Глава пятая
Итак, основы коммуникации заложены, и можно приступать к следующему этапу обширной программы общекультурной деятельности, решил руководитель экспедиции. Он обратился к своим коллегам с такими словами: «Дорогие друзья! Первый и самый ответственный этап нашей работы дал ощутимый результат. Это нас вдохновляет и побуждает идти дальше.
Сейчас я задам вам вопрос – очень простой и, в то же время, сложный: чем человек отличается от других биологических видов? – тут он выдержал паузу, – конечно же, способностью к творчеству, к созданию красоты. Палку может сделать и обезьяна, если очень постарается, но украсить её – никогда!». (Разумеется, все это он сказал на тунском языке, но здесь и далее текст дается в переводе).
Члены экспедиции приняли эту идею с большим воодушевлением. Специалисту по культуре первобытных народов Фуксу было поручено разработать программу приобщения дикарей к разнообразным формам народного творчества. Господин Фукс считал себя непревзойденным мастером-теоретиком в этой области. Недаром он защитил докторскую диссертацию по теме « Культура быта и творчество древних фениморов». И ведь никто на всем белом свете до этого даже не подозревал об их существовании, а уж о культуре и подавно. Кроме того, он был однофамильцем того самого знаменитого Фукса, по имени которого было названо красивейшее растение фуксия с прелестными цветами замысловатой формы. Наш специалист по культуре древности считал, что он сам как бы символизирует красоту и гармонию, благодаря своей знаменитой фамилии.
Вся жизнь его проходила под знаком служения искусству, которое он старательно внедрял в повседневную жизнь. Он полагал, что к творчеству способны все – без исключения. И надо только поощрять людей в их стихийном творческом порыве. На родине Фукс уже успел создать множество объединений художников-любителей. Он считал изобразительное искусство самым древним и всегда начинал приобщение к прекрасному именно с него. На острове Там он намеревался повторить этот, уже нашедший широкое распространение в Европе, опыт окультуривания масс. Этот господин нисколько не сомневался в успехе, так как владел специальными приемами психологического воздействия, благодаря которым в каждом мог пробудить творческий порыв. Стоило ему только сказать: «Рисуют все!» – и у каждого, кто это слышал, рука сама тянулась к карандашу или кисти.
Сомнения нисколько не одолевали господина Фукса, когда он собрал дикарей обоего пола в возрасте от двух до девяноста лет и объявил им, что отныне все они – члены общества живописцев-любителей «Наследники Рафаэля». А для первого знакомства показал им рафаэлевскую мадонну с младенцем в репродукции и сказал «ик», что означало «картина». Аборигены понимающе закивали и стали деликатно перешептываться. Затем он, дождавшись тишины, громко и торжественно произнес: «Мокс ик!», что в буквальном переводе означало «Делать картину!», и все туземцы взялись за розданные им грифели и стали царапать ими грифельные доски, приговаривая «мокс ик», наверно, чтобы не забыть, что они делают.
Рисунки у всех получились разные. Некоторые из них представляли собой пересечение разнообразных линий, некоторые – комбинации точек и отрезков. На одном даже была сделана попытка изобразить замкнутую кривую, не совсем, правда, удачная. Господин Фукс был очень доволен, рассматривая варианты мадонны с младенцем, которые представили ему дикари. «Вот это и есть начало великого приобщения к таинству живописи! – говорил он проникновенно, – конечно, у них еще нет мастерстве и навыка, но это и неважно. Они-то считают себя художниками, вот что самое главное!».
Глава шестая
Воодушевленный успехом первого начинания, он задумал создать на острове еще одно творческое объединение, на этот раз – литературное. Оно называлось «Гомер» в честь легендарного поэта, а члены его именовались «гомеровцами». Здесь господин Фукс проявил большую строгость в отборе членов и взял только грамотных. Их оказалось не очень много: из коренных жителей писать по-тунски могли единицы. Тогда параллельно с обществом изящной словесности пришлось открыть курсы обучения национальной письменности имени Мориса Тореза. Первый выпуск курсов вскоре пополнил ряды «гомеровцев», и литературные занятия начались.
Своей первой задачей руководитель объявил следующее: научить дикарей излагать свои мысли и чувства в письменной форме. Он предложил каждому описать, что он думал, когда шел на занятие. И туземцы, уже овладевшие в совершенстве навыками письма, принялись за дело. Они честно трудились без отдыха несколько часов, после чего, удовлетворенно отдуваясь и отирая пот со лба, вручили своему наставнику грифельные доски. Господин Фукс расставил их, как картины, по стенам комнаты для занятий и, оставшись один, стал внимательно изучать. «Это же первые памятники тунской письменности!» – произнес он, и сердце его учащенно забилось. – Нет, к чему излишняя скромность – это первые произведения национальной литературы острова Там!» И он стал читать слова, нацарапанные грифелем, переходя от одной доски к другой. «Шел к Фуксу. Хотелось кушать», – прочел он. «Фазан украл кокос», – сообщала другая запись. «Рыба без головы – не рыба. Что же я ел вчера?» – читал господин Фукс. «Сколь разнообразен внутренний мир этих людей! – восхищался он. – Они не только подмечают интересные стороны жизни, но и задают себе вопросы о сущности бытия! Их самосознание просто растет на глазах! Теперь, освоив прозаический способ описания мира, мы перейдем к поэзии. Уверен, что дикари не лишены поэтического чувства и просто истомились ожиданием выразить его».
Глава седьмая
На следующем занятии господин Фукс похвалил «гомеровцев» за стиль и слог их прозаических произведений и сообщил, что теперь пришло время браться за стихи. В качестве примера классической поэзии он проникновенно прочел сонет Петрарки в собственном переводе на тунский язык. «Это высокая поэзия Возрождения!» – объявил торжественно он. Аборигены в ответ закивали, на этот раз – молча. «Ну, а теперь я предоставляю вам полную свободу творчества. Дайте выход вашим чувствам, пусть они выльются на лист (тут он поправился – «на доску») из глубины вашей трепетной души. Творите, друзья мои, дерзайте, благословляю вас», – напутствовал Фукс дикарей. Видимо, чувства уже давно и сильно переполняли их души, и для сочинительства стихов много времени не потребовалось. Через четверть часа первые грифельные доски были сданы, а спустя полчаса работу завершили остальные.
Когда все разошлись по домам, господина Фукса охватило необычайное волнение: ему предстояло прикоснуться к самому сокровенному – внутреннему миру «гомеровцев». Дрожащими руками он взял первую доску. «Черепаха, сволочь злая, прокусила попугая», – прочел он. «Какое живое и непосредственное чувство!» – прошептал Фукс и взял другую доску. «И каждый у него – дурак: все делает всегда не так». Специалист по древним культурам просто потерял дар речи. «Какой тонкий психологический портрет! Интересно, о ком это? Надо бы выяснить», – и он стал читать дальше. «Люблю тебя я больше апельсина. Душа моя горит без керосина». У Фукса захватило дух. «Это же настоящая любовная лирика! – вскричал он. – Любопытно, кто из моих коллег успел рассказать им о свойствах горючих жидкостей. Но образ – каков! А сколько обжигающей экспрессии!» И он углубился в чтение. А, прочитав все до конца, пришел к мысли о необходимости срочно издать антологию тунской поэзии большим тиражом.
Глава восьмая
Итак, стараниями доктора Фукса на острове в предельно короткие сроки была создана национальная и глубоко народная культура. Духовность туземцев становилась все богаче. И стало очевидно, что блага цивилизации уже становятся доступны им. Они почувствовали себя людьми раскрепощенными, сбросившими вековой гнет невежества. А поскольку получали поощрение во всем, что они делали, то свобода их стала внешне смахивать на распущенность. Члены экспедиции забеспокоились. «Свобода – это, конечно, хорошо, – сказал пастор Квак, – но не до такой же степени! Я все больше убеждаюсь в том, что настало время обратить наших туземных братьев в истинную веру. И я готов заняться этим, притом немедленно». Если кто-то думает, что миссионерство – дело простое, то он удивительно заблуждается. Ну, подумайте сами, легко ли внедрить в незамутненные цивилизацией головы мысль о том, что Бог есть и что надо его слушаться? Это совсем непросто. Здесь нужна ситуация, близкая к экстремальной, в которой люди готовы были бы принять на веру все, что угодно, и следовать этому свято и неукоснительно.
Пастор Квак был человеком изобретательным и имеющим в делах такого рода большой опыт. Он понял, что аборигенов надо сначала ввести в шоковое состояние, а потом уже из них можно делать хоть синтоистов, хоть баптистов. И, заручившись поддержкой других членов экспедиции, он стал готовиться к грандиозному представлению. Сценарий был таков: однажды ночью остров будет разбужен ужасным взрывом. Все выбегут из своих хижин. И тут они увидят, как из пламени и дыма появится Он, посланник божий, и объявит, что наступает конец света. Начнется всеобщая паника, среди которой Он громоподобным голосом скажет, что послан Всевышним для спасения жителей острова от ужасной кары. Причем, спасены будут только те, кто уверует во всемогущества Бога и будет ему поклоняться. Посланник же небесный (в этой роли выступит, разумеется, пастор Квак) берет на себя обязанности посредника между разгневанным божеством и дикарями. Так что, если хотите жить и кушать по утрам бананы, то, будьте любезны, наши братья-аборигены, чтить Бога-отца и сына его пастора Квака.
Представление было назначено в ночь на понедельник (по европейскому стандарту) и прошло с ослепительным блеском. Святой отец, выкрасивший предварительно свои длинные волосы и бороду в ярко-голубой цвет, предстал перед вырванными из спальных гамаков туземцами в сиянии пламени огромных бенгальских огней и облаке серного дыма. Мегафон, спрятанный в широком рукаве его огненно-красного одеяния, усиливал звук его голоса до такой степени, что сначала все дикари просто оглохли, и лишь потом стали кое-как разбирать слова и вникать в смысл сказанного. Аборигены тут же согласились признать и Бога, и сына его с голубыми волосами, и вообще все, что угодно, только бы их не лишили жизни и бананов, поскольку без них дикари не мыслили существования. Так, все коренное население острова быстро и без особых хлопот было обращено в истинную веру. Это тут же благотворно сказалось на пошатнувшейся нравственности. А в словаре тунского языка появились новые слова: «бог», «грех» и «кара божья»; последнее имело значение – «самое ужасное, что может быть на свете» – и понималось дикарями как отсутствие в рационе фруктов.
(Окончание следует)