Взором сердца

               
То трирема иль всё же триера
огибает полуденный Крым?
Византийцев и эллинов эра
расплескалась по эрам иным.
Я люблю с генуэзских развалин
вдаль глядеть, вспоминая года,
потому что обзор идеален
с них на шири морские всегда.
Что прошло здесь? Что кануло в Лету?
Вы о чём, алыча и кизил?
Воздух Крыма полезен поэту –
это Пушкин ещё ощутил!
Здесь куда ни посмотришь – поэма.
Здесь не в небе журавль, а в руке.
И, пожалуй, что всё же трирема
с ветром борется в первой строке.
Из Равенны спешит к Херсонесу
или, может быть, – наоборот…
Гнёт веков наподобие пресса
спрессовал здесь истории ход.
И всегда здесь не трудно представить
взором сердца исток и итог,
потому что такие места ведь
создавал для поэзии Бог…
Горный профиль Максимилиана.
Звон цикад.  Запах пряной ухи.
И легко, как небесная манна,
рифмы падают сами  в стихи…

ПИК   ЛЕТА
               
Пульсируют в бухте медузы,
за мыс силуэт сухогруза
скрывается, заползает,
заполз, но душа ещё знает,
что он далеко не ушёл,
хоть пашет просторы, как вол.

Бонация, Тихо.  Как будто
наполнена ртутью вся бухта,
мерцает вода, тяжела,
и в дымке не видно села.
Но вот в тишине из глубин
вдруг прянул матёрый дельфин.

И море кипит, – это рыба
у берега мечется, ибо
дельфины её оцепили,
пируют безудержно или
на мель загоняют косяк…
Не вырваться, бедной, никак!

Ковыль серебрится у тропки,
зайчишка вдруг выскочит робкий,
рванёт вдоль посадки, даст петлю,
а кобчик всё кружит над степью.
И снова всё тихо. И это
пейзаж Тарханкута. Пик лета.

ЮЖНАЯ НОЧЬ
               
 Сверчки трезвонят в парках, скверах
 успокоительней, чем бром,
 и на скамейках, прежде серых,
 сияют рейки серебром.
 Луна начищена до блеска,
 спят у причалов корабли,
 Ай-Петри золотая фреска
 мерцает между звёзд вдали.
 И южной этой ночью душной,
 со светом в окнах или без,
 мой городок, как бы воздушный,
 стал продолжением небес.
 И то - ведь в бухте нет и плеска,
 хотя с брильянтовым ковшом
 луна, в сверканиях и блеске,
 купается в ней нагишом…