Подарок для туфельки Диты фон Тиз
- Это твое " гамарджоба" не катит ни хера, - строго выговаривала мне Дита, - ты же не грузин, даже не армяшка.
- Я даже не Александр Матросов, - печально поддакивал я ей, - дело сопротивления упыриному режиму скинул на плечи будущего Ронни Ригана, устранился, так сказать.
- Вооот, - протянула красавица и постучала мундштучком мне по лбу. - Атомная бомба.
- Знаю. Прикинь !
Я вспомнил все, как Колин Фарелл, и голую Бекинсейл, и голую Стоун, и голого Шварца, все были голыми в ярком флешбэке, сновали взад и вперед, трясли мудями и гордились Крымом. Толстая Милявская пукала недозрелыми финиками, хунта и режим сокращали народонаселение гениальными реформами, а батюшка-государь ждал своего часа, чтобы явиться миру в отблесках полинявшего величия, подумаешь, говно какое, русский солдатик в Берлине. Ху...ня. А вот русский человек и посреди Москвы, это - да. Стоит, трепещет,ждет, когда мусора примут, чурки накернут, короче, расцвет гуманизма. Человек. С большой буквы. Он страх свой задавил, зубы сжал и дверь поганую, проклятую запалил. Кстати, проклята не только дверца заветная, все твари, гордящиеся принадлежностью к мерзоте этой прокляты, с потомством своим, до седьмого колена. Если проклятие умирающего придурка хоть что-то стоит, то рад я, весьма рад, ибо падет мое благословение на всю нечисть и детей их, пусть прокляты будут вовеки веков. Аминь. Сучье поганое, твари, на ком сэкономить решили : на инвалидах, пенсионерах, стариках. Лишь бы дочки да сыновья ублюдочные еще пару замков прикупили, рылами своими поскалились в объективы фотокамер, жопами покрутили. Свиньи. Ненавижу. Атомная бомба, б...ди.
- Не злись. - Она приобняла меня и прижала к душистой груди. От нее пахло летом, что никогда не наступит в моей отвратной стране, распластавшейся перед крысами, словно пьяная потаскуха, щедро, бездумно раздаривающая себя мелким крысятам, достойным потомкам эсэсовского племени кровососов, надувающих щеки от похвальбы и гордыни. У них и попы такие же. Тьфу, пакость.
- Не злись, - повторила она и поцеловала меня в затылок, я аж поежился от неприятных ассоциаций с великой русской традицией выстрелов в эти самые затылки. - Я знаю, что ты загибаешься, но это же не повод ненавидеть гадов. Плюнь.
Я послушно сплюнул, закрыв глаза, представив ненавистную рожу белесого клоуна. Стало легче.
- Ты все правильно сделал, - говорила Дита и успокаивающе гладила по бедовой голове автора этих строк, - ей плохо. Шакалы набросились. - Она хихикнула. - А как ты их эсэсманскими пулеметчиками шуганул, даже тварь рыжебородая Егорка обосрался, говорят, в ислам перешел от испуга.
Я захохотал и встал на ноги. Голова чутарик подкруживалась, ху...ня. Клал я с прибором и на Егорок и на царьков. Мне сорок один, а это уж шестой царек, четверо сдохли, в аду шебуршат, коммунизм с демократией бесам втюхивают, те угорают.
- А тот ? - Дита загибала пальчики, которые я не преминул поцеловать. Щелкнула меня по носу. - Не мешай. Раз, два, три, а этот, которому я игрушку подогнала, не в счет, что ли ?
- Шуты всегда не в счет. Да забей ты на гаденышей, лучше вот историю послушай. Как оно было на самом деле.
Я запрыгнул ей на руки, как та игрушка, закурил и начал...
... дворянин. Лука Мудищев, в расшитом камзоле, с х...ем наперевес ломился в палаты. В чертоги. Амбары. Короче, ломился, куда ни попадя. Попадя ускользало, убоявшись могучих статей Луки, окружало себя мордоворотами, мусорьем, хеврой конторской, дристало своего собственного народа. Как крыса, выскочит в отобранную из мудачья толпу, пару потных ручонок пожмет, лыбу кривую выдавит, ленточкой махнет, погордится мальца. Орденок какой потаскушке на сиську привесит, мол, ништяково ты людишек травишь, " Циклон Бэ" в поддувало, сучонка. " Семь-ноль" забацает, в жопу Пашке Бурэ нехотя присунет. а тот и рад, выпятит задок, подмахивает, кряхтит. Ух, хорошо, это не Америка, а их три, бля, жуткие места, населенные глупыми людьми, не знающими, что мы их победили. Мы всех победили, только не сказали этим всем. Пущай. Нам не жалко...
Я, кажется, придремал. Очнулся у себя в кресле. Кошка тянулась на кровати, Гитлер улыбался со стены, в телевизоре жевали говно. Короче, все как обычно. Кроме одного. Я снова понял, что уподобляться двуногим тварям, жующим и пережевывающим высранные истины, литературно описанные много лет назад Борисом Викторовичем Ропшиным, не стоит. На хрен. Поэт и звездочет. Точка.