фото из интернета
***
Всё было плохо.
Неприятности валились одна за другой: нерадивый сосед сверху устроил потоп, жена попала с почечной коликой в больницу, дочь оказалась беременной и упрямо твердила, что она мать-одиночка, сын завалил сессию, а родители, прожившие сорок два года вместе, разъехались, подали на развод и выставили свою квартиру на продажу.
Носясь как степной сайгак, между больницей, институтом, рыдающими мамой и дочерью, запившим отцом, я вдруг осознал серость и бесполезность своего существования, ибо для родных стал невидимым фантомом, старания которого остались незамеченными.
И когда в мой автомобиль въехал молодой придурок на джипе, я перестал удивляться даже неприятностям. Всё вокруг казалось до мелочи знакомым, обыденным,пыльным, изнурённым жарой, впрочем, так оно и было на самом деле.
Когда чёрная полоса судьбы постепенно стала размываться: вернулась жена из больницы, родители - друг к другу, сын – к учёбе, а сосед сверху к дочери, я понял, что пора вырваться из безликого мегаполиса подальше в нетронутую цивилизацией природу.
Я выполнил задуманное и отправился на родину предков, навестил двоюродного деда Акылбая. Он обрадовался мне, внуку своего брата, которого хорошо помнил, хотя не видел почти пять лет.Пригласил разделить с ним ночное бдение возле огромного стада овец в предгорьяхМугоджары*. «Большой упрямец», перешагнув девятый десяток, не сидел в доме, где ему оказывали почёт и уважение, стремился своим трудом, по-прежнему, заработать себе на пропитание, а не висеть тяжким камнем на шее у родных.
Сын, сноха и внуки Акылбая, уговаривали меня погостить у них, посмотреть на быт, познакомиться с успехами молодых. Но я так рвался подальше от земных благ, что с радостью принял предложение старого Акылбая…
***
Солнце спряталось за гору и больше не опаляло зноем степь. Небо, хотя ещё и светлое приобрело необычный зеленоватый оттенок, оттенённый лиловыми пятнами-облаками. Овцы сгрудились недалеко от нас, не блеяли, а издавали негромкий шуршаще-щебуршаший шум.
Огромный мохнатый пёс, возмущённо гавкнув, понёсся к дальнему краю пастбища.
Акылбай*, неторопливо разводил костёр и продолжал наш утренний спор:
— Так значит, ты все познал и увидел, и нет нового в привычном?
Я посмотрел на сизый дымок, поднимающийся в небо, ответил утвердительно.
Акылбай указал рукой в сторону гор и спросил:
— Что ты видишь там?
Я ответил:
— Гору…
А потом, помолчав, добавил менее убеждённо:
— Закат?..
Под ближней к нам скалой стелился туман, поглощая розовато-оранжевый свет.
Заходящее солнце посылало лучи, и его отблески золотисто-оранжевые вдруг вспыхнули слева от горы, а багряно-розоватые – справа.
Я моргнул, неожиданно увидев привычный с детства пейзаж, расцвеченный в непривычных тонах. Потом закрыл глаза, а взглянув вновь на гору, застыл в недоумении – она менялась! Оранжевые всполохи выглянули теперь справа, а розоватые засветились – слева. Верхушка же стала сизо-синей. Гора словно красавица, надевала наряды и любовалась собой. Потрясённый, я смотрел, не отрываясь, на игру светила с утёсами.
— Здорово! — выдохнул я отчего-то шёпотом, когда золотистое сияние расстелилось по контуру, а красноватое и голубое вовсе исчезло.
Туман поднялся выше, и гора оказалась подпоясанной сияющим перехватом.
Я потёр пальцами глаза, встал на ноги, а потом вновь сел поражённый новым видом горы, оранжевое свечение ярко вспыхнуло и исчезло, розовое осталось тонким оттенком, сама гора стала тёмной и торжественной, притягивающей взор, манящей таинственностью.
Треснули сучья в костре, искры взметнулись вверх. Отвлёкшись на долю секунды на огонь, увидел гору вновь. Теперь она опять была покойной, туманной, со слегка розовым отсветом справа.
Оцепенение проходило.
— Ну, и что ты сейчас ощутил? — усмехнувшись, спросил меня Акылбай.
Я ничего не ответил. Старик хитро улыбнулся и произнёс:
— Ну что ж, давай спать.
***
Я уже и не помнил, когда ночевал под открытым небом, завернувшись просто в плед. Рядом горел, потрескивая сучьями костёр. Было тепло-тепло и не хотелось шевелиться. Ветер шумел травами и раскачивал языки пламени. Закрыв глазами, думал о родных, о городе, о проблемах. Они казались мне мелкими и какими-то убогими.
Вдруг послышался странный звук, похожий на стук копыт, словно всадник несётся на лошади во весь опор. Но что же это за странный человек, рискующий в ночи, передвигаться с такой скоростью?Я невольно приподнялся на локте, вглядываясь в сумрак. Через несколько мгновений к нашему становищу подскакала девушка на красивом жеребце. В её облике было странным всё: отливающие жёлтой медью волосы, золотой головной убор, расшитый крупными золотыми пластинами, золотые бляхи по всей одежде и башмачки, украшенные золотыми бляхами.
Акылбайс несвойственной стариковскому возрасту быстротой вскочил, и тут же упал перед всадницей на колени, уткнувшись лбом в землю. Я же просто застыл без движения, поражённый видом богатых украшений: на шее висела массивная золотая гривна весом не менее полкилограмма, с семью фигурками львов, крадущихся за молодым оленем на концах. На висках виднелись крупные золотые подвески, с изображением сидящей с поднятыми руками богини; на руках — три широких золотых браслета. На каждом пальце рук у «царицы» было по золотому перстню…
Наваждение длилось недолго, а потом вместе с порывом ветерка растаяло, будто туманный призрак. Но мы со стариком не шевелились ещё какое-то время. Наконец, кряхтя и охая, он приподнялся, шепча известную ему одному старинную молитву. Я не удержался и спросил:
— Что это было?
Акылбай разворошил угли, подбросил сучьев, налил в огромный закопчённый чайник воды из фляги, подвесил над костром и только потом ответил:
— Аруак*. Алтын Шабандоз*– золотая скифская царица-воительница, праматерь нашего рода. Дух её потревожен, вскрыли могилу-курган. Как их зовут-то? Архи…
— Археологи, — помог я вспомнить старику нужное слово. —Но всем известна легенда о Золотом всадник. Хотя не совсем и легенда–курган с остатками война всё же был найден. Я рассматривал его в музее.Но сейчас мы увидели золотую женщину!
— И кого мы ещё могли бы увидеть? Учёные, они, конечно, грамотные, но тревожить предков не стоило бы. Не известно, что выйдет из их изысканий. Откопали они недавно могилу Золотой женщины. Не рядом с Золотым воином, а к горам поближе. Вот и мечется царица ночами, выискивая жениха, а заодно и виновных. Хотя и невиновным достаётся – находят наутро пустые становища или мёртвых. Давненько не бывало такого в наших краях…
Спорить с Акылбаем не хотелось, говорить о ворье и лихих людях, что развелось повсюду тоже. И мы сидели тихо под звёздами в степи, варили чай, слушали, как стрекочут цикады и наблюдали как звёзды падали прямо в траву, и догорали красными угольками в костре, медленно меняя окраску. Чайник сперва урчал, а потом клокотал, поглощая в своё натруженное нутро ароматные травы.
А потом я пил душистый напиток и с каждым обжигающим глотком осознавал, что я такое же порождение современного мира, как многие другие, оторвавшиеся от родных мест, забывшие о своих корнях и легендах. И какова она наша жизнь без мудрости предков, без красоты родных мест? Скучная до простоты - приобретение или потеря кажущихся важных вещей: квартиры, машины, статуса среди себе подобных. Потому и мельчает сила духа, слабеет нота, пишется просто и рисуется вяло. Да и как может быть по-другому, когда не осязается широта бескрайних просторов, не поражаетсложностьприродных красок, не удивляют переливы старинных напевов. Именно в них собрана мудрость предков и давно определён смысл жизни и простого человеческого предназначения…
***
Конечно, по возвращении домой я забыл большую часть обещаний данных самому себе в ночной степи у костра. Но то чарующе волшебное и щемяще-тёплое состояние души, приобретённое мною за разговорами с Акылбаем, позволяло ещё долго философски относиться ко всем житейским невзгодам и даже прослыть мудрецом среди сослуживцев.
Акылбай – (казах.) могучий, умный.
Мугоджары - невысокая каменная гряда, являющаяся южным отрогом Уральских гор.
Алтын Шабандоз – (казах.) золотой всадник
Аруак -(казах.)призрак.
Гривна — железное, бронзовое, серебряное или золотое украшение в виде обруча, носившееся на шее. Существуют витые и гладкие версии.