Утренние краски позднего рассвета наполнили мои зрачки. Прекратившаяся тряска автобуса и голос женщины, с выраженным сельским диалектом, вытянули меня из объятий морфея. Бегло глянув в окно, я увидел размытые очертания деревни, где проживал объект моего интервью. Деревня эта, скорее, напоминала экспозицию этнического музея, нежели полноценное село. Старые обветшалые дома, разбитая дорога. Поблагодарив женщину за бдительность, я покинул пыльный салон «пазика». Свежий осенний воздух и контрастность местной флоры окончательно стряхнули с меня остатки сна. В честь 70-ления победы и года литературы в России, наше издание решило опубликовать материал о ветеране войны, поэте Васильеве Михаиле Ивановиче. Я, будучи корреспондентом, был отправлен к нему в гости. Месяц назад этот человек презентовал поэтический сборник о природе родного края. Он, судя по слухам – настоящий фанат жизни. Иные говаривали, что он любит её больше чем герой книги Джека Лондона.
Ветерана я встретил в палисаднике. Он сидел над грядкой. Увидев меня, он встал и поздоровался. Я заметил, что у него нет правой руки. Но, казалось, что это обстоятельство нисколько его не смущает. Дедушка встретил меня очень радушно. Он улыбался, много шутил. Затем, предложил мне прогуляться по лесу, что находился за его огородом.
Речь Михаила Ивановича была приятна ушам. Его слова как угли камина создавали ламповую атмосферу безмятежности. Мы говорили на отвлеченные темы, а когда наш диалог затронул тему творчества, он предложил присесть на упавшее дерево. Выдержав театральную паузу, поэт закурил сигарету и начал:
«Я встретил свою музу в военном госпитале. В юношестве я всерьез занимался музыкой. Играл на гитаре, причем, по словам преподавателя, очень недурно. Он вгонял меня в краску своими дифирамбами. Говорил: давай, мол, Мишка, не забрасывай музыку. Это твоя стезя! Но началась война и вместо гитарных флажолетов мои пальцы стали извлекать чудовищные звуки из огнестрельных скрипок смерти. Я ушел на фронт, и как все соотечественники, надеялся на скорейшую победу. Во время перекуров я предавался мечтам о будущем. Уповал, что после войны стану настоящим музыкантом. Но у противопехотного осколочно-фугасного снаряда были другие планы. Он взорвался недалече от меня в битве на Смоленской дуге. Смутно помню то событие. Гул в ушах. Обрывки пейзажей, лиц, пыль, ядовитые вспышки света и страшная боль. Потом мертвая тишина. Окончательно пришел в себя я в военном госпитале в 45-ом. Оказалось, что от взрыва я впал в кому, и пролежал в этом состоянии овоща более трех лет. Этот сон, вкупе с потерянной правой рукой выбили меня из колеи. Пока я спал, мои товарищи умирали. Все планы на будущее пошли прахом. Мечты о музыке сошли на нет. Сильные головные боли, осознание своей бесполезности в будущем и безучастность в настоящей войне подорвали мою веру в себя. Все угнетало, душило. Я угодил в пучину прострации. Врачи советовали мне больше находится на свежем воздухе. Несколько дней подряд я буквально силой вываливал свои телеса из лазарета. Делал круг по территории и падал обратно в койку. Однажды полненькая медсестра Мария, завидев мое печальное лицо, предложила прогуляться по весенней берёзовой роще. Мне было все равно и я пошел с ней. Она постоянно о чем-то говорила, пыталась шутить, заигрывать и самое неприятное - проявлять жалость. Я не мог вынести сердобольности по отношению к себе и поэтому сказал ей, что желаю вернуться в свою постель. Она послушно проводила меня назад. На следующий день, мне захотелось вернуться в рощу и побыть там наедине с собой. В этих березах было что-то завораживающее и манящее. Гуляя между деревьями, я услышал голос девушки. Кристально чистые, искренние ноты, как нашатырь взбудоражили меня, и сила естественного любопытства потянула в сторону источника волшебных звуков. Я шел сквозь чащу, а по моей коже то и дело пробегала приятная дрожь и мурашки. На поляне я увидел её... Субтильное создание. Она пела, кружась в танце с букетом полевых цветов. Ни до, ни после я не слышал голоса более искреннего, чистого, умиротворяющего. Складывалось впечатление, что вся окружавшая природа аккомпанирует ей. Будто ветер трогает незримыми перстами березовые струны ветвей, созидая полифонию природной музыки. Попав на поляну вся моя сущность, начала резонировать с этим волшебным оркестром. Заметив меня, девушка лишь улыбнулась и продолжила выделывать незамысловатые па на лиственном паркете, лаская мой слух ангельским сопрано. В ту минуту я понял истинный смысл слова гармония. Померкло все. Не знаю, сколько времени я провел в таком состоянии чудесного оцепенения. Казалось, что этой девушке плевать на войну, на смерть и на мое уныние. Она просто пела, танцевала и радовалась. Её гибкий стан, зеленые очи и русая коса размыли плотину моей апатии восхитительными потоками жизни. Нежные порывы ветра подхватили идиоматичную певицу, и она взлетела. Паря в лесной невесомости, она нежно, произнесла: «Раствори себя в любви Миша». Девушка светилась и это свечение было сродни небесному свечению. Экспозиция второго солнца, достигнув своего апогея пошла на убыль. Когда глаза привыкли к естественному освещению я понял, что она исчезла. Состояние экзальтации не покидало меня в течение всей обратной дороги в лазарет. Придя туда, я узнал, что фашисты капитулировали. На календаре висел листок с цифрой девять. На улице стоял май.
Михаил Иванович завершил рассказ, а я был в ошеломлении. Лицо мое выражало гипертрофированное изумление. Деда Миша добавил: «И теперь она для меня как недосягаемая дальняя планета. Муза навсегда». После чего поэт встал и сказал, что нам пора идти пить чай.
Я стоял на трассе за пределами села в ожидании автобуса. Мои руки перебирали книгу со стихотворениями Васильева. Осенний день бабьего лета подходил к концу, а я все думал о этой девушке. Кто она? Марево или восьмое чудо света? Золотая листва шелестела как мои извилины. Ветер обдал лицо теплым порывом. По телу пробежала мелкая приятная дрожь, какую испытываешь от прослушивания любимой музыки. Из леса донеслись нежные звуки хрустального женского голоса...