Как-то в канун Нового года довелось мне ехать в пассажирском поезде «Челябинск—Санкт-Петербург». В вагоне было чисто, уютно. В купе на столике стояли, красуясь зеленью, веточки сосны. Поезд шел, мерно постукивая колесами, пассажиры мирно дремали. Из репродуктора неслась тихая музыка. Диктор объявил: «Мое последнее танго» в исполнении Петра Лещенко. И редкий по красоте бархатный баритон заполнил купе вагона. Вдруг, лежавший напротив моей полки худощавый лет пятидесяти муж-чина вскочил. Лицо его побледнело, брови изогнулись вопросительным знаком. Затем он резко сел, судорожно обхватил голову руками и беззвучно заплакал. Я не стала его успокаивать, чувствуя свою беспомощность. Вскоре он лег, укрывшись с головой одеялом, под которым то и дело подрагивали его плечи. А на следующий день он рассказал мне историю своей любви. И так...
Произошло это в одной станице, на Кавказе. Приехал я навестить свою тетю. Отпуск у меня был большой. Было чудесное время года — разгар весны. Я бродил по улицам и окрестностям станицы, любуясь красотами природы. С одной стороны станицы была степь, весной сплошь покрытая алыми маками. Чудо! Глаз не отвести! С другой ландыши. Несмотря на весеннее время, днем было жарко, а вечером все замирало, отдыхало.
В один из таких вечеров я отправился погулять, не уставая удивляться прелестям природы. Проходя мимо низкой белой хаты, я вдруг услышал нежный, мелодичный голос. Это поразило меня.
Над станицей солнце встало.
А казачку не застало .
Где ты, моя казаченька,
Ненаглядная, родненька?
Голос был очень похож на голос исполнительницы из ансамбля «Золотое кольцо» — Надежды Кадышевой. Больше я такого голоса не слышал. Подходя ближе к хате, я споткнулся о железный предмет, на грохот выскочила собака, яростно облаявшая меня. Из ворот вслед за собакой показалась девичья фигурка: «Кто здесь?» — робко спросила она. Я сказал, что услышал пение, которое очень мне понравилось. Девушка усмехнулась и, повернувшись, шла домой.
На следующий вечер я снова отправился в надежде на новое свидание с незнакомкой.
Девушка сидела на скамейке возле хаты и снова напевала. Я поздоровался.
—А, это опять вы? — удивилась она. И я увидел, как красива она. Нежный овал лица, крупные карие глаза, губы, будто алые маки, черные волосы густой волной ниспадали на хрупкие девичьи плечи, покрытые цветастым шелковым платком. Я сел рядом с девушкой:
—Меня зовут Антоном, а вас?
—Катя, — ответила робко она. — Но зачем Вам это знакомство?
—Вы мне нравитесь! — беззастенчиво брякнул я.
—Глупо, — ответила Катя и поднялась, чтобы уйти. Но я взял ее за руку и усадил на место. Заглянув в глаза, увидел, что они неподвижны. «Она слепа», — подумал я, но не в силах был уйти от нее. Разговор наш продолжался долго — далеко за полночь. Пока мать не позвала ее домой.
После этого вечера мы почти не расставались. Днем ходили, взявшись за руки, по берегу Терека, слушали его неуемный рев. Я рвал ей цветы, прыгал в воду, разбрызгивая пену на берег, и кричал неистово, поднимая руки к солнцу. Она весело хохотала. Вечером мы уходили в степь и окунались в разноцветное море маков. Она пела песни, и они неслись над степью, словно жаворонки, такие нежные, до боли наивные. Катя любила сочинять и свои песни. Но особенно любила она слушать песни Петра Лещенко. У нее дома хранилась пластинка и самым любимым было в его исполнении «Мое последнее танго».
—Ты только послушай, Антоша, — говорила она, — какой соловей!
Я целовал ее в подтверждение этих слов.
За три дня до отъезда, когда мы снова пришли на поляну маков, я сказал ей, что очень ее люблю, но пришло время уезжать. Ненадолго, скоро я снова вернусь. Катя вдруг обхватила мою голову руками, ее пальцы скользили по моему лицу, нервно дрожа. Я успокаивал ее, как мог. Не сознавая себя, я рвал и рвал маки и складывал к ее ногам.
Катя встала — взяла маки в руки и медленно, пошатываясь, пошла. Я брел рядом с ней, но она молчала.
На следующий день я пошел навестить Катю. На улице возле хаты меня встретила толпа людей. Почуяв недоброе, я вбежал в хату и был поражен. Моя Катя лежала на лавке в белом, как у невесты платье, изголовье обрамляли неживые цветы, на столе стояли поникшие маки, словно сожалея о случившемся. Тут же на столе стояла старенькая радиола, откуда неслась мелодия Петра Лещенко «Мое последнее танго».
Мое тело перестало повиноваться. Заставил очнуться меня толчок в плечо — какая-то старушка трясла меня, приговаривая:
—Слышь- ко, касатик, перестань слезы лить, не подобает, тяжко ей будет в мокром-то лежать!
Я недоумевающе посмотрел на старушку, с таким же недоумением посмотрел на радиолу, откуда лилась музыка.
—Завещание усопшей было такое, — ответила она и ушла на улицу.
Мой собеседник замолчал.
Потрясенная услышанным, я через некоторое время спросила:
—А семья у вас есть?
—Нет, — ответил он. — К сожалению, я никого не смог принять так близко к сердцу, как Катюшу. Это было и мое последнее танго.