Бессмертный

               
                «Сильный всегда добрый,               
                а слабость порождает зло»
               
    
                Часть 1
               
                Глава 1


                Панас не помнил батю. Мать всегда говорила, что его «бес попутал», а когда он малой был, ждал его каждый день. Сидел на корточках у порога, и молча ждал. Мама даже водила его к врачу. Думала, что сын болен. Мальчик тогда честно сказал врачу, что батю ждет. Мама тогда очень долго плакала.

                Он всегда верил, что в один прекрасный день батя появится. Большой, сильный, добрый. Батяня. Он возьмет его на руки, и они пойдут вместе на речку купаться. А потом на рыбалку, тоже вместе. Наварят ухи. Просидят всю ночь у реки.  Будут вместе спорить, на что похожи  проплывающие в сизом небе облака, а если ночь безоблачная, рассматривать пятна на луне.

                С ранних лет малец всей душой полюбил рыбалку.  Деревня, где он жил с родителями, была небольшая. Десяток домов с приусадебными участками огороженными плетнями из ивовых прутьев. Летом деревушка скрывалась в густой листве яблоневых и вишневых деревьях, и только окошки светились в прорехах зелени, радуя взор яркими расписными ставнями. Дома еще досоветской постройки стояли настолько далеко друг от друга, что каждый двор можно было назвать отельным хутором. Все дворы повторяли причудливый рельеф местности из-за чего дома с сараюшками и заборами словно волны  выгибались то вздымаясь, а то опускаясь повторяя все впадины и холмики на местности.

                Людей в деревеньке было немного, а детей еще меньше, поэтому сверстников у Панаса считай, что и не было. Рядом с деревней протекала узкая, но бурная речка. А еще деревеньку огибала цепочка не больших, но глубоких озер, густо заросших осокой. В половодье речка выходила из берегов, а все озерца соединялись в одно овальное изгибающееся, словно вопросительных знак, большущее озеро. В этом водном раздолье караси вырастали до гигантских по описаниям рыбаков размеров, давая местным жителям нескончаемый повод для разговоров. Именно поэтому в деревеньке рыбалка была основным развлечением не только взрослых, но и детей. А с отцом Панас на рыбалку ходил столько, сколько себя помнил. Как только малец встал на ноги, батяня, не мешкая, повел сына на свое любимое место.  Для мальца это были самые светлые дни его жизни.
   
                Когда отец внезапно уехал и больше уже не вернулся, матери через некоторое время пришлось перебираться в другое место. В деревне работы совсем не было, а жить на что-то нужно было. Вот тогда ему пришлось со слезами на глазах распрощаться с родной деревней.
 
                С раннего детства Панас был щуплым невысоким мальчиком,  его светло серые глаза всегда с удивленным выражением смотрели на большой мир, а оттопыренные уши на небольшой округлой голове делали его похожим на фарфоровую сахарницу с круглыми  кольцами по бокам.  Мама всегда стригла сына под расческу, и короткий ежик светлых волос превращал головку мальчика во что-то, похожее на подсолнух. Когда Панас появился эдаким солнышком в новом месте жительства все городские ребята во дворе с первого же дня его появления смеялись над доверчивым и, соответственно, по общему мнению глупым и никчемным с их точки зрения мальчиком.

                Мальцу приходилось с кулаками отвоевывать свое место под солнцем, но он не ожесточился и вопреки общему безразличию  всей душой тянулся к детской компании. Панасу очень хотелось стать своим у сверстников, поэтому с детства он научился почти всегда выходить из конфликтов методом убеждения. Панас не смог преодолеть лишь один барьер – презрение. Иногда дети более жестокие чем взрослые и Панас очень рано это понял. Если ты мал ростом и выглядишь не так как все, то почти всегда такой  малец отвергается сверстниками. Здесь не было исключений из этого правила, и он всеми силами пытался преодолеть этот неприступный как скала барьер детского неприятия. Малец бился об эту скалу как волна настойчиво и упорно  бьется о берег.

                Говорят вода камень точит, но в какой то момент он вдруг устал биться об эту преграду перерос ее и взлетел словно птица над этой неприступной скалой людской неприязни. Он неожиданно и как то вдруг понял, что эти все детские переживания настолько мелки что не стоят того что бы тратить на них свои силы и что в жизни есть более важные вещи здоровье мамы и радость общения с ней. В этот день мальчик стал взрослым. Однажды неожиданно для себя он принял очень важное решение. Да ну их всех! Я и без них проживу. А было ему тогда неполных десять лет.

                Панас всегда был невысоким, а к пятнадцати годам за один год вдруг неожиданно быстро перерос маму, и стал совсем большим. А батяня так и не пришел. Так он и жил вдвоем с мамой.  Была еще бабушка, но она жила в деревне расположенной, по его мнению, на самом краю света,  так далеко, что он там за всю свою жизнь был только один раз.

                Иногда у мамы происходили на работе, как она говорила,  «нелады на месте», тогда им приходилось переезжать в другой город. Панас даже привык к тому, что они часто переезжали. Из одного маленького городка в другой, да так часто, что Панас не мог вспомнить названия большинства этих городков. Мама всегда приговаривала, что пашет как вол, а зарабатывает «курам на смех».
 
               Денег всегда не хватало, ни на еду, ни на одежду. Из-за одежды он переживал больше всего, так как сверстники смеялись над пареньком в одежде не по росту. Панас с мамой ели в проголодь, где уж тут думать об обновках. Частые переезды не давали возможности с кем-то из одноклассников подружиться, поэтому Панас привык быть один и обходил стороной посиделки сверстников.
 
               Больше всего на свете Панас ненавидел день рождения. За год до его совершеннолетия все это и случилось. Мама потратила все деньги на торт имениннику, а на следующий день выяснилось, что фирма, где она работала, разорилась, и всех работников уволили без расчета. Она плакала как в тот раз, когда они ходили к врачу по поводу его молчаливого сидения у порога двери. Проплакала весь день и весь вечер, а утром не проснулась. Она лежала такая тихая и умиротворенная. Вот именно тогда Панас понял, что на самом деле означает это слово – упокоиться.
 
               На похоронах была только бабушка, больше никого из родственников у него не осталось. У бабушки он и остался жить до мобилизации в армию. А когда демобилизовался из армии, узнал, что и бабушка упокоилась. За это время дом бабушки заселили, и жить Панасу стало совсем негде. Пошел он куда глаза глядят.  Вначале спал в стогах, а потом повезло. Устроился грузчиком на железную дорогу. Первое время спал на вокзале, потом договорился с комендантшей общежития, где за немалую мзду он получил раскладушку под лестницей, чему был несказанно рад. Это был его первый собственно заработанный кров. Пока работал на вокзале, сумел отложить немного денег и устроиться в платное училище, где быстро освоил профессию слесаря. На серьезных станках с программным управлением работать не давали, а вот на фрезерном, строгальном и револьверном он выучился на отлично, как говаривал его учитель старый пролетарий Тимофей Кондратьевич. Потом еще немного поработал в школе плотником, платили мало, но там можно было спать в мастерской, бесплатно.

               
                Глава 2


              В это время появился у Панаса друг и товарищ, Харитон. Это был паренек, такой же как и  Панас, бездомный, и никому не нужный, вечно голодный, худой и длинный как жердь с вытянутым лицом обвешанным сосульками грязных и длинных волос, на котором выделялись только светло карие глаза большие как у филина. В один из промозглых дней Харитон ворвался в мастерскую, сильно запыхавшийся, словно после долгой пробежки. Вытянув свои костлявые руки и обняв приятеля за плечи, Харитон понизив голос взволнованно зашептал.

              - Слухай, что скажу! Мой свояк Захарий из самого Киева намедни приехал, и вот, что поведал. В Киеве буза большая идет, на майдане народ бушует. Большие люди майдан на власть подымают. Но и это не главное! Свояк сказал, что людям, которые на майдане в палатках постоянно живут, платят по двести евро в день!
              - Брехня! Не может быть! Панас даже затряс головой, словно лошадь на водопое укушенная оводом. Это в гривнах и за месяц не каждый раз заработаешь, а здесь за день! Брехня!

              - Вот те крест! Не вру! Харитон поднял голову к небу и истово перекрестился. Я слышал, что на прошлом майдане тоже платили, но не столько, конечно. А Захарий из верных рук все узнал, у него там шурин второй месяц живет. Говорит, еще месяц если просидит, то на всю жизнь себя обеспечит, ферму под Львовом покупать собирается! Вот такие дела! Я тоже хочу туда на майдан поехать, давай вдвоем поедем. Одному страшно, а так друг друга держаться будем, глядишь и заработаем.
 
              Панас задумался. Двести евро! Это же за месяц на обучение в хорошем колледже хватит. Здесь медлить нельзя. Такой шанс раз в жизни бывает.

              - Хорошо. Панас хлопнул приятеля по плечу. Поехали.

              Собирались недолго, так как все имущество приятелей уместилось в заплечных мешках.

              До Винницы добирались на попутках, а оттуда через Бердичев и Житомир уже ехали на автобусах. Доехали без особых приключений. Киев встретил приятелей промозглой погодой. Майдан нашли быстро. Приятели сначала растерялись от количества людей и страстей, бушевавших на площади. Потом немного побродив и поговорив с людьми, выяснили, у кого можно все узнать. Очень шустрая бабулька, постоянно оглядываясь по сторонам, поведала приятелям, что про двести евро никто здесь и слыхом не слыхивал. Сто гривен, максимум двести.

              Харитон страшно расстроился, весь как-то ссутулился, даже ростом ниже стал, опустил голову, и даже смотреть на приятеля боялся. Панас взял его за плечи и встряхнул, как следует.

              - Да, ладно Харитон. Не тушуйся. Ну, пусть будет двести гривен. Все равно у нас такие деньги не заработаешь, а здесь за день! Еще и Киев посмотрим!

              Эта же бабка за небольшую мзду познакомила с хорошим человеком, который обещал найти место в палатке. Здесь же можно было бесплатно харчеваться. Поев горячих щей, Харитон немного повеселел и даже стал подшучивать, что вот, приедет свояк, он его досыта накормит.
 
              Прожив пару дней и пообтесавшись в местной суете, Панас узнал, что можно и сто евро заработать, но нужно быть активнее и для такой оплаты нужно что-либо бросать в сотрудников Беркута. Вот на это он никак не мог согласиться. Жизнь приучила его, что с работниками властных структур вести себя нужно максимально осторожно. Да и не хотел Панас ничего противоправного делать. Постоять в толпе, пожить в палатке и зарабатывать какое-то время двести или хотя бы сто гривен было теперь его пределом мечтаний. Это было не сложно, нужно было просто ходить по территории площади, и самое главное вовремя отметиться у кого надо.
 
              Общаясь с людьми на майдане, Панас понял, что здесь много людей не за деньги находятся, а действительно борются с властью за лучшую жизнь. Общаясь с такими людьми, он вдруг понял, что сам он не совсем правильно живет. Вот есть такие люди на Украине, которые и жизнь могут за нее отдать.

              Эти люди внушали ему глубокое уважение. Еще он понял, что люди на майдане разные и у каждого свое видение будущего свой страны. Вот, например, один добрый человек очень долго ему объяснял, что для процветания Украины достаточно вступить в союз с Европой, здесь Панасу не хватило словарного запаса, что бы понять, о чем речь шла. А вот разговор с шахтером считавшим, что для лучшей жизни нужен честный и справедливый президент был понятен, да где найти такого человека? Разговоры о повышении заработной платы рабочим тоже понятны, но какой - же из хозяев согласится, вот так за  здорово живешь платить работяге в два раза больше, когда желающих работать прорва, а берут не всех. Нет работы, а где есть, то на всех не хватает, хоть вечно тут на майдане стой.

              Панас в политике мало что понимал и был далек от всего этого. Вся его жизнь с ранней юности представляла собой каждодневную борьбу на выживание. Почти все на майдане имели где-то свое жилье и работу, а здесь как все говорили, - выражали свое волеизъявление. Ему, не имеющего ни крыши над головой, ни постоянной работы было пока не до волеизъявлений. Он так привык жить,  лег спать в теплом месте, да еще и не голодным, и на том, спасибо.
 
              С каждым днем обстановка на площади становилась все сложнее и опаснее. Увеличилось количество «активных», которые то и дело бросали в сотрудников Беркута камни и петарды. От таких Панас старался держаться подальше, но одновременно ухитрялся быть в гуще событий и на виду. Люди вокруг становились все более беспокойные, постоянно собирались в небольшие кучки, стихийные ораторы выкрикивали громкие лозунги о справедливости и даже о необходимости смены власти. Харитон ходил за такими, как хвост, все поддакивал и старался быть в первых рядах. Панас по вечерам ругал его за такие выходки, но приятель вбил себе в голову, что таким образом заслужит внимание от «дающих» и заработает большие премиальные, на которые постоянно намекали «учетчики».

              Панас не верил в завтрашний день. Полученные гривны каждый день относил в банк на счет, который открыл в первый же день. А жить стал не в палатке, а в подъездах ближайших домов, так как услышал на майдане, что возможны облавы и все палатки могут снести в любой момент. Сам майдан бурлил и кипел, словно рассерженный улей. Панас с тревогой оглядывал все более увеличивающиеся патрули сотрудников Беркута. На площади стали появляться группы молодых парней с западной Украины, все с характерным говорком. Почти все они были одеты в спортивную одежду и не расставались с рюкзаками, имеющими отличительные эмблемы. Они вели себя очень агрессивно и большую часть времени проводили, забрасывая патрули Беркута камнями и бутылками. Эти люди внушали страх, и Панас стал подумывать о скором отъезде из Киева.

              Как-то ранним утром Панаса разбудил спор в подъезде, где он с Харитоном спал на верхней площадке последние два дня. Спорили внизу двое майдановцев. Один говорил что-то о верховенстве Объединения украинских националистов  на майдане и, что мол всех иностранцев надо гнать с площади поганой метлой. Панаса заинтересовал разговор о иностранцах.

              Уже третий день как на майдане появились  люди в камуфляжной одежде с масками на лицах, передвигающиеся по площади компактными группами и переговаривающихся между собой на английском и немецком языках.  Иностранцы и раньше были, но это были люди больше похожие на чинуш, иностранные правозащитники как все говорили, они были без масок, возраст был у всех очень зрелый, они все время улыбались и здоровались со всеми встречными, раздавали продукты и листовки. Эти же иностранцы ни с кем кроме своих не общались, возраст у всех был около тридцати, и выправка у них была очень похожа на военную.

              Двое очень эмоционально спорили, а один стоял чуть позади и молчал. Один из спорщиков горячо выкрикивал о необходимости верховенства на майдане организации украинских националистов и удаления из Киева всех иностранцев. Тон споривших повысился до предела и вдруг помалкивающий выхватил из-за спины пистолет и выстрелил в спорщика, стоявшего спиной к нему спиной. По-видимому, в последний момент подстреленный что-то почувствовал и стал поворачиваться в сторону стрелка, выхватив из-за пояса пистолет, но человек говоривший с ним и стоявший напротив, перехватил его руку с пистолетом, не давая его поднять.

              Выстрел отбросил сторонника ОУН к стене. Когда он сполз на пол, на стене осталось большое размазанное пятно его крови. Стрелок направил ствол пистолета на его голову и выстрелил еще раз. Потом произнес одно только слово «швайне» и вышел на улицу. Второй тоже произнес только одно слово «дурак». Пошарив по карманам убитого и засунув за пояс его пистолет, второй майдановец также, не мешкая, вышел за дверь.

              От шума выстрела проснулся Харитон и очумело оглядывался вокруг. Панас одной рукой прижал его к полу, а другой закрыл рот, чтобы приятель случайно не дал обнаружить их лежбище.
 
              Приятели полежали немного, затаив дыхание, боясь только одного, что кто-то из жильцов выйдет на шум выстрела и выдаст их тем стрелкам. В этот раз повезло. Никто не услышал выстрела, а может жильцы просто побоялись выходить.
 
              Вот теперь Панас точно понял, что уже пора ему заканчивать эти свои приключения на площади, пока они его не закончили.

              Трясясь от страха и боясь нарваться на суровых майдановцев, Панас с Харитоном, выйдя на улицу, сразу же оказались в водовороте большой толпы народа, идущей в сторону здания правительства. Почти все громко требовали отставки правительства, махали кулаками и палками. Небольшой отряд Беркута пытавшийся преградить толпе дорогу был смят и оттиснут в сторону могучим потоком демонстрантов. В сотрудников Беркута полетели камни и бутылки с горючей смесью. Один из сотрудников Беркута, которому горящая смесь попала на незащищенные части тела, покатился по земле, прижимая обгоревшие руки к груди. Двое товарищей пытались сбить с него пламя, посыпая его землей.
   
              От всего этого увиденного по спине Панаса пробежала изморозь.
 
              Не успели! Сейчас придет подкрепление к Беркуту и всех их арестуют, а за такое преступление, скорее всего, посадят не только бросившего бутылку со смесью, а и всех сопровождающих загребут. В отчаянии Панас с Харитоном попытались пробиться прочь из этой толпы, но вся масса людей неожиданно почти бегом бросилась в сторону здания правительства и, боясь теперь уже быть затоптанным разгоряченной толпой, приятелям пришлось бежать вместе со всеми. На всякий случай Панас громко подхватил «Долой!». Он старался бежать вровень со всеми, крепко держа за руку напуганного Харитона.

              На площади у правительственного здания стоял ровный строй серых щитов. Толпа разом остановилась и стала колыхаться, словно морская волна, бившаяся о каменный берег. Вот здесь Панас понял, что больше шансов у них не будет. Дернув за руку Харитона он потихоньку стал протискиваться в сторону боковой улицы ободряющее улыбаясь окружавшим его разгоряченным людям. Со всех сторон раздавались гневные крики, в сторону стоявших сотрудников Беркута полетели камни и бутылки.


                Глава 3

               
             Приятели решили, что в палатках на майдане спать небезопасно, да и в подъездах после того случая Панас решил для себя, что туда ни за что больше не пойдет. Харитон предложил пойти вместе с группой майдановцев, отправившихся громить здание, где размещалась правительственная партия.

             Один из знакомых Харитона и более осведомленный о происходящих событиях сказал, что там можно будет прибарахлиться. Панас согласился идти туда только потому, что подумал, а может для временного жилья там можно будет местечко подобрать? Присоединившись к толпе, приятели старались держаться с краю. Впереди идущие начали было выламывать двери, и на несколько минут произошел затор. Но неожиданно двери открылись. Навстречу толпе  вышел человек, который пытался успокоить толпу, говоря о том, что в здании никого нет. Раздался хлопок выстрела. Человек упал навзничь, а  гогочущая толпа стала втягиваться в проход. Панас с Харитоном зашли почти последние.  Входя в проем, они с сожалением смотрели на лежавшего в луже крови человека. Судя по крикам, послышавшимся изнутри здания, там  были люди…

             Пройдя по коридору и заглянув в ближайшую проломленную дверь комнаты, Панс сразу отпрянул. Двое с повязками на лицах душили женщину, скрученную веревкой, третий, стоя на коленях огромных тесаком срезал с нее остатки одежды. В коридоре трое в таких же повязках, словно лесорубы, наотмашь колотили битами уже почти бесформенное тело. Уже непонятно было, кто это был при жизни, мужчина или женщина. Мимо пробегали еще двое с битами, задержавшись на мгновение у «лесорубки», заинтересованно посмотрели, что делается, потом почти одновременно, словно в салюте, высоко вскинули биты над головами и прокричали:

             - Слава Украине!
 
             Подбодрив своим криком синхронно оглянувшихся на них «лесорубов», бегуны, весело размахивая битами, бодро помчались дальше по коридору, быстро исчезнув в белесом дыму.

             Слава Украине? А нужна ли такая слава Украине? вдруг задумался Панас. Что же здесь славное-то происходит? Где-то в конце коридора густо повалил дым. В этом порушенном здании было жутко, словно в преисподней. Панас замотал головой, словно пытаясь сбросить наваждение от почудившегося укоризненного лика Господнего, сурово взглянувшего на Панаса из глубины задымленного коридора. Суеверный страх сковал Панаса при виде ужасов,   происходящих на его глазах. Это зачем, они все это натворили-то? Для чего? Это же не по-людски! Люди с христианами так не должны поступать. Это же «душегубство»!

             - Не убий! Сказано в писании! А здесь, что деется!

             Панас вдруг почувствовал, что попал в ад. Он вдруг всем своим существом осознал, что здесь вокруг него одни убийцы и насильники!
 
             Под ногами сухо трещали куски штукатурки. Обмотанная вокруг лица мокрая тряпка уже совсем не защищала от угарного дыма. Панас гулко закашлявшись, кинулся в сторону лестницы с целью разбить окно и выбраться наружу. В дыму промелькнула женская фигура, кинувшаяся под лестницу.
 
             Вот дура! Подумал Панас. Здесь обязательно найдут и прибьют, тут же. Секунду помедлив, Панас спустился под лестницу. Там среди наваленных картонных коробок на четвереньках притаилась женская фигурка. Она глядела на него словно дикий зверек затравленным взглядом. Не молоденькая, уже довольно взрослая женщина, но гибкая и чем-то симпатичная что ли....Почему-то это особенно запечатлелось в мозгу. Почему эта женщина так поразила его? На висках напряглись вены. На маму похожа! Вот почему! Панас закашлялся еще сильнее, но уже не от дыма. От горьких воспоминаний перехватило дыхание, на глазах навернулись слезы.

             «Ховайся лучше, жинка!» - вдруг вылетело совсем непроизвольно. Руки словно сами собой стали хватать коробки, заваливая напуганную женщину.

             «Не отдам! - вдруг застучало в мозгу, - не отдам на поругание этим иродам!»
 
             Закидав коробками женщину, он почти на четвереньках выполз из- под лестницы. Полностью встав, он, подняв голову, вздрогнул от неожиданности. Произошло, то чего Панас больше всего боялся.

             Прямо перед ним стояли пятеро майдановцев. Все были крепкого сложения бритоголовые у каждого в руках бита. Панас от неожиданности замер и в ужасе расширил глаза. Неожиданно для себя всегда такой тихий и спокойный Панас выпрямился расправил плечи и, взмахнув арматурным прутом непонятно откуда оказавшемся в его руках, дико заорал:  «Москалей на гиляку!!! Слава Украине!!!»
 
             Все пятеро с битами отшатнулись от дикого крика и, прижимая к груди свои биты, словно защищаясь от эмоционального потока энергии, неожиданно обрушившейся на них.

             «Свят, свят! - забормотал ближайший громила,- тьфу на тебя, ненормальный! Напугал! Чуть «кондратий не хватил».

             «Москалей нема здесь,- поддакнул спокойным голосом, стоявший справа «битоносец», - наши тока. Майдановцы. А тебя я на майдане видал. Ты с Харитоном в приятелях?
             «Ага», - ошарашенно кивнул Панас.
 
             «Чу на тебя», - беззлобно и уже спокойно прикрикнул на размахивающего перед его лицом арматурным прутом Панаса стоявший во главе группы громила. Однако при этом на всякий случай прикрывал битой лицо. Осторожно зыркнув по сторонам белесыми глазами и сморщив свой нос и так похожий на сморщенную сливу, главарь сухо произнес: «Свои мы из второй сотни самообороны. Пошли лучше с нами будем кацапов потрошить».

             Панас, перставший размахивать, арматурой, шумно всасывая расширенными ноздрями серый дым, от которого слезились глаза, молча кивнул. Вся пятерка, больше не проронив не слова, двинулась вглубь коридора, осторожно заглядывая в каждую дверь. Перевозбужденный Панас шел позади, с трудом пересиливая жгучее желание оглянуться назад. Но сдерживался опасаясь ненужных вопросов. Боялся, что могут заинтересоваться, для чего это он оглядывается на оставшуюся позади лестницу.

                Глава 4

             Шли не спеша по -хозяйски. Панас никак не мог понять, почему они ничего не боятся? А вот вдруг милиция нагрянет и всех повяжет? Получается, что нет теперь никакого закона? Из проходных дверей вдруг вышел  Харитон. Ошарашенно уставился на компанию. Панас, расширив глаза, мотнул головой, мол, присоединяйся и помалкивай. Один из майдановцев, вероятно знавший его, приветственно махнул ему битой. Харитон, не задавая вопросов, присоединился к идущим.

             Панас подумал, что если он пойдет с майдановцами, то они не станут подходить к коробкам под лестницей. Они не пропускали ни одной двери, в куждую заглядывали, проверяя, кто есть внутри. Если дверь была закрыта, то без малйших колебаний она взламывалась. За одной Панасу открылась неприятная карина, на полу лежали два трупа с вспоротыми животами. Панаса сразу замутило, и он сразу вышел за порог. Майдановцы  сразу захохотали: «Что, хлопчик, крови боишься?» Панаса вытошнило, что их развеселило еще больше. Неожиданно коридор закончился, и все вышли в большой зал.
 
             В центре происходила стычка. Около десятка громил, вооруженные битами и мачете, пытались завалить крепко сбитого мужчину, оказавшего хороший отпор нападавшим. Панас широко раскрытыми глазами смотрел на происходившее, и его былой страх перед громилами стал улетучиваться, как дым.
 
             Десяток крепких и вооруженных человек не могли справиться с одним человеком. Защищающайся тоже держал в руках мачете, но владел он им, по сравнению с нападавшими, более умело. Он ловко приседал, крутился, уходя от ударов, и при каждом движении успевал зацепить своим клинком руки и ноги нападающих. За несколько секунд  он смог зацепить больше половины нападавших.  Майдановцы, получившие порезы с воем откатывались в стороны, а уцелевшие вели себя как-то неуверенно.
         
             Постепенно вокруг ловкого бойца образовался импровизированный своеобразный круг почета. Все громилы оглядывались друг на друга и теперь уже не так уверенно размахивали своими битами и мачете.

             Неожиданно для себя Панас осознал, что все эти вооруженные люди не так и страшны, как ему раньше казалось, и при большом желании им можно дать отпор! Вот сейчас исчезли их наглые улыбки, не покидавшие их до сего момента, стерлись, словно старая краска смытая ливнем со стены.

             Исчез страх, терзавший Панаса доселе перед бритоголовыми. Оказалось, что они не такие уж и крутые бойцы. Скорее переростки, которым до сих пор никто не наподдал как следует для прочищения мозгов.

             Панас, не раздумывая покинул зал, где шла стычка, и заторопился к лестнице. Нужно было как можно скорее вернуться туда, где он оставил эту незнакомую, но очень дорогую ему женщину. Ноги словно сами несли его, не давая даже задуматься о собственной безопасности. Перед лицом стояло лицо помолодевшей мамы. Панас не знал, зачем он бежит к этой женщине, но он знал, что ради этой неизвестной ему женщины  он готов  пойти все, и наконец-то у него появилась стоящая цель в жизни.

             Подбежав к лестнице, Панас вдруг быстро и шумно задышал, словно ему не хватало воздуха. Коробки были раскиданы в стороны по всем углам. В висках пульсировала кровь, в глазах потемнело. Смутное недоброе предчувствие, вдруг заледенило затылок и  холодком прошло по спине. Перед  побледневшим и растерянным Панасом начал выползать из под лестницы чей-то квадратный зад.

             С трудом распрямив по-видимому затекшие ноги, неизвестный парень с лицом, залитым потом, стал подтягивать сползающие штаны.
 
             Увидев Панаса, этот парень от неожиданности в испуге отпрянул к стене, лицо его вытянулось, губы задрожали. Однако, разглядев оторопевшего парня, готового упасть в обморок, он, успокоился. Сощурил глаза, осклабился в мерзкой улыбке и протяжно сказал: «Иди, хлопче, она еще теплая вроде. Не знаю, сколько передо мной хлопчиков было, но баба дюже гарная. Была, - сделав паузу, он добавил, - при жизни». Потряхивая по очереди затекшие ноги, он, не спеша, отправился вглубь коридора.

             На вдруг занемевших ногах Панас, с трудом передвигаясь, очень медленно приблизился и склонился, разглядывая лежавшую на спине женщину. Да при жизни его мама было очень красива. Эта женщина была ее точной копией, и она тоже умерла.
             Упав на колени, Панас тихо заскулил. Он не знал, почему ему было так тяжело видеть эту мертвую и, в общем-то, совсем незнакомую ему женщину. Он был в отчаянии от несбывшейся надежды прикоснуться к вдруг ожившей матери. Еще раз ощутить такое недосягаемое до сего дня тепло родного человека. Да она была не родная, но сходство с матерью было настолько поразительным, что мгновенно вспыхнувшая любовь к этой лежащей женщине перевернула все его нутро.

             Позади послышался окрик Харитона.
 
             - Эй! Панас! Друг, ты что тут делаешь?
 
             Наклонившись на коленопреклоненным  Панасом, он, низко наклонившись, тоже смог разглядеть лежавшую женщину. Как следует всмотревшись в ее лицо, Харитон резко отшатнулся и даже упал назад. Рефлекторно отползая назад к стене и  осеняя себя крестным знамением, Харитон негромко забормотал себе под нос.

             - Да что же это такое деется, Господи помилуй!  Чур меня, чур! Это мне никак мерещиться, будто твоя мамка здесь с небес явилась? Точь в точь как на том фото, которое ты мне недавно показывал! Так ведь померла она почти пять годын тому назад! Не так разве? Панас? Теперь как все это понимать и не знаю вовсе. Панас, она живая или мертвая?

             Увидев знакомое лицо, Панас кинулся к товарищу крепко обхватил его и, прижавшись лицом к худой груди, заголосил.

             - Це не мамка моя была-а-а! Убили-и-и ее твари-и-и!

             Харитон, поглаживая костлявой рукой голову прильнувшего к нему товарища, тоже заплакал и, не зная что сказать, запел колыбельную которую ему пела его мать.
             Гойда, гойда-гой, ночка идет,
             Детишек малых баиньки кладет,
             Под окном дрожит вишенка мала,
             В домик просится, потому что пришла зима.

             От колыбельной  Панас зарыдал еще больше, но, прислушавшись к словам, постепенно успокоился.

             Успокоившись и протерев мокрое лицо рукавом, Панас похлопал по плечам Харитона и шатающейся походкой отправился в сторону выхода. Харитон, еще раз перекрестившись и боязливо оглядываясь назад, заспешил вслед за своим товарищем.
    
             Идя по коридорам, Панас словно ничего не видел. В мозгу засела только одна мысль: «Зачем? Зачем нужно было ее убивать? Они же не женщину изнасиловали. Они чью-то сестру или мать изнасиловали. Не врага заклятого, свирепого и сильного они убивали, а вот захотели и, походя, изнасиловали беззащитную и слабую женщину ничем им не угрожавшую.
 
             Зачем? Эти злыдни, кричащие на каждом углу Слава Украине в своей родной стране и в своем собственном городе изнасиловали и убили украинку. Это же почти как, изнасиловать собственную мать или изнасиловать породившую их собственную страну Украину! Откуда такая жестокость, почему Господь их не наказал! А может уже наказал! Безумием? Лишь безумные так себя ведут в собственной стране! Разрушая собственный дом и насилуя своих же сестер и матерей!»

             Панас для себя решил - здесь он больше не будет находиться!  Прочь из этого вертепа! С этими нелюдями у него не могло быть ничего общего и к ним у него не было других чувств, кроме ненависти и отвращения.

             Харитон предложил уехать обратно туда, откуда они приехали, но Панас не мог возвратиться туда, где каждый камень у дороги напоминал ему о матери и уговорил приятеля отправиться в прямо противоположную сторону от дома на юг в сторону моря.

             Там же у моря всегда прокормиться легче! Возбужденно хлопая по плечу приятеля, настаивал Панас.

             Харитон думал долго, взвешивая плюсы и минусы жития у моря. В итоге после почти двухчасового размышления, он, тряхнув своими сосульками волос, коротко сказал: «А поживем увидим!»

             Приятели сразу же отправились в банк, где Панас снял со своего счета полторы тысячи гривен. Посовещавшись с Харитоном, который всю свою наличность всегда носил при себе, Панас зашил одну тысячу под подкладку штанов. После чего друзья, больше не раздумывая, отправились на автовокзал.

             Выбрав автобус, отправлявшийся в Одессу, они купили билеты на ближайший рейс. Сев на свои места в автобусе, приятели сразу же задремали. У них теперь было время и возможность пусть ненадолго, но на некоторое время забыться от пережитых тревог и печалей.