что братцы! Покажем этим узкоглазым, где раки зимуют и почём, фунт лиха стоит! Засиделись мы тут без дела. Пора бы и нам свою казацкую удаль показать, и подновить славу наших отцов, и дедов…» — говорили собирающиеся на войну казаки. Но чем окончилась та война – всем известно…
Немного прошло времени с того дня – всего два года и в 1906 году, выйдя из госпиталя и вернувшись домой после ранения в войне с Японией, Климентий уже держал шашку в руке уверенно. Разгонял всевозможные демонстрации и митинги, неугодные царскому режиму вместе с другими казаками его сотни. Но кроме этого он вместе с другими казаками пресекал действие некоторых бандформирований на Кавказе, которые грабили и убивали беззащитных жителей.
Нелегка казацкая служба потому, что в походах казак бывает больше, чем дома. «Заждалась меня Наталья – пора бы и о женитьбе подумать» — думал Климентий.
Четыре года с момента призыва Климентий отслужил в одном из гарнизонов, находясь в пределах Терской области. Последующие же годы, он уже чаще находился в родной станице Кохановке, служа в составе 2-го Сунженского полка. Ему часто приходилось бывать вдали от станицы, порой по полгода и более не считая ещё и ежегодных трёхнедельных сборов в лагерях осенью и весной
Служил Климентий исправно, как и было положено служить каждому казаку. А полагалось служить каждому казаку с двадцатилетнего возраста и – до сорока двух лет. До 1864 года службы казаков, была ещё дольше. Но Государь-Император Александр II после, казалось бы, бесконечной войны покорения Кавказа, сократил срок службы казаков на три года и подписал указ о сокращении срока службы за их доблесть и преданность православной вере, царю и Отечеству. И, с 1864 года казаки начали служить следующим образом: пятнадцать лет была походно-полевая служба. В неё входили четыре года неотлучной гарнизонной службы и семь лет внутренней, как бы службы запаса.
Первого января (по старому стилю 14 января) каждого года, новобранцы призывались на службу. До этого времени молодому казаку покупали строевого коня с седлом, на сумму, выделенную войсковым казачеством в размере до 100 рублей (сумма 100 руб. была довольно большой суммой в те времена). Всё же остальное, необходимое для несения службы, казак покупал сам. Каждому казаку нужно было купить: шашку, кинжал, кавалерийский карабин и пистолет. Ему нужно было купить за свои деньги также пояс, две папахи, две черкески, как парадно-выходных, так и повседневных. Купить, две пары шаровар, бурку, бельё, обувь как зимнюю, так и летнюю, ещё – много чего другого, вплоть до иголки с ниткой.
Первые четыре года, молодой казак служил неотлучно в полку, к которому его приписывали. Вторую и третью четвёрку, служил большей частью, не считая сборов, уже дома в своих станичных полках, держа своё снаряжение и оружие в боевой готовности. Казаки были всегда начеку и, были готовы выступить в бой, в любую минуту дня или ночи. Последующие две четвёрки лет, казак мог держать строевого коня, а мог и не держать. Строго за это с него не спрашивалось, и на ежегодные трехнедельные сборы – весенние и осенние – в лагеря, их почти не призывали. «Учёного учить только время тратить» — в шутку говорили казаки меж собою, но порох, тем не менее, пожилые казаки держали в пороховницах сухим не только по достижению 42 летнего возраста, но, и гораздо дольше.
Во время войны с Японией, Климентия ранило в одном из тех сражений, и он, долго пролежал в госпитале. Срок третьей четвёрки лет его службы подошёл к концу. Хотя Климентий и был ранен, но трофеев и подарков своих не растерял. Привёз с войны домой небольшой персидский ковёр, а также – красивую японскую циновку.
У него, как у казака-запасника, началась более или менее спокойная жизнь. Служить в родной станице, собираясь лишь дважды в год на сборы, было гораздо легче, чем служить срочную полевую службу. «Пора бы подумать и о женитьбе…» — над этим вопросом всё чаще и чаще стал задумываться Климентий. «Ведь Наташке уже 27-й год скоро пойдёт, да и я уже не мальчик – 33 года скоро исполнится. Пора бы уже и семьёй обзавестись. Не заметишь, как и старость придёт. Ну, а ежели не будет детей, то в старости и кружки воды подать некому будет» — от этих мыслей ему становилось скверно на душе. «Эх, если б был бы жив мой отец. Того глядишь и помог бы дом построить, который мне одному ставить пришлось, не считая конечно же помощи Филиппа и друзей из станицы. И не считая, конечно же, тех дней, когда вся станица приходила ну дувасы 2, чтобы завершить строительство».
Свою наречённую ещё с детства невесту Наталью, он, можно сказать, любил, хотя порой и засматривался на Акулину и других симпатичных девчат – как, впрочем, и всё мужское племя. «Но как жениться, если ты не поставил дом и не накопил денег? – думал Климентий – по чужим углам ходить? Нет уж, лучше свой дом поставить. Оно, конечно же, и в отцовском доме жить можно, но только вон брату младшему тоже женится скоро, надо будет. Он младший, значит по обычаям ему, за родителями догляд положен».
Настало время сватовства, война с Японией недавно закончилась, шел 1906 год.
«Может это последняя война?» — думали люди, живущие в станицах. Но “порох в пороховницах”, по-прежнему держали сухим. Казачьи семьи, как и прежде, отправляли молодых казаков на царскую службу по защите Отечества.
Глядя на новобранцев, Климентий вспоминал былое. И хотя многие люди стали забывать о войне с Турцией, но Климентия не оставляли в покое и тревожили мысли об убитом на той воине отце. Семье молодого казака, где нет отца защитника и кормильца, было трудно снарядить новобранца на службу, но Климентия снарядили, как полагалось, и отправили служить. Но если же новобранец, был не в состоянии купить всё необходимое для несения кавалерийской службы, его попросту отправляли служить в пластунские полки. Покупали новобранцу обмундирование, собрав деньги со всей станицы. Денег давали, кто сколько мог. Затем, покупали ему на общественные деньги всё необходимое для несения пластунской службы. Это были такие вещи, как шинель из добротного сукна, обувь, гимнастёрка, шапка и фуражка. Покупали также обувь и винтовку со штыком и – прочее, всё самое необходимое для того, чтобы он преданно служил, царю и Отечеству. Но казаки-пластуны, тем не менее, были в почете. Никто лучше их не мог, справиться с поставленной им задачей. Они, съедаемые гнусом и комарами, могли порой сидеть в засаде средь зарослей камыша часами. Могли, незаметно, ползком на животе, подобраться к стоящему на посту часовому противника и тихонько, без лишнего шума, прикончить его, а также умели делать многое другое. Например, могли без лишних проблем доставить пленного языка. Пластуны, были можно сказать, наподобие солдат нынешних войск спецназа. Купи пластуну коня и тогда он уже будет не пластун, а кавалерист. Но это ведь так дорого и многим купить коня, было не под силу, даже на общественно собранные деньги. А нет коня – значить ты обречен, быть пластуном-пехотинцем. Но этой службой они не гнушались, она была почётна и уважаема всеми казаками.
Руководство Терского войскового казачества, конечно же, выделяло деньги на покупку строевого коня почти всем новобранцам, но как это обычно и часто случалось, деньги, либо прикарманивали чиновники или же семьи молодых казаков тратили их на иные нужды. В итоге у молодого казака не было ни денег, ни коня.
Виделись и дружили Наталья и Климентий с самого детства, зная о том, что обручены еще, будучи детьми и, смерившись со своей судьбой, знали, что от судьбы, назначенной их родителями, никуда не деться. Поэтому, как Климентий, так и Наталья, старались ни на кого не заглядывались из парней и девчат. Но, конечно же, были и исключения из их строгих правил, а как без этого? Заглядывались они, например, когда молодёжь станицы гуляла, танцуя в кругу лезгинку под задорные звуки гармошки или посматривали на кого-то украдкой, когда все пели частушки на вечеринке.
— Наталья, посмотри на них какие они бравые, да пригожие, — сказала Акулина Вересова, обращаясь к своей подруге Натальи Серебряковой, глядя на парней, стоящих на противоположной стороне круга, в котором одно из пар, танцевала лезгинку. Акулина, глядя на парней, строила глазки, посылая им свои влюблённые взгляды. Танцующая в кругу пара танцевала, а гармонист, ловко перебирая кнопки гармошки, выдавал трели задорной лезгинки. Все остальные не танцующие, дружно хлопали в ладоши. Климентий Тонкогубов и Евсей Павлов, стояли напротив Натальи и Акулины, на них-то и смотрели девчата. Третий их друг Евстигней Найда, тихонько подобравшись к девчатам сзади, гикнув и слегка ущипнув их за бока, сказал:
— Чего стоим и не танцуем, девоньки? А ну пошли в круг! – и, взяв Акулину за руку, увлёк её за собой.
О дне, когда будут присланы сваты Клим с Наташей, договорились заранее. Они даже тайком в тот вечер, чтобы никто из станичников их не заметил, поцеловались в губы. Затем, посидев ещё какое-то время на лавочке, разошлись по домам. Проводив Наталью до калитки её дома, Климентий вернулся к себе домой. Возвращаясь обратно, он думал над тем, когда же придёт завтрашний день, чтобы вновь встретится со своей наречённой. Ночь прошла быстро и утром, в его двор, вошел всем известный в станице Кахановской балагур и озорник, казак по имени Емельян. Климентий уже давно ждал его. Во дворе собрались кроме родственников Климентия также и его друзья.
— Дядь Емельян, ты как всегда опаздываешь! – слегка обидевшись на Емельяна, сказал Климентий. – Люди уж заждались и ждут тебя не только в моём дворе. А Наталья, небось, все глаза проглядела, ожидая сватов.
— Ну что ты Климушка, я не опаздываю, а задерживаюсь. Пусть твоя Натаха немножко по переживает. Зато, потом, крепше любить будет, — ответил Емельян и, когда он говорил, то, от него несло перегаром. – Сейчас пойдём, вот только на посошок бы пригубить чихирьку не мешало…
Брат Климентия Филипп, взяв со стола, стоящего на улице неподалеку от плиты графин и налил Емельяну чарку вина. Емельян, опохмелившись, смачно крякнул, вытер губы рукавом черкески и сказал:
— Ну что?! Хорошо пошла, а теперь, пошли! Огонь внутрях вроде бы залил чапуркою чихиря, а то изо рта моего, после вчерашнего, казалось, что и пламя вырваться.
Пройдя три квартала по улицам станицы, дружная компания сватов пришла ко двору Натальи. Постучав в ворота, они стали кричать, вызывая хозяев. Перед тем как толпа гостей и сваты почти подошли ко двору Натальи, Наталья, стоящая на крылечке, быстро зашла в дом и спряталась в дальней комнате. В её дворе невесты было также много народа, как и во дворе Климентия, пока вся эта компания не направилась ко двору Серебряковых. Подойдя к калитке вплотную, Емельян начал свою речь:
— Доброго здоровьичка вам, люди добрые! Не дадите ли водицы испить путникам – купцам заморским?
— От чего ж не дать, коль люди хорошие. Чем же вы торгуете, аль что, покупаете? – выйдя на крыльцо, спросил Данила, который приехал из станицы Старощедринской в Кахановскую ко дню сватовства заранее.
— Да мы тут торгуем всякими диковинками заморскими. Наторговали много серебра и золота, да беда у нас приключилась…
— Что ж за беда-то такая?
— Да загрустил наш сокол ясный. Ни ест, ни пьёт. Увидел он однажды голубку белоснежную да прекрасную – потерял сон и покой. Уж и не знаем, что и делать теперь. Ходим по белу свету… надеясь встретить её. Да вон же она! Только что в вашем оконце мелькнула. А мы-то подумали, что нам это показалось, что она на вашем крыльце только что была. Но теперь-то мы точно знаем, где её искать, потому что она в горницу светлую, к вам впорхнула, — сказал Емельян, а остальные сваты ему стали поддакивать, говоря: «Да-да. И мы тоже видели голубку! К вам она залетала, к вам…».
Захмелевший после похмелья Емельян, начал причитать, упрашивая сторону невесты, говоря:
— Ой, люди добрые, не губите вы нашего сокола ясного! Продайте голубку, нашему соколу. Вот вам даю пару медяков…
— Нет, нет, нет, так дело не пойдёт!.. Мы люди не бессердечные и готовы помочь вашей беде. Но мы не бедняки, чтобы кидаться на медяки. Покажите серебро, тогда и говорить с вами будем, — ответила сторона невесты.
— Ну, ладно… Держите серебро, — сказал Емельян-купец и отдал несколько серебряных монет Даниле. – И, давайте нам её сюда.
— Ох, какие вы быстрые да скорые! – возмутился Данила. – Разве ж так дела делаются? Проходите в дом гости дорогие, купцы заморские, за столом всё и обсудим. Наша голубка золота стоит. И она нам, самим дорога. А серебро мы взяли только потому, что согласны с вами говорить.
Вскоре ворота открылись… Гости вошли во двор, а сваты – в дом. Но в дом вместе со сватом-Емельяном вошли не все, а только часть гостей: жених, гости жениха, а также и гости невесты остались стоять во дворе. Главные сваты, коим был Емельян, и с ним ещё пара других пожилых и уважаемых казаков – друзей покойного Евграфия – войдя в дом, после предложения Данилы присесть, присели на лавках за столом и начали торг.
Вошедшие гости и хозяева, разместились пока ещё за пустым столом, хотя всяческие яства, были уже давным-давно приготовлены. Невеста, в это время, спрятавшись с подружками в другой комнате дома, не выходили из неё, слушая торг. Она ожидала, когда же, наконец, ей позовут к сватам. Жених, слегка нервничал, стоя вместе с друзьями в прихожей, стесняясь войти, да и не полагалось ему этого делать по давним обычаям. Драгоценное время жизни, отпущенное Богом, безвозвратно протекало мимо них словно вода реке и поэтому, они хотели побыстрее пожениться: «Время уходит… Мы уж не дети малые, да и старость не за горами. Жаль, что раньше никак не получалось пожениться… но время, чтобы обеспечить старость, думаю, ещё есть» — думал, как жених, так и невеста.
— Ну что ж купцы заморские, гости дорогие, посидим рядком – поговорим ладком? Слушаем вас, какую вы цену за нашу голубку дадите? – спросил Данила.
— Самую дорогую. Вот вам пять рублей серебром за неё.
— Нет, этого мало. Добавь ещё купец…
— Ну, коль мало, то за такие-то деньги мы и в другом дворе голубку поищем нашему соколу ясному, — ответил Емельян, пытаясь снизить цену. – Ну, хорошо, вот вам ещё червонец золотой, и давайте свою голубку нашему соколу ясному.
— Ладно, я согласен…
— Ну что же, вот вам, тогда держите ещё и подарки дорогие, да заморские, — сказав это, главный сват открыл небольшой мешок и, начал вручил приготовленные Климентием подарки. Дарье, матери Натальи, он вручил дорогую козью шаль и румяна с пудрой. Без подарков не обошлись и брат Натальи Никита, а также и дядька Данила который, как и обещал своему покойному брату быть посаженым отцом и в дальнейшем обещавший во всём помогать молодым. Но на сватовство Данила приехал один, без своей жены Арины, хотя и для неё был также приготовлен подарок. – А все ли пёрышки целы у голубки вашей? Не ощипал ли её коршун-злодей? — спросил, хихикая Емельян. Данила, даже поначалу, немного обиделся на Емельяна, но зная, какой Емельян балагур и весельчак, сменил свой гнев на милость. Но всё же, для приличия, со строгостью в голосе, сказал:
— Дарья! А ну-ка неси сундук с приданым! – и, Дарья вместе с другими женщинами начала вытаскивать содержимое из сундука, а также, принесла и показала сватам перину и постельные принадлежности, говоря при этом: «Вот смотрите, как и полагается… все пёрышки на месте. И перина с подушками есть и одеяла с простынями».
— Ну что ж, за то, что голубка не ощипана, ещё один золотой червонец не жалко дать, — сказав это, купец положил червонец на широкое плоское серебряное блюдо, стоящее по центру стола.
— Ну вот, это другое дело. Дарья, зови сюда Наталью! – сказал Данила. На лице Натальи зардел багровый румянец. Прикрывая ладонями пылающие от волнения щёки, она подошла к столу, выйдя из своего укрытия.
— Доченька, согласна ли ты выйтить за Климентия замуж?
— Да, дяденька… — смутившись, ответила Наталья.
— А любишь ли ты его? – вновь спросил он и Наталья, кивнув головой, еле слышно, ответила да.
— Ну что ж свата дорогие, зовите жениха к столу, и всех остальных гостей. Будем решать, когда свадьбу играть.
Стол вскоре наполнился всякими яствами и закусками к хорошему, дорогому вину, выдержанному специально для этого случая несколько лет. Договорившись, они назначили день свадьбы.
Вскоре сваты и гости разошлись по домам. День свадьбы был назначен, на конец июля потому, что овощей и фруктов было много, да и свадьбу можно играть под навесами пологов во дворе, а не в доме.
Незаметно пролетело время за хлопотами и приготовлениями к свадьбе. Во дворах как Климентия, так и Натальи всё сверкало и блестело чистотой и убранством. Дворы были убраны и выметены так, что если бы из рук упала иголка, то её без труда можно было бы найти на земле.
Свадьбы терские казаки гуляли три дня, как и положено: первый и третий день, свадьбу гуляли во дворе жениха, а второй – во дворе невесты.
Но вот наконец-то и настал день свадьбы.
Столы во дворе жениха накрыты. Все родственники, жениха и невесты хлопочут, как у плиты, стоящей во дворе, так и у стола, раскладывая холодные закуски, прикрывая их льняными и холщовыми салфетками от назойливых мух. На столах расставлены графины и кувшины с вином разных сортов. В кувшинчиках графинах стоит: бледно-розовое Ало-терское вино, светлое белое Мускатное, Пиногри и даже Бургундское вино. Лозы многих сортов винограда, когда-то давно привезли казаки из Болгарии и даже Франции. Кроме вина есть также другие напитки для тех, кто пожелает выпить напитки покрепче – это самогон-чача очищенный и настоянный на коре дуба и боярышника, но возможно ещё и на каких-то других ароматных травах. Крепость чачи, была примерно градусов шестьдесят. Из закусок на столах стояла: осетровая икра, сушеная оленина, запеченные в печи гуси с рисом и яблоками и утки. Были также и молодые поросята, запеченные на углях с добавлением ароматных специй. По центру столов в маленьких корзиночках стояли фрукты, выпечка и конфеты. По всем столам также были расставлены засоленные в бочке огурцы. По цвету, огурцы были желтыми и имели внушительные размеры, то есть были вызревшими – спелыми. А как иначе? Попробуй, какая хозяйка подать к столу зелёненькие огурчики с пупырышками, хоть в свежем виде, хоть засоленные. Ведь, обсмеют такую хозяйку, сказав: «Гляди-ка, всех отроков и младенцев по обрывала, не дав им, вырасти и поспеть». Так что, огурцы полагалось, есть спелыми, пожелтевшими, а осетровую икру казаки ели в своей повседневной жизни, как правило, черпая её из чашки большими деревянными ложками, предварительно намазав на ломоть хлеба сливочного масла.
Но вот всё готово к свадебному пиршеству. Многие из тех казачек, кто ещё хлопотал возле столов, украшая их, сняли фартуки, и пошли в церковь. Церковь полна народа. Обряд венчания подходит к концу, и по окончанию обряда, проголодавшиеся гости поспешили к столам, которые были уже давно накрыты во дворе Климентия. Улыбаясь, жених с невестой вышли из церкви, став мужем и женою. На Наталье пышное белое свадебное платье и фота. Климентий обличён в парадно-выходную казацкую форму. Он гордо ведёт невесту под руку к свадебной повозке. Часть гостей, уже устремилась ко двору жениха, а те, кто выходил следом за женихом и невестой, тоже спешили быстрей попасть к свадебному столу и занять удобные место. Спустившись с порога церкви, Климентий посадил Наталью, в повозку, запряженную в тройку лошадей. Его друг Евсей, сидит за ямщика. Он лихо трогается с места, дергает вожжи, прикрикнув на красиво наряженных к свадьбе лошадей и, тройка мчится, поднимая пыль из-под копыт и колёс тачанки. След за тройкой лихо скачут казаки – друзья Клима. Они не пытаются обогнать тройку, мчащуюся по улице, а за тем – и по околице станицы. Стреляя из наганов и карабинов в воздух, они едут рядом. Но проехав круг по околице, тройка въезжает на одну из улиц станицы и остановилась у двора Климентия. Наталья поднялась с сиденья тачанки и, придерживая рукой своё белое пышное платье до пят, чтобы не зацепится своими туфельками за низ подола, встала на ступеньку тачанки. Климентий взяв невесту на руки, внёс во двор. А всадники, ещё не спешившись, всё продолжали палить из наганов, маузеров и карабинов в воздух. Наконец всё стихло. Мать Климентия стоит во дворе с иконой в руках. Она держит её руками за края, расположив на красивом льняном рушнике и ожидает, когда её сын с невестой, теперь уже с его молодой женой, встанут перед нею на колени, и она передаст икону из своих рук Наталье. Подойдя к матери, Климентий и Наталья встали на колени, и Лукерья стала говорить:
— Милая моя доченька, Натальюшка и ты, сынок. Я, как и обещала своему мужу, благословила вас, а теперь Натальюшка я передаю тебе нашу семейную реликвию. Храни эту икону («Дева Мария с младенцем Христом и сорок Святых угодников» работа неизвестного богомаза, начала VIII века). Она будет хранить ваше семейное счастье. Хочу, чтобы у вас было деток побольше. Совет вам да любовь, — сказала Лукерья, поцеловав в лоб, а затем и щёки стоящую на коленях Наталью и Климентия.
Вставшие с колен молодожены поцеловали руки своей матери и Наталья, в первый раз назвала свою будущую свекровь мамой. Затем, взяла икону из рук и, поцеловав икону, Наталья, сопровождаемая Климентием, занесла икону в дом, где им предстояло жить в новом, построенном Климентием доме – неподалеку от дома матери Климентия.
Гости, рассевшись за столами тихо переговариваясь, с нетерпением, ожидали того момента, когда наконец молодые выйдя из дома, займут своё место за столом. Но вот, наконец-то все расселись по своим местам и тамада, начал свою речь:
— Так, гости дорогие! Попрошу наполнить чарки со стаканами. Нынче особенный день, появилась новая семья, так выпьем за их благополучие молодых! Совет им да любовь на долгие годы! – произнес речь пожилой казак, взявший на себя роль тамады, коим был всё тот же балагур и озорник, но уважаемый всеми станичниками Емельян.
— Так, все выпили и закусили? Я вам теперь, что хочу сказать: нет в этот счастливый день с нами ни отца Климентия, ни Натальиного отца потому, что остались они, в земле турецкой лежать. А как бы они сейчас порадовались вместе с нами за любовь и счастье молодых. Так выпьем же, за светлую память убиенных отцов жениха и невесты, молча, не чокаясь, помянем их светлою памятью! – сказал Емельян и гости, поддержав предложение почтить, светлую память погибших отцов жениха и невесты, молча, выпили и, закусив, ожидали следующего тоста. — Ну что ж, гости дорогие! Наливаем по третьей и выпьем теперь за матерей Климентия и Натальи, сумевших воспитать своих деток без мужей честными и благородными людьми. Эх, хорошо пошла третья! — смачно крякнул тамада и, закусив солёным огурцом, наполнил свою чарку вином. — А теперь гости дорогие, пока не захмелели, попрошу вас по очереди поздравить молодых. Начнём с родственников, — сказал уже хорошо захмелевший тамада и присел на лавку за стол, для того чтобы наконец-то немного перекусить.
Тем временем, мать жениха и невесты поочерёдно поздравили молодых. Но тамада, одновременно с процессом приёма пищи, тем не менее, не упускал из своих рук и бразды правления застольем. Быстро закусив, он вновь расхаживал между рядами столов в сопровождении двух захмелевших казачек. У одной в руках был поднос, в который гости складывали подарки, а у другой казачки был кувшин с вином и пара глиняных чарок.
— Так… хорошо… теперь следующий… — сказал тамада. А захмелевшие гости всё поздравляли и поздравляли молодых. Поздравляли молодоженов всевозможными подарками кто, чем мог, и кто на что был горазд. Чтобы поздравить молодых, из-за стола поднялась пожилая пора – Серафима и её муж Степан. Серафима, доводилась двоюродной сестрой покойному Евграфию.
— Дорогие молодожены, совет вам да любовь! Дарим вам с мужем бурак, для того что бы ты Наташенька, не называла Климушку дурак! Дарим вам несколько медных пятаков чтобы вы не оказались в числе бедняков, а вот вам и золотишко – вашим деткам на молочишко» — положив на поднос бурак, несколько медных монет и золотой червонец, она выпила чарку душистого мускатного вина, а за тем, продолжила свою речь: «Да что же это всё здесь, горькое такое? Вино горькое, закуска горькая! Даже конфеты и те горькие! Попробуйте сами, гости дорогие» — гости, поняв замысел хитрой казачки хором, начали кричать: «Ой! И нам, горькое тоже, что-то попалось…». — И, уже все хором, кричали: «Горько! Горько! Всех нас спасёт только ваш сладкий поцелуй! Целуйтесь, а мы будем считать! Раз!.. Два!.. Три!.. Четыре!.. Пять!.. Шесть!.. Семь!..» — и молодые начали сладко целоваться на глазах у всех гостей, под их дружный счёт.
— Вот теперь сладко, — ответила довольная родственница Климентия, всё ещё стоя вместе со своим мужем, держа в руке, уже выпитые чарки вина. Затем они передали чарки одной из прислужниц тамады, присели снова к столу и начала закусывать.
Вскоре, сбор подарков закончился. Захмелевшие казаки и казачки, выходя из-за свадебного стола, пускались в пляс. Они, танцевали и пели частушки.
«Ой, да на реченьку я шла,
Косыночку мыла.
Косыночка да уплыла,
Ой, да меня мама била.
Не ругайте меня мама,
Не брани меня отец.
Полюбила казака,
Ой, да загляделась».
Шум, пляски, веселье в разгаре. За первым и третьим рядами столов во дворе, поют песни: «Скакал казак через долину, через Кавказский перевал…». Но за вторым средним столом в почётном месте с его торца, невесты с женихом уже нет: они, ближе к полуночи, незаметно для гостей ускользнули и заперлись в одной из комнат своего дома.
Две единственные комнаты в доме матери Климентия и одна из комнат дома, где теперь будут жить молодожены, были до отказа забиты гостями. Кто-то из гостей, приехавших из других станиц, уже давно сладко спал на топчанах и кроватях, а кто-то, лёжа на матрацах, постеленных на пол, пытался повернуться. Но это у них не получалось, потому что все лежали вплотную друг к другу – чуть ли не штабелями. Многие гости в основном, конечно же, из числа мужчин-казаков, пройдя, как говорится четыре стадии опьянения, пытались ещё сидеть за столом. Но они уже не сидели, а можно сказать лежали, как говориться: “лицом в салат”.
Первой стадией их опьянения – был “горделивый павлин”, второй – “шаловливая обезьяна”. За этой стадией, как всем известно, шел, конечно же, “свирепый лев”. И, конечно же, четвёртой стадией была “пьяной свиньи”.
Уводимые домой под белы ручки своими женами, шли казаки, еле держась на ногах, скорей всего, не рассчитав свои силы или же смешав вино с чачей.
Под утро к дверям молодых подошел “конвой” наблюдателей, состоящий из женщин, как со стороны невесты, так и жениха. Первым из комнаты на улицу, вышел Климентий, а через какое-то время вместе с невестой вышли и женщины.
Вышли женщины из дома с белым флагом, сделанным из простыни на котором спали молодожены, и на котором красовалось небольшое алое пятно. Этот “флаг” казачки несли в руках, надев на древко казацкой пики, а несли они его, пронеся по улице станицы к дому невесты. А остановившись возле ворот, водрузили его над воротами всем напоказ для того, чтобы приглашенные гости, знали, что праздник продолжается и предстоит гулять ещё два дня – день в доме невесты и ещё один день в доме жениха.
***
1. Пойти на лозу — значит, тренироваться наносить удары шашкой, срубая тонкие виноградные лозы.
2. Дувасы — праздник с застольем по завершению строительства, либо иных работ.