Обручальное кольцо
Вы постойте, люди добрые, да присядьте со мной рядышком да послушайте лебёдушек, что на гуслицах натянуты, расскажу вам сказку-присказку, як от дедов мне досталася.
Во времена старопрежние, древние, когда мир был наполнен лешаками да ведьмами страшными, когда реки текли молочные вдоль берегов кисельных, жили-были мужик да баба. Не худо жили, трудом своим дорожили, да сыночка в любви спородили, окрестили — Василием. Пришла пора, когда выросло чадо до совершенного возраста, а сами они состарились. Вот сидят на скамейке, на солнышке греются, дед лапти плетёт, старуха пряжу прядёт. Кличат сына.
А сын-то вымахал молодец молодцом: плечами широк, умом-разумом далёк, по хозяйству всё делати; и поле вспашет, засеет, скотину со двора выгонит и луговину выкосит, дров на зиму запасёт, по воду на реку сходит, баню истопит.
Предстал детинушка пред глазами родительскими, и бает ему отец батюшка таковые словеса:
— Скоры наши ноженьки подогнулися, белы рученьки опустилися, нету в них силы прежней, что была в них в годы ранние, посему на тебя ложиться ответ за хозяйство, — ты теперича будь за хозяина. В твои руки вкладываю ключи от нашей отчины, пусть она и не велика, но и не мала, справиться одному — тяжко. Потому решили мы с матерью — пришла пора тебе жениться. Ты мужик справный, ладный, от работы не отлынивал по девкам не бегал, и хозяйкой у тебя в доме тоже должна быть труженица. Просватали мы дочь кузнеца из соседнего села, — первую раскрасавицу здешних мест. Красна девица — залюбуешься. В любой работе мастерица, глядишь на нее и сердце радуется, как она с домашними хлопотами управляется, и всё без слов бранных, всё с улыбкою. А зовут её Ладой-Ладушкой.
Собирайся нынче со сватью и крёстным на сговор. Мне бы надо ехать да ноги не велят к лавке пятятся. Ступай, всё уже решено, оговорено.
Обрядился Василий по достатку, в кафтан нарядный, приторочил к седлу подарки, отцом с матушкой припасённые, заехал за дядьями своими, за свахой, да в путь поездом и тронулись.
Выехали за околицу, вкруг их поля чистые, нивы обжатые и подъезжают уж к росстани, там, где крест стоит с иконою, и видят, идёт по стерне колючей, нищий странник, на ногах его калиги избитые. Длинные волоса годами выбеленные, обрамляют лицо исхудавшее, ветрами высушенное, жиденькая бородка словно ковыль трава серебрится на подбородке. Нищенское одеяние из грубой холщины кручёной ветошью на поясе перетянуто. В узловатых, почерневших руках посох, на плече сума перемётная.
Убогий вид странника заставил Василия остановиться и сидя в седле, он стал разглядывал приближающегося нищего. Тот, поклонившись всаднику, подошел к придорожному кресту, перекрестился на образ, и опустился на траву вытянув худые ноги.
Соскочив с коня, Василий распустил бечеву на торбе с подарками. Высыпал перед странником пряники медовые, орехи калёные да открыл флягу с хмельной брагою.
— Много лет здравствовать, божий человек! Не ведаю имени твоего, но вижу, давно не харчевничал, отведай пирогов, что мати моя с утра напекла. Еду я в полон деву красну брать, родню новую подарками одаривать. Обженили меня без мого ведома, говорят пора пришла семьёй обзаводиться. Прими от меня, мил человек, подаяние. — И протянул рубль серебряный.
Взглянул на молодца скиталец из-под бровей седых, поднялся для уважения с земи матушки и увидел Василий во взгляде его, взгляде твердом как камень гранит, суровом словно море студёное, искру божию доброжелания.
— Спасибо, добрый молодец! Не оставил нищету и убогость мою без внимания — не прошёл мимо, отвернув очи в сторону. Да воздастся тебе добром, за добро тобой сотворённое. А от меня прими в дар подарочек, — и протягивает Василию платок узлом завязанный. А в узелке том два обручальных колечка, оба медные. — Не велик золотник, но прими что есть. Это вам с любушкой твоей на обручение. А теперь ступай с миром. Дружки твои далече уехали.
Поблагодарил молодец старца за подарок, простился и, вскочив на коня, пустился догонять своих.
Подъезжают к дому кузнеца, а там уже народу собралось тьма тьмущая — соседи, родственники, все ждут жениха со сватами. Невеста у печи сидит платком прикрытая, рядом приглашённая «выльница» стонет, причитает.
Входят гости в дом, на икону перекрестились, поздоровались с хозяевами, слова положенные произнесли:
— Пришли мы, гости, хоть и виданные, да незваные, а обычные дела совершающие, просим вас принимать — не брезговать.
Хозяева свечу зажгли, окна двери затворили — богу помолились, пришедших пригласили к столу, белой скатертью накрытой. А на том столе пироги да кренделя кручёные, орехи калёные, сахара варёные, самовар огнём горит, к разговору располагает. За чаем да за вином договорились — на Покров и свадебка. Стали гости хозяев подарками одаривать.
Василий подошел к невесте своей, а та всё у печи сидит шелками укрытая, развернул дарёный старцем платочек, а кольца что были медные, золотом полыхнули, — так и засияли. Удивился молодец, но виду не показал, взял руку девичью и на безымянный палец надел кольцо обручальное. Второе кольцо девице в ладошку вложил, и та окольцевала его руку. Так и состоялось обручение под плачи и стоны выльницы:
Не давай, кормилец батюшко,
Ты свово-то слова верного,
Не крепи-ко меня, девицу,
Крепко накрепко и на веки.
Ты не бей-ко рука об руку,
Не мирися ты с разлучником.
Не пропивай, кормилец батюшко,
За стаканом зелена вина
Ты мою-то красу девичью:
То вино-то из слёз сделано,
Да на слёзы сватом куплено.
Уж как мне-то, красной девице,
Знать, до сыта будет плакаться,
А слезами умыватися.
Быстро сказка сказывается да за делами и хлопотами не заметно солнце закатывается. Отгуляла свадьба весёлая, отзвенели гусли яровчатые, позолотились берёзки кудрявые. Старик со старухой не нарадуются на невестку глядючи, до того она до работы дотошная. Да и сам Василий с красы её глаз не сводит, если не дела и заботы так бы целый день и любовался. Припеклось его сердце к Ладушке, что лишь с кровию из груди выкинешь. Да и Ладушка, глаза васильковые, без любви да ласки его не оставила.
Прошло время. Собрались однажды деревенские девушки по грибы, пригласили Ладушку прогуляться вместе по лесу.
— Ступай, отдохни от суеты хозяйской. — Отпустили свёкор со свекровью. А Василий в ту пору дрова заготавливал.
Развесёлой толпой молодёжь удалилась в лес, разбрелись девушки, кто куда по лесу.
А в краях тех, в ту пору давнюю, о коих сложены стариками предания, поселилась ведьма, карга старая. Поселилась в дремучем бору, где нет и следу ноги человеческой, разве что дикий зверь забежит, но жить не отважится. Стара была ведьма и зла. Ох, как зла на весь белый свет, ибо была гораздо уродлива. Сбирала она в том лесу травы для зелья, да узрела жену Василия, что от подружек отстала. Поразила каргу краса девичья так, что лихое дело замыслила. Превратилась черным пауком и давай паутину плести, сети ловчие.
А девица идёт по лесу песни поёт, с подружками аукается, не подозревает о грозящей беде. Как вдруг запутались её косы русые в паутине, по кустам и ветвям развешенной. Стала руками с себя тенето рвать, сбрасывать, а то ни в какую, к рукам ещё больше липнет, вот уже всё лицо паутиной покрылось. Хочет кричать да не можется, алы губы слиплися, хочет бежать, да оплетены белы ноженьки сетями черными, нет силы путы порвать. Упала дева в кокон спелёнутая, заплакала.
Обрадовалась ведьма старая, в паучьем обличии кувыркнулась чрез голову и красоту Лады-Ладушки на себя примеряла. Продолжила ворожить над телом девицы, как голоса послышались подруженек. Превратилась ведьма Ладушкой и, схватив кузовок с грибами, бросилась на встречу им с причитанием,— будто напала на неё злая нечисть да в кустах запуталась, там и лежит теперь. Любопытные подружки подошли к лежащей, распутали паутину липкую и ужаснулись уродством небывалым.
Ладушка пришла в себя, ничего не зная, не ведая к подруженькам руки протянула, а те в страхе шарахнулись в стороны, да стали землёю и камнями закидывать. Так и прогнали её ещё глубже в лес да в деревне мужикам нажалились, те всю артель на ноги подняли и пошли лес прочесывать. Далеко–далече загнали Ладу-Ладушку мужики не разумные.
Идёт, плачет, печаль из глаз рекой плещется. Подошла к озеру с водами гладкими в коих облака белыми лебедями плавают и уж надумала умыть лицо, как узрила своё отражение — не поверила, ещё раз глянула. А там из зеркальных вод смотрит на неё лик старухи ужасной. Ещё пуще залилась слезами, вот тогда и заметила безымянный свой перст, что кольцом увенчанный, остался прежним, белым да чистым как раньше, тогда как рученьки её сморщились-скрючились, почернели.
Тем временем сумятица в деревне улеглась, потекло всё по-старому. Василий не заметил подмены внешней, но крепко накрепко запретил жене в лес ходить, а та и рада, сразу принялась за хлопоты домашние, только не заметно было прежнего рвения, и в отношениях с мужем будто кошка пробежала, холодом от неё повеяло, стали речи её словно стужа колючие, стала сварливой и скаредной. Василий решил; это от пережитого страха, однако обратил внимание на перевязанный палец, но жена успокоила его, рассказала, как обожглась у печи, тому он и поверил. А палец-то остался у ведьмы свой — корявый.
В одну из темных ночей осенних, опоив мужа зеленым вином, встала ведьма в полуночный час, вышла на улицу и обернулась пауком черным. Стал паук паутину плести и по ветру пускать. Поднялись тончайшие нити выше окна чердачного и полетели по деревне, где уцепится за конек в той семье и беда приключится. И так каждую ноченьку по ветру порчу пускала, от чего по деревне мор пошел, многих на жальник (погост) снесли. В своём доме по углам тенёта развесила, свёкра и свекровь стала вином опаивать и мужа к вину приучать, хозяйство к своим рукам прибирать.
В ту пору проезжал мимо разудалый боярин, восхитился красотою здешнею, женою Василия, напоил того сонным зельем, и враз похитил жену и в свой терем увёз. Над селением вновь солнце из-за тучи выглянуло, не все дворы уморила нечисть проклятая.
Проспался молодой хозяин, а жены-то и нет. Запечалился-закручинился молодец, да делать нечего, испросил у родителей благословения и стал коня снаряжать, в путь дорогу собираться на поиски жены своей.
А злодей святотатец деву баскаю к себе в палаты привёз и давай пировать, прелюбодействовать. Ведьма, нечисть греховная, не прочь в новом тереме гнездо свить, предалась власти вожделенной, здесь уж она разгуляется, приберёт бразды правления в свои руки. Встаёт она по ночам — ворожит, паутину везде развешивает. Днём шепчет слова нечестивые, чтобы погубил полюбовничек мужа её верного, не то придет тот вскорости и отомстит поделом им обоим. Послушался ведьмин гулеван и послал двоих душегубов изымать Василия и жизни лишить.
Подстерегли Василия лиходеи на лесной дороге, ударили из-под тишка и тело его израненное унесли в глухой бор, где схоронили потаённо под лапником.
Но оборотимся мы к нашей Ладе-Ладушке, кою у озера оставили в обличии страшном. Омывшись водой прохладной побрела она куда глаза глядят да и забрела в дебри глухие не ведомые. Потемнело над головой, скрылось небушко за высокими деревами, затерялась трава под еловыми ветвями, глядит девица, а пред ней избушка-засыпушка об одном окне стоит на один бок косит. Возле дверей коза с котом мечутся. Коза-то на привязи, кой день не кормлена, не доена, а в сарае ни клочка сена, и дом без хозяина. Сняла Лада серп со стены да пошла в лес; травы накосила, животину накормила, молока надоила и кота напоила. Все довольны.
Один гавран черный, дитя мрака ночного, с ветки хмуро глядит, ни шелохнется. Всё видит, всё примечает.
Стала Ладушка в избушке той жить. Сперва наперво прибралась; паутину с углов смела, мусор вымела и в печи сожгла. Распахнула окно, вымыла — посветлело в избе. Время проходит — хозяина нет как нет, а коза с кошкой удивляются; не узнают в ней хозяйки-ведьмы, — внешне схожи да по делам не похожи. Прежняя злобная, лютой ненавистью переполненная, терзала-била свою животину, голодом нередко морила, нонче же обернулось в другую сторону, стала всегда ласкова, приветлива со своими домочадцами, не услышишь слова бранного. Полюбили коза с котом свою хозяйку, полюбили её доброе сердце, что было в безобразном теле.
Собирала она как-то раз травы заповедные да и удалилась ненароком дальше обычного от избушке своей скособоченной. Котик рядом идёт, что собака меж ног увивается. Коза, то кору дерёт, то ветку жуёт, чуть поодаль пасётся, брюхо набивает, обедает, потянула прут осиновый из кучи наваленной, а там глядь — тело лежит недвижимое. Коза от испугу заблеяла, кричит по своему, подзывает хозяйку. Та подошла вместе с котом и обмерла. Стали разгребать, ветки растаскивать, вот обнажилось грудь добра молодца, лицо окровавленное, в коим признала Ладушка мужа своего — Василия. Упала она к нему на груди и забилась в плаче великом. Потому велико было горе её — горемычное.
Расступися, мать сырая земля,
Приоткройся гробовая доска,
Распахнися, саван вытканный,
На лицо рукой накинутый!
Встань, родимый мой,
Пробудись от сна от крепкого,
От сна крепкого, вековечного,
Погляди на меня, желанный мой!
Зашумели сосны высокие, заскрипели дубы могучие, склонили зелены головы пред печалью людской.
Не зря видно стёжка лентой вилась, не напрасно по лесу плутала, свела судьба в тяжёлый час Василия с Ладушкой. Лежит Василий ни жив и ни мертв, не шевелиться, только не верится Ладушке, что умер любый её, ещё ближе к груди прижалась, прислушалась. Так и есть — бьётся в груди сердце, тихо, жалостно.
И откуда сила взялась в теле женском с виду старом, немощном. Взвалила она на плечи израненного Василия и поволокла в свою лесную обитель. Принесла к себе, в бане обмыла беленько, промыла раны глубокие, обложила травами заповедными, целебный отвар сварила и губы бледные смазала.
День проходит, другой зачинается, всё лежит Василий без движения. На дворе запуржило, гладь озёрная хрусталём покрылась, зима в те края пришла. Не отходит Ладушка от мужа, всё раны зельем смазывает, и одолела зло худыми людьми сотворённое, ибо стали срастаться раны. Румянец на щеках зарделся, от дыхания выше грудь подымается, только не приходит её суженый в сознание, дышит, но мертветским сном тело его оковано.
Вот Лютень проходит и на исходе месяца открыл глаза молодец. И что видит? Старая карга склонилась над ним, лицо черно, сморщено, уродливо изо рта клыки желтые выглядывают. Дрогнул было детинушка, содрогнулись его жилоньки. Где это он? Куда занесла нелёгкая? Вспомнил, как уехал искать жену — Ладушку. Вспомнил злодеев безжалостных, что его жизни лишить вознамерились. Увидал руки корявые, что протягивали чашу с настоем целебным, дрогнул, но заметив в глазах слезящихся печаль от потери невосполнимой, виду неприязни не показал.
— Кто ты, откуда? — она его спрашивает.
Рассказал Василий свою историю, совета испросил мудрого. Она показала ему палец свой с кольцом обручальным и всё как есть рассказала. Подивился молодец, закручинился, обнял он свою женушку, хоть и была она в нечистом образе.
А в углу у печи вместе с козой и котом зимовал гавран старый, дитя мрака и ночки тёмной. Пожалел он людей, тронули его слёзы горючие. Вышел он из своего угла и удивил речью человеческой, поведал он тайну нечисти:
— По ночам обретает ведьма свою личину, но происходит сие не каждую ночь, а по её пожеланию. Возвращает она себе своё тело, в тоже время и девице молодость возвращается. А не замечала сего Ладушка, потому что ночью спала, не просыпалася. Оный палец, что остаётся прежним, оберегом охраняется — обручальным кольцом. Сие кольцо заговоренное, не властна над ними колдовская сила. Ждите нощи колдовства черного.
Сказал то гавран и на место, в угол свой, возвратился.
Стали ждать муж и жена той ночи. А как же дальше им быть? Думал, думал Василий и придумал. Соорудил на дворе печь кузнецкую, меха для горнила ему жена сшила, на то и дочь кузнеца, инструмент сготовил из того что было и стали ждать той ночки. Не отвратило уродство жены чувства прежнего у Василия, доброта душевная согревала их теплом своим, любовь в сердце платком недостатки завесила.
Ведьма тем временем в палатах барских живет, в шубах бобровых ходит, окрутила совсем полюбовника. Вот уж властвует она в тех краях, порядки свои устанавливает, барин сам по утрам, на подносе злаченом, яства ей преподносит.
Прознал царь батюшка о прелестнице и с двором своим в гости нагрянул. Очаровала его ведьма, сети ловчие в царское сердце закинула и порешила — от прежнего любовника избавиться.
Пришла ночь, новые чары ведунья затеяла. Опустила чертовка ноженьки босы-белы на пол с перин пуховых и обернулась пауком черным. Взобралась на постель к полюбовнику, раскрыла грудь и жалом своим ужалила. Присосалась, стала пить его кровь, а напившись ядом смертельным рану наполнила.
Длинно тянутся ночи бессонные, конца и краю не видно. Василий с Ладушкой, всё ждут, надеются. Вдруг в одну из ночей, в полнолуние, вернулся заново облик девичей. Обрадовались суженные, что вновь вместе, однако надо приниматься за дело. Сняла Ладушка кольцо и отдала Василию. Бросился тот на двор к горну кузнечному, расплавил кольцо обручальное и стал вить из него проволоку тонкую. Вытянул ее, сколько мог, но нужной длины не достиг.
Время полночи прошло, луна по соснам всё быстрее катится. Торопится Василий, пока колдовство действует надо шейную гривну свить из кольца. Да только одного кольца мало. А где остатки взять? Вот тут и вспомнил! На его персте второе кольцо обручальное. Бросил и это в горн. Медленно плавиться металл, еще медленней проволока тянется. А время ускоряет движение. Вот-вот уж забрезжит рассвет, и чары вновь обретут свои силы.
Готова гривна. Одевает Василий на шею Ладушке украшение и сводит замки. Только руки отнял от возлюбленной, как сморщилось и потемнело её тело молодое, враз высохло, но токмо до шеи. Защитила гривна от чар лик девичий.
А в далёких палатах, в тереме высоком проснулся гулеван боярин и видит, — лежит рядом с ним чудовище, старуха безобразная. Вскочил он с кровати, распахнул при том одеяла и узрел у чудища тело прекрасное, тогда токмо уразумел, что обманут был чарами колдовскими. Позвал стражников и велел отсечь ведьме голову и сжечь немедля ее останки. Как только коснулся топор головы безбожной, враз чары спали, исчезло тело молодое, а вместо него вернулось прежнее, поганое. Бросили в огонь нечистую и дотла сожгли. А с бояриным кондратий случился, а может и яд подействовал — кто там разберёт.
Вернулись Василий и Ладушка к себе домой в деревню к батюшке с матушкой. Вместе с собой привели козочку с котиком верным. Один чёрный гавран в лесу остался, не привык он в мире с людьми жить, тёмный лес стихия его. Стали они все вместе жить поживать, добра наживать да детей рожать. Я на крестинах был, всё, что наливали пил, отчего может многое забыл. А посему позвольте отдать вам моё нижайшее почтение, благодарить за прочтение.