Альфред и Эрминия

Николай Хребтов
               

Стоял один из тех чудесных осенних дней, когда в полях и огородах всё убрано, а природа и люди неторопливо готовятся к зиме.
Моя одинокая фигура маячила на обочине ордынского шоссе недалеко от моста в надежде уехать на попутной машине в город.
Красивые и быстрые авто пролетали мимо, автобусы были полны. Да можно было бы и не торчать здесь, а пойти к друзьям и приятно провести время, а утром раненько, без суеты и нервотрепки уехать и на работу успеть.  Но что-то упорно держало меня на дороге, и я продолжал стоять, провожая взглядом очередную машину, затем встречал следующую.

Но вот из-за поворота показался стремительный силуэт спортивной машины, а через несколько секунд, взвизгнув тормозами, около меня остановился гранатового цвета "порш". Тихо щелкнул замок и в откинувшуюся дверь я услышал мягкий голос:
-Битте!
- Данке щейн! – автоматически ответил я и плюхнулся в глубокое мягкое сиденье, примостив свой видавший виды кейс между колен. Машина резко взяла с места и упругий встречный ветер запел мне попутную песню.

За рулем была женщина. Одета спортивно. Вельветоновые джинсы, яркая водолазка, очки «хамелеон», перчатки без пальцев, на правой руке часы «секонда». Аудиосистема выдавала «чингисханов».
Боковым зрением  стал наблюдать за ней.
 Машину ведет уверенно, даже дерзко.  Запас мощности мотора позволяет ей без проблем обходить любую машину, если шоссе свободно.
Замечаю, что и она косИт на меня. Ей это удобно, она в очках. Я тоже надеваю свои светофильтры.

Незаметно  миновали Шарап, когда она первая заговорила по-русски:
 Откуда путь держите?
 - Из Хмелевки, - ответил я и уже откровенно посмотрел на возницу, если моно её так назвать.
- Из Хмелевки? - удивилась она и сняла очки, попеременно глядя то на меня, то на дорогу.
- Что, приходилось там бывать? – поинтересовался я, глядя на неё, и что-то неуловимо знакомое промелькнуло в её лице и голосе.
- Не только бывала, но и училась там  до пятого класса.- Она снова надела очки и прибавила газу. Ленточка спидометра стремительно поползла к цифре сто.
- О, так мы оказывается земляки! -  я уже откровенно рассматривал её. Очень эффектная женщина!
Насмотревшись, спросил:
 
- А кто была ваша учительница?
- Клавдия Борисовна. А вы тоже там учились?
- Тоже там. И тоже у неё.
Она внимательно посмотрела на меня, я – на неё. И начал понемногу узнавать.  И узнал!

… Было это  в военную трудную зиму.
Как-то наша учительница Клавдия Борисовна привела в класс новенькую.
Аккуратно одетая в  серую заячью шубку и такую же шапочку, с настоящим портфелем, голубые, широко открытые глаза, бантики из настоящих шелковых лент, пухлые губки, белые, чистые руки.
Всё это так поразило меня, что с этой минуты я чаще смотрел на новенькую, чем на классную доску.  Она показалась мне  какой-то сказочной феей. И я как-будто заболел.

- Познакомьтесь, ребята, - сказала Клавдия Борисовна, держа новенькую за плечи впереди себя.  - Её зовут Эра Лебедева. Она с мамой эвакуирована из Ленинграда. Прошу учесть это, правильно оценить и не  обижать, а подружиться.
И учительница посадила её на свободное место за партой  у своего стола. Эра достала из  портфеля  настоящую тетрадку, ручку с пером и чернильницу-непроливайку, пенал с карандашами и всё это аккуратно разложила на парте.
В ней было необычно всё, от портфеля до имени.
Куда бы я не смотрел, что бы не делал, всё время она попадала мне на глаза. Я даже стал утрами умываться, что раньше делал далеко не каждый день, тщательно заштопал свою рубашонку, даже пришил недостающие пуговицы, какие нашел в маминых запасах, подрезал давно отросшие вихры, обстриг ногти и отмыл с мылом руки и на уроках стал усидчив до неузнаваемости.
Все звали её просто Эрка, а у меня язык не поворачивался произнести её имя. О сближении с ней я даже не мечтал.
Но оно,  всё же, состоялось, причем  самым обычным способом.
…По вечерам, сделав уроки, мы с пацанами обычно гоняли на ледянках, соревнуясь в скорости и маневренности, особенно когда лунно. Катали девчонок, своих одноклассниц.
 У меня «своей» девчонки не было. Они, видимо, просто игнорировали мой самодельный лоток, а заодно и меня.
И вот как-то вечером мчусь мимо дома Ермаковых, у которых во второй половине квартировали Эра с мамой, и вдруг вижу: у ворот стоит одинокая фигурка. Я так лихо затормозил, что подошвы моих видавших виды валенок могли задымить. Круто подвернул  к воротам и сказал вдруг охрипшим голосом: -_Садись!  -  И она села.

Как я её катал! Думал, сердце моё зайдётся и лопнет! Я запросто обгонял всех своих дружков. Ветер свистел в ушах .  Она уже несколько раз говорила, что ей пора домой. А меня как-будто нечистая сила несла мимо её ворот.


С того самого вечера мы с ней подружились. Я отстал от своей  старой компании. Носил из школы её портфель. Стал чище писать, готовить уроки. Теперь по вечерам мы с ней читали интересные книги, которых я раньше и в руки не брал. Да у нас их и не было.

Меня сначала дразнили девичьим пастухом, а потом более конкретно: – тили-тили тесто. Но я все равно продолжал носить её портфель и оберегал от посягательств, на которые не один раз решались мои прежние друзья-приятели. В их глазах я был на недосягаемой высоте, и гордости моей не было предела.
 Не расставались мы и летом, всюду были вместе. Я научил её плавать, нырять, не зажимая нос и не закрывая глаза. Играть в бабки и городки, грести на вёслах и управлять лодкой. Орудовать в огороде тяпкой. Скакать верхом на лошади.
Она упросила свою мамочку обрезать ей косу, сшить мальчишечьи штаны и выглядела совсем пацаном. Наши матери были довольны этой дружбой. Постепенно и сверстники привыкли и перестали нас дразнить.

 А как она пела! Её звонкий и чистый голос можно было услышать в самых неожиданных местах. То в поле, где мы лакомились молодым диким горошком, то в колке на черёмухах, то на острове в зарослях ежевики, то в лесу или на земляничной поляне.
 А перед четвёртым классом между нами стала проявляться некоторая разница. Мама сшила ей купальник, без которого еще прошлым летом  мы обходились без проблем. И мне пришлось изобрести нечто похожее на плавки.

В конце мая вернулся с фронта её отец, и они стали собираться в дорогу. На прощание я подарил ей  пустой альбом  для фотографий с богатым переплётом старинной работы, доставшийся мне не понятно от кого. Собственных фотографий у меня не было, и я расстался с ним без особого сожаления.
Не могу передать простыми словами, как она смотрела на меня в тот вечер! И как бережно несла этот альбом.
На пустом титульном листе я вывел карандашом: «Живи и помни».
Вскоре они уехали. Больше я не видел её ни разу. Писать друг другу мы не договаривались…


…Миновали Красный Яр. Я не выдержал молчания и спросил:
- Как вас теперь называть? – Она посмотрела на меня.
- Узнал?
- А вы?
 - Давай на ты
- Давай.
- Зови, как  звал.
-   Тогда здравствуй, Эра.
- Надо же, не забыл. И ты здравствуй, Саша.
 Помолчали километров пять.
- Ты где теперь?
 - В Новосибирске
- Я слышала, ты был на Целине. Как оказался в городе?
- Обстоятельства.
- Понимаю. Женат?
- Был. В настоящее время нет.
- Я тоже в настоящее время нет.
- А где же он?
 - Далеко. А где твоя?
 - Да не так далеко. Где-то в городе.
-  Не сошлись характером?
- Нет. Совсем другое. А вы?
 - У нас тоже другое. Довольно сложное.

  Снова помолчали до Верх-Ирмени.
Я все же волновался, хотя и держался вполне спокойно.
- Тебя кто-нибудь ждёт?
- Сегодня нет.
- А завтра?
- И завтра нет.
- Понятно. Тогда давай сейчас  прямо ко мне. Решайся. Не раздумывай. Я далеко не всех приглашаю. Ты – просто редкое исключение.
 - Я уже решился. А завтра – ты ко мне. Идёт?               
- Идёт!




 
  Академгородок.
 Цветной проезд, 22.
 Трехкомнатная квартира.
 Обставлена с претензией.
 Мебель импортная. Радиокомплекс японский. Рояль немецкий. Телефон «Эриксон – ретро». На стенах картины, чеканка, африканские маски. Кухня финская. Всё остальное – соответственно.
Хозяйка уже переоделась и собирается в  ванную.
- Я мигом! Осмотрись пока.
 Я осмотрелся, освоился….
- Знаешь, не могу без ванны. Привыкла в Африке. С кофеваркой общался? Тогда командуй. Кофе в верхнем шкафу…
 -А откуда у тебя такая машина? Ведь  таких у нас не продают.
 - Да это мы с Аликом оттуда привезли... Расскажу потом.

Вот и кофе готов.
 Она сушит феном свои шикарные волосы.
- Вон там, в баре джин, - она кивнула в сторону огромного камина. – Сделай коктейль. Я люблю после ванны  немножко принять. А ты?
- Я  же не купался. - Достал джин. Открыл бутылку. - А джин люблю не разбавленный. Букет ярче.
.
- Сумасшедший!  Можно же слизистую обжечь.
- Глядя чем. «Гавана» в этом смысле совершенно безопасна. Проверено на практике.
 Делаю коктейль, а сам боковым зрением рассматриваю её. Хороша!
Еще тогда, в четвертом классе я четко представлял себе, какой красавицей она будет в двадцать лет. И не ошибся.
Она конечно, замечает мой взгляд, эффектно откидывается на   тахте. Индийский халатик запахнут небрежно.
Я подаю ей бокал, сам заметно волнуюсь.

- За что пьём?
- За встречу, естественно, - отвечаю.
Звенит тонкий хрусталь. Мы выпиваем. Посидели молча, смакуя напиток. Потом я спросил:
- Твой муж кто?
- Физик. Вернее, теплофизик. Вон там, на стеллаже его работы. Интересуешься, посмотри.
Я подошел к стеллажу.  Книги по теории плазмы. Имя известное. Слышал не один раз.
- А где он работает? Не секрет?
- Да нет, теперь уже не секрет. В институте теплофизики.


У меня в душе что-то зашевелилось. Насторожилось.
- Сейчас он в Швейцарии. Точно знаю. В газетах даже писали. Там строят  какой-то адронный коллайдер. А ты хоть как-то знаком с теорией плазмы?
- Вообще-то? Ну, это  ионное состояние вещества, кажется.
- О, да с тобой можно на эту тему говорить вполне профессионально. Хотя, что это мы  об  этом…  А он в Запорожье  строил новую установку по обогащению алюминия. А в Стерлитомаке  будут таким методом  серную кислоту получать из хлорорганических отходов. Очень перспективная штука. Он за неё  даже ученую степень получил.  Так, что теперь – профессор…
 Мелодично пропел телефон. Я стоял ближе к аппарату, и она сказала:
 - Ответь, пожалуйста.


Снимаю трубку.
- Я вас слушаю, - в трубке некоторое время молчание, потом женский голос:
- А мне Эрминию Ивановну. А кто со мной говорит?
- Эра сейчас подойдет. А говорит с вами её гость. Александр Сергеевич.
- Уж не Пушкин ли к ней пожаловал?
- Нет, к вашему сожалению, не Пушкин. А вот и хозяйка.
Эра взяла трубку, сказала «Привет» и надолго замолчала. Потом прикрыла микрофон ладонью:
- Если хочешь, наливай еще, её не переждёшь и не переговоришь, - открыла микрофон и сказала в   трубку. – Извини, ради бога, но у меня гость. Я тебе перезвоню.  Да, потом. До вечера. Ага? Пока! – Положила трубку и вернулась к столику.


- Так вот, у нас в городе тоже строится такой плазмотрон. Уже один цех почти готов. Скоро сдавать будут. Вот тогда и Алик вернется. Его Аликом зовут, я тебе не говорила?  Альфред, значит. Тут без него не обойдутся.


Я слушал её и волновался всё сильнее. Ходил по мягкому ковру туда-сюда.
 Остановился перед картиной солидных размеров на библейскую тему.. Эра неслышно подошла и положили свои рученьки мне на плече.
- Эпоха возрождения. Альфред и Эрминия. Вероятно, Тициан. Нам её подарили в Ибадане. Подарок со смыслом. Вернее, тогда это было со смыслом. А теперь… Редкая вещь.  Копия, конечно. Но оригинала нет даже в Лувре.
- Со смыслом? – прервал я её. – Это интересно. Расскажи. Обещала же.
 Она помолчала. Поставила бокал на тышбар.


- Ну, если  в двух словах, то… Видишь ли… в  то лето мы жили в Ибадане, это в Нигерии. Алик там работал. А я была, так сказать, при нём. В то время там наши атомщики добывали красную ртуть. Интересный продукт. Секретный очень. У меня тогда во-о-т такая косища была. Все оглядывались. А один раз поехали с друзьями на уик-энд. И там наши мужчины что-то сильно раздухарились. Стали дурачиться, приёмы разные друг перед другом показывать. Ну и один, здоровый такой бугаина,  как-то особенно здорово выдал ногой. Мой Алик, а его там все Альфредом звали, как теннисный мяч, улетел в кусты. А тамошние заросли кустами можно назвать только условно. Короче, упал мой Алик в  эти заросли и руку сильно порезал о какой-то острый стебель. Кровища хлынула, все растерялись. А я схватила нож со скатерти и р-р-а-з по косе! Ну, и сколько отрезала, тем и перетянула  ему руку.. А на день рождения тот бугай и подарил мне эту картину… Копия, конечно, но сработана неплохо, правда?


- Да, такой действительно в Лувре нет потому, что она хранится в Эрмитаже. А вот почему даритель не удосужился сказать, что картина в оригинале называется «Танкред и Эрминия». И что автор её не Тициан, а Николя Пуссен. И что это не эпоха Возрождения, а рассвет французской школы, и что…
- О-о! Откуда такие обширные знания? – удивилась Эра. – И что же, что не Альфред. Я же сказала, что картина подарена со смыслом. Может, он именно это сходство в названии имел в виду. Я же говорила, что не надо пить не разведённый.
- Да при чем тут не разведённый!  Не в джине дело. Извини меня, ради бога. Прости. Я что-то разволновался. Ты рассказываешь, а я все время дорогу вспоминаю, как мы ехали. Тут какая-то закономерность есть. Я это чувствую, а объяснить не могу.

 
- А что тут объяснять, - она убрала руки с моего плеча. – Всё очень просто: долг платежом красен.
- Не понял.
- Помнишь, как ты меня на ледянке  катал? Ну, вот, а сегодня я тебя прокатила. Вот и всё.
Теперь я взял её за плечи. Она замолчала и опустила глаза. Так и стояли молча.
 Она спохватилась первой.
- Что мы стоим? Давай, сядем. Я тебе сейчас кое-что покажу. И расскажу немножко.
  С этими словами она взяла со стенки пухлый альбом, бережно открыла обложку, и я не поверил своим глазам.
- Это то самый?


-  Тот самый. Где он только со мной не был! Каких мне только не дарили. Вон, глянь, сколько их. Но этот – самый дорогой.
Она показывает мне  теперь уже плохо различимую карандашную надпись…


Потом мы сидели на софе, тесно прижавшись друг к другу, рассматривали фотографии и говорили-говорил…

 Но вот она раскрыла страницу с фотографией большого коллектива.
- А это наша ТФ. Теплофизика. Вернее, одна из его групп. Вот это я, узнаёшь?... Я ассистентом у Алика была. А это вот он сам. Здесь он еще без бороды и без очков. А это его друг. Тот самый здоровяк. И тоже Алик. Только Алексей.
- А это кто? – показал я на женское лицо слева от Алика. И рука моя заметно задрожала.
 - Это?... Это референт Алика, моя бывшая приятельница. Татьяна Львовна.
- Почему бывшая? – я испытующе посмотрел на Эру.
 - Потому, что… Потому, что она похитила у меня Алика. Да, именно похитила…


Я молчал. Она тоже замолчала. А потом и альбом закрыла.
Я встал, постоял немного и вдруг направился к двери. Она очень удивилась, но задерживать не стала. Только подала мне свою визитку.
Я поцеловал её руку и тихо вышел.


Всю  дорогу до дома, и долго еще потом я не находил себе места. Ходил из угла в угол по пустой квартире и не мог успокоиться.
 Часа в два ночи всё же не выдержал и позвонил ей.
Она сразу же сняла трубку. Я не удивился.
- Эра, ты извини меня. Я вёл себя как идиот. Но постарайся понять меня.
Дело в том, что… эта…Эта Татьяна Львовна.. Очень странно, что ты  не знала…
Я, наверное, сумбурно говорю, но.. Это моя бывшая… жена.


Я замолчал слушая, что она скажет. Но трубка молчала. А потом пошли гудки отбоя.
                1975.