Палитра пестрела яркими цветами. Синий, желтый, зелёный, оранжевый, розовый… Она наносила их на холст быстрыми, чересчур поспешными мазками, вразброс, бездумно, куда попадёт дрожащей рукой. Словно хотела бежать – от чего-то. Или кого то…
Было холодно. Обогреватель не грел. Шерстяной платок, старый и замусоленный, тоже. А желтый яркий фонарь, светивший в тёмную комнату с улицы, словно луна, пугал, внушал тревогу. Маленький ночник , испуганно подрагивающий и готовый вот-вот погаснуть, позволял видеть холст и краски. А больше ей ничего и не надо было. Почти ничего…
Он сидел внизу в машине. Смотрел на вальс из кружащихся в воздухе жёлтых листьев, слушал редкую, словно капель, дробь дождя по крыше старенькой девятки, и не мог заставить себя набрать её номер. Бросал взгляды на окно, которое единственное светилось в этот поздний час блёклым, тусклым огоньком. Среди тёмных, чужих, сердитых окон её окно выглядело одиноко, совсем по-сиротски. Оно словно звало прохожих, шептало им вдогонку «ну посмотрите же на меня, обратите внимание, зайдите ко мне, помогите, согрейте…» Почти как и она сама – в тот вечер. В тот дождливый, холодный вечер…
Какой она стала? Прошло почти три года с их последней встречи. И главное – хочет ли он знать, какой она стала?.. А что же тогда он тут делает? Вспышка, гнев, протест и вот его рука уже поворачивает ключ, а нога готова нажать на педаль газа–наверное, слишком поспешно для человека, который действительно хочет уехать. Скорее, бежать. Бежать без оглядки, обещать себе не вспоминать, а потом униженно возвращаться обратно под её окна, под этот еле различимый свет , тонкой струйкой вытекающий на осеннюю улицу. Что же его сюда так тянет, зачем он возвращается – вновь и вновь? И почему, стоя тут, он никак не может решиться, никак не придумает, что же сказать?… А возвращаясь домой, мечется под наплывом воспоминаний и…тоски?.. Курит, обещая себе завтра же бросить, смотрит в окно и не может спать…
Она снова узнала эту машину. В прошлый раз она видела из окна, как он вышел из неё и долго бродил под окнами. Хм, а он постарел, - определила она. И машину купил другую – дешевее, невзрачнее. С содроганием, страхом, она каждый вечер плотнее задёргивала шторы, но то и дело выглядывала в окно, посмотреть пришёл ли он на этот раз. А когда, наконец, он приезжал, она накидывала поверх ночной рубашки платок и садилась рисовать. Сидела так час, два, в звенящей тишине боясь услышать трель телефона или стук в дверь… Но тишина оставалась с ней - нетронутой, наполненной чем –то не свершившимся, недоговорённым, недоделанным. Сожалеющим. Новая абстрактная картина под утро отправлялась в её коллекцию…
А она засыпала – каждый раз видя перед собой тот дождливый октябрьский вечер.
Они тогда встретились последний раз. Поливал осенний ливень, унося с собой последние остатки тепла. Она забыла зонт – так сильно спешила. Ничем эти встречи не отличались от самых обычных встреч девушки и мужчины. Она принадлежала ему, а он – ей. Хрупкое, почти хрустальное, единение двух влюблённых людей. Юность, украшенная невинностью и чистотой. Её чистотой. Не составило никакого труда разбить это единение – так обычно разбивают хрустальный бокал. Один неосторожный жест - и вот осколки уже лежат у твоих ног, а через минуту оказываются в мусорном баке… Несколько слов сожаления, сказанных из вежливости :«ах, какой чистый был хрусталь… А впрочем, неважно, купим новый» и никто больше и не вспомнит, как радовались этому бокалу ранее.
- Прости, мне было хорошо с тобой, но – обстоятельства… Знаешь, она не такая уж и плохая. И кажется, я её люблю…
Он помнил, как она уходила. Изо всех сил стараясь держаться, только так, как умела она – с достоинством, молча, с улыбкой. Только он успел заметить и непрошенную влагу в глазах, и вмиг потемневшие зрачки, и горечь на растянувшихся губах.
Он почти услышал этот крик в её молчаливом чувстве собственного достоинства, которым она напоследок швырнула в него, словно тузом из колоды карт .
А потом – исчезла. Ни письма, ни звонка,но одной случайной встречи. Будто и не было её, и ночей их – не было. И картин с едким запахом акварели – тоже не было.
Только вот ни новая пассия, ни связи на стороне, не смогли стереть её образ из его памяти. И чем больше он старался погасить совесть, упорно напоминавшую о его поступке, тем чаще ему мерещилась она в толпе, тем яснее и громче он слышал её голос в мимо проходящих девушках… И все они были красивыми, умными, ничем не хуже… Не хуже кого? – спрашивал он себя. Её?! Да, да, её – шептал ему внутренний голос. Но ему не нужен был уже лоск случайно встреченных женщин, не нужны были мимолётные удовольствия. Ему нужны были её маленькие неухоженные руки, которые он любил греть в своих ладонях, нужен был этот запах краски , которой неизменно пахли её волосы и одежда, её большие, тревожные глаза и скромная, почти детская улыбка…
И вот он тут – под её окнами, измученный и одинокий, уставший от этих бессмысленных связей. Разве мог он сейчас вспомнить, чем та, другая, показалась лучше неё?.. Нет, уже не мог. Зато боль, душившая её в тот вечер, сторицей вернулась к нему. Хотел он или нет, а тоска по утраченному безжалостно гнала его в маленький безлюдный двор и заставляла мокнуть до нитки, в то время как глаза его не отрывались от окна, за которым наверняка была она – рисовала или читала, или может просто лежала без сна…
Кисть упала на ковёр из ослабших рук. На минуту она подумала, что ей почудилось, как чудились иногда посторонние звуки в пустой квартире. Но стук повторился – сначала робкий и неуверенный, а затем переходящий в громкую дробь. Сердце захолонули боль , оцепенение, страх. Прижавшись к дверному глазку, она увидела его в тусклом освещении лестничной площадки. Нет, не может быть, - повторяла она себе, изо всех сил подперев дверь спиной, словно он мог вот-вот выбить её своим оглушающим стуком.
- Отвори, Лера, я ведь знаю, что ты здесь. Отвори мне, прошу тебя, открой.
Нет, нет, - билась в ней крошечная птичка, готовая вот-вот вырваться наружу. Нет, - повторяла ей Лера, - нет. Нельзя, нельзя, - шептала она, задыхаясь от звука любимого, почти забытого, голоса.
А он стучал и стучал… Неустанно, требовательно.
Сколько раз она представляла, ждала этого маленького возмездия. А сейчас?.. Уходи, уходи, - вторила она одними губами его жалобной, отчаянной мольбе.
- Да что же я? – очнулась она, когда за дверью воцарилась тишина. Кинулась к окну .
Словно ошпаренный, он выбежал из подъезда, ринулся к машине, остановился, как-будто бы вмиг лишившись сил. Кинул последний взгляд на её окно. Красные, воспалённые глаза впились в её лицо. Лера чувствовала, как кровь отлила от её лица, птичка внутри вспорхнула крылом ,вырвалась наружу. И полетела…
Сквозь пролёты и ступени, через воспоминания и череду холодный одиноких ночей, переступая через все обещания, данные самой себе, правила и условности. Под дождь и ветер.
Он стоял на том же месте. Расстёгнутую куртку трепал ветер, грудь его беспокойно вздымалась. Она сильнее укуталась в старую шаль и шагнула навстречу…
От него пахло увядающими листьями, дождём, сигаретным дымом и чуть уловимым парфюмом её прошлой жизни…
Фонари догорели. Картина так и осталась недорисованной. А он и она сделали шаг к друг другу. Словно два странника, наконец-то вернувшихся домой…
В прошлое?.. Как знать, может и в будущее… А может лишь на время, пока солнце не взойдёт над двориком и дождь не перестанет стучать по мостовой…