Он без рода, без племени, да и зачем ему это, если у него нет имени?
Ему двадцать пять, ну, тридцать, максимум пятьдесят, и он страдает - потому что это удобно и доступно.
Мне столько же, только значительно меньше и плакать себе запрещаю каждые десять минут. Осень заставит, все равно дождь льет, будто воды не жалко, а должно быть...
Мы гуляем по парку: я и он (почти что угасший, но с надеждой в кармане вместо денег).
Он хвалит мою прозу и даже ликует, а я задыхаюсь. Стихи не читаю, но пытаюсь писать, зачем уточняет?
Я уже не тону, смотрю вдаль - там почти что весна или тоже осень. Намного богаче, а мы ведь бедные... точно, порой забываю.
Под корнями из потрепанных книг свисает иссохший листок - клон прошлого или настоящего.
Он грустит. Снова. Я тоже грущу, хотя еще далеко ехать (не больше часа), но через границу и плыть почти вечность.
Он часто прощает, я часто прощаюсь. Мы вместе так долго - пару секунд и мгновений, а он и не знает. Может, я тоже?
Мы разные очень.
Человеку бывает так одиноко!
Ведь ночь за окном, ведь вечная осень, ведь рядом не тот и где-то внутри совершенно простужен.
Я любви не просила, да и кто в здравом уме о ней просит?
Фанатик? Адепт? Безумец? Пророк?
Любовь постучала, а я согласилась: чай заварила с печеньем и сыром.
Любовь нелюбима, хоть дарит повсюду свою простоту. Я нелюбима по той же причине. Или нет? Кто теперь угадает.
Он тихо приходит, уже воскресенье, он шепчет на ухо, что скоро уйдет.
Зачем он умеет просить о прощении?
Зачем я умею о том же молчать?
А осень не спросит. Еще бы, откуда ей голос достать?
Слякоть, ветер, удушье и грозы, а он так стоит совсем разодетый. Как призрак. Как прощальный аккорд.
Мы снова гуляем напоследок обнявшись с чужими людьми. С глазами пропавших огней.
Я знаю зачем он когда-то вернется...
Он - осень, а я лишь простой человек.