АДВОКАТ
(Семейная драма в трёх действиях)
Действующие лица:
Андрей Петрович Корнеев, историк, 52 лет.
Пётр, его сын от первого брака, адвокат, 30 лет.
Надежда Аркадьевна Синицына, вторая жена Корнеева, 50 лет.
Дмитрий, её сын, студент-юрист, 20 лет.
Михаил Викторович Яблоков, актёр, друг дома Корнеевых, бывший муж Синицыной, 45 лет.
Светлана Сергеевна, ученица и третья жена Корнеева, 40 лет.
Аня, дочь Корнеева и Светланы Сергеевны, студентка-филолог, 18 лет.
Лера, невеста Дмитрия, 17 лет.
Елена Сергеевна Сухарева, сестра Светланы Сергеевны, предпринимательница, 47 лет.
Иван Владимирович Поспелов, гражданский муж Сухаревой, 35 лет.
Даша, однокурсница и подруга Ани, 19 лет.
Галя, горничная Корнеевых, а вместе с тем и экономка, и няня, и помощница, и вообще незаменимый человек в доме и почти член семьи, 60 лет.
Евгений Абрамович Зимовский, преподаватель немецкого языка, 26 лет.
Действие в конце июня на даче под Москвой.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Столовая. Помещение просторное, прилично отделанное и ярко освещённое большой люстрой на потолке, да ещё праздничными свечами на столе. В углу электрический камин. Обустроиться как следует пока не успели. Все в сборе – за столом в центре. Семейный ужин.
Сухарева (уплетая угощение и вертя головой по сторонам). Нет, по-царски, по-царски! Мы у себя в провинции ничего подобного не видели. (Поспелову.) Правда, Пузик? И ещё бы сто лет не увидели.
Поспелов (неопределённо). М-да.
Сухарева. И Светочка хотела от нас утаить…
Светлана Сергеевна (с неловкостью). Ну что ты говоришь, Лена…
Сухарева. Но ведь своя кровь – не обманешь!
Аня (на полном серьёзе). Ничего мама не хотела! Просто мы сами так неожиданно переехали… То есть, я хочу сказать…
Светлана Сергеевна (ласково). Да молчи уж, адвокат!
Синицына (полушутливо). Ну нет, Света, адвокатов в доме и без неё хватает. И Петенька вот какой у нас замечательный, и мой туда же.
Пётр. Я же просил, Надежда Аркадьевна. Что вы, в самом деле, мне сегодня бенефис какой-то устраиваете?
Светлана Сергеевна. Скромничает. (Чуть заметно кивая ему, вполголоса.) Правильно, Петруша, правильно.
Корнеев (перехватив её взгляд). Правильно-то правильно, но всё должно быть в меру. А у тебя, Пётр, как-то сверх меры сегодня получается. Спасибо-то мы должны тебе сказать.
Пётр (сдержанно). Сказали уже, папа.
Сухарева (не утерпев). И ещё раз скажем!
Корнеев. И ещё не раз скажем, потому что, если бы не ты, если бы не наш Пётр, действительно замечательный, – разве мы могли бы о такой даче мечтать?
Синицына. И тем более – она совершенно наша, ни съёмная какая-нибудь, ни ещё какая-нибудь…
Сухарева (поднимает бокал). За Петра!
Все подхватывают, чокаются, пьют.
Пётр (на все стороны). Спасибо. Спасибо. Спасибо.
Светлана Сергеевна. Расскажи, какое ты дело-то сложное выиграл.
Пётр. Да что вы всё усложняете, какое сложное – так, обыкновенное.
Светлана Сергеевна. Скромничает, скромничает.
Дмитрий. Расскажи лучше, почему ты адвокатом стал.
Синицына. Да сто раз уже слышали.
Сухарева. А я не слышала.
Пётр. Тётя Лена, я вам потом расскажу, если хотите.
Сухарева. Конечно, хочу!
Яблоков. Я бы тоже ещё раз послушал. Очень романтическая история.
Синицына. Ничего романтического.
Сухарева. Я обожаю романтические истории! Вместе
Синицына. Не обольщайтесь, история на самом деле скучнейшая.
Корнеев (строго). Надя! Рассказывай, Пётр.
Пётр. Да зачем, папа.
Яблоков. Я расскажу. Я люблю и слушать, и рассказывать. (Встаёт.) Итак, друзья…
Синицына. Сядь. Не на сцене.
Яблоков. Мне так удобнее. Итак, представьте себе: мрачное подземелье где-нибудь в средневековой Германии.
Сухарева. Кстати, сейчас подешевели билеты в Мюнхен: мы с Пузиком смотрели туры…
Яблоков. Дорогая моя, так вы мне будете мешать.
Сухарева (кокетливо). Дорогая, да не ваша.
Яблоков. Всё равно, вы мне мешаете.
Светлана Сергеевна. Лена, подожди, пожалуйста. Извини, Миша.
Аня. Вы остановились на подземелье.
Яблоков. Да. Спасибо. Так вот…
Синицына. Хоть убейте – я не могу себе представить «мрачное подземелье».
Аня (встаёт, убавляет свет в люстре до минимума). Так?
Все, кроме Синицыной. Да, да.
Лера. А давайте просто при свечах посидим?
Аня совсем выключает люстру и садится.
Сухарева. Это так романтично!
Синицына. Ничего…
Светлана Сергеевна. Пожалуйста, давайте слушать!
Яблоков. Спасибо. Итак, Средневековье. Свирепствует…
Сухарева. Чума.
Синицына. Холера.
Галя. Эпидемия.
Пётр (стучит ножом о стакан). Тишина!
Дмитрий. В зале суда.
Аня. А то Петя всех удалит.
Дмитрий. Из Контакта.
Молодёжь, кроме Петра, смеётся.
Корнеев. Ладно, ладно!
Яблоков. Инквизиция.
Сухарева. А я думала – чума.
Поспелов. Инквизиция – чума Средневековья.
Пётр. Тихо!
Корнеев. Дайте же ему говорить!
Сухарева. Михаил, говорите! Это очень… интересно. Итак, вы говорите, процветает инквизиция…
Аня. Тётя Лена, разве может инквизиция «процветать»?
Пётр. Ещё как может, Анечка.
Дмитрий. Пышным цветом.
Яблоков. Вы меня не слушаете!
Лера. Не слушайте их, мы вас слушаем!
Сухарева. Михаил, я вас очень слушаю. Вы сказали: инквизиция.
Яблоков. Я знаю, что я сказал!
Светлана Сергеевна. Пожалуйста, я прошу вас! Лена, прошу тебя!
Сухарева. Я молчу. Пузик, молчи.
Светлана Сергеевна. Может быть, они разговаривают, потому что добавки хотят? Кому добавки?
Сухарева. Мне! И Пузику.
Аня. И мне!
Дмитрий (за себя с Лерой). Нам!
Аня. Даша, тебе тоже?
Даша не успевает кивнуть.
Даше тоже!
Синицына. Нет, спасибо.
Яблоков. Мне чуть позже, если можно.
Галя (раскладывая по тарелкам). Можно, можно.
Аня. Если останется.
Корнеев. Останется, мама с Галей всегда как на Маланью свадьбу готовят. Галя, будьте добры, мне тоже. Удивительно вкусно всё.
Яблоков. У вас всегда вкусно. Мне, Галя, попозже.
Галя. Я помню.
Светлана Сергеевна (когда передали все тарелки и Галя села, ей). Сами кушайте.
Галя. И вы тоже. Ой! Света, а вам-то?
Поспелов. Сапожник без сапог.
Светлана Сергеевна. Я сама, сама, сидите. (Кладёт себе добавки.) И вам. (Кладёт Гале.)
Галя. Спасибо.
Яблоков. Ну, теперь слушайте.
Пётр (достав из кармана телефон). Извините, пожалуйста, мне три раза по работе звонили, а я не слышал – надо пойти позвонить. (Встаёт.) Извините. Михаил Викторович, рассказывайте, рассказывайте! (Выходит.)
Светлана Сергеевна. Это он от скромности убежал. Миша, рассказывай.
Яблоков. Итак, подземелье.
Синицына. Как долго, умереть можно!
Яблоков. Вот! Вот так же думала, томясь в этом подземелье, какая-нибудь средневековая ведьма в ожидании…
Синицына. Потрясающе! Поздравьте меня, я уже ведьма!
Яблоков. Надя, не цепляйся к словам, я тебя не имел в виду.
Синицына. Как жениться, так не была ведьма, а как развелись…
Дмитрий. Лера, не слушай, тут восемнадцать плюс.
Синицына. Очень замечательно!
Сухарева. Надежда Аркадьевна, это образно.
Синицына. А вы не вмешивайтесь, я сама актриса!
Яблоков. Надя, успокойся!
Светлана Сергеевна. Что же вы добавку-то не берёте, Надежда?
Синицына. Да не хочу я! Весь аппетит отобьёт.
Дмитрий. Мама, если бы мы жили в Средневековье…
Синицына. Мы, к счастью, не живём в Средневековье.
Дмитрий. Я только хотел сказать…
Синицына. Помолчи, Митя, без тебя тошно.
Корнеев. Надя, ну зачем ты?
Синицына. Я зачем? И ты туда же! Меня в твоём доме…
Даша (внезапно). Если бы мы жили в Средневековье, то мы бы все уже умерли. (Поняв, что сказала это вслух.) Ой…
Молодёжь вдруг смеётся.
Аня (смеясь). Очень глубокомысленное замечание…
Сухарева (когда почти все просмеялись). Михаил, ну расскажите про ведьму-то! Интересно.
Синицына (хочет встать). А мне совсем не интересно.
Корнеев. Надя, да посиди, остынь.
Синицына. А что это ты мной командуешь? Я тебе уже давно не жена.
Корнеев. Надя, ну почему «командуешь»? Я просто сказал.
Яблоков. Надя, чтобы ты не думала ничего лишнего и не принимала бы на свой счёт, давайте мы нашу ведьму назовём… назовём её, например…
Синицына. Надежда.
Яблоков. Надя, не язви, а то у меня действительно, кроме твоего, все имена из головы выскочили. Скажите мне какое-нибудь имя.
Сухарева. Имя, имя…
Поспелов. Роза.
Яблоков. Отлично! Имя – Роза. Пусть будет Роза, спасибо.
Даша. Такой роман есть. Ну, почти так называется.
Поспелов. Как?
Даша. «Имя розы».
Галя. Умберто Это написал.
Синицына. Эко?
Галя. Да, вот так вот.
Аня. А ещё есть «Роман о Розе».
Даша. А ещё драма «Роза и Крест».
Светлана Сергеевна. Ну, сейчас начнут. Не переслушаешь этих филологов.
Поспелов. А вы, девушки, обе филологи?
Аня. Да.
Сухарева. Пузик, ты меня позоришь. Я же тебе говорила.
Поспелов. Вы, наверное, много языков знаете?
Аня. Нет, мы, конечно, изучаем языки, и древние, и новые, но вообще это не наша специальность.
Поспелов. Очень интересно! А ваша какая?
Аня. Мы литературой занимаемся, Даша двадцатым веком, а я девятнадцатым. А меня ещё преподаватель звал по истории языка, там такая тема есть интересная, и почти не исследованная, – согласование времён в Галицко-Волынской летописи… Ну, глагольные формы.
Поспелов. А-а.
Аня. Так что я, наверное, на следующий год две курсовые буду писать.
Светлана Сергеевна. Про немецкий расскажи.
Аня. Да что всё про меня-то, мама? Вон пусть Даша расскажет.
Поспелов. Даша, расскажите нам.
Даша. Да мне-то рассказывать нечего: сессию закрыла – и слава Богу.
Сухарева. Ой! Девчонки ведь сессию сдали, а мы их ещё не отметили!
Светлана Сергеевна. Лена, молодец! Конечно!
Яблоков. Давайте, давайте! (Наконец садится.)
Корнеев (встрепенувшись). Обязательно!
Галя. А как же!
Сухарева. Зайки, за вас!
Все поздравляют девочек, чокаются, пьют, они благодарят.
Так, а что же мы Митю обошли? Он ведь у нас тоже студент.
Синицына. А Митя не заслужил.
Сухарева. Как это не заслужил?
Дмитрий. Да ну…
Синицына. Хвост схлопотал.
Дмитрий. Да не схлопотал я!
Светлана Сергеевна. Он не схлопотал, он сам попросил. Пришёл на последний экзамен, сказал: я, мол, ничего не учил, ничего не знаю, назначьте мне пересдачу на осень. А так был бы тоже круглый отличник.
Сухарева. Правда, что ли, не готовился?
Светлана Сергеевна. Да какое там – заупрямился просто.
Сухарева. Ну! А что заупрямился?
Аня. Тётя Лена, что вы привязались к человеку, извините!
Синицына. В голову кое-что ударило, не к столу будь сказано.
Сухарева. Кому?
Синицына. Кому-кому – чуду нашему хвостатому.
Сухарева немного теряется – в первый раз за вечер – и обескураженно поправляет причёску: волосы у неё собраны в хвост. Возникает неловкая пауза. Звук SMS.
Аня. Петя SMS-ку прислал: «Вызвали по работе в Москву, буду завтра».
Синицына. Вот Петенька – на работе без него буквально дня прожить не могут. И когда учился, уже работал, пригласили его.
Дмитрий. Меня попрекаешь?
Светлана Сергеевна. Что ты, Митенька, мама просто сказала, ты сам почему-то на свой счёт принял.
Яблоков. Это у нас семейное – на свой счёт принимать.
Светлана Сергеевна. Миша!
Синицына. Пусть принимает – может, поумнеет.
Дмитрий. Да сдам я этот экзамен! Только не сейчас. Потом сдам.
Светлана Сергеевна. Никто и не сомневается, Митенька.
Дмитрий. А что вы меня судите?
Лера. Да кто тебя судит, Митя? Успокойся.
Дмитрий (застыдился). Я спокоен.
Корнеев (отвечая своим мыслям). В самом деле, выдернули под выходные, да ещё на ночь глядя.
Светлана Сергеевна. Ты что, Андрюша? Про Петю?
Корнеев. Ну. Отдохнуть не дадут.
Светлана Сергеевна. Работать-то день и ночь – это он в тебя, Андрей.
Галя. Уж не из родни, а в родню.
Корнеев. Машенька такая же была, Царствие Небесное.
Сухарева. Завтра приедет, написал, – так ещё три дня будет.
Поспелов. Три счастливых дня будет у меня.
Сухарева. Пузик, это невозможно!
Поспелов. Это не я.
Сухарева. Угу. А кто же?
Поспелов. Пушкин.
Аня. Иван Владимирович, это Лермонтов. И у него «было».
Поспелов. У него было, а у меня будет. (Украдкой посматривает на Леру.)
Сухарева. Пузик, я тебя умоляю!
Поспелов. Молчу, молчу.
Корнеев (внезапно). Аня, ты немецкий-то учишь?
Светлана Сергеевна. Да что ты, Андрей, сегодня как дикий какой-то? Дай хоть отдохнуть-то ребёнку, и так всё время за учебниками сидит.
Аня. Нет, папа прав, языком надо каждый день заниматься, обязательно. Я и так две недели пропустила, пока другие экзамены сдавала.
Корнеев. Солнышко, я ведь не заставляю…
Аня. Нет, нет, папа, я сама так думаю.
Корнеев. Я к чему вспомнил – мне письмо пришло, от коллеги, из Германии, но что-то я там не уверен, хочу, чтобы ты посмотрела.
Аня. Конечно, папа. После ужина посмотрим.
Светлана Сергеевна. Ну уж! И до завтра не убежит никуда ваше письмо.
Корнеев. Я ведь, солнышко, не тороплю. Можно и послезавтра, когда сможешь.
Аня. Я поняла.
Светлана Сергеевна. У нас у Анечки большие способности к языкам.
Аня. Мама!
Светлана Сергеевна. Что? Все их преподаватели так говорят, вот Даша не даст соврать.
Даша (смутившись). Да.
Светлана Сергеевна. И с ней специально преподаватель по немецкому занимается, сам предложил, – чтобы она в русско-немецкий институт поступила, там у нас при университете, сразу на какой-то повышенный уровень.
Сухарева. Молодец, умничка!
Поспелов. Да, вы большая молодец.
Аня. Спасибо.
Сухарева. Мне кажется, за это надо выпить.
Аня. Да не надо…
Все. Надо, надо!
Галя (вскакивает). Давайте я кому-нибудь ещё чего-нибудь подложу. (Подкладывает угощение всем, кто просит.)
Пьют за Аню.
Синицына (Яблокову). Ты когда про свою Лилию-то расскажешь?
Яблоков. Про какую лилию?
Синицына. Ну, Розалию. Про ведьму про свою.
Сухарева. А, расскажите, расскажите!
Яблоков. Да не было никакой ведьмы, это я для примера придумал.
Синицына. Ну всё равно, рассказывай быстрее, и я спать пошла. Поздно уже, спать хочется.
Дмитрий. Ты сразу иди, а то он так нарасскажет – не заснёшь потом.
Синицына. Ну что ты за глупости вечно городишь! Прекрасно заснёшь. А если что, у меня снотворное есть. Представляете, взяла с собой две упаковки, а у вас тут такой воздух, что просто грех не заснуть, само спаться должно. Яблоков, рассказывай.
Яблоков. Да нечего рассказывать, Синицына. Я же говорю, придумал всё.
Синицына. Что придумал, то и рассказывай.
Яблоков. Вы опять слушать не будете.
Сухарева. Будем, будем!
Лера. Будем!
Яблоков. Да нет, я уж в другой раз.
Синицына. Ну что вот за наказание! Обиженного из себя строит.
Дмитрий. Это он просто на ночь про ведьм не хочет.
Яблоков. Вот ещё! Не верю я в эти глупости. А ты на самом деле ерунду какую-то городить начинаешь, правильно мама сказала. А если всё знаешь, сам бы и рассказывал. Спокойной ночи! (Вдруг уходит.)
Сухарева. Что это он?
Синицына. Мне послышалось, или он со мной согласился?
Дмитрий. Тебе не послышалось.
Синицына. Первый раз в жизни! Мишка! (Идёт за ним.)
Корнеев. Зачем разводились, не могут же друг без друга.
Галя. Даже когда собачатся, и то не могут.
Светлана Сергеевна (Корнееву). Друг без друга не могут, а оба они и мы все без тебя не можем.
Корнеев. Ты моя радость! (Шлёт ей воздушный поцелуй через стол.) А я без вас не могу.
Сухарева. Я, конечно, дико извиняюсь, но мне всё-таки хочется услышать эту романтическую историю, которую так и не рассказал нам Михаил. Митя, может быть, ты тогда расскажешь?
Дмитрий. Петя приедет, расскажет. Это его история.
Сухарева. Но я же всю ночь буду мучиться от любопытства, и никакое снотворное мне не поможет!
Лера. Митя, расскажи.
Аня. Расскажи, тётя Лена всё равно теперь не отстанет. А мы пока с папой письмо пойдём разбирать. Пойдём, пап. (Встаёт, тянет Корнеева.)
Корнеев. Да я вот, Анечка, сижу и думаю: не помню, куда я его положил. Письмо-то. Вертел, вертел в руках, а потом куда дел, не помню.
Аня. Найдём сейчас. Далеко-то, наверное, не убрал. Недавно же пришло?
Корнеев. На днях. Давай, Анечка, я завтра встану, поищу, сейчас уже голова ничего не соображает.
Светлана Сергеевна. Ты бы спать лёг. Расклеился ты что-то сегодня, Андрюша.
Аня. Правда, папа, ложись, устал. И я бы легла. Тоже что-то…
Светлана Сергеевна. Конечно, всю сессию не спишь почти. Не замечаешь, не замечаешь, а усталость-то накапливается.
Даша (вскочив). Мне, наверное, уже домой надо.
Аня. С ночевой же вроде договаривались.
Корнеев. Конечно, Даша, оставайся. Захочешь – завтра поедешь, а сейчас куда на ночь глядя? Не сидится вам всем.
Даша. Да нет, я…
Корнеев. Никаких, мы тебя не отпускаем.
Даша. Спасибо, конечно, но…
Корнеев. И на выходные не отпускаем. Здесь красота какая, природа, воздух, а в город вернёшься – что, просидишь в четырёх стенах.
Дмитрий. Так и здесь просидишь: на выходные сплошной дождь обещают.
Аня. Это, Даша, в Средневековье такой обычай был: гостя как можно дольше не отпускать. Папа рассказывал. А у нас тут сплошное Средневековье.
Сухарева. Ну, с таким рыцарем, как ваш папа…
Корнеев. Что вы, Елена Сергеевна, какой из меня рыцарь. Дон-Кихот разве что.
Сухарева. Скромничаете, Андрей Петрович, скромничаете! Я поняла, это у вас наследственное, Петя такой же.
Лера. У Андрея Петровича все дети такие.
Сухарева. Да, да, да, Андрей Петрович, я вам хочу сказать, что вы очень счастливый отец!
Корнеев. Главное, чтобы дети были счастливые.
Сухарева. Я не сомневаюсь!
Лера. Они стараются никогда не огорчать Андрея Петровича и Светлану Сергеевну.
Дмитрий. А я, значит, маму огорчаю. Как же, экзамен не сдал.
Лера. Митя, не цепляйся.
Дмитрий. Может быть, мне вообще оставить тебя в покое?
Корнеев. Дмитрий!
Светлана Сергеевна. Митенька! Вместе
Аня. Митя, она твоя невеста!
Лера (вцепляется в него). Митя!
Дмитрий (аккуратно высвобождаясь). Успокойтесь. Я пошутил.
Аня. Неудачно.
Лера. Шуточки у тебя.
Даша. Вы извините, мне у вас очень уютно и хорошо, но, наверное, я всё-таки поеду.
Аня. Да сказали же тебе, нет!
Даша. Анечка, я очень вам благодарна! Светлана Сергеевна… Андрей Петрович… Галя… Митя…
Аня. Вот и оставайся. Мы тебя не выпустим. В подвале поселим.
Светлана Сергеевна. Аня, ты что, в каком подвале?
Аня. А больше негде. Вы с папой у себя, дядя Миша в папином кабинете, Лера у Мити, тётя Лена с Иваном Владимировичем в гостевой, Надежда Аркадьевна в моей комнате, я с Галей. Только подвал остаётся. Я же, когда Дашу с ночевой приглашала, не знала, что тётя Лена приедут.
Сухарева. Да, да, да, Анечка, мы сами как-то так спонтанно собрались, позвонили Свете уже из аэропорта.
Светлана Сергеевна. Мы как раз только переехали, даже ещё вещи не распаковали.
Корнеев. Да что там вещи, саму дачу толком не посмотрели.
Светлана Сергеевна. Петруше ведь её только вчера подарили.
Сухарева. Да, богатые, конечно, у вас в Москве, что говорить. Такие подарки делать.
Светлана Сергеевна. Это клиенты его, он там дело сложное выиграл.
Корнеев. Извините, я пойду. Сил нет. До завтра, спокойной ночи всем.
Все. Спокойной ночи.
Светлана Сергеевна. А я не знаю, что ты сидел. Давно бы уже пошёл готовиться.
Корнеев (у двери). К чему?
Светлана Сергеевна. Странный ты какой-то. Ко сну, к чему ещё.
Корнеев. А, ну да, да. (Уходит.)
Светлана Сергеевна (всем). Вы ещё посидите? Галя, пойдёмте тогда стелить. Дашу тоже к вам с Аней положим.
Аня. А как же подвал?
Светлана Сергеевна (уходя с Галей). Привязалась ты к этому подвалу! Даша, не слушай её. В комнате двери закроешь, свет выключишь – вот тебе и подвал. А то пугаешь человека. Не тюрьма же у нас.
Уходят.
Дмитрий (про себя). Кому как.
Даша (робко). Ты что, Митя?
Дмитрий. Ничего.
Лера. Свечей уже мало осталось.
Даша. Давайте их совсем потушим.
Аня включает люстру и вместе с Дашей тушит свечи.
Сухарева. Митя, ты так и не рассказал нам свою историю.
Аня. Он вам сейчас расскажет. А я маме с Галей пойду помогу. Доброй ночи. (Уходит.)
Все. Доброй ночи.
Дмитрий (Даше). Садись.
Даша садится.
Я, конечно, не расскажу так художественно, как сделал бы Михаил Викторович… В общем, суть в том, что… Нет, надо с начала начать. Андрей Петрович – он историк, всю жизнь Средними веками занимается. А Петя его старший сын, мама у него рано умерла. Погибла, точнее.
Сухарева. Какой ужас.
Дмитрий. В реке утонула купалась. Андрей Петрович её очень любил.
Сухарева. Как её звали?
Дмитрий. Мария… отчества не помню.
Лера. Николаевна. Андрей Петрович говорил.
Сухарева. И вот с ней такое несчастье…
Дмитрий. И Андрей Петрович остался один.
Сухарева. То есть с Петей?
Дмитрий. Ну да. Пете тогда года два было.
Лера. Да, два года.
Дмитрий. До десяти лет Андрей Петрович его один воспитывал, потом мою маму встретил… Но это другая история. Я ему чужой.
Лера. Митя, он тебя очень любит.
Дмитрий. Это другое. Ладно, я не про то. Петя с Андреем Петровичем вообще не разлей вода были, Петя ему всегда всё рассказывал, прямо приходит из школы и целый час рассказывает… Обо всём. А тот слушает, советы какие-нибудь даёт, когда надо. И он ему свои книги показывал, Андрей Петрович. У него библиотека о-го-го какая, учёный же. Теперь вот сюда часть притащили. Хотя он нам никому никакие книги не запрещал: бери, смотри, не поймёшь – спрашивай. Просвещайся.
Даша. У Булгаковых детей так же воспитывали.
Сухарева. Это знакомые ваши, что ли?
Аня. Тётя Лена, Булгаковы! Михаил Афанасьевич. «Белая гвардия»…
Сухарева. А! Я фильм в том году смотрела.
Лера. Не знаю, мне новый фильм как-то не очень, а в театрах есть хорошие постановки. Мы с Митей на две ходили, на одну нам Михаил Викторович билеты достал.
Сухарева. Да, у вас-то в Москве есть что посмотреть. Надо будет, Пузик, ещё приехать, на подольше.
Поспелов. Я бы и сейчас остался, если хозяева не против.
Сухарева. Что ты, Света никогда не будет против! Надо им только сказать не забыть. На сколько мы останемся – на недельку, на две?
Поспелов. Посмотрим.
Сухарева. Ну, и дальше, Митя?
Дмитрий. И начал со временем Петя Андрея Петровича книги по истории читать. И вычитал где-то, у Канторовича по-моему, что на суде инквизиции женщинам этим, якобы ведьмам, не давали защитников. Это я уже потом узнал. А он, как прочитал, полдня думал, думал, потом пришёл и говорит: «Я, папа, буду юристом, людей буду в суде защищать». Я тогда, конечно, не понимал ничего, но это хорошо помню. Вот вы скажете, ребячество…
Даша. А по-моему, это очень благородно.
Сухарева. А нам один раз с Пузиком в отеле не дали шампуня – забыли, наверное. Так я им такой скандал устроила, весь отель чуть не разнесла.
Поспелов. Ты можешь.
Сухарева. Не знаю, почему сейчас вспомнилось.
Дмитрий (вскочил). Не знаете! А я знаю! Потому что вы… у вас… вы… Я вам о жизни человеческой, а вы – о шампуне!
Сухарева. Митя, не надо так горячиться. Присядь, пожалуйста.
Дмитрий. Я присяду! Я присяду! А вот вы уже засиделись!
Сухарева. Мы?
Дмитрий. Да, вы! Приехали к нам как снег на голову, не спросясь, ничего, распоряжаетесь тут, как у себя дома, да ещё сожителя своего притащили… (Резко сел.) Лера, не слушай.
Сухарева. Пузик, что ты молчишь, меня оскорбляют!
Поспелов. Лучше бы вы на Средневековье остановились, честное слово! А то я прямо даже не знаю, что сказать.
Сухарева. Когда надо, ты никогда не знаешь.
Поспелов. Леночка, это так неожиданно – всё, что мы здесь слышим и наблюдаем…
Сухарева. Ясно. Я спать. Пузик, как проснёмся, сразу же улетаем, смотри билеты. И не нервничай – опять будешь в кровати курить.
Уходит. Поспелов за ней.
Лера. Зачем ты так? (Убегает за ними.) Елена Сергеевна! Елена Сергеевна!
Даша (пересев ближе к Дмитрию). А я разделяю всё, что ты сказал.
Дмитрий. Да мне всё равно. Просто я устал. Судят меня всё время, смотрят за мной, каждый мой шаг оценивают. Я же неизвестно чей, мама, наверно, сама не знает.
Даша. Митя, нельзя так.
Дмитрий. Гены в любой момент проявиться могут. Сами живут как хотят… Мама замуж сто раз выходила и столько же разводилась. С одним этим Яблоковым два раза. А он на Светлану Сергеевну шею сворачивает. Друг семьи. Сестра к этому преподу ходит – языком он там с ней занимается?
Даша. Аня не такая! И Евгений Абрамович тоже хороший.
Дмитрий. Да уж, хорош, наверное. Аня всегда довольная возвращается.
Даша. Митя, не смей! Ты же брат ей…
Дмитрий. То есть мы носим одну фамилию?
Даша. Ты её сам называешь сестрой.
Дмитрий. По привычке.
Даша. Разве у тебя самого с Лерой ничего нет?
Дмитрий. Это другое дело. Лера моя невеста, я её десять лет знаю, со школы.
Даша. А я тебя знаю один день, а кажется, как будто десять лет. Что ты так смотришь?
Дмитрий вдруг обнимает и целует её.
Отпусти, ты что! Пусти! (Вырвавшись и отбежав в сторону.) Войти кто-нибудь может.
Дмитрий (встаёт). Дверь защёлкни.
Даша несколько мгновений стоит в оцепенении, потом подчиняется и запирает дверь.
(Сделав несколько шагов к Даше.) Свет.
Даша выключает люстру.
Конец первого действия
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
На исходе ночи. Гостиная. Из мебели – диван и два кресла, круглый журнальный столик, на нём ваза с искусственными цветами. Пол паркетный. К одному из кресел прислонена старенькая гитара. Старые шторы и тюль сняты, новых ещё нет. У окна стоит Лера, вглядываясь в темноту. Одета и причёсана как накануне, за ночь даже не прилегла. Входит Галя, включает люстру. Лера сначала стоит, застыв, потом быстро оборачивается.
Галя. Что вы в темноте?
Лера. А я… вот в окно смотрю.
Галя. Не видно же ничего. Что не спится-то?
Лера. Не знаю. Может, на новом месте.
Галя. Митрий как?
Лера. Вот бы вы у него и спросили. (Отвернулась к окну.)
Галя. А вы?
Лера. А я нормально.
Галя. Да нет – не разговаривает, что ли?
Лера. Не знаю. (К Гале.) Не ночевал сегодня.
Галя. Вон оно что.
Лера. Расстроили его с этим экзаменом.
Галя. Он сам себя расстраивает. Носит на душе что-то, а не говорит.
Лера. Цепи. (Садится на диван.)
Галя. Что? Какие цепи?
Лера. Злится.
Галя (садится рядом). На что?
Лера (отворачиваясь). Да на всё. Из-за Пети.
Галя (немного наклоняясь к ней). А что Петя?
Пауза.
Тайна?
Лера. Угу.
Галя. У всех тайны какие-то пошли. Скоро в своей семье на ключ друг от друга закрываться будем. Митрий вон три дня уже закрывается. Не на ключ, а так, сам. Но какая разница-то. (Пристально смотрит на Леру.) К экзамену-то ведь он готовился.
Лера (через силу). Готовился.
Галя. А сдавать не стал. Да не в экзамене дело.
Лера (напряжённо). Вы знаете?
Галя. Ничего я не знаю! Знала бы, так не мучилась. А у Петра, ваша правда, нечисто.
Лера. Я этого не говорила.
Галя. Говорить не обязательно нужно. Я его, слава Богу, с пелёнок знаю, и глаза-то есть у меня. Вижу, что неладно. И так вдруг, знаете. С дела этого последнего. Взялся он за него крепко так, энергично, уверенно – как всегда. А потом как переломилось в нём что. Видимо, непросто грехи-то людские каждый день разбирать да оправдывать. Оправдывать труднее, чем осуждать.
Лера. Не свои же грехи.
Галя. Чужие-то иной раз тяжелее своих давят.
Лера (вдруг пришла в восторг). Галя, откуда вы всё знаете?
Галя. А я у Андрея Петровича книжки из кабинета таскаю и прочитываю под шумок.
Лера (не сразу). Галя! (Почти смеётся.)
Галя. Откуда узнаешь-то, как не из жизни? Кто много живёт, тот много и знает.
Лера. А кто много читает?
Галя. Тоже много знает, ещё больше знает, только про другое. Вот Андрей Петрович. Спроси его, что было двадцать шестого июня пятьсот лет назад, – он тебе сразу скажет: или родился кто-нибудь, или сражение какое-то было, или изобретение сделали, да мало ли что. А что вот сегодня, сейчас в соседней комнате делается, – не скажет, не знает.
Лера (с грустью). Это точно. Но разве не все мы так живём?
Галя. Конечно. Вот я нынче встала, пошла на кухню… это, в столовую – а там пол липкий. Мыли, что ли, кто-то. Кому надо?
Лера. Ночью, главное.
Галя. Вот и я о чём. Пойти, кстати, перемыть, а то встанут, не успеешь. (Встаёт.)
Лера. Помочь вам?
Галя. Сидите-сидите. Намоетесь ещё. (Уходит.)
Некоторое время Лера сидит одна, в задумчивости. Потом появляется Поспелов.
Поспелов (заглядывая в комнату). Скучаете?
Лера (сильно вздрогнув и обернувшись). Здравствуйте… Иван Владимирович.
Поспелов (входя). К чему эти формальности? Для вас просто Иван. Не стесняйтесь, прошу вас.
Лера. Я не стесняюсь.
Поспелов. Вы позволите мне войти?
Лера. Вы уже вошли.
Поспелов. Но вы не возражаете?
Лера (пожав плечами). Это общая гостиная.
Поспелов. А вы сидели здесь одна… и скучали, да? (Присаживаясь на боковину дивана рядом с ней.) Скажите мне, отчего такая прекрасная барышня скучала?
Лера. Я не скучала.
Поспелов. Значит, вы уже знаете, что вы прекрасная барышня? Ах, да, да, да, извините меня, я внезапно забыл, что у вас есть жених… А всё-таки жаль, что я не первый, кто вам это говорит.
Лера. Митя мне ничего такого не говорит.
Поспелов. Неужели? Это непростительно с его стороны.
Лера. Ну что вы, какая я для него «прекрасная барышня»! Сто лет друг друга знаем.
Поспелов. Я уверен, что он вас не знает… по-настоящему.
Лера. Да он, может быть, сам себя не знает.
Поспелов. Я сказал бы, что он просто не понимает своего счастья. Не понимает и не ценит.
Лера. Какого счастья?
Поспелов. Высшего счастья, о котором только можно мечтать на земле.
Лера. Ничего не понимаю, о чём вы?
Поспелов (шутливо грозит ей пальцем). Ай-ай-ай!
Лера. Нет, какая-то у вас метафизика.
Поспелов. А точнее, химия.
Лера. Химия? Какая химия?
Поспелов (гладит её по щеке). Ну какая…
Лера (отстраняясь). Вы что?
Поспелов (притягивает её к себе). Что-что… Девочкой-то не прикидывайся. (Хочет поцеловать её.)
Лера (сопротивляется). Да вы что! (Вырывается, вскакивает, поправляет одежду.)
Поспелов, попытавшись её схватить, сваливается на пол.
Я Андрею Петровичу скажу. (Убегает.)
Поспелов (один, садится на полу). Чёрт. (Крутит головой, потом, усмехнувшись, встаёт и уходит. В коридоре сталкивается с Галей.)
Галя. Доброго утра, Иван Владимирович!
Поспелов. Доброго.
Галя. А Лера там ещё, не видели?
Поспелов. Нет, не видел.
Галя заглядывает в комнату и опять скрывается.
Даша (в коридоре). Галя, здравствуйте, не знаете, где Аня?
Галя. Да где ей быть, здравствуйте. У меня, спит ещё, наверное. Полночи строчит, потом, конечно, спать хочет.
Даша. Я сейчас там была, её нет.
Галя. А, встала уже. Ну, может, на веранду вышла. Или умывается.
Даша. Спасибо. (Входит в комнату.)
Галя. Вы сами-то ни свет ни заря поднялись. (В дверях.) Поздно вчера пришли-то? Я даже не слышала.
Даша. Поздно.
Галя. Так и спали бы.
Даша. Да мне ехать надо. Вот сейчас Аню дождусь и поеду.
Галя. Хоть позавтракайте. Я сейчас соберу. (Уже в коридоре.) Скатерть, кстати, в стирку запустить, заляпали вчера.
Входит Светлана Сергеевна, с клетчатым пледом в руках.
Даша. Здравствуйте, Светлана Сергеевна!
Светлана Сергеевна. Здравствуй, Дашенька! Как спалось?
Даша. Спасибо, Светлана Сергеевна.
Светлана Сергеевна. Анечка тоже уже встала?
Даша. Да, умываться пошла. Или на веранде.
Светлана Сергеевна. Ну, хоть поспала сегодня, после экзаменов.
Даша. Да где поспала – писала опять всю ночь.
Светлана Сергеевна. Опять писала! Что она всё пишет, каникулы ведь уже.
Пауза.
А я вот пришла Михаилу Викторовичу плед принесла. Я слышала, он тут ночью на гитаре играл, – думала, и заснул здесь, а утром-то прохладно.
Даша. Я тоже слышала, как он играл.
Светлана Сергеевна. Ты-то как слышала, у вас же комната далеко была.
Даша. А я в столовую пить ходила.
Светлана Сергеевна. А-а. Ну я плед-то оставлю, вот на диван положу. (Кладёт плед на диван.) Пойду Гале помогу, надо завтрак делать. (Уходит.)
Даша, выждав некоторое время, тоже собирается уйти, в дверях сталкивается с Дмитрием. Они молча смотрят друг на друга и расходятся. Дмитрий сначала зачем-то подходит к окну, рассеянно смотрит на улицу, потом бесцельно делает несколько шагов по комнате, без надобности поправляет гитару у кресла. Входит Яблоков.
Яблоков. Хочешь, играть-то научу?
Дмитрий. Сто раз уже предлагали. Шпионите вы за мной, что ли?
Яблоков. Что я, доносчик, за тобой шпионить? Я Светин голос услышал, хотел зайти сказать «доброе утро».
Дмитрий. «Доброй ночи» вы ей сказать не хотели? Или сказали уже?
Яблоков. Митя, это очень грубо.
Дмитрий. А вы меня воспитать пытаетесь?
Яблоков. Да. Пытаюсь тебя воспитать.
Дмитрий. Поздно спохватились. Меня уже Андрей Петрович воспитал. Двадцать лет воспитывал. Ничего только не получилось.
Яблоков. Может быть, не всё получилось, но кое-что. Митя, я ведь вижу, как ты мучаешься.
Дмитрий. Это не ваше дело.
Яблоков. Пусть не моё. Но я хотел – и я должен с тобой поговорить о твоём…
Дмитрий. По какому праву? По какому праву вы всё время хотите вмешаться в мою жизнь?
Яблоков (невозмутимо). По праву друга дома, в котором ты живёшь, друга Андрея, друга Светы…
Дмитрий. Светлану Сергеевну хоть не впутывайте.
Яблоков. Ты напрасно так усмехаешься. Ни она, ни я не обязаны перед тобой отчитываться, но если тебя это действительно беспокоит, знай, что Светлана Сергеевна мужу не изменяет и ни разу не изменила. За это я ручаюсь.
Дмитрий (подумав). Извините. (Ещё помолчав.) Вы о чём хотели поговорить?
Яблоков (садится в кресло). О твоих отношениях с Лерой и с Дашей.
Дмитрий. Вы… вы про Дашу откуда…
Яблоков (наигрывая на гитаре). Здесь лапы у елей… Случайно. Дрожат на весу… (Отставив гитару.) Ночью пить захотел – захожу в столовую, свет зажёг, а там Даша… в порядок себя приводит. Я ведь не знал.
Дмитрий. Она… вам призналась?
Яблоков. Допрашивал я её, что ли? «Призналась». Я сам не ребёнок.
Дмитрий. А что сразу на меня-то?
Яблоков. Ну, допустим, это не ты, а… Поспелов. Тебе легче от этого?
Дмитрий. Нет, не легче.
Яблоков. Вот. А ты сам себя выдал. Комиксы в детстве читал?
Дмитрий. Ну.
Яблоков. Там герою когда идея какая-нибудь приходит, у него над головой лампочка загорается.
Дмитрий. Ну?
Яблоков. А у тебя такая лампочка загорается, когда ты врать начинаешь. Ты только начнёшь, а она уже загорелась.
Дмитрий. Михаил Викторович, я спросить у вас хочу… (Указывая глазами на гитару.) Научите всё-таки?
Яблоков. Научу. Спрашивай что хотел.
Дмитрий. Что делать?
Яблоков. Значит, кто виноват, тебя не интересует?
Дмитрий. Михаил Викторович, я с вами серьёзно!
Яблоков. И я с тобой, Митя, серьёзно. Сам-то что думаешь?
Дмитрий. Да ничего. Женюсь на Лере, как обещал. С Дашей мы уже всё обсудили: мы чужие люди.
Яблоков. Раньше обсуждать-то надо было.
Дмитрий. Вот вы с мамой всю жизнь обсуждаете… Вы из-за чего разводились?
Яблоков. Из-за меня, Митя. Из-за моего скверного характера. Я не терплю критики в свой адрес. А твоя мама критиковала всё, что я делал на сцене. Ей казалось, что она намного талантливее меня, что, живя со мной, она губит свою карьеру… У меня не хватало терпения это выслушивать.
Дмитрий. Зачем тогда второй раз женились?
Яблоков. Я всегда мечтал о сыне. У Андрея был ты, Петя, а у меня никого. Я надеялся, что твоя мама подарит мне…
Дмитрий. Как же. Нужно ей. От меня-то не знает как избавиться. Спит и видит, чтобы я куда-нибудь…
Яблоков. Митя! Ты несправедлив к ней.
Дмитрий. А она ко мне?
Яблоков. Может быть, в чём-то и она, но… А, ладно, давай начистоту. Я знаю, что сначала она не хотела, чтобы ты появился на свет.
Дмитрий. Андрей Петрович настоял?
Яблоков. Он. И настоял, и дал тебе сразу свою фамилию, и всегда относился к тебе как к родному.
Дмитрий. Михаил Викторович?
Яблоков. Да.
Дмитрий. А я точно не ваш? Я никому не скажу, но я сам хочу знать. Я имею право знать.
Яблоков (обнимает его). Митя! Если бы у меня была хоть какая-нибудь надежда, что ты, может быть, мой сын…
Дмитрий. Никакой?
Яблоков. Ни малейшей. С твоей мамой мы познакомились спустя год после твоего рождения, когда она пришла в наш театр.
Вбегает Даша, останавливается посреди комнаты и хочет бежать назад.
Что случилось, Даша?
Даша. Нет, нет, я думала, здесь Светлана Сергеевна с вами, я Светлане Сергеевне скажу! Вон она вам плед принесла…
Яблоков. Даша, что случилось?
Даша. Там… Аня…
Яблоков. Что?
Даша. Её нет нигде… Я её с ночи жду, прощения попросить хотела, я дом уже пять раз обошла весь, даже в подвал спускалась, а её нет, и никто не знает… А сейчас захожу опять в её комнату, а там всё перевёрнуто… (Задыхается, плачет.)
Яблоков (встаёт). Пошли. (Уходит первый.)
Дмитрий садится на его место.
Даша. Митя, пошли! Если она из-за нас что-нибудь с собой сделает…
Дмитрий. Пусть сделает. Одной сводницей меньше будет.
Даша. Митя! (Постояв ещё немного, убегает.)
Дмитрий (пересаживается на диван). Сделает! Пусть только попробует! Да нет… (Забирается на диван с ногами, укрывается пледом.)
Входит Сухарева.
Сухарева. Митенька, доброе утро! Ой, ты ещё спишь? Я тебя не разбудила?
Дмитрий. Я не спал.
Сухарева. Ах, я тоже всю ночь не спала, заснула только под утро. Ты вчера рассказал нам такую историю! Я всю ночь думала.
Дмитрий. О чём?
Сухарева. О шампуне! Его нам специально не положили: украли. Они ведь воруют там, в этих отелях…
Дмитрий. Уходите, пожалуйста!
Сухарева. Митя…
Дмитрий. Не до вас, с вашими отелями в шампунях… или наоборот! Тут жизнь решается…
Сухарева. Вечно у тебя жизнь решается! Как она решается-то, когда ты сиднем сидишь? Как придавленный вечно.
Дмитрий. Мысли давят.
Сухарева. Полегче надо как-то, Митенька. Полегче ко всему относиться. У вас, у молодых, жизнь вообще должна быть сплошным праздником… Порхать надо над жизнью! Отдыхать надо. И голове надо давать отдыхать от мыслей. У тебя же каникулы!
Входит Синицына.
Синицына. Каникулы у тех, кто всё сдал.
Дмитрий. Ты всю жизнь меня этим попрекать будешь?
Синицына (Сухаревой). Так хорошо спалось, прямо невозможно! Зачем снотворное брала? Потом, жалко, Петя разбудил: вломился с чего-то, глаза дикие… Не знал, что я в Аниной комнате. Ну, я к Гале досыпать пошла: у неё никого нет, хорошо, не мешают.
Дмитрий. Петя давно вернулся?
Синицына. Недавно. А ты всё бока пролёживаешь. Тебе дай волю – целый день бы проспал.
Дмитрий. Захочу – просплю, тебя не спрошу.
Синицына. Конечно, зачем меня спрашивать. Мать тебе не указ. Человек вон в Москву на работу съездил, вернулся…
Дмитрий. Знаю я его работу! Сказать не могу, не моя тайна, а если бы вы узнали…
Синицына. И знать не хочу! Тайны какие-то развели… Делом бы занимался, а не на диване лежал – никаких тайн не надо! Фу, разнервировал. Даже разговаривать с тобой не хочу.
Сухарева. Пойдёмте посмотрим, как там завтрак.
Синицына. Пойдёмте. Я когда нервничаю, всегда есть хочу.
Сухарева. Я тоже.
Уходят.
(В коридоре.) А мой Пузик, когда нервничает…
Вбегает Лера.
Лера (бросается к Дмитрию). Митя, мне сказали, ты здесь! А мы ищем Аню… (Нервно дотрагивается до его лица, плеч, рук.) Где ты был всю ночь? Как ты?
Дмитрий (ёрзает). Нормально я.
Лера. Митя… (Прижимается к нему, шепчет.) Почему ты не пришёл, я ждала тебя… Что-то случилось?
Дмитрий (отстраняет её). Нормально всё! Иди, Лера. Иди, ищи Аню…
Лера. А ты?
Дмитрий. Лера, иди!
Лера вся дрожит и убегает чуть не в слезах.
(Ложится, натягивает на себя плед.) Правда бы заснуть. (Некоторое время лежит в тишине, наедине со своими мыслями. Противно даже вставать, чтобы выключить свет. Но он слабый, не режет глаза. И за окном мрак, хотя уже должно было рассвести.)
Вдруг шум и голоса в коридоре. В комнату врывается Пётр, втаскивая за левую руку Аню, которая упирается и кричит, что ей больно, чтобы он её отпустил. Аня выглядит, при её обычной опрятности, довольно странно: волосы растрёпаны, тушь потекла, кисть правой руки запачкана шариковой ручкой.
Аня (увидев Дмитрия). Митя, Митя, скажи ему!
Дмитрий (вяло). Вы что?
Пётр. У неё спроси!
Аня. Я не знаю! Ты сам на меня набросился! Пусти, больно!
Пётр. Все мы овечками прикидываемся! Письмо где?
Аня. Это личное, я не обязана… А-а-а!
Пётр. Где оно?
Дмитрий. Поспать не дадут! (Хочет уйти.)
Пётр. Стоять! Сидеть! Зови всех!
Аня. Отпусти!
Пётр. Где письмо? Куда дела? Зови, что сидишь!
Аня. Пусти, сломаешь!
Дмитрий. Да отпусти ты её!
Пётр неожиданно выпускает Аню, она падает на пол, чуть не опрокинув журнальный столик. Ваза с цветами разбивается. В комнату заглядывает Поспелов.
Поспелов. Что за шум, а драки нет? А, да, кажется, есть и драка?
Дмитрий. Не лезьте, семейное дело!
Пётр (поднимает Аню). Международное дело! Иван Владимирович, зовите всех!
Поспелов. Да разбрелись куда-то. Я встал – никого нет…
Пётр (удерживая Аню). Куда?
Аня. Только не руку!
Пётр. Иван Владимирович, Дмитрий! Она преступница!
Аня. Петя!
Поспелов. Вот те раз! Разрешите узнать…
Дмитрий. Петя, зачем так-то? Её с Дашкой только опозоришь, а Лера всё равно не уйдёт.
Пётр. Что ты чушь мелешь? Письмо куда спрятала?
Аня. Я не прятала!
Пётр. Где?
Аня. Не скажу! А-а-а! В Галиной комнате…
Пётр. Иван Владимирович, вы можете…
Аня. Нет! Это личное! Не смейте! Не можете! А-а-а!
Пётр. Где в комнате?
Поспелов. Пётр Андреевич, мне кажется…
Аня. Не надо, не надо! В тумбочке! На верхней полке, под очками… под футляром… У меня голова кружится…
Дмитрий. Петя!
Пётр. Я держу. Иван Владимирович, принесите.
Поспелов. Пётр Андреевич…
Аня. Несите! Ой, мне плохо…
Поспелов уходит. Пётр усаживает Аню во второе кресло, Дмитрий хочет укрыть её пледом.
Пётр. Это зачем?
Дмитрий (так и остаётся с пледом в руках). Ты за что её?
Пётр. Террористка. Связалась.
Аня. Петя, Митя! Мне плохо… совсем что-то… На лестнице сильно ударилась… Маме с папой скажите… Где Лера?
Дмитрий. Петя, ей, правда, плохо. (Трогает её лоб.) Температура.
Пётр (проверяет). Сама виновата.
Дмитрий. Сейчас в обморок упадёт.
Пётр. Окно открой. Она в кресле.
Дмитрий открывает окно. Входят Светлана Сергеевна, Корнеев и Лера, за ними Яблоков, потом Синицына, после всех Даша и Галя. У Гали на поясе верёвка для сушки белья, которой она по старинке решила воспользоваться, да всё не успевает постирать.
Аня. Мама! (Почти теряет сознание.)
Светлана Сергеевна. Аня! Девочка моя, что с тобой? Мальчики, что происходит?
Лера. Я за водой. (Убегает.)
Даша. Ой, где вы нашли её?
Пётр. На чердаке.
Галя. В самом деле, про чердак-то забыли!
Светлана Сергеевна. Петя, что происходит?
Аня. Мама, не волнуйся… всё хорошо… Я на лестнице ушиблась немного…
Входит Сухарева, с письмом в руках, за ней Поспелов.
Сухарева. Ничего без меня найти не может!
Пётр. Так, рассаживаемся! Сейчас будет важный момент.
Поспелов. Исторический момент.
Пётр немного выдвигает кресло с Аней и становится за ним. Остальные располагаются: Светлана Сергеевна в первом кресле, по обеим сторонам от её кресла Галя и Корнеев, Синицына и Сухарева на диване, Поспелов на боковине дивана рядом с Сухаревой, Яблоков на полу у ног Синицыной, Дмитрий у окна, Даша в простенке у дверей.
Синицына. Миша, тебя просквозит.
Яблоков. Не просквозит.
Синицына. Сядь нормально.
Даша. Михаил Викторович, возьмите плед! Вон, у Мити.
Яблоков. Не надо мне.
Светлана Сергеевна. Миша, возьми.
Передают плед, Синицына и Сухарева укрывают Яблокова. Входит Лера, со стаканом воды.
Дмитрий. Лера, иди ко мне.
Лера становится рядом с ним, он её обнимает.
Пётр. Господа! Я собрал вас здесь, чтобы сообщить…
Яблоков. Пренеприятнейшее известие: к нам едет ревизор!
Сухарева, засмеявшись было, тут же смолкает.
Пётр. Нет, уважаемый Михаил Викторович, ревизор к нам не едет. (Выждав немного.) Вам известно, господа, что недавно в суде, при моём участии в качестве адвоката, разбиралось сложнейшее дело. Моя подзащитная…
Сухарева. Это что, Петина речь на суде?
Синицына. Тсс! Давайте послушаем.
Пётр. Моя подзащитная – молодая девушка, из хорошей семьи, образованная, разумеется, ранее не судимая, в общем, во всех смыслах положительная девушка, – находясь под жёстким психологическим давлением, под воздействием психотропных веществ…
Сухарева. А, это же дело этой… этой… я забыла её фамилию!
Синицына. Сейчас…
Пётр. Не трудитесь, драгоценнейшие Надежда Аркадьевна, Елена Сергеевна. Таких дел сейчас много. Начинается…
Сухарева. Подождите, её оправдали? Вот эту…
Синицына. Да.
Светлана Сергеевна. Да, да.
Пётр. Суд её оправдал.
Сухарева. Молодец, Петя!
Синицына. Умница!
Пётр. Я только делал свою работу.
Дмитрий. Палач тоже делает свою работу.
Синицына. Это ты уже, по-моему, не в ту степь, Митя.
Дмитрий. Вы всего не знаете, так молчите.
Пётр. Митя, не груби матери!
Синицына. Ничего-ничего, это он постоянно. Я уже привыкла.
Дмитрий. Мама!
Яблоков. Петя, они никогда не дадут сказать.
Сухарева. «Начинается», Петя?
Пётр. Начинается с малого: это может быть группа по изучению языка или сообщество в соцсетях.
Синицына. Да, их сейчас всех заманивают в эти социальные сети.
Дмитрий. Не всех. Ани вон даже ВКонтакте нет.
Пётр. Вот об Ане я и хочу поговорить. С виду тоже такая положительная девочка: занятия не прогуливает, экзамены не заваливает…
Синицына. В отличие от некоторых.
Яблоков. Надя!
Пётр. Целыми днями читает и пишет. А вот что она читает, что и кому она пишет…
Аня (слабо). Петя…
Пётр. Это мы сейчас узнаем. Передайте, пожалуйста, письмо. Елена Сергеевна, оно у вас!
Сухарева. А, да! (Передаёт письмо через Поспелова.)
Поспелов (передавая Петру). Не по-русски всё.
Пётр (берёт письмо). Посмотрим…
Лера от волнения отпивает из стакана.
Да, по-немецки. Тогда, папа, если можно…
Корнеев. Нельзя. Я не буду читать чужих писем без её согласия. И вообще, я прошу прекратить это всё…
Пётр (оборвал). Ясно! Даша… Дарья, вы ведь тоже владеете немецким?
Даша (растерянно). Я… да… ja…
Пётр. Тогда вы нам переведёте.
Даша в отчаянии озирается по сторонам, но возразить не решается.
Передайте.
Лера пьёт воду. Начинают передавать письмо, застопориваются на Яблокове.
Михаил Викторович?
Яблоков. Я отказываюсь.
Пётр. Вы отказываетесь. Запомним это.
Яблоков. Не понимаю вашей угрозы.
Пётр. Сейчас поймёте.
Синицына. Миша, не связывайся, передай!
Яблоков. Что за цирк? (Рвёт письмо.)
Светлана Сергеевна (безотчётно). Молодец!
Пётр. Вы пособничаете террористке?
Яблоков. Что за бред? Какой террористке?
Корнеев резко опускается на пол.
Светлана Сергеевна. Андрюша!
Галя. Андрей Петрович!
Аня. Папа…
Светлана Сергеевна (на коленях около него). Андрей, что, сердце?
Сухарева. Надо скорую!
Светлана Сергеевна. Андрей!
Корнеев. Всё… отведите меня… всё в порядке…
Светлана Сергеевна. Пойдём, я тебя отведу. Пойдём.
Вместе с Галей поднимают и уводят его.
Пётр (после паузы). Итак, письма у нас нет. Но я не такой идиот, как вы думаете.
Сухарева. Петя, никто не думает… (Осеклась.)
Пётр (многозначительно). Адресатом письма служит некто Евгений Абрамович…
Даша (нечаянно). Ой, Зимовский!
Пётр. Дарья, вы его знаете? Адресата?
Аня. Нет!
Пётр. Нет?
Даша (неуверенно). Это препод наш… по немецкому… Аня на репетиторстве у него… Больше я ничего не знаю!
Пётр. Анна?
Аня. Это не тот!
Пётр. А кто? Говори, кто?
Яблоков. Пётр Андреич, я не понимаю…
Синицына. Миша, сиди!
Сухарева. В самом деле, Петя. Мало ли кому девушка в восемнадцать лет письма пишет. Писать письма не преступление.
Пётр. Важно, какие письма, Елена Сергеевна. Это не просто письма…
Сухарева. Ну какие-какие – любовные, наверно… Извини, Анечка!
Входит Галя, присаживается на краешек кресла.
Галя. Уложили. Света с ним посидит.
Пётр. Нет, Елена Сергеевна! Я их знаю: все такие отличницы из себя, глазки невинные, личики херувимские… А потом пропадают из дома. Летят. По чужим документам. Переходят границу. А потом – взрыв какой-нибудь или…
Сухарева. Это всё хорошо… то есть, плохо, конечно… А наша-то Анечка здесь каким боком?
Пётр. Таким! Таким. Наша Анечка здесь…
Дмитрий. Что ты мелешь, в конце-то концов!
Пётр. А сейчас ты узнаешь. (Берёт Анину руку, как будто готовится её вывернуть.)
Дмитрий ладонями закрывает Лере глаза, Сухарева заранее визжит.
Галя. Что вы делаете?
Пётр. Тихо, тихо! Я ещё ничего не сделал.
Поспелов (про себя). Охота на ведьм.
Яблоков (привскочил). Господа! Я всё понял! Это спектакль. Петя с Анечкой представили нам замечательнейший этюд на тему инквизиции. (Идёт к ним.) Петя, браво! Аня, какая органика!
Аня. У меня голова болит.
Яблоков. Всё, всё, выходим из роли.
Дмитрий (расслабился). Фу, даже я повёлся.
Сухарева. Этюд! Удар хватит от такого этюда.
Поспелов. Предупреждать надо. Девяносто девять плюс.
Яблоков (вглядывается Ане в лицо, рассматривает следы чернил на руке). Грим какой натуральный.
Пётр. К сожалению, Михаил Викторович, это не этюд.
Яблоков. Ну, перформанс, как там у вас по-современному называется.
Пётр. И не перформанс.
Синицына. Этюд не этюд, а можно мне, Галечка, из буфета бутербродик с сёмгой?
Галя (неохотно). Вчерашние остались, будете?
Синицына. Я про них и спрашиваю.
Галя уходит. Вдруг гаснет свет.
Даша. Ой, что это?
Лера. Что это? Вместе
Дмитрий. Короткое замыкание.
Поспелов. Напряжение скачет.
Яблоков. Сейчас включится.
Пётр. Не отвлекайтесь, пожалуйста. Вы меня не дослушали.
Сухарева. Всё, выходите из образа, мы уже поняли.
Пётр. Нет, вы не поняли, Елена Сергеевна! Я ещё раз вам говорю, это не игра. Я хотел сделать цивилизованно – прочитать письмо и чтобы она сама призналась. Но вы мне не дали.
Сухарева. Петя, ты что хочешь делать?
Яблоков (хочет заслонить Аню от Петра). Послушайте, успокойтесь. Мы современные люди…
Дмитрий. Ну, древние тоже не знали, что они древние.
Пётр. Спокойно. У нас исключительный случай.
Дмитрий. Все случаи исключительные. Так скоро за то, что он под дождь попал, человека можно будет на костре сжечь.
Сухарева. Кстати, день какой пасмурный, да?
Галя (кричит откуда-то из комнат). Пожар! Пожар! Горим!
Общее замешательство, потом паника. Сухарева визжит, Поспелов мечется, Пётр выталкивает их обоих. Даша в суматохе исчезает. Яблоков выводит Синицыну, Дмитрий с Лерой выбираются через окно. Остаётся одна Аня, которая не может подняться.
Конец второго действия
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Позднее утро следующего дня. Небо обложено тучами. Дом выгорел. По всей сцене толстый слой пепла, кое-где остовы мебели, бытовой техники, остов камина. В глубине в противоположных концах два обуглившихся столба. Прислонившись к одному из них, сидит Яблоков, с гитарой. Рядом с ним Сухарева.
Яблоков (играет и поёт).
Над полями бранными,
Ворон, не кружись…
Как-то очень странно мы
Поиграли в жизнь:
Вроде бы овации,
Да с душой не в такт…
Смена декорации:
Осень… третий акт.
Сухарева. Да, погода – прямо осень. Третий день хмурится. А у нас жара.
Пауза.
Яблоков.
Мы играли искренно
И любовь, и страх,
И рождалась истина
В сказочных мирах.
Сыграна прелюдия
К сцене о душе,
А вокруг – иллюзия
Из папье-маше.
Входит Синицына.
Сыграна прелюдия…
Синицына. Ты всё со своей балалайкой? (Садится.)
Яблоков. Я не виноват, что он за ней полез! Я увидеть-то не успел. (Отложив гитару.) Сам его так воспитал, а я теперь виноват.
Синицына. Виноват, не виноват, а с ногами у парня ещё Бог знает что будет. Придавило будь здоров.
Сухарева. Да, надо же так случиться…
Синицына. Головой потому что думать надо, а не бросаться в огонь за любой деревяшкой.
Яблоков. Тебя послушать – так и Аню не надо было вытаскивать.
Синицына. Ну вот что ты передёргиваешь-то всё? Что ты всё…
Сухарева. Как там Андрей Петрович?
Синицына (махнув рукой, Яблокову). Ты, кстати, на глаза ему пока не попадайся.
Яблоков. Да знаю я.
Сухарева. Всё притчами разговаривает?
Синицына (покивав). Книги-то у него все сгорели, жена только рукописи спасла – вот он с ума и сходит.
Сухарева. Сойдёшь тут.
Торопливо проходит Лера.
Лерочка, ты далеко?
Лера (приостановившись). Думаю опять к Мите съездить. (Хочет уйти.)
Синицына. Была ведь уже.
Лера. Да у меня что-то сердце не на месте. Поеду.
Синицына. Постой. Лера, я, конечно, очень тебе признательна, что ты Митю в такой ситуации не бросаешь. Спасибо тебе. Но ты, может быть, склонна немного идеализировать, смотреть немного сквозь розовые очки на всё… И это нормально, это естественно в твоём возрасте. Я прожила жизнь и знаю, что, к сожалению, не всегда всё в жизни заканчивается хорошо. Иногда мы проходим серьёзные испытания, не получая за это награды. Лера, пока даже врачи не берутся сказать, будет ли всё хорошо у Мити. Ты молодая симпатичная девушка, и… В общем, знай: если ты… захочешь… по-настоящему устроить свою жизнь – никто тебя не осудит.
Лера (дрожащими губами). Я поняла вас, Надежда Аркадьевна… Я вас поняла! (Убегает.)
Пауза.
Синицына (вставая). Я зачем приходила-то: никто моего снотворного не видел?
Сухарева. Я – нет.
Яблоков. Нет.
Синицына. Подевалось куда-то. Вчера точно было: косметичку я сразу схватила, оно у меня там лежит всегда. А ночью хватилась – косметичка стоит себе, а снотворного нет. Ладно, пойду. (Уходит.)
Сухарева. Я, наверное, тоже пойду.
Яблоков. Посидите со мной, Елена. Если вам не трудно.
Сухарева. Мне – нет, Михаил.
Входит Аня. Левая рука у неё перевязана эластичным бинтом, волосы распущены.
Аня. Петя ещё не возвращался?
Сухарева. Нет пока.
Аня. Что-то долго.
Пауза.
Я вам не мешаю?
Сухарева. Как ты можешь нам помешать?
Яблоков. Мы сами хотели пройтись, чтобы тут не мешаться. Пойдёмте, Елена.
Сухарева. Пойдёмте.
Уходят. Аня, опершись рукой о другой столб, закидывает голову и смотрит на небо. Входит Пётр.
Аня (переведя на него глаза). Привет.
Пётр (надеялся пройти незамеченным). Привет. На выезде, как всегда, пробка. (Подходит к ней.) Как чувствуешь себя?
Аня (не глядя на него). Чувствую.
Пётр. Что врач сказал?
Аня. Растяжение связок.
Пётр. Слава Богу, я думал – разрыв. Голова как?
Аня. Ничего, соображает.
Пётр. Боли прошли?
Аня. Пройдут. Кружится вот – прямо на ногах не стоишь.
Пётр (хочет усадить её). Ты присядь, присядь.
Аня. Не сидится. (Сдерживается, чтобы не заплакать.)
Пётр (опустившись перед ней на колени, обнимая её). Аня, прости меня! Сам не знаю, что на меня нашло, помутнение какое-то…
Аня. Да при чём тут ты? Митю жалко. Всех жалко. Вот скажи мне, почему у нас всё так: надо сначала изувечить человека, чтобы с ним по душам разговаривать?
Входит Галя. Она вся в суете. Пётр поспешно встаёт.
Галя. Вернулись, что ли? Быстро вы. (Проходит.)
Входит Поспелов.
Поспелов. Что, Пётр Андреич, не задержали в городе?
Пётр. Кого?
Поспелов. Вас, кого.
Пётр. А почему меня должны были задержать?
Поспелов. Ну откуда я знаю, вам виднее. По делу какому-нибудь.
Пётр. По делу?.. А! В этом смысле «задержали»! А я думал… (Натянуто смеётся.) Совсем заработался!
Входит Сухарева.
Сухарева (увидев Поспелова). Ты здесь? Билеты смотрел?
Поспелов. Нет ещё, Леночка.
Сухарева. Так смотри! Век мы, что ли, жить будем? Ладно бы ещё у своих. Иди, иди.
Поспелов. Иду, Леночка. (Уходит.)
Сухарева. Соседи хорошие попались, да? Приютили.
Пётр. Да.
Сухарева. Пойти проконтролировать, а то без меня ничего не может. (Уходит.)
Возвращается Галя.
Галя. Верёвка для белья куда-то делась.
Пётр. Да кому нужна ваша верёвка! При царе Горохе вы, что ли, живёте – на верёвках развешивать!
Галя. Нет, Петя, не при царе Горохе. Я вчера её вокруг себя обвязала, хотела стирать, а тут пожар. Забыла я про неё, не до того, так весь день и ходила, только ночью сняла. Положила. Утром не помню, некогда было, а сейчас смотрю – нету.
Пётр. Взял кто-нибудь.
Галя. Сами же говорите, она никому не нужна.
Пётр. Да найдётся, в конце концов! Тут весь дом сгорел, а вы верёвку несчастную жалеете.
Галя. Я не жалею, а во всём должен быть порядок.
Пётр. В людях порядка нет, а вы в вещах хотите.
Галя. Ой, некогда мне с вами философствовать, Бог с ней! (Проходит.)
Аня. Петя, я тоже пойду?
Пётр. Зачем?
Аня. Просто. Что-то мне не по себе.
Пётр. Так ты побудь со мной.
Аня. Да мне, Петя, с тобой не по себе. Мне кажется, я что-то знаю, только пока не знаю, что.
Пётр (обнимает её). Что ты, маленькая! Это у тебя стресс просто. Это я виноват. Прости, прости меня. (Целует ей больную руку.)
Аня. Петя, ты натворил что-то?
Пётр. Что?
Аня. Не знаю. Что-нибудь.
Пётр. Что-нибудь?
Аня. О чём вы с Митей в понедельник разговаривали?
Пётр. Когда?
Аня. Когда в комнате закрылись.
Пётр (смеётся как выше). Ничего от тебя не утаишь.
Аня. О чём?
Пётр. Секрет. Ты ведь с девчонками секретничаешь о чём-нибудь? Вот и мы…
Входит Синицына, сама не своя. Движется, как во сне, ничего вокруг не замечая.
Надежда Аркадьевна!
Синицына (вздрогнув и машинально остановившись). А?
Пётр. Что с вами?
Синицына. Из больницы звонили…
Аня. Что, с Митей что-то?
Синицына. Он снотворного целую пачку принял…
Аня. И что?
Пётр. Спасли? Вместе
Синицына. А? А, да. Откачали. (Уходит так же, как вошла, в противоположную сторону.)
Аня и Пётр некоторое время остаются в оцепенении.
Пётр (после паузы). Я преступник.
Аня (очнувшись). Что?
Бесшумно входит Яблоков, останавливается в отдалении.
Пётр. Я преступник.
Аня. Как?
Пётр (не помня об Анином присутствии). Я оправдал её. Она виновна. Я знал. Есть доказательства. Я подтасовал факты. Я её оправдал.
Аня. Эту девушку?
Пётр. Я сначала не верил. (Бессознательно сжимая Анину руку.) Я хотел оправдать, я хотел… А когда я увидел, уже было поздно. Её отец…
Аня (не выдержав). А, руку больно!
Яблоков исчезает.
Пётр (опомнившись). Ты… здесь? Ой, прости! (Выпускает её руку. Тихо.) Ты всё слышала?
Аня (подумав). Я никому не скажу, Петя.
Пётр. Не скажешь?
Аня (твёрдо). Нет.
Пётр обнимает её искренне. Входит Лера.
Лера. Что смотрите? Живая я. Крючок обломился.
Пётр. Ты верёвку взяла?
Аня. Лера, ты из-за Мити?
Лера. Да из-за всего. А что Митя?
Аня. Ничего. Это я так.
Лера. Точно? Я поеду к нему.
Аня. Поезжай.
Лера уходит.
Пётр. Лера, я с тобой! (Догоняет её.)
Входит Яблоков.
Яблоков. Петя ушёл уже?
Аня. Только что. А вы разве знали, что он был?
Яблоков. Не надо было выпускать. Я всё знаю. Про преступницу тоже.
Аня. Но вы…
Яблоков. Я сказал отцу.
Аня. Вы сказали… Вы же убьёте его! (Уходит.)
Яблоков (один, садится на прежнее место, берёт гитару, напевает).
Сегодня день – такой один на целый век,
Ведь в жизни только раз случается такое.
Сегодня умер Бог и выпал первый снег,
И это не сулит ни воли, ни покоя.
Я подношу к лицу снег, тающий в горсти.
Сегодня умер Бог, хоть это невозможно.
И, стало быть, грехов никто нам не простит,
И, стало быть, в беде никто нам не поможет.
Светлана Сергеевна и Сухарева вводят Корнеева, за ними Аня. Корнеева усаживают в центре сцены, сами присаживаются рядом, Аня становится на прежнее место. У Корнеева в руках несколько старых листов бумаги с выписками.
Сегодня умер Бог…
Как там?
Сегодня умер Бог… а я ещё живу,
Гляжу на этот мир, бессмертный и безбожный.
Запутавшись в конец в добре его и зле,
Отчаянно ломлюсь в распахнутые двери.
Сегодня умер Бог, и больше на земле…
Светлана Сергеевна (речитативом). Мне некого любить и не в кого поверить.
Корнеев. Где… этот?
Аня. К Мите поехал.
Корнеев. Митю-то… тоже он с толку сбил? Не учиться?
Пауза.
(Расправляя свои листы.) Газета «Новое время».
Светлана Сергеевна (придерживая его за плечо). Да.
Корнеев. За тысяча восемьсот девяносто пятый год.
Светлана Сергеевна. Да.
Корнеев. Номер семь тысяч тридцать шесть.
Светлана Сергеевна (поглаживая его по плечу). Да-да-да-да-да. Да. Да.
Корнеев (читает по выпискам). «Одна из наиболее чтимых московских святынь – часовня св. Пантелеймона на Никольской. В ней и около неё всегда толпа. По ночам часовня заперта, но ранним утром, далеко до рассвета, в ней служится молебен; затем чудотворная икона вывозится в город для служения молебнов в частных домах. Тогда в часовню собирается особенно много народа – всё больше мещан и крестьян. Так было и в ночь 25-го сентября. Часовня ещё не была отперта, а около неё уже толпилось человек триста. Между ними находились крестьянский мальчик Василий Алексеев и какая-то простая женщина, одержимая припадками – не то истерического, не то эпилептического свойства. Возле этой пары стояла крестьянка Наталья Новикова; она разговорилась с мальчиком и подарила ему яблоко… Мальчик куснул яблоко, – и надо же быть такому несчастью, чтобы как раз вслед за тем с ним сделался истерический припадок. На крик Алексеева прибежал с ближайшего поста городовой и отвёз больного в приёмный покой. Толпа, конечно, всполошилась:
– Отчего был крик? В чём дело?
Наталья Новикова и женщина, сопровождавшая Алексеева, вероятно, успели тем временем повздорить, потому что вторая из них принялась объяснять народу происшедший случай таким ехидным образом:
– Мальчика испортила вот эта баба. Дала ему яблоко, а яблоко-то было наговорное. Едва он закусил яблоко – как закричит! и почал выкликать…
Суеверная сплетня быстро обошла толпу и подчинила её себе. На Новикову глядят со страхом и ненавистью. Слышны голоса:
– Ведьма!
– Мальца заколдовала!
– Пришибить – и греха не будет…
На Новикову начинают нажимать; она струсила и решила лучше уйти подальше от греха: народ – зверь, с ним не сговоришь. Пока она пробиралась к Проломным воротам, толпа рычала, но не кусалась; со всех сторон ругательства, отовсюду свирепые взгляды, но ни у кого не хватает мужества перейти от угроз к действию… В это время кто-то громко и отчаянно крикнул:
– Братцы… бей колдунью!
И в ту же минуту Новикова была сбита с ног и десятки рук принялись молотить по ней кулаками… Молотили с яростью, слепо, не жалея, насмерть… И, не случись на Никольской в ту пору опозднившегося прохожего, чиновника Л. Б. Неймана, Новиковой не подняться бы живой из-под града ударов. Г. Нейман бросился в толпу:
– Что вы делаете? С ума сошли?
– Бей колдунью!
– Этот – что тут ещё?!
– Вишь, заступается…
– Заступается? Видно, сам из таких… бей и его!
– Уйди, барин! Не место тебе здесь… Наше дело, не господское…
– Бей! бей! бей!..
Г. Нейман, обороняясь, как мог, протискался, однако, к Китайскому проезду, где подоспел к нему городовой, чтобы принять полуживую Новикову: она оказалась страшно обезображенною, защитника её тоже, выражаясь московским жаргоном, отделали под орех…
И над сценой этой средневековой расправы ярко сиял электрический фонарь великолепной аптеки Феррейна, и повезли изувеченную Новикову в больницу мимо великолепного Политехнического музея, в аудитории которого еженедельно возвещается почтеннейшей публике то о новом способе управлять воздухоплаванием, то о таинствах гипнотизма, то о последних чудесах эдиссоновой электротехники. И, когда привезли Новикову в больницу, то, вероятно, по телефону, этому чудесному изобретению конца XIX века, дали знать в дом обер-полицеймейстера, что вот-де в приёмном покое такого-то полицейского дома лежит женщина, избитая в конце века XIX по всем правилам начала века XVI…»
Пауза.
Сухарева. Так это в девятнадцатом веке.
Яблоков (отвечая, скорее, каким-то своим мыслям). Распалась связь времён, как сказал бы ваш муж. The time is out of joint.
Сухарева. Да какой он мне муж…
Корнеев (Ане). Ты знала? О брате-то? Не признавайся.
Аня. Папа, я сейчас только…
Корнеев. Сказал, не признавайся. По лицу вижу. Молодец. И вчера молодец.
Галя (за сценой). Тоже мне – Мартин Лютин!
Входит. За ней Пётр. Войдя, почти тотчас останавливаются.
Вот, привела. Уехать никак не может.
Яблоков. Любовь к родному пепелищу?
Корнеев (мрачно). Любовь к отеческим гробам. (Петру, не глядя на него.) Почему не в больнице?
Пётр. Раздумал.
Корнеев. Вижу! Почему раздумал?
Пётр. Не знаю. Совесть. Ты, папа, приступай сразу к главному.
Корнеев. Да на главное-то ты, боюсь, мне не ответишь. И никто не ответит. Почему ты у меня такой? Откуда ты у меня такой?
Яблоков. «Дети Ванюшина» какие-то.
Галя. Какого Ванюшина, Господь с вами! Все Андрея Петровичевы, а у этого вообще даже мать святая была.
Яблоков. Она, может, и святая, да Андрей не святой.
Галя. Так живой же человек.
Яблоков. Живой. Все мы живые. Оттого и мучаем друг друга, да и себя самих. Мёртвые лежат, никого не мучают. Это, впрочем, уже Горький. А «Дети Ванюшина» – это спектакль.
Сухарева. Всё у вас спектакль.
Пётр. Знаете, почему дача сгорела?
Корнеев. Замыкание.
Яблоков. В голове у нас тут у всех замыкание. У некоторых даже длинное.
Корнеев. Случайность.
Пётр. Нет, папа, тут не случайность, тут закономерность.
Корнеев. Оставь. Всю жизнь эти закономерности искал, выстраивал… А в результате? Хотел вырастить гуманиста…
Яблоков. А вырастил инквизитора?
Галя. Вырос инкри… инзи… Тьфу! Этот самый.
Корнеев. Нет, действительно. Я всю жизнь, можно сказать, боролся с огнём…
Яблоков. Огнеборец.
Светлана Сергеевна. Да что привязались, сгорела и сгорела! Слава Богу. Всё равно бы счастья не было.
Корнеев. Слушай, Света, скажи мне, как звали того… этого…
Светлана Сергеевна. Кого?
Корнеев. Я вам на лекциях рассказывал. Он девятьсот человек сжёг, а потом сам вообразил себя одержимым дьяволом.
Светлана Сергеевна. Да не помню я, сто лет назад было!
Корнеев. Нет, не сто, больше.
Светлана Сергеевна. Я про лекцию. Я тебя после этой лекции полюбила. А потом мне всю ночь этот инквизитор снился, а лицо твоё.
Аня. А мне знаете, один раз какой кошмар снился? Мы тогда на занятиях летописи читали, и там в одном месте было «Богу попустившу». Ну, это дательный самостоятельный… Неважно. Мне потом снится: белый лист, и на нём только это… Что вы улыбаетесь – знаете, как страшно?
Корнеев. Я когда первый раз протоколы инквизиции читал, мне ничего не снилось.
Все. Почему?
Корнеев. Бессонница.
Все, кроме Петра, смеются.
Сухарева. Хорошая всё-таки у вас семья.
Пётр. Один я выродок. Я дело новое взял.
Аня. Оправдаешь?
Пётр. Девятьсот оправдаю, а потом – сам… А вообще-то, я бы их всех…
Аня (перебивает). Петя, Петя, подожди – только в благодарность бери что-нибудь негорючее!
Все, кроме Петра, смеются.
Пётр (крепился, но тоже рассмеялся). Да ну вас! Лучше к Мите поеду. (Уходит.)
Светлана Сергеевна. А мы, может быть, в дом пойдём? В смысле, к Пименовым. А то скоро дождь будет.
Корнеев. Вы идите, а я ещё посижу. Вот, выписки заберёте. (Отдаёт ей листы.)
Галя. Что сидеть-то, высиживать? Шли бы уж.
Корнеев. Не могу. Я Машеньку жду.
Сухарева. Какую Ма…
Светлана Сергеевна, незаметно от Корнеева, машет на неё рукой, чтобы замолчала.
Галя (тихо). Первая жена.
Сухарева. А? Это которая… (Спохватилась и умолкла.)
Корнеев. На речку пошла, а мне ждать сказала. Приду, говорит, за тобой.
Аня (тихо). Мама, вы идите, я с ним побуду.
Светлана Сергеевна (поколебавшись). Ну ладно.
Она, Сухарева и Галя уходят. Аня садится рядом с Корнеевым.
Корнеев. Что, солнышко? Караулить меня осталась? Нет, я пока ещё не сумасшедший.
Аня. Маме так спокойнее. Да и мне самой.
Корнеев. Ну сиди, раз спокойнее.
Пауза.
Аня. А я утром тоже сидела, и тут были от вазы осколки. Вот представляете, они сохранятся и их найдут когда-нибудь через пять веков… Будут думать, какие тут жили люди…
Корнеев. Обыкновенные.
Пауза.
Аня, скажи мне, у тебя с Евгением Абрамовичем серьёзно?
Аня. Было – очень серьёзно. Он мне отношения предлагал.
Корнеев. «Отношения». А ты? Отказала, конечно?
Аня. Я испугалась. И отказалась, да. И сказала, что больше к нему никогда не приду и пусть он не ищет меня.
Корнеев. И он послушался?
Аня. Я не знаю, я сразу убежала.
Корнеев. Ну, может быть, это и не плохо.
Аня. Я потом письмо ему написала. Две недели мучилась и всё-таки написала. Что я его тоже люблю, но теперь уже быть ничего не может.
Яблоков. А я порвал.
Корнеев. Миша… Я думал, ты с ними ушёл.
Аня. Ничего, дядя Миша пусть слушает. Он вчера спас меня. Да оно всё равно бы сгорело.
Корнеев. А ты думаешь, он без письма не догадается? На лбу у тебя написано, что ты его любишь и всё у вас ещё «быть может». Как ты красиво краснеешь. Это у тебя от Светы.
Яблоков. Только Свете перед тобой краснеть не за что.
Корнеев. А я разве говорю?
Яблоков. Говоришь, не говоришь, а у тебя тоже на лбу написано – что ты подозреваешь её постоянно. Да что там подозреваешь – ты уже ей подписал приговор: виновна. Подписал и заранее помиловал. И простил заранее. За грехи, которых потом не было. Не было, я тебе говорю! (Остывая.) Ладно, Андрей, не волнуйся, у тебя сердце.
Корнеев (с трудом встаёт). Что ты, какое у меня сердце? Откуда? Это у вас у всех сердце, у тебя сердце, у всех сердце! Только я, Корнеев Андрей Петрович, доктор исторических наук, отец троих детей, я – изверг бессердечный.
Аня (хочет его удержать). Папа! Зачем ты такие слова говоришь!
Корнеев. Я вспомнил. Реми.
Аня. Что «Реми»?
Корнеев. Его звали Реми.
Аня. Господи, при чём тут какой-то Реми?
Корнеев. Действительно, это уже не важно. Лекций я больше читать не буду. Не имею морального права.
Яблоков. А жить на Петины взятки будете?
Аня (почти плачет, прижимается к Корнееву). Папа!
Корнеев (гладит её). Не надо, не надо, солнышко. Не плачь. (Садится.)
Яблоков (вдруг играет и поёт). Милая моя! Солнышко лесное… (Умолкает.)
Пауза.
Аня. Папа, я всё хочу спросить…
Корнеев. Спрашивай, Анечка.
Аня. А что в твоём письме было? Которое ты получил?
Корнеев. Возражения.
Аня. Какие?
Яблоков. На что? Вместе
Корнеев. На меня. Я столько лет собирал материалы, анализировал, боролся за публикацию архивов, я выдвинул новую гипотезу относительно хронологических границ, я построил целую систему аргументации, целое огромное здание, выпустил три монографии и бесчисленное количество статей, я защищал свою точку зрения на конференциях международного масштаба, я… (С трудом переводит дыхание.) И вот приходит молодой человек, молодой исследователь, мой недавний аспирант, кстати сказать, и готовит доклад, в котором опровергает все основные мои заключения, к которым я пришёл на протяжении… уж не знаю скольких лет. Только потому, что у них там в Германии открылись новые источники и он имел счастье с ними работать. И излагает мне свои тезисы в письме. Нет, я, конечно, рад за него… Как там – кто-то сказал про готическую архитектуру: «Сёстры тяжесть и лёгкость…» Забыл. Хотя, с точки зрения вечности… Я после этого письма всю неделю как во сне был, ничего вокруг не видел.
Яблоков. А когда ты что видел, кроме своих книг и рукописей?
Корнеев (не слыша его). Я и Петю из-за него просмотрел.
Яблоков. Всю жизнь ты просмотрел.
Корнеев (о своём). Всю жизнь, всю жизнь… Всё прахом пошло.
Аня. Папа, а мы? А мама, а я?
Корнеев (вдруг кричит, повышая голос в первый раз в жизни). Убить меня мало! (Обмякнув, Ане.) Веди меня, солнышко. Устал, не могу. И ты, Миша, уходи. Все уходите. Идите обедайте. Дайте хоть мучиться спокойно.
Аня уводит его. Яблоков провожает их взглядом, хочет что-то сказать самому себе, но раздумывает и, взяв гитару, идёт прочь. На ходу напевает мелодию «Города золотого» – первую пришедшую в голову. Навстречу ему попадается Зимовский. Он в строгом костюме, при галстуке, с двумя букетами цветов. Здесь впервые.
Зимовский. Извините, вы не подскажете, я ищу дом Корнеевых…
Яблоков молча указывает рукой и продолжает свой путь. Зимовский, забыв поблагодарить, проходит по пепелищу, ступая беззвучно и медленно, кладёт букеты к подножиям столбов и сам останавливается, опустив голову. Входит Галя.
Галя (тихо). Вы кто?
Зимовский (подняв голову). Зимовский.
Галя (сообразив). Стойте здесь, я сейчас позову. (Идёт, кричит.) Андрей Петрович! Светлана Сергеевна! Аня! (Зимовскому.) Вы присядьте. Зола ещё тёплая. (Уходит.)
Зимовский остаётся стоять. Начинает накрапывать дождь и вдруг падает густой пеленой.
Конец
25 июня – 6 июля 2015 г.